Непристойные уроки любви

Глава 7

Для поездки в парк Лайла всегда одевалась с необычайным тщанием.

В Индии ей, еще маленькой девочке, давали уроки верховой езды. Но ездить ее учили не в дамском седле, боком, а в обычном, и она одевалась как мальчик. Потом, когда их с сестрами привезли в Лондон, по настоянию мачехи она стала ездить «должным, более благопристойным» способом. Однако несколько лет назад Лайла решилась: посоветовавшись с Кеннетом Лодсли, отбросила бессмысленные правила, связанные с общественными приличиями. Если высший свет тебя презирает, а по сути и игнорирует, можно пуститься во все тяжкие. Разве нет?

Лайла вовсе не считала, что таким образом хочет привлечь к себе внимание: ей просто доставляло удовольствие заниматься тем, чем хочется, и так, как хочется. В конечном счете ее эксцентричные выходки шли на пользу ее делу, привлекая в салон еще больше народу. Так что, когда она собиралась прокатиться верхом, она, как и в детстве, надевала грубые ботинки джодпуры – правда, прикрывая их юбкой из гранатового полубархата, – и ездила в седле по-мужски.

Ее грум Роджер Мэнсон держался позади, и это было еще одной уступкой правилам добропорядочности, а так она пребывала во всем блеске своей эксцентричности. Сидела в седле, расставив ноги, не заботясь о том, что видны коленки, перья со шляпы изящно падали на ее темные локоны. Свет за эти годы привык к амазонке, время от времени появлявшейся в Воксхолле и других местах, но престарелые дамы до сих пор устремляли на нее лорнеты. Зато юноши смотрели на нее с восхищением, а те, кто постарше и поопытней, без сомнения, мысленно ее раздевали. Конечно, не все мужчины вели себя подобным образом, но Лайле часто казалось, что пара похотливых взглядов делают неприятными всех, и потом уже не получалось вспомнить тех, кто не осуждал тебя. И не домогался.

Разумеется, публика пялилась и на шелковую полумаску Роджера. Всем казалось, что это была еще одна ее причуда – грум в полумаске средь бела дня.

Лайла высоко подняла подбородок, еще больше выпрямила спину, хотя ее осанка и без того была безупречна, и огляделась вокруг. Как и следовало ожидать, она привлекла к себе массу внимания, и та часть ее души, которая тяготела к уединению и скрытности, сжалась.

Она была весьма рада, когда увидела Генри Олстона: уж он-то избавит ее от внутренних терзаний. Глаза юноши сияли, как и всегда.

– Как чудесно встретить вас здесь, мисс Марли, – сказал он, подъехав к Лайле.

Лайла заметила пару барышень – у одной были поэтичные рыжие кудри и ярко-зеленые глаза. Барышни уставились, стараясь не глазеть, сначала на Генри, а потом, уже менее доброжелательно, на нее. Она бросила на своего воздыхателя изучающий взгляд. Трудно было воспринимать Генри как взрослого человека, однако, будь ей меньше двадцати, она бы, наверное, могла счесть его робкое лицо и нежно-каштановые глаза привлекательными. Ему бы следовало набрать побольше веса и, что гораздо важнее, уверенности в себе, но потенциал у него, несомненно, имеется. Когда он излечится от влюбленности в нее, наверняка сможет составить счастье какой-нибудь девушки своих лет – приличной, из достойной семьи, с достойной репутацией.

Они ехали рядом, болтая. Когда Генри преодолевал свою застенчивость, он принимался говорить о книгах и политике – предметах, которые мужчины обычно не затрагивают в беседе с хорошенькой женщиной. Лайла расслабилась. Но тут, воодушевленный непринужденным разговором, он внезапно заявил:

– Мисс Марли, я уже несколько недель хочу поговорить с вами кое о чем. – Он покраснел. – Но это не тот разговор, какой я мог бы себе позволить завести – и, конечно же, не завел бы в то время, когда вы заняты салоном. Не знаю…

О господи… Лайла беспардонно перебила его:

– Я так счастлива видеть вас в своем салоне! Не поймите меня превратно, заниматься салоном доставляет мне удовольствие. И я всегда рада, когда утомительным вечером можно обратиться за поддержкой к немногим избранным друзьям.

Это на секунду отвлекло Генри, но Лайла тут же пожалела о своих словах, когда он послал ей ослепительную улыбку.

– Рад это слышать, мисс Марли. Вы даже не представляете насколько. Как вы думаете, мы могли бы найти?..

