Заклятье трёх теней

Профессор Светлов тяжело поднялся с кресла и подошел к столу. Научная привычка к анализу, к систематизации, понемногу возвращалась к нему, оттесняя парализующий ужас.

«Ты прав, – он провел рукой по лицу. – Паника нас погубит. Мы должны действовать как ученые. Даже если предмет нашего изучения… ненаучен». Он взял в руки распечатку с изображением Черного Камня. «Три лика. Три Тени. В манускрипте они названы по-разному. У каждого есть свое… свойство, если можно так выразиться».

Артем кивнул, листая свои заметки. «Вот здесь. Конунг Энгбёрг описывает их. Первая Тень – Та, что Видит Разломы. Она находит слабости в душе, самые потаенные страхи и заставляет человека смотреть на них. В тексте говорится, что ее жертвы сходят с ума, потому что видят мир таким, каков он есть на самом деле – лишенным смысла и полным пустоты».

Марина медленно опустилась на стул рядом. «Та, что сегодня говорила с нами… та, что в запаснике… ее голос был грубым, скрипучим. Это была она?»

«Возможно, – сказал Артем. – Вторая Тень – Та, что Плетет Паутину. Она манипулирует восприятием, создает иллюзии, заставляет видеть то, чего нет, и не видеть то, что есть. Она запутывает, сбивает с толку, заставляет сомневаться в реальности. Ее голос, согласно тексту, тонкий, пронзительный».

«А третья?» – спросил профессор.

«Третья… – Артем перевел дух. – Третья – Сама Голодная Бездна. Она не говорит. Она просто поглощает. Она пожирает саму суть, оставляя после себя лишь пустую оболочку, «человека-тень», который продолжает существовать, но в нем нет больше ни воли, ни памяти, ни души. Ее шепот похож на… на шевеление насекомых».

В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев в камине. Осознание было еще страшнее, чем сам факт существования этих тварей. Они были не просто монстрами. Они были квинтэссенцией самых темных аспектов бытия: Безумия, Лжи и Небытия.

«Значит, у каждой из нас… своя Тень?» – тихо спросила Марина.

«Манускрипт намекает на это, – подтвердил Артем. – Они выбирают жертву, с чьей душой лучше всего резонируют. И начинают охоту».

«Прекрасно, – с горькой иронией произнес профессор. – Личная демоническая атака по индивидуальному плану».

Внезапно настольная лампа на столе меркнула, свет стал тусклым, желтоватым. Воздух в комнате сгустился, стало тяжело дышать. Из угла комнаты, из-за высокой этажерки с книгами, донесся тихий, едва уловимый звук. Словно кто-то перебирал страницы. Быстро-быстро.

Все трое замерли, уставившись в угол. Там была только тень от этажерки, причудливая и ломаная.

«Показалось», – выдохнул Артем, но сам в это не верил.

Профессор Светлов подошел к этажерке и заглянул за нее. Никого. Он обернулся, и его лицо было искажено гримасой ужаса.

«Мои черновики… – прошептал он. – Я неделю искал эту папку…»

Он указал на небольшую стопку бумаг, аккуратно лежавшую на самом видном месте на полке. Ее там не было, когда они вошли. Артем был в этом уверен.

Он подошел и взял папку. На ней было выведено его собственным, профессорским почерком: «К вопросу о триединой символике в дохристианских культах. Гипотеза о «Раздирателях Покровов».

«Я писал это… года три назад, – голос Светлова дрожал. – После первой находки в Норвегии, еще до «Манускрипта Энгбёрга». Тогда я отбросил эти идеи как слишком спекулятивные. Фантазии старого человека…»

Артем открыл папку. Внутри были не только машинописные тексты, но и рукописные схемы, рисунки. И на одном из листов, в самом конце, был карандашный набросок. Три фигуры, смутные, лишенные четких контуров. И подпись: «Они не ушли. Они ждут. За стеклом. Смотрят.»

Марина подошла ближе и посмотрела на рисунок. «За каким стеклом?»

Профессор молча подошел к одному из книжных шкафов, встроенных в стену. Он отодвинул несколько тяжелых фолиантов по истории религий. За ними была небольшая ниша. И в этой нише стояла старая, почерневшая от времени фотография в деревянной раме.

