Новые райские кущи

– Да какие вы мне родные! – вдруг сорвалась в истеричную откровенность Евгения. – Слава богу, вы, Октябрьские, мне никто и никаким боком не имеете отношения к моей жизни. Вы же во мне достойную вас никогда не видели! Ну как же, это же фи, я же из «простецов», как наша Эльвира Аркадьевна изволит выражаться.

– Я никогда ничего подобного не говорила в твой адрес, Евгения, – холодным тоном напомнила невестке Эльвира Аркадьевна.

– Напрямую, может, и не говорили, но каждым жестом своим, каждым словом, каждым взглядом и намеком – постоянно. Я же для вас всегда была второй сорт, жалкая замена вон… – указала она подбородком на Софью, – матери ее. Ну как же, – передразнивающим, актерским форсированием произнесла она. – Сашенька у нас уникальная, Сашенька придумала интерьер усадьбы и парка с участком, и всего Октябрьского к ним в придачу. Ничего менять в доме мы не станем, нет-нет, это же Александра сделала. У вас везде только Александра, она же такой талант, такая труженица… А меня тут как будто и нет вовсе. Тень какая-то. А сама-то Эльвира Аркадьевна? – разошлась обвинениями, более не ограничивая и не сдерживая себя в высказываниях Евгения. – Ну прямо хозяйка графских развалин! Слова в простоте не скажет, все с намеком каким, с поучением, подковыркой и назиданием. И всегда недовольна: «свистишь громко, летаешь низко». Реально бесило, – резко произнесла она и поделилась саркастически: – Как же я без ее руководства жила-то на самом деле раньше?

– Ну, может, стоило настоять на своем мнении, дать отпор и изменить все вокруг? Вы же вон какая умная, смелая, решительная, способная на крутые поступки. Почему вы терпели тиранию-то? – поинтересовался Ладников.

– Ты мне тут еще указывать начни, как мне жить! – наехала на него женщина, резко перейдя на хамски пренебрежительное «ты».

– Нет-нет, что вы! – Ладников поднял ладони перед собой жестом «сдаюсь». – Как я могу вам указывать? Просто насколько мне известно, Александра Михайловна со студенчества вкалывала наравне с мужем и стояла рядом с ним плечом к плечу, поддерживая во всем, когда у их семьи наступили самые трудные, голодные и страшные времена. Работала и училась всю свою жизнь, что и продолжает делать до сих пор.

– Да пусть хоть уработается и заучится до потери разума! – саркастически хмыкнула Евгения. – Слава богу, я больше не буду слышать ни о ней, ни об этой семейке. С меня хватит. И вообще, разбирайтесь тут сами со своими сокровищами. И хоть перегрызитесь все, буду только рада! – произнесла она с большим чувством удовлетворения. Поднялась со стула и показательно швырнула льняную салфетку на стол перед собой. – А я ни к вам, ни ко всему этому уже не имею никакого отношения.

– Подожди, Женя! – воскликнула Мария Егоровна. – Ну ладно мы все. Ну не сошлись характерами, не стали родными друг другу, а может, обидели тебя чем-то и относились как-то не так. Но как же Дарья? Зачем ты сейчас прилюдно поносишь имя ее отца и всего нашего рода?

– Дарья – взрослый человек. Она сама решит, что ей делать в жизни и кто ей в этой жизни нужен, – отрезала Евгения. – Я ей объяснила, почему не могу больше жить с ее отцом. К тому же с дочерью мы как-нибудь сами разберемся в наших отношениях, уж точно без вашего вмешательства. Знаете, – неожиданно искренне призналась она, – так вдруг хорошо стало! Наконец-то я высказала всем вам то, что давно хотела. Такое прямо освобождение чувствую, аж дышать легче. Ну ладно… – Она прощальным жестом потрясла ладонью, заявив с довольным видом: – Пойду. Мне от вас и вашей семейки больше ничего не надо.

