Пролог. Луиза
– Оставь её, Джозефина. Немедленно. Она позорит нашу семью.
– Мама, она же умрет! Как…
Джози даже не успевает открыть рот – мать грубо хватает её за плечо и с натиском выводит из комнаты. Глаза различают тонкую полоску света, но и она угасает, когда дверь захлопывается с оглушительно громким звуком, который откликается спазмом в висках. Затем щёлкает замок. Остается лишь темнота.
Сводная сестра, кажется, права. Я скоро умру.
Конечности сводит в судороге, меня тошнит. Сильные боли во всем теле доводят до безумия, а голоса в голове кричат и требуют все это прекратить. Последние крупицы разума, оставшиеся во мне, пытаются осознать, что происходит.
Дрожь пробирает до самых костей. Мне и жарко, и холодно одновременно. Невозможно сравнить это состояние ни с чем. Страшно, больно, невыносимо.
Нет сил даже на то, чтобы открыть глаза. И не мечтаю о том, чтобы сжать пальцы или приподняться. Тело беспорядочно дергается на мраморном полу, издавая рыдания и нечеловеческие звуки. Господи, пусть это будет очередной кошмар. Тысячи вопросов мелькают в голове. Что со мной происходит? Почему все делают вид, будто все в порядке? Где отец?
И тут меня словно прошибает насквозь. Я выросла в семье медиков, мне знакомы эти симптомы. Слабость. Бледная кожа. Выкручивающая боль во всех конечностях. Рвота. Головокружения и обмороки. Бессонница и ночные кошмары.
Абстинентный синдром. Я не отравилась. Это наркотическая ломка.
Вот так значит, милая мачеха Грейс? Вытравила из дома брата, а меня решила сделать наркоманкой. Слезы градом льются на блестящий мрамор. На что еще готово пойти это чудовище ради денег отца?
Как же я не додумалась об этом раньше? Чувствую себя полной дурой. Если бы брат узнал о том, что сотворила со мной эта женщина, он прикончил бы ее более изощренным способом, чем она может себе представить.
Нет никаких сомнений, что это ее рук дело, но я все равно не могу поверить, что это происходит по-настоящему. Неужели она травила меня наркотиками? Каким способом? Подмешивала в чай? Колола их, пока я сплю в отключке после снотворных? Насколько долго? Пару недель? Месяц? Больше? Уму непостижимо. Мне хочется кричать и убежать отсюда куда подальше, но я не могу пошевелиться.
Да, я была в ужасном состоянии после того, как мама покинула нас. Я догадывалась, что что-то не так, но списывала все на последствия депрессии и эффект от успокоительных. Никто не знал, кроме Грейс.
Оказавшись запертой в собственном доме, я прекрасно понимаю, что никто мне не поможет. Отцу наплевать, он изменился после второй женитьбы и с успехом игнорирует мое существование. Про мачеху и говорить не стоит, а Джози, которую обрабатывала мать в попытках превратить ее в свою копию, просто не сможет ей перечить. Вот и все.
Может быть, на небе я встречу маму и все будет в порядке?
В следующий раз я прихожу в себя тогда, когда чувствую, как она за волосы тащит меня по полу. Звонкий стук каблуков эхом раздается по обширному холлу поместья. Она спустила меня по лестнице таким способом. За телом тянется дорожка из капель крови, ярко выделяясь на разводах благородного камня.
– Грязная наркоманка! Отвратительно! Сегодня вернется твой папаша, посмотрим, что он скажет на то, что его любимая дочка увлекается веществами!
От шока я не могу вымолвить и слова. Ее мерзкий голос оглушает все пространство. Боже, как мне страшно. Я просто хочу, чтобы все прекратилось. Пожалуйста.
– Смотри мне в глаза, дрянь!
С отвращением мачеха отпускает волосы, голова больно ударяется о пол. Она стоит надо мной, как надзиратель.
Из последних сил я приподнимаю голову и смотрю ей прямо в лицо, в змеиные глаза.