На фотографии был молодой Виктор Светлов, лет тридцати, с густой шевелюрой и горящими глазами. Он стоял рядом с другим мужчиной, своим учителем, профессором Лазаревым. Они оба были в полевой одежде, на фоне каменного входа в какую-то пещеру. А между ними, на ящике из-под оборудования, лежал тот самый Черный Камень.

Артем ахнул. «Вы… вы находили его? Еще тогда?»

Профессор Светлов смотрел на фотографию с таким выражением, будто видел призрака.

«Да, – его голос был беззвучным шепотом. – Пятьдесят лет назад. Экспедиция Лазарева на Кольский полуостров. Мы искали следы гиперборейской цивилизации. И нашли… это. В ледниковой расщелине. Лазарев был одержим им. Говорил, что камень «поет» ему. Он проводил с ним часы, пытаясь расшифровать руны…»

Профессор замолча, его взгляд стал отсутствующим.

«Что случилось с Лазаревым?» – мягко спросила Марина.

«Он сошел с ума, – коротко ответил Светлов. – Однажды утром мы нашли его палатку пустой. А его самого… его самого нашли в нескольких километрах от лагеря. Он сидел на камне и голыми руками выскребал на нем какие-то знаки. Он не узнавал нас. Он что-то все время шептал. О стекле. О трещинах на стекле. И о том, что «Они смотрят». Его отправили в психиатрическую лечебницу. Через месяц он умер. Официально – от остановки сердца. А камень… камень мы, по его приказу, еще до его помешательства, отправили в Ленинград, в Академию наук. Дальше его след теряется. До Кунсткамеры».

Он умолк, и в тишине его слова повисли тяжелым грузом. Лазарев был первым. Первой жертвой Тени, что Видит Разломы. Она показала ему «трещины на стекле» реальности, и его разум не выдержал.

«Почему вы никогда об этом не рассказывали?» – спросил Артем.

«Потому что я боялся! – с силой выдохнул Светлов. – Потому что я видел, во что превратился мой учитель! Я похоронил эти записи, я старался забыть. Я думал, это было какое-то редкое психическое заболевание, массовая истерия, отравление грибами – что угодно! Но когда я увидел «Манускрипт Энгбёрга»… старые страхи вернулись. И я… я все равно продолжил работу. Из-за научного любопытства. Из-за амбиций. Я привел вас обоих к этой пропасти».

В его голосе звучала такая безысходная вина, что Артему стало его жалко.

«Вы не виноваты, Виктор Петрович, – сказала Марина. – Мы сами сделали свой выбор. Мы все были ослеплены открытием. Теперь мы должны исправить это».

Светлов покачал головой. «Лазарев… он что-то понял. Перед самым… он оставил записку. Все эти годы я хранил ее, не понимая смысла. Считал бредом сумасшедшего».

Он подошел к своему письменному столу, открыл потайной ящик, скрытый за панелью, и достал оттуда маленький, пожелтевший клочок бумаги, сложенный в несколько раз. Он был испещрен нервным, торопливым почерком.

«Вот, – профессор протянул листок Артему. – Читай».

Артем развернул бумагу. Чернила выцвели, но слова были читаемы.

«Виктор, они не демоны. Они хуже. Они – условие нашего мира. Как гравитация, как время. Но они – обратная сторона. Энтропия, воплощенная в сознании. Тюрьма ослабла. Камень – не замок. Камень – пробка в бутылке. А манускрипт… манускрипт – это инструкция по изготовлению новой пробки. Но для этого нужна печать. Печать из плоти и духа. Трое должны добровольно принять Тень в себя и стать новыми столпами темницы. Иначе Они выйдут. И мир станет их пиршественным залом. Они уже здесь. Они смотрят на меня. Сквозь стекло. Оно треснуло…»

Артем дочитал и медленно опустил листок. Он посмотрел на Марину и профессора. В комнате было так тихо, что слышалось биение их собственных сердец.

«Пробка в бутылке… – прошептала Марина. – И инструкция, как сделать новую».

«Но для этого… трое должны… принять их в себя? – профессор Светлов с ужасом посмотрел на них. – Стать… сосудами? Жертвами?»

««Добровольно принять Тень в себя и стать новыми столпами темницы», – дословно процитировал Артем. Его голос звучал чужим и далеким. Вот он, ответ. Цена спасения мира. Трое добровольных мучеников. Трое, кто позволит этим сущностям вселиться в них, став вечной тюрьмой для самих себя.