– «Не надо» – это в том смысле, что все, что вы хотели, вы уже получили? – откровенно провоцируя, поинтересовался Ладников. – Так, может, это вы имеете отношение к пропаже сокровищ?

– Да! – словно опомнившись, взвилась возмущением Глафира. – Действительно, куда это ты собралась? Наворотила тут всякой грязи, облила всех помоями и пошла она?

– Не имею к вашим сокровищам никакого отношения, – презрительным тоном заявила Евгения.

– А вот знаете, не факт, – заметил как бы между прочим Ладников, «подогревая» тем самым общее настроение недоверия у сидевших за столом.

– Что вы несете? – снова перейдя на «вы», возмутилась Евгения.

– Видите ли, Евгения, – принялся несколько поучительным тоном объяснять Ярослав. – По статистике подавляющее число преступлений, направленных против человека, совершают его самые близкие и родные люди, в первую очередь – мужья и жены. Особенно когда они имеют серьезную мотивацию.

– В чем вы меня обвиняете? – оторопела от столь откровенного наезда женщина. – Какая такая мотивация? Нет у меня никакой мотивации!

– А вот тут вы лукавите, Евгения, – почти по-дружески попенял Ладников: – Может, раз уж у нас пошел такой откровенный разговор, сами расскажете? Алексей Антонович прав: какие секреты между родными?

– Что расскажу? Мне нечего рассказывать! – занервничала женщина.

– Сядьте, Евгения, – резко поменяв тон на холодно-приказной, распорядился Ладников. – Сядьте. – И, снова смягчив голос, добавил: – Раз вы сами не желаете, тогда придется объяснять мне самому.

Даже не пытаясь сопротивляться отданному приказу и не произнеся ни восклицания против, Евгения села на прежнее место, не сводя с Ярослава выжидательно-настороженного взгляда.

Дождавшись, когда напряженная как струна, явно занервничавшая Евгения сядет, а над столом повиснет сосредоточенная тишина и взгляды всех присутствующих сфокусируются на нем, Ладников еще несколько точно выверенных секунд подержал «паузу» и приступил к пояснениям:

– Начнем с простого вопроса: почему вы, Евгения, подаете заявление о разделе совместно нажитого имущества, когда вам прекрасно известно, что вы не можете рассчитывать ни на какую его долю и вообще на какую-либо компенсацию? Поскольку компания Павла Егоровича создана задолго до вашего появления и принадлежит единолично ему. Как и эта усадьба и несколько более мелких объектов недвижимости. Даже квартира, в которой сейчас проживает Дарья и иногда живете вы, была приобретена Павлом Егоровичем до вашей женитьбы. Она даже не его частная собственность, а находится на балансе у предприятия. Мало того, все ваши «вложения» в общий семейный бюджет, – сделав пальцами кавычки на слове «вложения», продолжил пояснение Ладников, – и ваши траты этого самого бюджета проходят через экономический отдел компании. Вон, спросите у Владимира, который этим самым отделом и руководит. Он подтвердит, что все ваши финансовые проводки документально зафиксированы. Отсюда следует простой вывод: любой суд откажет вам в удовлетворении данного иска, а при хорошем и грамотном адвокате еще и может назначить вам выплатить мужу определенную компенсацию. И тем не менее вы подаете этот иск. А знаете почему?

– Почему? – спросил вместо Евгении Валентин Константинович, даже протрезвевший немного.

– Потому что Евгения Андреевна, прекрасно зная характер Павла Егоровича, понимает, что муж ее голой-босой не оставит. Купит бывшей жене квартиру, и не абы какую, а приличную, в хорошем районе, с полной отделкой. И определит ежемесячное содержание, наверняка пожизненно. Во-первых, потому, что она мать одной из его любимых дочерей, а во-вторых, потому, что сама Евгения вряд ли сможет содержать себя на должном уровне. Такой вот он человек, такой мужчина.