– Если ты так хочешь моей смерти, так уйди и оставь меня, дьявольское ты создание. Надеюсь, ты умрешь в муках. – голос с надрывом изменился до неузнаваемости.
– Да как ты смеешь…
В следующую секунду в живот врезается острый нос каблука. Скрутившись от очередного болезненного удара, кашляю кровью и задыхаюсь.
Джози в паническом ужасе выглядывает из другой комнаты. Ее руки нервно теребят идеально выглаженный подол платьица. Мне на самом деле искренне жаль, что она все это видит. Слишком жестоко для ее юного возраста осознание того, что твоя мать зло во плоти. Бедная девочка.
– Джозефина! Следи за ней. Пусть папа насладится видом во всей красе.
Губы Джози дрожат, и она в нерешительности делает шаг вперед. Сестре тринадцать лет, она младше меня всего на три года. Но у нас так не сложились доверительные отношения из-за ее матери.
Грейс ногой вытирает об меня мою же кровь и продолжает изливаться ядом.
– Я не слышу ответа.
– Да, мама. – сестра прикрывает рот рукой и покорным жестом кивает головой.
– Луиза, ты просто отвратительна. – Грейс подводит к концу издевательства, накидывает шубу и направляется к выходу из дома.
Мысли путаются в голове. Вокруг звенящая тишина, которая прерывается лишь моими всхлипами и стонами от боли во всем теле. Я снова теряю сознание.
– Лу, пожалуйста, очнись. Лу, прошу тебя.
Маленькие теплые пальцы нерешительно хлопают по моей щеке. Приоткрываю глаза и смутно узнаю черты лица Джози.
– Вставай. Тебе нельзя здесь оставаться.
Стараюсь приподняться, но ничего не выходит.
– Выпей.
Она приподнимает мою голову, и я чувствую что-то холодное на губах. Стакан воды. Осушаю его за один глоток. Замечаю, как сильно лицо Джози опухло от слез. Неужели она пошла наперекор матери?
С помощью Джозефины и титанических усилий мне удается встать на ноги. Она крепко держит мое исхудавшее тело в синяках и бесшумно ведет меня. Голова просто разрывается.
– У тебя есть десять минут, пока мама с папой не вернутся, – Джози оглядывается по сторонам. – У меня не получилось разбудить тебя раньше.
В сердце появляется крохотная надежда на спасение. Действовать надо быстро.
Сестра хватает первое попавшееся пальто и накидывает на мою спину. Аккуратно, но активно помогает спуститься по лестнице ко входу в сад.
– Черт, закрыто! – Джози дергает дверь, но та никак не поддается.
– Выбей окно, только отойди подальше, – привалившись к стене, нервно оглядываю комнату в поисках предмета потяжелее. – Вон там, в углу, дрова для камина.
Стекло с треском разбивается, и в помещение тут же врывается ледяной ветер, который треплет косички Джози. Она двигает стул к окну.
Плотнее закутавшись в пальто, вылезаю наружу. Мороз щиплет кожу, я задеваю ногой кусок стекла, который остался в окне, и падаю в снег.
Джозефину трясет то ли от холода, то ли от нервов. Отряхнувшись, в последний раз бросаю на нее взгляд, пока сердце внутри разрывается на части.
– Спасибо, Джози.
– Уходи. Как же я вас всех ненавижу.
– Прости меня, что так и не смогла стать для тебя хорошей старшей сестрой.
– Уходи! – с криком повторяет Джози и скрывается во тьме дома.
Но я больше не смогу назвать это место своим домом. Предательские слезы катятся по лицу, замерзая и оставляя следы. Я стараюсь как можно скорее преодолевать сугробы, хотя не вижу ничего впереди себя, потому что на дворе ночь.
Я не хочу закончить жизнь так. Умерев от обморожения, к тому же в ломке. Сестра спасла меня, помогла выйти наружу. Молю Бога о том, чтобы мне хватило сил дойти хотя бы до улицы.
