Новые райские кущи
- -
- 100%
- +
– Ну, вот видишь, – облегченно выдохнула Софья, – справились же, преодолели этот тяжеленный этап. Ну и чего ты на нервах и в переживаниях?
– Когда была последний раз на приеме, услышала разговор двух медсестер, – принялась рассказывать Лена. – Они меня не видели, поэтому спокойно обсуждали одну пациентку, у мужа которой такой диагноз, что никаких детей у него быть не может никогда. Но сказать ему про его диагноз никто не решается, поскольку мужик он уж больно крутой-богатый. А детей хочет и жену гоняет на ЭКО уже четвертый раз. Вот ведущий эту самую жену доктор и предложил той сделать оплодотворение от анонимного донора. Мол, подберем подходящего по всем физическим параметрам, как можно более совпадающего с вашим мужем, да и внешне на него похожего, у нас огромная база анонимных доноров. И она согласилась. И я ее понимаю! В четвертый раз проходить заново всю эту процедуру – это уже совсем с ума сойти можно. Мы с Володей договорились, что, если в этот раз не получится, больше пробовать не станем. Будем думать об усыновлении.
Лена снова замолчала, погрузившись в свои мысли. Софья ее не поторапливала, и вовсе замерла, стараясь не сбить Лену с настроя на откровенность.
– А когда… – явно с трудом произнесла Лена, заставляя себя признаться. – Понимаешь, Сонечка, я никак не могу отделаться от мысли, что мне тоже провели процедуру от донора! – сказала Лена и буквально выдохнула освобожденно. И зачастила, заспешила словами, торопясь объяснить все до конца: – У нас отличный, замечательный доктор, кандидат наук, ведущий специалист. Она с нами с самого первого раза и очень хорошо ко мне относится. Она могла нас с Володей… меня просто пожалеть по-человечески, по-женски, понимаешь? – В ее чуть дрожащем от переживаний голосе снова послышались слезы. – Чтобы мне… нам снова не пришлось проходить через этот кошмар… И, не сказав мне, могла тайно сделать подсадку не от Володи… – выдохнула она признание и заплакала, теперь уж всерьез.
Софья подорвалась, пересела к ней на диван и, как давеча маленькую Дашку, обняла невестку. Прижала к себе, принявшись утешительно поглаживать по плечу.
– Тише, тише, – уговаривала она ее, – тебе нельзя так отчаянно плакать и переживать, только малышей тревожишь.
Покачиваясь вместе с Леной в умиротворяющем ритме и продолжая поглаживать ее по плечу, Софья задумалась над тем, что та сказала.
– Не-а, Лен, не вырисовывается этот вариант, – озвучила она свое мнение.
– Почему не вырисовывается? – Невестка шмыгнула носом и, чуть отстранившись, всмотрелась в лицо Сони, насколько это было возможно в рассеянном, тусклом фонарном отсвете.
– По двум причинам, – принялась подробно объяснять ей Соня. – Во-первых, потому что процедура прямого оплодотворения (то есть от супруга) и процедура от анонимного донора наверняка стоят по-разному. И отчего-то мне кажется, что второй вариант стоит куда как больше. Я правильно предположила? – уточнила она у Лены.
– Ну да, в общем-то, это разные ценники. Не так чтобы очень намного, но дороже, – подтвердила Лена.
– Во-от, – кивнула Соня. – А клиника – это коммерческое предприятие. И кто бы тебе ни сочувствовал, какими бы благородными ни были порывы врача, она никогда не позволит себе провести процедуру в ущерб клинике. И она наверняка имеет процент от дохода. А еще они заинтересованы провести как можно больше процедур. Поэтому не получись у вас и в этот раз, вот стопудово вас с Володей уговаривали бы попробовать в следующий.
– Да нет, – задумчиво и с большим сомнением возразила Лена. – Наоборот, она говорила, что надо переждать год-другой, если что.
– Вот именно, – настаивала Софья. – Переждать и повторить. Это же деньги, и большие.
– Да уж… – тяжело вздохнула Лена.