– Нет, я понимаю… Женя, конечно, еще та стерва, обложила нас тут всех, претензии выкатила, – заранее оправдывая свое заступничество, выступила Глафира. – Но что криминального в желании безбедно и прилично устроить свою дальнейшую жизнь? Тем более после замужества за богатым мужчиной?

– Да ничего в общем-то, – кивнул, соглашаясь с той, Ладников. – И более того: это самое нормальное, что можно и нужно сделать, когда люди разводятся. – Он замолчал и выдержал паузу, за которую обвел всех взглядом, остановившись на явно нервничающей Евгении. – Если не вспоминать о том, что Евгения Андреевна подала заявление в суд, при этом прекрасно зная, что муж обеспечит ей достойную жизнь и без всяких судебных разбирательств. Пусть не такую шикарную, как она вела, будучи за ним замужем, но и не нищенскую.

– И зачем она подала в суд? – спросила Эльвира Аркадьевна.

– Потому что это возможность шантажировать Павла Егоровича, – пояснил Ладников. – Евгения наняла очень дорогого адвоката, известного тем, что он очень грязно ведет дела. Грязно, но всегда результативно в пользу своих клиентов.

– То есть наша Женечка оказалась настолько жадной? – удовлетворенно хохотнула Глафира.

– Насчет личных моральных качеств Евгении Андреевны мне ничего не известно, но вот то, что ей необходимо раздобыть гораздо больше денег, чем она может выручить от продажи той же квартиры, мне известно доподлинно. Причем деньги ей требуются как можно быстрей, а когда она еще ту квартиру от мужа в виде помощи получит и когда продаст, неизвестно. Но вот отступные, которые ей бы выплатил Павел Егорович под давлением этого самого адвоката, Евгению Андреевну более-менее бы устроили.

– И зачем ей так срочно понадобилась большая сумма? – спросил более чем заинтересованно, явно расстроенный открывшимися обстоятельствами Владимир.

– Может, вы сами расскажете, Евгения? – предложил Ладников. – Так сказать, изложите свой, лайтовый вариант?

– Мне нечего рассказывать, это все ваши домыслы! – резким, негодующим тоном отказалась та.

– Не имею обыкновения кого-либо огульно обвинять. Ну, раз вы не хотите признаваться, тогда не взыщите. Как говорится: не хотите по-плохому, по-хорошему будет куда хуже, – предупредил Ладников. – Есть такой деятель, Борис Оболдин. Может, вы даже о нем слышали, его имя последние несколько лет частенько мелькало в медийке. Продюсер, имеющий отношение к нескольким франшизным проектам, по которым на российском телевидении ставились ток-шоу. Пусть и не на центральных каналах, но имеющих большую аудиторию. Также он вел пару-тройку совместных с американцами и европейцами проектов. Понятно, что в двадцать втором году Оболдин переехал сначала в Испанию, а чуть позже перебрался на свою виллу на Кипре. И все как бы у господина Оболдина было хорошо и почти шоколадно, да только стали заканчиваться деньги. Ну и дальше по привычному сценарию: там какой-то проектик перехватил и даже сделал, там где-то присоседился к проекту коллег, что-то намылил, где-то вложился… Да только капиталы стремительно тают, а того дохода, к которому он привык, нет и в помине. А тут еще и случился большой облом в одном бизнесе, с чуть ли не последними своими деньгами: закрылся очередной проект, а финансировавшая его фирма обанкротилась. И теперь господину Оболдину срочно, ну просто очень срочно нужны деньги.

– А Евгения?.. – начала Эльвира Аркадьевна и, не договорив, кинула быстрый взгляд на словно окаменевшую Дашку.

Софья, проследив за взглядом бабушки, тут же обняла за плечи сестренку и прижала к себе, стараясь хоть так ее поддержать.