Не помню, как оказалась рядом с соседними домами. От изнеможения и боли во всем теле практически падаю на чью-то лавочку, не в силах ступить и шагу дальше. Где-то в остатках разума понимаю, что слишком переоценила себя. Мне не пойти дальше. Я умираю. Веки тяжелеют, тело наклоняется набок и опускается.
– Девушка, что с вами? – чьи-то руки успевают схватить меня, и в бреду я размыкаю глаза. Передо мной стоит незнакомый мужчина, явно в шоке от увиденного.
Сердце в груди бешено колотится, я еле хватаю его руку замерзшими пальцами.
– Пожалуйста, помогите мне…
– Что случилось? Что сделать? – он поднимает меня и заносит внутрь дома. Женщина, прибежавшая на шум, ахает от ужаса.
– Господи, Лука…
– Вызывай скорую!
– Нет, не надо скорую. Позвоните, пожалуйста…
Они недоуменно смотрят друг на друга, затем на меня.
– Да она не в себе, Лука!
– Она убьет меня, если найдет. Умоляю Вас. Пожалуйста. – мои силы на исходе.
Мужчина достает телефон из кармана куртки и жестом протягивает женщине.
– Сара, делай что она говорит! Тут явно что-то не так.
– Хорошо, хорошо, сейчас… Диктуй цифры…
Проговариваю наизусть выученный номер. Гудок, два, три. Все замерли в немом оцепенении. Каждая секунда длится бесконечно долго. В голове снова темнеет.
– Алло?
– Софи… это Лу.
– Девочка моя, милая, что с тобой?!
– Она чуть не убила меня. Забери меня… Я нахожусь…
Лука говорит адрес.
– Боже, Луиза, сейчас. Сейчас я буду, Луиза, слышишь меня?
Звонок обрывается, как и мой последний вдох.
– Кто же с ней так, Лука! Ей на вид не больше восемнадцати!
Трясущимися руками Лука держит мое лицо, а Сара мечется по гостиной, возмущенно ругаясь.
Я теряю сознание, и последнее, что успеваю сделать, это лишь одними губами вымолвить единственное «Спасибо».
На следующий день Луизу Анри признают мертвой от несчастного случая. Шестнадцатилетняя дочь главы одной из самых влиятельных семей во Франции выпала из окна четырехэтажного особняка. Ее семья будет в трауре уже в который раз. На телевидении Грейс Анри со слезами на опухших глазах признается, что смерть падчерицы стала невыносимым ударом для клана. Джозефина Анри в черном платье будет стоять позади матери с каменным выражением лица. Глава семейства, Андре Анри, будет успокаивать свою жену, подставляя ей крепкое, надежное плечо. Закрытый, пустой гроб из белого дерева опустят в землю. Произнесут молитву милосердному Господу. Луиза будет вечно покоиться рядом с могилой ее родной матери.
На самом же деле, девушка выжила, несмотря на тяжелое обморожение и состояние наркотической ломки. Софи, подруга ее матери, направила людей для помощи Луизе. Девушку тайно провезли через границу, сменили ее документы и поместили в специальное заведение для излечения зависимости и реабилитации, где она проведет следующих несколько лет.
В душе Луизы осталась капелька решимости, и она цеплялась за каждую возможность выбраться из ада, который ей пришлось пережить.
Ее мама с особенным трепетом любила лилии. Лу подумала, что Лилиана станет прекрасным именем.
Глава 1. Эван
Спустя пять лет…
Мое семнадцатое лето проходит в окружении горы грязной посуды и дешевых сигарет. Правда, курение в кухне клуба запрещено санитарными нормами. Но разве потомкам начальства не полагаются определенные привилегии?
Клуб моей семьи «Гранд», названный в честь нашей фамилии, за последние несколько лет стал одним из самых популярных в штате. И это по-настоящему дело всей нашей жизни.
