Я не героиня, я здесь переживаю кризис!

Мальчик замер от неожиданности, его маленькое тельце напряглось. Потом, почувствовав незнакомое тепло вместо ожидаемой холодной отстранённости, он обмяк и разрыдался по-настоящему, уткнувшись лицом в её плечо.

– Т-ты так кричала… и плакала… – всхлипывал он, едва разборчиво. – Говорила, что уйдешь… или умрешь… Все шептались… а мама сказала не беспокоить тебя… Я боялся!

Каждое слово было ножом в сердце Ани. Так вот оно что. Прежняя Аллесия не просто «волновалась». Она закатила такую истерику, что напугала маленького брата до слёз. И, судя по всему, в её арсенале были не только угрозы в адрес Мари, но и драматичные сцены с угрозами самоубийства.

«Целеустремлённая и добрая», – с горькой иронией вспомнила она слова Лиры. Да, очень «добрая» – довести малыша до слёз.

– Тш-ш-ш, – тихо зашипела она, по-матерински качая его, как когда-то качала племянницу. – Всё хорошо. Видишь? Я в порядке. Никуда я не уйду. И уж тем более не умру. Это просто… глупости были. Я была глупой. Очень глупой.

Калет отстранился, его зелёные глаза смотрели на неё с изумлением и надеждой.

– Правда?

– Честное пионерское, – автоматически брякнула Аня и тут же поймала себя на ошибке. Пионеров здесь, скорее всего, не было. – То есть… клянусь своим… э-э-э… фамильным гербом! – выкрутилась она, вспомнив клише из романов.

Мальчик удивлённо моргнул, но кивнул, принимая странную клятву. Слёзы потихоньку сходили на нет.

– А… а ты не будешь больше кричать на горничных? И кидать в них книжками? – осторожно спросил он.

Вот чёрт. Ещё один штришок к портрету «доброй» Аллесии. Аня почувствовала прилив стыда за эту незнакомую девчонку.

– Нет, – твёрдо сказала она. – Больше никогда. Это очень некрасиво. Просто у меня… голова болела. Очень сильно. От этого люди иногда становятся злыми. Но теперь прошла.

Она воспользовалась этой импровизированной ложью во спасение. Сойти с ума от горя – плохо. Пережить временное помутнение рассудка из-за болезни – уже более приемлемо.

Калет, казалось, поверил. Он даже улыбнулся своей мокрой от слёз улыбкой.

– Я принёс тебе гематит, – прошептал он таинственно, засовывая руку в карманчик своих коротких штанишек. Он извлёк тёмный, отполированный до блеска камень.

– Мне садовник сказал, он от дурных снов помогает. И от грусти.

Аня взяла камень. Он был тёплым от детской ладони.

– Спасибо, – голос её дрогнул от внезапно нахлынувших чувств. – Это самая лучшая вещь на свете.Я буду класть его под подушку.

Она крепко обняла брата ещё раз, и на этот раз он обнял её в ответ без тени страха.

В этот момент дверь снова открылась. На пороге стояла всё та же герцогиня. Её ледяной взгляд скользнул по Аллесии, сидящей на полу, по заплаканному, но улыбающемуся Калету, по тому, как дочь обнимает брата. Ни одна мышца не дрогнула на её идеальном лице, но Аня увидела лёгкое, почти невероятное удивление.

– Калет, твой наставник ждёт, – произнесла герцогиня ровным голосом. – Аллесия, тебе нужно подготовиться к ужину. Отец вернулся.

Мальчик тут же вскочил, на его лице появилось сдержанное выражение. – Да, матушка. И, бросив на сестру последний быстрый взгляд, он выскользнул из комнаты. Герцогиня задержалась на мгновение.

– Ты, кажется, нашла утешение, – произнесла она, и в её голосе прозвучала не оценка, а констатация факта. – Это хорошо. На ужине будь сдержанна. Твой отец не любит излишних эмоций.

Она вышла, оставив Аню на полу с тёплым камнем в руке. «Герцог. Новый босс на повестке дня». Но сейчас это волновало её меньше. Она смотрела на дверь, за которой исчез маленький лучик света в этом тёмном, чужом мире. У неё появился союзник. Маленький, испуганный, но настоящий. Который принёс ей камень от грусти.

Она разжала ладонь и посмотрела на гематит.

– Ну что ж, Аллесия, – тихо прошептала она. – Похоже, твоё «доброе имя» придётся возвращать не только ради себя. Ради него тоже.

Впервые с момента попадания в этот мир её улыбка была не вымученной и не саркастичной, а по-настоящему тёплой. Пусть и очень-очень грустной.

До финального босса – то есть до ужина с герцогом-отцом – оставалось пару часов. Нужно было использовать это время с умом. Хотя бы чтобы не опозориться за столом.