– Ой, это дрозд там? Такие редкие птички, правда? Всегда мечтала увидеть дрозда. А вы? – залепетала Лайла, показывая на голубя.

– Мисс Марли!

Лайла обернулась посмотреть, кто ее зовет. А, лорд Херрингфорд… В любой другой момент она меньше всего хотела бы его видеть, однако именно сейчас он был необходим ей, чтобы предотвратить нежные излияния Генри Олстона.

– Лорд Херрингфорд, – учтиво кивнула Лайла.

Генри, похоже, разозлился, однако он был слишком хорошо воспитан, поэтому любезно поздоровался с Херрингфордом.

Оглядев Лайлу с головы до ног, Херрингфорд провозгласил, что еще никогда не видел столь очаровательного костюма для верховой езды.

– Надеюсь, вам там не натирает? – осведомился он, уставившись на ее бедра.

Лайла вздохнула про себя и уже собиралась сказать, что заметила знакомого и ей пора, но тут в поле ее зрения оказался темно-синий сюртук для верховой езды с бронзовыми пуговицами. Скользнув взглядом ниже, она увидела великолепно сидящие кожаные брюки и изящные сапоги. Айвор Тристрам, собственной персоной. Ну разумеется, теперь она будет встречать его повсюду! Где бы она ни появилась, он тоже окажется там – и обратит на нее свой презрительный взгляд. Нет и не будет спасения от этого человека!

Впрочем, сейчас он на нее не смотрел, а сама Лайла предпочла не вспоминать, с какой целью затеяла конную прогулку.

Айвор Тристрам ехал в компании двух джентльменов. Лайла громко рассмеялась, нагнулась в седле и хлопнула лорда Херрингфорда ладонью по руке, хотя в этот момент он ничего не говорил. Свою лошадь она пустила помедленнее, и ее спутникам – Генри Олстону и Херрингфорду – пришлось сделать то же самое. Но как бы она ни сбавляла скорость, их троица слишком быстро проехала бы мимо Тристрама – если бы Генри Олстон не помахал ему. Из-под опущенных ресниц Лайла наблюдала за реакцией мужчины, и он, вместо того чтобы ответить на приветствие Генри издалека, подъехал к ним.

– Мисс Марли, лорд Херрингфорд, – поздоровался он и бросил на Лайлу пристальный взгляд.

Глаза его были непроницаемы, в них едва теплилось узнавание, и это при том, сколь неприятный разговор состоялся между ними прошлой ночью. Возможно, ему так часто приходилось выяснять отношения с любовницами отца, что он не отличает одну от другой? Лайлу снова посетило странное чувство: она задумалась, каково это быть сыном развратника Бенджамина Тристрама. Ощущает ли Айвор отвращение или стыд? Или, может быть, досаду? Но она тут же прогнала эту мысль. Ни мистер Тристрам-старший, ни мистер Тристрам-младший не стоят того, чтобы думать о них.

– Мистер Тристрам! – сказала она звучным «салонным» голосом, сверкая глазами. – Как же мне повезло встретить столько друзей на прогулке! Ради такого можно стерпеть даже не слишком хорошую погоду. Я уже собиралась отправиться домой, но тут появились мистер Олстон и лорд Херрингфорд. – Лайлу одолевало нехорошее предчувствие, что теперь она будет говорить жизнерадостным тоном, как заведенная. – Сегодня такая влажность, даже для Лондона слишком. – Вытащив из рукава платочек, она промокнула лоб. – Наверное, я ужасно выгляжу.

– О, напротив! – воскликнул лорд Херрингфорд. – Я всегда говорил, что испарина в небольших количествах делает женщину более желанной.

Идиот! Лайла с трудом удержалась, чтобы не скривиться. Вместо этого она улыбнулась еще шире.

– Вы всегда умеете подобрать нужные слова, лорд Херрингфорд. Но честное слово, моя одежда прилипла ко мне в самых неподходящих местах! – Она была противна самой себе, и даже Генри выглядел слегка ошарашенным, услышав это признание, но все равно смотрел на нее обожающим взглядом.

Херрингфорд начал крениться в сторону ее груди, и Лайле захотелось влепить ему пощечину. Она крепче сжала поводья.

– Ваша одежда, она еще больше подчеркивает ваше совершенство, дорогая моя…

– Я планирую сегодня сходить на крысиную травлю, лорд Херрингфорд, – оборвала она похотника. – Горничная хочет нарядить меня молочницей. Полагаю, в таком костюме вы на меня даже не взглянете. – Она покосилась на Тристрама.