А Соня изложила второй свой довод, закрепляя сомнения Лены в ее опасениях:
– Ну и во-вторых. Одно дело, когда доктор по согласованию с той многострадальной женой крутого мужика сделал ей подсадку от донора. Женщина, зная о подмене, будет крайне осторожной. Станет следить за тем, чтобы детям не сделали генетический анализ. У нас же сейчас сплошь и рядом их делают. И отчего-то думается мне, что и вы с Володей обязательно сделаете своим малышам этот анализ, чтобы знать, к каким болезням они предрасположены, к каким занятиям и профессиям, какие у них риски и какие продукты им не подходят… ну и все такое. Уж слишком тяжело вам достались детки. Столько переживаний пришлось перенести, что, зная вас обоих, уверена: будете подстраховываться со всех сторон. И тут самый важный момент: если при таком анализе всплывет, что отец у деток не родной, это грозит клинике не просто скандалом, а огромными штрафами и потерей репутации. Ни один врач не станет так рисковать, даже ради родной сестры. Не говоря о какой-то обычной пациентке. Так что я уверена, что подмена в твоем случае исключена.
– Со-о-нечка… – потрясенным голосом протянула Лена и от переполнявших ее чувств приложила пальцы к дрожащим губам. – Я даже не думала в этом разрезе… Понимаешь? Даже не подумала о таких простых вещах! Господи, Соня, – всхлипнула Лена, наверное, от облегчения, ну и от радости освобождения. – Как устроен твой мозг? Как ты это сообразила вот так, сразу, в одно мгновение? – И все же заплакала, не удержалась, при этом одновременно со слезами, текущими по ее щекам, улыбаясь и смеясь: – Почему я совершенно упустила из внимания очевидное? Просто решила, что мне сделали левую подсадку, и все, сразу же в это поверила и запаниковала! Я, наверное, схожу с ума. Как ты думаешь, может, у меня что-то с головой?
– Все с твоей головой в порядке, – рассмеялась Софья, – просто ты беременна. Беременна и ужасно мнительна оттого, что слишком долго ждала этого момента. Слишком много сил, нервов, терпения и преодоления всех возможных препон ради этой беременности, поэтому ты ужасно боишься за деток и оттого пугаешься, придумываешь себе всякие страшилки… – Она погладила Лену по голове. – А бояться больше ничего не надо, Лен. Все. Надо разрешить себе выдохнуть и, насколько это возможно, расслабиться. И просто радоваться. Готовиться к их появлению на свет.
– Сонечка… – пораженно покрутила головой Лена, – ты хоть сама понимаешь, насколько ты удивительный человек? Иногда мне кажется, что тебе не тридцать лет, а как минимум сто. Твои мысли и рассуждения бывают настолько глубокими и поразительно мудрыми, что я просто в восхищенный ступор вхожу. Думаю: ну откуда? Как она могла это понять? Заглянуть в самую суть вещей и ситуаций и увидеть их глубину, порой такую, которую и представить себе не можешь.
– Да ну, – отмахнулась Софья, – нет во мне никаких таких особых качеств.
– Еще как есть! – уверила ее с горячностью Лена, перестав и плакать, и смеяться-улыбаться. – Ты вот так задумаешься, погоняешь в голове вопрос-проблему, и как выдашь решение и свой вывод! Так все вокруг просто шок ловят, поражаясь, как они-то сами не поняли, не докумекали до этого. А как ты разговариваешь? – приводила все новые аргументы в пользу своей версии о Сониных способностях Елена. – Это же вообще нечто! Настолько чистый, прекрасный русский язык! Ну просто прошлый век.
– Это оттого, что я всегда очень любила читать. Причем читать именно книги в бумажном формате. А игры компьютерные не любила и не понимала, как ими можно настолько увлекаться. Вот ты в «Мортал Комбат» играла? В «Макс Пейн»? В стратегии и стрелялки всевозможные?
– Конечно, – усмехнулась своим воспоминаниям Лена и похвасталась: – И даже пару раз делала братца в «Мортал Комбат» с крутым счетом. Он ужасно психовал и требовал реванша. Так и рубились, пока он меня не уделал с разгромным счетом.
– Ну вот, – продолжила Соня свое пояснение. – А я попробовала разные игры, и мне абсолютно не зашло. Как и «Властелин Колец», и «Гарри Поттер», которыми все поголовно были захвачены и очарованы. Нет, мне понравились, но чтобы прямо восторг-восторг и увлечься – такого не было. Они мне казались какими-то настолько детскими сказками, в которые почему-то решили поиграть взрослые люди, что даже как-то неловко за тех взрослых становилось. Несерьезно. И я возвращалась к своим книжкам.