Началось все с давней папиной мечты: он всегда хотел открыть собственное кафе или небольшой ресторанчик. Совместными усилиями родители скопили достаточно денег и купили заброшенное здание забегаловки на окраине города. А теперь от людей нет отбоя.
Основное помещение со стороны проезжей дороги отделано панорамными стеклами, здесь расположено кафе. Но самое интересное происходит вечерами на втором этаже – здесь огромный бар с разнообразием алкоголя (мое любимое место), танцпол и обширная веранда, откуда открывается вид на ночной город. Мама взяла на себя обязанности по «дневному» кафе, папа – главный управленец и к тому же шеф-повар на кухне. А я наибольшее количество времени провожу за барной стойкой, поглощая виски с колой.
Если клуб самая большая гордость моей семьи, то ее самое главное разочарование – это я.
Очередная грязная тарелка отправляется в посудомойку. Следующая выскальзывает из рук и с виноватым звуком разбивается на полу.
– Бывает. – равнодушно вздыхаю и вытираю ладонью лоб.
Тушу сигарету и скрываю следы преступления против тарелок в мусорном баке. Быстро заканчиваю с оставшейся посудой, снимаю рабочую форму и кидаю припасенную бутылку джина в рюкзак.
Уже десятый час вечера. Музыка грохочет так, что ее слышно на противоположном конце зала. Спускаюсь вниз, проталкиваясь через танцующую толпу. По пути кто-то несильно хватает меня за растрепанные волосы.
– Стоять, юноша! Мы сегодня идем к Остину? – веселый голос Рене слышно даже в таком гуле. Она уже давно работает в баре и знает всех постоянных клиентов, как облупленных. Иногда ей даже предлагают деньги за информацию. У нее короткие бирюзовые волосы, вечно заправленные за уши, и огромное количество косметики на лице. Ее парень собрал свою рок группу, где и я раньше принимал участие. Играл на гитаре. При воспоминании об этом в груди неприятно колет.
– Отвали, Рене. Мне еще с аппаратурой возиться. Мама убьет меня, если я не разберусь с ней в ближайшее время.
– В таком случае, почему ты сбегаешь под шумок с бутылкой за плечом, м? – Рене улыбается и приподнимает мой подбородок пальцем, смотря в самую душу.
– Откуда ты… – удивленно подпрыгиваю и прищуриваю взгляд. – Да какая разница, куда я иду?
Она по-отцовски хлопает меня по плечу:
– Детка! Ты не вылезаешь отсюда с тех пор, как уехала твоя белобрысая подружка. Этого твоя мама тоже не оценит. Она недавно поделилась со мной переживаниями насчет твоего состояния, – ее лицо становится серьезным, а взгляд озадаченным. – Пора жить дальше. И вообще, она была жуткой стервой.
О Боже, я слышал этот разговор уже тысячу раз. Поднимаю руки в примирительном жесте.
– Мне пора, Рене. Пока.
«Жуткая стерва» Элайна – моя бывшая девушка. До сих пор одно ее имя напоминает о «бережно» оставленных ножах в спине. Она, после нескольких месяцев наших отношений, бросила меня по сообщению в мессенджере, а потом оборвала все контакты и исчезла. Позже, от ее подружек я узнал, что она улетела в Канаду той же ночью – буквально после того, как рассталась со мной за час до вылета.
Подумаешь, ничего такого тут нет. Моя первая любовь. Девушка, которую я любил до потери пульса, бросила меня, даже не объясняя при этом причину. Она уехала в конце апреля, сейчас на улице стоял жаркий июнь. Как будто так просто взять и вырвать человека из сердца. Она знала меня настоящего, все мои секреты. А как она убеждала меня, что в будущем у нас все сложится прекрасно. После выпуска из старшей школы пойдем в университеты, начнем работать, купим домик рядом с «Грандом», я буду продолжать сочинять ей песни на гитаре…
Кстати, после этого к гитаре я так и не притронулся. Она пылится в подсобке клуба брошенным хламом. Прямо как и я себя чувствую.