– Да, – кивнул, подтверждая догадку хозяйки, Ладников. – И довольно давно. Несколько лет. – И обратился к Евгении, даже с некой долей сочувствия в голосе: – Вы бы, Евгения, дочь, что ли, спросили. Она бы вам объяснила, что даже если вы выбираете себе в соцсети ник «Юркая Джинна», не заполняете профиль и подключаете к Сети отдельный смартфон, купленный и оформленный на имя вашей девяностолетней бабушки, то привязать его к вам не составит труда даже эксперту полицейского участка Пупкинского района. И если вы не выкладываете в своих постах совместные фото с близким вам другом, то их с удовольствием и яркими комментами выкладывает ваша подруга, которая вместе со своим партнером присоединялась к вам в путешествиях. А вот уже связать ее с вами и просмотреть вашу с ней переписку может даже не сильно продвинутый пользователь соцсетей. При определенном усердии, конечно. Вот, собственно, и все, – закончил свою разоблачительную речь Ладников и добавил «вишенку» в конце: – Если не считать того очевидного факта, что у вас, как у жены Павла Егоровича, возможность узнать шифр-код, добыть ключ и получить доступ к сейфу имелась в несравненно большей степени, чем у всех остальных присутствующих здесь родственников. Как и возможность спокойно осуществить изъятие сокровищ Октябрьских.

А вот это была чистейшая провокация. Которая со скоростью выпущенного из пушки снаряда снайперски сработала по точно рассчитанной мишени.

– Может, тебе лучше уйти? – тихонько, в самое ушко, спросила Софья Дашу, поухватистей прижимая сестру и поудобней устраивая ее под своей рукой.

– Нет, – покрутила головой Дашка, отказываясь от ее предложения, – я хочу все услышать.

– Только не торопись осуждать маму. Хотя бы пока тебе неизвестны все обстоятельства, – посоветовала ей Соня и пообещала: – Мы с тобой позже поговорим.

Она хотела еще что-то сказать, но ее остановил таки достигший своей цели «разорвавшийся снаряд», выпущенный из той самой пушки-провокации Ярослава, взорвавшийся возмущенным гласом обуреваемой эмоциями Глафиры свет Егоровны, требующей торжества справедливости:

– То есть ты мутила с каким-то хреном, а нам тут белую моль изображала? Чистую невинность? Ах она несчастная безропотная овца, вся такая в тени бывшей жены и под пятой нашей мамы, захватившей управление усадьбой! – распаляла себя все больше Глафира.

– Да кто бы выступал! – с неменьшим энтузиазмом и напором, плеснув неприкрытым презрением, ответила ей Евгения, вступая в перепалку с золовкой: – Думаешь, мне неизвестно, зачем вы к Павлу со своим Ленечкой приезжали?

– Да откуда тебе… – начала новую волну наезда на оппонентшу Глафира, но была решительно перебита Евгенией:

– Да слышала я весь ваш разговор! – огорошила она и рубанула от души правду-матку, торжествующе-презрительным взглядом обведя застывших в любопытстве гостей: – Ваш любимый Ленечка облажался по всей программе. Изображал из себя эдакого крутого покериста, типа он профи в картах, прямо чемпион. Играл, как он уверял, в «приличном» клубе… Никого не зная, не имея связей и наводок в этой среде, просто потому что засвербело от скуки поиграть, нашел по рекомендации какого-то мутного чувака первый попавшийся покерный клуб. Ну и начал там зависать. Якобы на низких ставках, просто так, для удовольствия. А его подпоили чем-то, дали втянуться в крупную игру и заставили играть на отыгрыше до тех пор, пока он не проиграл все.

– Что – все? – равнодушно пожал плечами «обвиняемый». – Мое «все» конфисковали у моего папаши еще в девяностом году. У меня нет ничего, что можно было бы с меня взять.

– Вот-вот, – подтвердила его слова, посмеиваясь, Евгения, – у тебя ничего нет, поэтому ты и поставил на кон квартиру жены. К слову сказать, доставшуюся ей от бабушки с дедом. Ну и проиграл, разумеется, после чего поставили вас, что называется, «на счетчик». Который что? – веселилась Евгения, с удовольствием отрываясь обвинительной речью: – Правильно, кап-кап-кап-капает. Время поджимает, машину вы уже продали, чтобы погасить процент, а квартиру продавать ой как не хочется, вот и примчались к Паше умолять, чтобы он дал денег в долг на неизвестный срок и без процентов.