– Вот я про что и говорю, – нашла в доказательствах золовки лишь подтверждение своим словам Елена. – Ты же даже в эсэмэсках слова не сокращаешь. Никаких «выхи», вместо «выходных», ППЦ (то есть пипец), ни «поки» вместо «до свидания», ни тебе «чмоки-чмоки» вместо «целую»… И смайлики не используешь, только словами изъясняешься. Не говоря уже про имоджи всякие.
– Да все это просто профессиональная деформация и не более того, – возразила ей Софья, испытывая неловкость и стеснение от слов Елены, настаивающей на какой-то ее исключительности. – Много лет я работаю с документами, написанными и составленными в девятнадцатом веке и начале двадцатого. Изучаю и читаю письма, дневниковые записи, справки и официальные бумаги, донесения. Вот невольно и перенимаю стиль изъяснения того времени. Ну и язык эпистолярного изложения.
– Нет, Сонь, – покрутила головой, отрицая ее утверждение, Елена. – Никакая это не профессиональная деформация. Просто ты такая сама по себе: глубокая, вдумчивая, обстоятельная – в этом твоя суть. Ты словно из той самой эпохи. Не зря же ты единственная из всего клана Октябрьских, кто так невероятно похож на бабку Агриппину. У тебя такая же точеная фигурка, и эти ваши потрясающие глаза, удивительные. Ни у кого никогда таких не видела в жизни. Да и характер у тебя, Сонь. На вид ты такая вся мягкая, хрупкая-романтичная, а на поверку – тот еще кремень.
– Ладно, все, – решительно перебила золовку Софья, – хватит меня расхваливать, а то я начинаю напрягаться и комплексовать. Идем лучше, я тебя до домика доведу. Поздно уже, да и день был заполошный и бесконечный какой-то. – Поднимаясь с дивана, она протянула руку, чтобы помочь встать Елене. – Тебе уж точно надо отдыхать, а не бродить ночами.
– Да, – согласилась Лена, принимая помощь от Сони, поддержавшей ее под локоток, и, тихонько покряхтев от усилий, встала с диванчика. – Загулялась я, точно. Да и похолодало. – Она передернула плечами. Май все-таки еще не лето.
– Не, мерзнуть тебе никак нельзя, – обеспокоилась Софья. Подхватила небрежно откинутый на диванный подлокотник плед, набросила его на плечи Елене и посоветовала: – Вот так, лучше укутайся на всякий случай.
– Спасибо, – поблагодарила та и поделилась открытием: – Представляешь, я и не знала, что здесь есть такая милая и удобная беседка, случайно наткнулась.
– На это и был расчет мамы, когда она придумала эту и еще одну похожую беседку в другом конце парка. Хотела, чтобы был уединенный уголок в глубине сада, вдали от дорожек и тропинок.
– Хороший расчет, правильный, – кивнула Лена и вернулась к, казалось бы, задвинутой уже и переговоренной теме: – Спасибо тебе, Сонечка, огромное. Ты не представляешь, что ты для меня сделала, какой ужасный груз помогла скинуть. У меня словно сил вдвое прибавилось.
– Вот и хорошо, – порадовалась за невестку Соня. – И замечательно.
– Без тебя я бы не справилась. Гоняла бы в голове этот маразм засевший, с Володей побоялась бы обсуждать и извела бы себя вконец, точно. Ты не отмахивайся от моих слов, Сонечка, ты на самом деле удивительная, необычная девушка. И твой Ладников тебе под стать, – ошарашила она напоследок Софью: – Вы с ним, как инь и ян, полное совпадение двух половинок идеального шара. И мне очень странно, что вы расстались.
– Так бывает, – тоном, отсекающим дальнейшее обсуждение, закрыла тему Софья. – Вон, смотри, тебя муж встречает. – Она указала на стоявшего возле входа в гостевой дом Володю и помахала тому рукой, когда он посмотрел в их сторону: – Вов, мы здесь! Забирай свою пропажу, – усмехнулась Соня, увидев, что двоюродный брат заторопился к ним.
Глава 10
Софья стояла у большого круглого окна мансарды и смотрела в темноту рассеянным от задумчивости, не фокусирующимся ни на чем взглядом. А в голове у нее крутились и крутились, как поврежденная грубой царапиной старинная виниловая пластинка, по которой все перескакивает и перескакивает на одно и тоже место игла, повторяя и повторяя заново, сказанные Леной слова:
«Вы как инь и ян, полное совпадение двух половинок идеального шара».