Генри удивился еще больше.

– Не знал, что вы посещаете крысиную травлю.

– Вами овладело кровожадное настроение, мисс Марли? – вежливо спросил Тристрам.

– Да, представьте себе, овладело.

– А вы не находите это гнусной забавой?

Да, она находила это гнусной забавой. И подозревала, что упадет в обморок, увидев обезглавленную крысу. Это было ужасно – бедные, бедные зверьки. Пусть и крысы.

Она покачала головой.

– Наш город заполонен крысами, и это проблема, не так ли? Крысиная травля – один из способов ее разрешения. К тому же крысоловам нужно зарабатывать, иначе их гильдии погибнут.

– И это, как я подозреваю, отличный способ привлечь к себе внимание, – добродушно произнес Тристрам. – Вы ведь этого добиваетесь?

– О да, – ответила Лайла, – я обожаю привлекать к себе внимание. Я просто купаюсь в нем.

Она расплылась в ослепительной улыбке. Но на всякий случаи смотрела прямо перед собой, чтобы никто из мужчин не заметил опасного огонька в ее глазах.

– И вы обязательно приходите, мистер Тристрам, если у вас есть такая возможность, – сказала она, бросив на него взгляд из-под ресниц. – Должна признаться, что, едва познакомившись с вами, я уже не в силах обходиться без вашего общества.

Он промолчал – лишь вежливо улыбнулся.

Теперь Лайла думала о том, как бы ей сбежать от этой компании. Мистер Тристрам Совершенный окончательно вывел ее из себя.

– Слышал, у вас в доме случилась заварушка, Тристрам, – напомнил о себе Херрингфорд. – Так и не поймали того молодца?

Заварушка? Лайла взглянула на Тристрама, но на лице его не дрогнул ни один мускул.

– Пока нет, – коротко ответил Тристрам. – Но я поймаю его. Это лишь вопрос времени. У меня есть все улики против него.

В Лайле проснулось любопытство.

– О, а что случилось? Какая-то тайна? Любовная история?

Губы Тристрама скривились так, словно он не верил в само существование подобных историй.

– Вряд ли. Один человек – ласкар – жестоко напал на мою кузину Тиффани. Он сбежал, и мы не смогли передать его в руки сыщиков уголовного суда[6]. Но Тиффани удалось вырвать у него кинжал. И этот кинжал у меня.

Лайла нахмурилась. Сердце мучительно заколотилось в груди. Ласкар… Матрос-индиец. Напал на кузину Тристрама, молодую девушку… Нет, этого не может быть. Конечно же, не может быть, чтобы это оказался мужчина Мэйзи. Однако что сказала Мэйзи? Что ее парень набросился на какую-то молоденькую фифу. Мэйзи кого-то увидела в ее салоне ночью, и это заставило девушку убежать…

– Чертовы дикари! Даже когда их привозят в цивилизованную страну, они все равно ведут себя как обезьяны, – сказал Херрингфорд.

Лайла промолчала, еще крепче сжав поводья. Никто из мужчин, похоже, даже не подозревает, что лорд Херрингфорд только что сказал нечто оскорбительное для нее. Ласкар – матрос из колоний; они нанимаются на британские суда за ужасающе низкое жалованье, а когда сходят на берег, вынуждены сами заботиться о себе во враждебной среде. «Мне с моим лицом и ему с его лицом – на что нам рассчитывать?» Так сказала Мэйзи. Она подняла глаза и обнаружила, что Тристрам смотрит на нее. Кровь прилила к ее лицу. Значит, он понял, как хлестнули ее слова Херрингфорда. Черт бы его побрал! Лайла не нуждалась в понимающем взгляде этого сноба. Кто знает, что за этим взглядом скрывается: жалость или отвращение? Ей не нужно ни то ни другое. Айвор Тристрам ничем не отличался от Херрингфорда. Если матрос из колоний каким-то образом оказался в доме его кузины, он немедленно произвел его в злодеи.

Лайла с тревогой подумала о кинжале. У ласкара скорее всего приметный кинжал – индийский, опознать такой легко. Что все это значит? Что парень Мэйзи – если это и вправду парень Мэйзи – действительно напал на девушку?