Она подозвала Лиру, которая, кажется, дежурила за дверью в ожидании приказов.

– Лира, что сегодня подают к ужину? – постаралась спросить Аня максимально естественно, как будто интересовалась этим всегда.

Лира, чуть склонив голову, перечислила:

– Уха из морского черта, вариации с форелью под цитрусовым соусом, запечённый палтус с травами, ваша светлость. И, конечно, гарниры и десерты.

«Рыба. Чёрт. Не повезло», – внутренне поморщилась Аня. Стейк или куриную ножку можно хоть как-то интуитивно разобрать, а вот с рыбой и её миллионом столовых приборов была настоящая лотерея. Можно было, конечно, сослаться на несварение и не есть ничего. Но желудок предательски заурчал, напоминая, что хозяйка этого тела, судя по всему, в порыве отчаяния объявила голодовку. Он был пустым до тошноты.

«Нет, – твёрдо решила она. – Я есть хочу. И я буду есть. А там будь что будет».

Она посмотрела на свое новое запястье, обхватив его пальцами другой руки. Оно было хрупким, почти детским. «Оно и видно. Это, конечно, красиво, по нынешним меркам, но мне не подходит. Прости, Аллесия, – мысленно обратилась она к прежней хозяйке тела, – но я растолстею и подкачаюсь. Хотя бы немного. Я не могу так существовать, я не привыкла к ограничениям. Я сильная. А это тело – слабое». Мысль о том, что оригинальная владелица была злодейкой, немного успокаивала совесть. «Всё равно ты не очень-то хорошей девочкой была. Так что пофиг».

Тут её осенило. Она же до сих пор не видела своего лица! В панике и суете было не до того.

Аня подошла к большому золочёному зеркалу в резной раме, висевшему на стене. И замерла.

Смотрела на неё незнакомая девушка. Очень юная, очень бледная, с огромными зелёными глазами, как у Калета, казавшимися ещё больше из-за худобы и тонких, собранных в небрежный узел светло-русых волос. Черты были утончёнными, аристократичными, но лишёнными какой-либо жизненной силы.

«Ну… неплохо, – критически оценила она себя. – Не прям "вааау", как описывают в романах, когда героиню сносит наповал, но… мило. Симпатично. Только вот…»

Она прищурилась, мысленно дорисовывая образ.

– Не хватает стрелок… И капельки блеска в уголках глаз, – пробормотала она. – И румянец бы не помешал.

От недоедания скулы были слишком выступающими, а щёки – слегка впалыми. «Это мы тоже исправим. Обязательно».

Но вот за что можно было зацепиться взглядом – так это за талию. Она была не просто тонкой, а идеальной, песочными часами, как у девушек с картинок в Пинтересте, о которых она иногда вздыхала, поедая пиццу перед компьютером.

– Ну хоть что-то было не зря, благодаря этой голодовке, – с горьковатой усмешкой констатировала Аня, поворачиваясь перед зеркалом. Платье сидело на ней безупречно, подчёркивая всё, что нужно.

Внезапно в зеркале она увидела отражавшуюся за своей спиной дверь. И на мгновение ей показалось, что тень в проёме шевельнулась. Сердце ёкнуло. Кто-то стоял и слушал? Или это игра света?

Она резко обернулась. В проёме никого не было. Лира уже удалилась.

«Паранойя, – отмахнулась она от себя. – Или нет? В этих чертогах, наверное, у каждой вазы есть уши».

Остаток времени до ужина она потратила на то, чтобы наугад пооткрывать ящики туалетного столика и шкафов, пытаясь хоть как-то запомнить, где что лежит. В одном из ящиков она нашла изящную ручку с парой книг в кожаных переплётах. Одна оказалась сборником поэзии, другая – дневником. Аня с жадностью раскрыла его, но страницы были заполнены красивым, но абсолютно нечитаемым почерком. Язык казался знакомым, но буквы были другими, витиеватыми и странными.

– Великолепно, – вздохнула она. – Иллюзия выбора: умереть от голода, опозорившись за столом, или быть пойманной на том, что не умеешь читать. Добро пожаловать в ад, Аня.

Но сдаваться она не собиралась. Она спрятала дневник обратно, твёрдо пообещав себе разобраться с этим позже. Прямо сейчас ей нужно было сосредоточиться на рыбе и на отце.

Когда раздался звонок колокольчика, оповещающий о начале ужина, она сделала глубокий вдох, расправила плечи (насколько это позволял корсет) и вышла из комнаты с видом человека, идущего на эшафот. Но с гордо поднятой головой.

Она была инженером. А инженеры всегда находят решение. Даже если для этого приходится есть рыбу руками. Ну, или делать вид, что так и надо.