Да, так оно и было, так и было… Наверное, слишком много у них с Ярославом было идеального, поэтому-то они теперь и порознь.
Софья давно поняла, что причина их расставания кроется в ней самой.
Человеку очень просто обмануть самого себя. Даже и стараться не придется, поскольку наш замысловато устроенный мозг с удовольствием сделает это за него. Как ни удивительно, но инстинкт самосохранения включает в себя способность человеческой памяти забывать плохое и нивелировать чувство вины за свои поступки, находя им прекрасное оправдание. Ну, вот так мы устроены. И только человек, который научился управлять собственным сознанием, разумом и подсознанием, способен давать реальную и честную оценку своим поступкам, словам и делам.
Оно, конечно, вызывает большое сомнение, что такому человеку легко и весело живется. Так что, может, и не стоит бодаться с тем сознанием, пусть себе и обманывает дальше.
«Так, вообще-то, она не о том», – усмехнулась Софья, поймав себя на отвлеченных рассуждениях, старательно и как бы невзначай уводящих ее от честных оценок истинных причин, которые привели ее к расставанию с Ярославом.
Понятно, что Элка не имеет к этому никакого отношения. Вернее, имеет, безусловно, но лишь опосредованное: повода, некого триггера, послужившего толчком к завершению их совместной жизни.
Ведь в полной мере назвать то, что произошло между Софьей с Ярославом, «разрывом отношений», было бы неверно, поскольку точки как таковой они не поставили. В том смысле, что все прояснено и сказано окончательное «прощай». Нет, они не обсудили произошедшего и даже не остались друг у друга во «френдзоне», не переписывались и не звонили все эти пять месяцев.
Ну да, ну да… они оба не состояли ни в одной соцсети. Вернее, у Софьи в WhatsApp имелся семейный чат, ну еще и служебный чат, который был обязательным для сотрудников Архива. А вот Ладников вообще ни в какой сети не отметился и всякую коммуникацию поддерживал исключительно через свой необычный телефон и электронную почту, которой пользовался только со служебного компа на работе и по какой-то специально выделенной сети. Что-то там намороченное ради секретности – Софья, естественно, никогда не вникала.
По меркам современного мира это, конечно, сильно усложняло общение, но не настолько же, чтобы не позвонить и не написать любимому человеку.
А они вот нет, не написали. Если совсем честно – все это время Софья ждала звонка Ярослава или какой-нибудь весточки от него, но так и не получила. Ну и сама не предпринимала более попыток позвонить или написать.
Почему? Потому что понимала, что в большей степени именно ее мысли и действия стали причиной того дикого инцидента и послужили их разрыву. Во-первых, потому что весь год, что они были вместе, Софья постоянно ловила себя на мыслях, что не может быть все настолько замечательно, как у них с Ярославом, – вот не может, и все! Нет, у кого-то оно вполне может и быть: настолько родной и близкий мужчина и потрясающая любовь, и такое счастье… Но вот у нее… как-то что-то сильно сомнительно.
А во-вторых, она сбежала…
Она сбежала в тот момент, когда Элка стояла голая в коридоре ее квартиры, довольная тем, что добилась какой-то своей неизвестной цели, рожденной ее не слишком здоровым воображением, о которой Софья даже думать не собирается. Дело же не в Элке и не в ее идиотизме, дело в Софье, в ней самой – она убежала и затихарилась вместо того, чтобы вернуться на следующий день и все спокойно обсудить с Ярославом. А она спряталась у мамы, типа зализывать рану и осмысливать произошедшее в одиночестве.
Ну и что? Осмыслила? Ага, еще как! Софья прекрасно понимала, что голый демарш ее «заядлой подруги» Эллы никакого отношения к Ярославу не имеет и близко, но повела себя так, как будто имеет. Она совершенно точно знала, что Ярослав не может ее предать, тем более таким тупым, пошлым образом. Да что там таким! Вообще никаким образом он не может ее предать, и все тут! А своим поведением дала понять, что поверила Элке, а не ему.
Вот так.
То, что они с Ярославом теперь порознь из-за нее, это Софья поняла тогда со всей очевидностью, теперь оставалось понять, почему она даже не попыталась исправить эту ситуацию. Ну, или хотя бы объясниться.
Порознь – русское слово, в старину говорили: «порознить» кого-то от кого-то – развести в разные стороны, разъединить, отлепить друг от друга.