– Все-таки вдряпался в мошенников, – устало и тяжко вздохнув, Эльвира Аркадьевна обменялась с Софьей многозначительным взглядом, припоминая их дневной разговор.

– Ну и что? – воинствовала Глафира. – Мы хоть в своих мошенников угодили, а ты вон что вытворяешь!

– Так, хватит! – прогрохотав приказом, остановила их спор Мария Егоровна. – Грызетесь, как глупые шавки! Противно на вас смотреть! Обе хороши! – попеняла она притихшим под ее напором женщинам. – Одна любовника имеет уж сколько лет, при таком-то муже, который ей ни в чем никогда не отказывал. Каталась по миру, куда и когда хотела, жила как сыр в масле, ручек наманикюренных ничем не замарав. Свекровь упрекаешь, что она свои порядки тут поддерживает, а сама лентяйка первосортная, ни хрена никогда не делала, ни за что не отвечала, ничего не умеет, стол правильно сервировать – и то не знает как! Где белье постельное в доме лежит и сколько стоит вести все это хозяйство, понятия не имеет. Тебя же бо́льшую часть года вообще дома нет, ты же путешествовать с любовником изволишь. Принцесска недоделанная, фи она свое нам тут высказывать будет! Выступила она, видишь ли, с претензией, а сама ничем, кроме себя, и не занята. Толку от тебя в жизни – ноль! И ты, Глашка хороша! Дура, прости господи! Тетешкаешься со своим Ленечкой, как с дитем малолетним, все ему спускаешь, позволяешь… Сколько из-за него уже натерпелась-то? С дочерью на всю жизнь разругалась! И туда же! Попрекать, указывать да норов тут свой дурной показывать всем! Надеюсь, Павлу хватило ума не дать вам денег? – спросила она строго.

– Нет, конечно, – вместо Глафиры, раздраженно дернув плечиком, ответила Евгения, покраснев от полученного морального отлупа свояченицы. – Павел сказал, что чужих долгов не платит, тем более таких.

– А вот вам и мотив! – хлопнув в ладоши, радостно хохотнул уже порядком поднабравшийся Алексей Антонович. – Ха! Да всем известно, что Глашка за своего упыренка кого хочешь убьет. Пойдет на любое преступление, как та буржуазия за триста процентов дохода! А тут ее ненаглядного Ленечку мошенники за причиндалы прихватили, а братец помогать-выручать отказался. Так и грабанем его, раскулачим, раз сам не дает!

– Алексей! – одернула его мать и потребовала у сидевшей рядом с ним Марии: – Маша, забери у него выпивку. Хватит уже, и так набрался.

– А что, маман, я правду сказал, – не сдавался Алексей. – Все знают, что Глашка на муже повернута. Он ее «краш», как нынче молодежь это называет. Ленька-то что… так, пустой пузырь, ни на что не способный. А вот Глашуня наша стены протаранит ради него. Могла запросто сокровища тырануть.

– Да иди ты на хрен! – взвилась от возмущения Глафира. – Сам ты пустое место! Ни фига не можешь, не умеешь, никогда не работал, только щеки свои надувал, типа: «Я крутой!» Вечно с Пашей соревновался, все доказать хотел всем, что круче его! А сам ни богу свечка, ни черту кочерга! Никогда ни хрена не делал, только прожекты всякие бредовые выдумывал от безделья! Оно и понятно, дурак же у нас думкой богатеет! Жену в богадельню сплавил и живешь за ее счет.

– Сплетни и наговоры! – лениво махнув рукой, отбрехался Алексей. – Тебе прекрасно известно, что я уже много лет работаю в исследовательском институте…

– Не работаю, ты хотел сказать, – хохотнула Глафира.