Это было хуже смерти.

Внезапно лампа на столе погасла окончательно. Огонь в камине странно дрогнул и потух, словно кто-то вылил на него невидимую воду. Комната погрузилась в абсолютную, густую тьму. Такую темноту, что в ней можно было утонуть.

И из этой темноты, прямо посреди комнаты, зазвучал голос. Тот самый, тонкий и пронзительный, как лезвие по стеклу.

«Не бойтесь… – прошипел он. «Разве знание не есть свет?.. Мы принесли вам свет… Ваш свет…»

В центре комнаты, в двух метрах от них, вспыхнуло изображение. Оно висело в воздухе, бледное и мерцающее, как голограмма. Это была внутренность квартиры. Они видели самих себя – Артем стоял у стола с листком в руке, Марина сидела, застыв от ужаса, профессор Светлов смотрел в пустоту. Но это были не они. Их изображения начинали меняться.

Фигура Артема на проекции стала размываться. Его черты расплылись, превратившись в подобие маски. А за ним возникли другие фигуры – тени его родителей, которые погибли в автокатастрофе, когда он был подростком. Они манили его к себе, их лица были искажены немым укором. «Ты мог их спасти… Ты должен был быть в той машине…» – прошептал тот самый голос в голове Артема. Это была ложь. Чудовищная, жестокая ложь. Но она вонзилась в его самое больное место, в его вечное, глубинное чувство вины выжившего.

Марина на проекции вскрикнула и отшатнулась. Ее двойник стоял на коленях, а вокруг него рушились стены пещеры, засыпая ее землей и камнями. Это был ее самый страшный кошмар, рожденный из давнего случая в одной из экспедиций, когда она чуть не погибла под завалом. Она задыхалась, хватая ртом воздух, которого не было.

Профессор Светлов видел себя молодым, стоящим над телом профессора Лазарева в той самой психбольнице. Лазарев смотрел на него пустыми глазами и шептал: «Это ты… Ты оставил меня здесь с Ними… Ты мог забрать меня… Ты предатель…»

Это была Вторая Тень. Та, что Плетет Паутину. Она показывала им их самые ужасные кошмары, сплетенные из полуправды, страхов и чувства вины. Она заставляла их верить в эту ложь.

«Не слушайте! – закричал Артем, сжимая голову руками. – Это неправда! Это иллюзия!»

Но крикнуть было легко. А не верить тому, что ты видишь собственными глазами, чувствуешь всем своим существом – почти невозможно. Давящий ужас завала был для Марины абсолютно реальным. Она уже хрипела, пытаясь вдохнуть.

«Примите нас… – пел тонкий голос в темноте. – И боль уйдет… Страх уйдет… Вы станете частью чего-то великого… Вечного…»

Артем понял, что это и есть охота. Сначала они кормятся страхом. А потом предлагают сделку. Избавление от боли в обмен на добровольную капитуляцию. В обмен на душу.

Он зажмурился, из последних сил пытаясь отгородиться от кошмара. Он думал о Марине. О ее силе. О ее упрямстве. О том, как она смеялась всего пару дней назад, разбирая его черновики. Это было реально. Это была правда.

«Марина! – крикнул он изо всех сил. – Дыши! Здесь нет завала! Это ложь!»

Его голос, полный отчаяния, казалось, прорвался сквозь пелену иллюзии. Марина судорожно вздохнула. Воздух был чистым. Она была в комнате.

В тот же миг проекция в центре комнаты исчезла. Свет настольной лампы и огонь в камине вспыхнули снова, как ни в чем не бывало. Они стояли в той же комнате. Все было на своих местах.

Но кошмар оставил свои следы. Марина, бледная как смерть, тяжело дышала, обхватив горло руками. Профессор Светлов плакал, тихие, старческие слезы катились по его щекам. Артем чувствовал, как его собственные ноги подкашиваются.

Они пережили первую прямую атаку. И поняли, что это только начало.

«Они… они знают… все о нас, – прерывающимся голосом сказала Марина. – Все наши страхи».

«Да, – Артем подошел к ней и обнял за плечи. Она не оттолкнула его. Ее тело все еще дрожало. – И они будут использовать их снова и снова. Пока мы не сломаемся. Или… не примем их предложение».