Вот они и отлепились, из-за нее и остался инь без яня и янь – без иня.
Давно следовало лежать в постели и если не спать (потому что бесконечные, растревоженные мысли и чувства никак не хотели успокаиваться и вряд ли позволили бы ей просто заснуть), то хотя бы просто стараться расслабиться после слишком уж насыщенного событиями, встречами, разговорами и потрясениями дня.
Приняв душ и переодевшись в любезно предоставленную бабушкой новую шелковую пижамку (ни разу не удивившую Софью тем, что она идеально подошла ей по размеру), выключив большой свет и оставив лишь тусклый светильник у изголовья кровати, не разгонявший темных, таинственных теней в углах комнаты, она сняла покрывало с кровати и уже было наладилась ложиться. Но отчего-то вдруг посмотрела в сторону окна и, поддавшись необъяснимому порыву, подошла к этому большому «иллюминатору» и замерла, позволив захватить свое сознание крутящейся повторяющейся фразе, сказанной Леной…
Нет, надо постараться переключить на что-то иное бесконечные, изводящие мысли-думы о Ярославе. Воспоминания о нем и о той их счастливой жизни, которую они упустили, и это постоянное, почти физическое ощущение его близкого присутствия где-то рядом – в одном доме, в одном пространстве, в одном дыхании – близко. Совсем близко…
Надо хотя бы попробовать отодвинуть на дальний план все эти мысли-размышления, что ли. Руководствуясь этой идеей, Софья отошла от окна, взяла с тумбочки смартфон, сразу же убавила наполовину звук (не хотелось ничего громкого, тем более случайно вырвавшегося бодрого звука, хотелось чего-нибудь негромкого, но вдумчивого и спокойного) и, открыв плейлист своей музыкальной подборки, начала листать, выбирая что-нибудь, что соответствовало бы ее настроению.
И…
Решительный, но короткий стук в дверь нарушил клубящуюся темнотой по углам тишину комнаты, заставив Софью непроизвольно вздрогнуть от неожиданности, из-за чего палец ее соскользнул и нажал команду воспроизведения композиции, которую она пролистывала в этот момент: в комнату вошли приглушенные звуки первых нот «Нежности» Шопена.
Резко повернувшись, Софья посмотрела на дверь, совершенно точно зная, кто за ней стоит. Не остановив воспроизведение (тут же позабыв обо всем остальном мире, не имевшем сейчас никакого значения) и не отрывая взгляда от двери, она автоматически положила назад на тумбочку телефон, глубоко вдохнула, медленно, тихонько выдохнула и… пошла к двери.
И в тот миг, когда Софья распахнула дверь и увидела Ярослава, замершего на пороге, мелодия Шопена заполнила комнату и весь мир вокруг них двоих своей тихой, высокой прозрачностью.
Они стояли и смотрели друг на друга…
Стояли и смотрели…
Никто из них не сделал ни одного движения. Они просто одновременно вздохнули, а когда выдохнули, оказались в объятиях. Не в горячечных и страстных, а в щемяще-нежных, словно две потерявшиеся души, неожиданным, чудным образом вновь обретшие, нашедшие друг друга. Вдыхая единственно родной запах, прижимаясь всем телом к бесконечно близкому человеку и чувствуя вместе, как снисходит на них благодать, от которой перехватывало дыхание и наворачивались слезы.
Им не нужна была никакая музыка – они творили музыку сами и слышали только ее, слышали только друг друга, снова обретая свой мир, в котором были только они вдвоем. И на самом высокой, почти непереносимой точке накрывших их чувств они слились в поцелуе… В поцелуе, который из бесконечной нежности стремительно трансформировался в страстный, горячечный, требующий продолжения. И момент, за который они преодолели отрезок расстояния от двери до кровати, выпал из памяти и сознания обоих.
Они не произносили горячечным шепотом признаний, не пытались объяснять что-то друг другу – любые слова не имели сейчас никакого значения и не могли бы встроиться в те чувства, ощущения и эмоции, которыми они были переполнены и которые переживали в этот момент.