– Хватит! – снова взяла на себя роль рефери Мария Егоровна, останавливая брата и прикрикивая на сестру: – Глаша, уймись уже! Разошлась ты что-то излишне.

– А что ты мне указываешь? – проигнорировала ее распоряжения Глафира, которую, похоже, уже было не остановить ничем, кроме прямого хука в голову, так ее пробрало эмоциональным штормом. – С Лешкой все понятно, наверняка приперся к Паше с очередным мифическим проектом и предложением поучаствовать в будущем распиле. – И спросила почти ласково, как та лисица петуха: – Правда, Лешенька? Ты зачем к Паше-то приезжал?

Алексей Антонович стушевался, засопел, покраснел и делано хохотнул. Правда, быстро справился с неловким моментом и, взяв себя в руки и вздернув подбородок, почти вальяжно ответил на вопрос сестры:

– Ты права, Глафира, я приезжал предложить Павлу поучаствовать в одном новом, интересном деле. Но, к сожалению, он отказался.

– Типа катка в тундре? – усмехнулся Леонид, ни в малой степени не отреагировавший на разоблачения, обвинения и жесткие высказывания в его адрес, ничуть не сумевшие испортить ему настроения. – Или разведения песца в условиях пустыни?

– Кто бы критиковал, – вернул ему шпильку Алексей.

– «Послушай, Лень, не трогай шурина. Какой ни есть, а все родня», – хохотнув, толкнул подправленную цитатку из Высоцкого.

– О! – обрадовавшись необычайно, Алексей перевел стрелки на молчавшего до сих пор и неожиданно прорезавшегося зятя. – Валентин проснулся. Вы вот их с Машей спросите, они-то зачем к Павлу приезжали, чего просили? А, Маш? – с нажимом обратился он к сестре. – А то на нас всех бочки катишь, уму-разуму учишь, главным морализатором себя назначила… А сама тоже ведь не на банкет Пашку приглашать приезжала?

– Дядь Леш, – предупреждающе-холодным тоном одернул дядьку Владимир, тут же встав на защиту родителей. – Ты себя в рамках держи все-таки.

– Да ладно, – устало махнула рукой Мария Егоровна, – что уж теперь, если пошел у нас вечер внезапных откровений. Нам с отцом скрывать нечего. Да, приезжали мы с Валей специально к Павлу и с просьбой. Просила я брата взять с собой в эту командировку Валентина, чтобы он хоть делом себя занял. Он же специалист первоклассный, каких поискать, и руки у него золотые, и руководитель грамотный. И, главное, Валя сам хотел поехать с ребятами и рвался в эту поездку. Да только мы же не знали, что списки работников и выезжающих заранее согласовываются с министерством обороны, а после согласования уже никого туда не добавишь. Паша пообещал, что в следующий раз, или когда бригада меняться будет, обязательно пригласит Валентина… А, да что там… – Она снова расстроенно махнула рукой.

– Мам, а почему вы ко мне-то не обратились? – Володя недоуменно посмотрел на мать и перевел вопросительный взгляд на отца.

– А ты бы отца к работе пристроил? – спросила с сомнением Мария Егоровна.

– Ребята… – Пораженный до глубины души Владимир развел руками и возмутился: – Ну какая работа, блин? Отцу сколько лет? А тебе, мам? Да, не спорю: вы крепкие, здоровые и полны сил, но разве вы не понимаете, что есть более важные дела? – Он удивленно и… откровенно обиженно смотрел на них. – Вы ни разу за время Ленкиной беременности не поддержали нас, не сказали, что вы с нами, что поможете, что ждете внуков. Лена на шестом месяце, через три месяца ей рожать, и она тяжело переносит беременность. У нас двойня, и у вас будет двое внуков. Двое! – подчеркнул он голосом. – И нам нужна любая помощь, уже прямо сейчас. Потому что у нас ремонт в новой квартире, и требуется присматривать за строителями. Почему бы не тебе, пап, с твоим-то опытом руководства?! Я на работе постоянно, а Лена не может там находиться. Из-за всех этих запахов красок, клея и лака ее сразу же начинает тошнить, да и для детей это вредно. У нас впереди роды, переезд в новую квартиру, потом двое грудничков… – Он шумно вздохнул, переводя дыхание, постарался совладать с эмоциями и закончил: – Вы же знаете, Ленины родные далеко, аж в Хабаровске. Все работают, но даже оттуда теща собирается прилететь, чтобы хоть первый месяц помочь с детками. А вы…