Они еще немного проехали вместе, болтая ни о чем. Лайла мило улыбалась, хотя мысли ее неслись вскачь. Вскоре Генри заметил коляску своих родителей и распрощался со всеми, выразив надежду на то, что в другой раз сможет провести с Лайлой больше времени. Может быть, здесь же, в Воксхолле? Через несколько дней в парке будут запускать шар, наполненный горячим воздухом. Лайла пробормотала, что, вероятно, придет, но будет с Кеннетом Лодсли. Генри ее слова обрадовали, а упоминание Кеннета ничуть не смутило. Он коснулся шляпы прощаясь и легким галопом ускакал прочь.

Херринфорд, весь красный и запыхавшийся, наконец заявил, что если не промочит горло немедленно, то умрет прямо у них на глазах. Он тоже уехал, и Лайла осталась наедине с Айвором Тристрамом.

Она ожидала, что он тоже придумает что-нибудь и распрощается – у него не было ни малейших причин оставаться в ее компании, к тому же вряд ли он хочет, чтобы его увидели вместе с предположительной любовницей отца. Однако нет, он продолжал молча ехать рядом с Лайлой.

Не сговариваясь, они остановили лошадей в тени под каштанами. Лайла успокоила Полли, свою кобылу, чуть крупноватую для нее, большую любительницу поскакать галопом. Тристрам похлопал по холке своего великолепного серого жеребца. Парк вокруг них был полон наездников, но было нечто такое в солнечном свете, пробивавшемся сквозь кроны, отчего Лайле показалось, будто они здесь одни – и может быть, не только в парке, но и в целом мире.

Почему-то Лайлу до крайности волновало то, как Тристрам смотрит на нее. Казалось, он мог прочитать все на ее лице, даже то, что она желала бы скрыть. Ее волновали его руки, непринужденно сдерживающие жеребца, его бедра и то, как безупречно облегал мускулистое тело сюртук. Меньше всего она хотела, чтобы он заметил волнение, охватившее ее. Будь она сейчас у себя в салоне, она бы нашла, что ему сказать. Придумала бы штук двадцать бессмысленных реплик. Но сейчас в голову ничего не шло.

– Он ее изнасиловал? – выпалила она и прикусила губу. И как она только ухитрилась спросить такое? – Ласкар, я имею в виду, – добавила она упавшим голосом.

Вопрос Лайлы наверняка поверг Тристрама в шок, но он лишь смерил ее холодным взглядом.

– Нет. Но не сомневаюсь, он сделал бы это, если б его не остановили.

– Почему вы так уверены, что именно он напал на вашу кузину?

– В комнате было темно. Когда мои люди услышали, как Тиффани кричит, когда прибежали с лампой, – там были только они: моя кузина и этот ласкар.

Действительно, это звучало неопровержимым обвинением. Однако Мэйзи была уверена, что ее парень ни на кого не мог напасть. Да это попросту было рискованно. Зачем? Если у него уже была подруга – Мэйзи, – к чему подвергать себя такому риску, к чему набрасываться на девушку явно не из простых? Разумеется, он знал, чем это грозит: виселицей. Цветной мужчина напал на белую женщину – удивительно, что это еще не превратилось в громкий скандал.

Лайла с усилием наморщила лоб; ее размышления нарушил голос Тристрама:

– Кто же это будет, мисс Марли? Невинный Генри Олстон или не столь невинный лорд Херрингфорд?

Скрипнув зубами, она заставила себя обернулась к нему:

– А вы не забыли о вашем отце, мистер Тристрам? И как же вы сами? У меня такая репутация… Я ведь не могу выбирать лишь между этими двумя.

– Вы ведь не собираетесь и вправду отправиться на крысиную травлю? – неожиданно спросил Тристрам.

Лайла взглянула на него с удивлением.

– А почему вас это волнует? – вопрос сам сорвался с ее губ. И прозвучал грубо.

Взглдд Тристрама посуровел, и Лайла снова заставила себя улыбнуться. Этот человек чересчур обидчив на слова.

Помолчав, он сказал:

– Даже любовницам следует заботиться о поддержании репутации. Так как же мне не волноваться?

Лайла опешила. Щеки ее залила краска.

– Да как вы смеете?! Если вы считаете, что я стану вашей… – Она запнулась.

Губы Тристрама тронула легкая улыбка.

– Занятно, – пробормотал он, – а я думал, вы и в самом деле хотели, чтобы я взял вас в любовницы.

Не удержавшись, Лайла издала тихий рык.

– Возможно, вопрос не столько в том, возьмете или не возьмете вы меня в любовницы, мистер Тристрам. А в том, возьму ли я вас в любовники.