Он посмотрел на листок, который все еще сжимал в руке. Записка Лазарева. «Печать из плоти и духа».

«Мы не можем этого сделать, – прошептал профессор Светлов. – Мы не можем добровольно позволить этим тварям… вселиться в нас».

«А что, если это единственный способ? – тихо спросила Марина. – Что, если Лазарев был прав? Не о том, чтобы сдаться, а о том, что нужно создать новую печать?»

Артем покачал головой. «Нет. Не такой ценой. Должен быть другой способ. В манускрипте должно быть что-то еще. Что-то, что упустил Лазарев. Какая-то слабость у них самих».

Он снова подошел к столу и с новой решимостью начал листать распечатки. Его взгляд упал на один из самых загадочных фрагментов, который он до сих пор не мог толком перевести. Речь в нем шла о некоем «Месте Силы», о точке, где «покров истончается». Энгбёрг называл его «Преддверием Бездны». Именно там было наложено первоначальное заклятье.

«Слушайте, – сказал Артем, показывая им текст. – Здесь говорится, что для изгнания Теней обратно в их измерение нужна не только печать, но и место. «Где мир тонок, как паутина, и воля жреца может разорвать ее». Это место было на острове, где нашли манускрипт. Острове Энгбёрга».

Марина выпрямилась, в ее глазах снова зажегся огонек интереса, профессиональной одержимости, который был сильнее страха. «Каменный круг. В моих отчетах есть его описание. Мы не придали ему значения – просто несколько вертикальных камней, частично разрушенных. Но если это и есть «Преддверие»…»

«Тогда, возможно, мы можем сделать то же, что сделали Энгбёрг и Рагнар, – закончил Артем. – Но без жертвоприношения самих себя. Мы можем усилить старую печать. Или создать новую, но не из людей, а из… я не знаю, из энергии этого места».

«Это огромный риск, – сказал профессор. – Мы не жрецы. Мы ученые. У нас нет никакой «воли», способной рвать покровы мироздания».

«А у нас есть выбор? – спросила Марина. – Сидеть здесь и ждать, пока они поодиночке сломают нас нашими же кошмарами? Или попытаться найти способ сражаться?»

Решение было принято без слов. Они не могли сдаться. Они должны были попытаться.

«Значит, нам нужен остров, – подвел итог Артем. – И нам нужен сам манускрипт. Оригинал. В нем могут быть нюансы, упущенные в переводе».

Профессор Светлов кивнул. «Оригинал хранится в сейфе на кафедре. Я могу его забрать. А насчет острова…» Он посмотрел на Марину. «Ты можешь найти координаты? Карты?»

«Конечно, – она уже тянулась к своему ноутбуку. – У меня все данные экспедиции. Но как мы туда доберемся? Нам понадобится лодка, снаряжение…»

«Это я беру на себя, – сказал профессор. В его голосе снова появилась твердость. Он смотрел на фотографию с Лазаревым. Он не мог позволить своим ученикам повторить судьбу его учителя. Он должен был исправить свою старую ошибку. – У меня есть… связи. Деньги из старого исследовательского фонда. Мы можем организовать все быстро и тихо».

План был безумным. Отчаянным. Но он был планом. И это давало им хрупкую надежду.

Пока они обсуждали детали, Артем снова почувствовал тот самый ледяной холодок на затылке. Он медленно обернулся.

За окном, в щели между тяжелыми портьерами, в темноте ненастного петербургского вечера, стояло Оно. Та самая Тень, что была в Кунсткамере. Три пустых глаза были прикованы к нему. Оно не двигалось. Оно просто наблюдало.

И Артему показалось, что в этой бездне он увидел не голод и не злобу. Он увидел… удовлетворение. Как у хищника, который загнал свою добычу в угол и теперь не спешит, зная, что бегству нет.

Оно знало, что они собираются делать. И оно было согласно. Потому что охота только начиналась, а бегство добычи делало ее еще слаще.

Артем резко дернул шнур, полностью закрыв штору. Но он знал – это не имело значения. Стены, двери, расстояния – все это было иллюзией для тех, кто охотился не в физическом мире, а в мире души.

Их путь был предрешен. Они отправятся на остров. На встречу с самим Преддверием Бездны. И Артем с ужасом понимал, что это именно то, чего хотят Тени.