– Володя… – ужасно расстроилась и как-то даже растерялась от упреков сына Мария Егоровна. – Да разве ж мы отказываемся, мы с радостью…

– Что с радостью, мам? – опустошенным голосом переспросил Владимир. – Вы ни разу не спросили: ребята, может, что-то нужно, чем-то помочь? Ни разу всерьез не расспросили Лену про ее самочувствие, как протекает беременность, кого мы ждем – мальчиков или девочек… Так, мимоходом да вскользь по телефону спросите, как дела, да и все, как о чужих каких-то людях. Потому что батя бухает от тоски и обиды, а ты, мама, занята только борьбой с его пьянством. Ну еще и дачей своей.

Успокаивающим и поддерживающим жестом Лена положила ладошку на руку мужа. Володя накрыл ее сверху своей большой ладонью, посмотрел на жену, ободряюще улыбнулся ей и вздохнул-выдохнул…

– Володь… – произнесла покаянным, осипшим от переживания и потрясения голосом тетя Маша, и у нее вдруг задрожал подбородок. – Да неужели мы вот так?..

– Вот так, мам, – кивнул ей сын и посмотрел на растерявшегося отца. – Пап, может, двое внуков – это все-таки весомый повод, ради которого стоит перестать себя жалеть и бросить пить? – И вдруг усмехнулся: – Я, например, не смогу научить их рыбачить, поскольку терпеть не могу рыбалку, а ты у нас в этом деле знатный спец. И цветы разводить мы с Леной не умеем, и пироги твои знатные печь… А ты, мам, мастер в этих делах. Да и вообще… – махнул он безнадежно.

Мария Егоровна, прижав ладошки к губам, вдруг заплакала, по-настоящему горько и как-то сразу откровенно отчаянно. И так по-бабьи, сотрясаясь всем телом, отдаваясь своему переживанию и выплакивая всю свою накопившуюся тоску, боль и бессилие. Валентин Константинович поспешил обнять жену рукой и прижал к себе. Поглаживая другой рукой по голове, успокаивал и смотрел на сидевшего напротив них сына покаянным, потерянным и больным взглядом.

Володя сорвался с места, оббежал стол, склонился над рыдающей уже совсем горестно матерью, что-то зашептал той на ушко, уговаривая, успокаивая. Осторожно поднявшись со стула, Лена не бегом, но все же поспешая, двинулась к родным, обходя стол следом за мужем.

Володя поднял на ноги маму, тут же сменившую плечо Валентина Константиновича на грудь сына, чтобы уткнуться в нее лицом и плакать вволю, освобождаясь и отпуская все наболевшее. И, не прерывая этого занятия, обнять подошедшую невестку…

Ладников, наблюдая за ними, незаметно кивнул Дмитрию Васильевичу, стоявшему чуть в сторонке, и тот кивнул в ответ – мол, понял-принял. И поспешил к семейству, словно выпавшему из общего поля, сплотившемуся вчетвером, обнимаясь и плача. Осторожно поддержав за свободную от объятий руку Марию Егоровну и что-то коротко сказав Валентину Константиновичу, безопасник направил их к выходу. Он помог Марии Егоровне и всей группе спуститься по трем невысоким ступенькам с подиума на землю. В его заботливом сопровождении они направились в сторону гостевого дома.