Ярославу казалось, что он не целует Софью, а словно пьет из живительного источника ее поцелуй. Он ласкал ее хрупкое тело, испытывая непередаваемую смесь чувств: острое, до боли горячее желание и какую-то потрясающую нежность к ней на уровне благоговения…
Софья смотрела на него своими нереальными, ярко-голубыми прозрачными глазами, и от этого ее взгляда, от ее шелковистой кожи, от ее дыхания и запаха у Ладникова кружилась голова. И ему казалось, что он сейчас совсем с ума сойдет, страшась и одновременно желая продлить свое сумасшествие, в котором он до самой малой клеточки чувствовал ее всю и был абсолютно созвучен со своей единственной Женщиной.
И, когда стало невозможно больше переносить накрывшие их с головой чувства и эмоции, они слились в одно целое. Он вошел в нее мощным и одновременно нежным и сильным рывком, и, не останавливаясь, продолжил движение, направляя единый поток, двигаться не навстречу друг другу – а вместе, в одном направлении и течении. Туда, к их прекрасной, совместной вершине, на которую в искрящемся потрясении всех чувств они и выскочили вдвоем, вместе…
В этот миг никто и ничто на свете не смог бы их порознить…
Никто и ничто – уже нет.
Лежали, прижавшись друг к другу, молчали, остывая и отпуская потихоньку пережитое потрясение чувств и взрыв эмоций, и смотрели – близко-близко – в глаза друг другу.
Так вот лежали, молчали и смотрели.
Кто из них сделал первое движение? Кто вдохнул или выдохнул – не понять, не уловить. Но в какой-то миг они вновь соединились в долгом, нежном, немного горчившем сожалением об упущенном времени поцелуе… Который повел, повел их за собой, снова соединив одним движением Ярослава их тела в единство двоих, в котором было много нежности и глаза в глаза до самого конца, до самого высшего аккорда.
– Я соскучился по тебе ужасно, – прошептал он, немного отдышавшись, не меняя позы и не отпуская взгляда ее удивительных глаз, – просто зверски соскучился.
– Почему тогда ты не появлялся и вообще никак не проявился за все эти пять месяцев? – задала Софья вопрос, больше всего мучивший ее эти самые почти пять месяцев.
– Реально был в командировке, – объяснил Ярослав и, скатившись с нее, повернул Соню на бок, лег напротив, придвинул к себе поближе, чтобы так и не отпустить ее взгляда. – Через неделю после той нашей с тобой чумовой ерунды, – мягко обозначил Ладников происшествие с Элкой, – полетел на Чукотку. Там несколько месяцев назад открылся новый Центр приема космической информации, надо было налаживать рабочие протоколы и общую коммуникацию. Оттуда на Камчатку, кое-что требовалось посмотреть самому, ну и поработать с коллегами. С Камчатки на Сахалин, из Сахалина во Владивосток, там тоже перепроверили и подогнали все совместные протоколы и «настройки». А оттуда уже в Северную Корею.
– Да ты что? – подивилась Софья. – И как там?
– Интересно. Крутые они ребята, если честно. Я потом тебе поподробней расскажу о своих впечатлениях и даже покажу кое-что. В Корее около месяца провел, а потом полетел в Китай. Вот там дольше всего задержался. Вернулся три дня назад.
– Не было связи? – спросила Соня, иронично улыбнувшись одними уголками губ. – Везде?
– Кое-где была, – признался Ладников. – Я хотел тебе позвонить и написать, и уже было начал сочинять письмо, но понял, что мне необходимо вот так, как сейчас: совсем близко, когда ты реальная, рядом, глядя в твои глаза. А не скупо по электронке.
– Почему не позвонил и не попытался встретиться со мной за ту неделю перед командировкой, пока еще был в Москве? – спросила Соня, внимательно всматриваясь в его лицо.
– Честно? – спросил Ладников и, еле касаясь, нежным, успокаивающим поглаживанием провел пальцем по ее щеке. – Был обескуражен, – откровенно признался он. – В первый момент никак не мог поверить и врубиться в то, что ты реально купилась на эту низкопробную откровенную подставу и вообще могла подумать, что я вот так… Был уверен, что ты знаешь и понимаешь меня, да и чувствуешь, как никто другой в мире. И только ты. И вдруг… И не звонила, не писала все эти дни… Даже не попыталась просто поговорить и все выяснить. Мне от этого твоего молчания так фигово было… Я чувствовал себя пострадавшим и хотел понимания. И чтобы ты меня пожалела, а потом мы вдвоем поржали бы над всей этой ерундой. И только когда летел в самолете на Чукотку, понял, что сам дурак и сам виноват во всем, что произошло.