Моя жизнь стала практически бессмысленной без музыки. Я безумно горел ей с самого детства. Но все слишком резко оборвалось, и я не могу заставить себя снова взять в руки инструмент и сыграть до боли знакомые аккорды.
Бесчисленное количество ночей я пытался понять, что же послужило причиной для Элайны. Мы ругались по пустякам, как и все влюбленные парочки, которые забывают обо всех разногласиях после примирительных обнимашек. Я звонил ей, писал с разных номеров, выносил мозги дуэту «Джу» – Джульетте и Джулианне, самым близким подругам Элайны. Они лишь хлопали глазами и разводили руками, мол, она про тебя ничего не говорит, в Канаде у нее все в порядке, правда она изменилась и стала холодной по отношению даже к ним.
А потом я понял, что бессмысленно продолжать искать ответ. Перестал психовать и строчить ей сообщения. Раз ей наплевать, значит и мне тоже. Только это «тоже» повисло надо мной, как грозовая туча. И я не знаю, как помочь самому себе. Боль стала живой частью меня, постоянно напоминающей о своем существовании. Непонятная тревога заполонила весь мой разум, будто невидимые руки сжимали горло и давили на плечи без возможности отдышаться. Стало наплевать абсолютно на все.
Время я стал тратить на помощь маме с папой, выполняя их поручения, как робот. Так и проходят мои летние каникулы. Либо слоняюсь по улицам в одиночестве, либо намываю полы до идеально-пугающего блеска. День за днем, шаг за шагом. Изредка Рене силком вытаскивает меня на местные тусовки, но и с них мне удается слинять, либо я напиваюсь до одури в порыве чувств, чем вызываю очередные печальные вздохи мамы.
Хотя у меня с родителями всегда были достаточно близкие отношения, сейчас я отдалился от них со своими проблемами, да и они от меня тоже. Я видел угнетенное состояние мамы и грусть в глазах отца. Но они ничем не могли мне помочь, ведь я сам не мог понять, когда наконец смогу отпустить всю эту ситуацию.
В кафе приглушенный теплый свет. Официантки тихо разносят заказы, перешептываются между собой и с последними гостями. Мама стоит у окна и болтает с кем-то по телефону. Должно быть, с отцом. Густые черные волосы и темно-серые глаза достались мне от нее. Она крутит на пальце прядь и расслабленно смеется, вглядываясь в ночь.
– Эван, милый, папа скоро вернется с поставки. Нужно будет помочь разгрузить машину, – она замечает меня рядом и машет рукой, подзывая к себе. – Стой, все в порядке?
– Все нормально. Я приду. – отвечаю на ходу и стараюсь не смотреть ей в глаза. Маме стоило бы уже привыкнуть к моему вечно недовольному выражению лица и пустоте во взгляде.
Она молча стоит, прижав телефон к уху, и наблюдает за мной вслед. Я не вижу, но точно знаю, что сейчас на мамином лице запечатлено уже привычное беспокойство о своем единственном ребенке, который в последнее время испортил ей все нервы.
Где-то далеко я продолжаю слышать мамин голос и ее разговор с папой: «Да, сказал, что нормально. Не знаю, куда-то пошел. Должен помочь. Я в порядке. Не переживаю. Люблю тебя».
Я выхожу на улицу и встаю спиной к стене здания. Вся суета осталась внутри, а снаружи, наблюдая за дорогой и проезжающими мимо машинами, можно перевести дух. Прохладный летний воздух наполняет грудь, и дышать становится чуточку легче. Осталось только дождаться отца и конца смены. Закрываю глаза, пока рука тянется в карман за сигаретой.
Больше часа я сидел в подвале и разбирался с пыльной аппаратурой – отец хочет сделать перестановку на веранде и соорудить там что-то наподобие сцены. Таскать тяжелые колонки и другую технику мне приходится не в первый раз, но усталость дает о себе знать, и мне уже хочется куда-нибудь уйти.
Рене убежала на вечеринку, пара девушек-официанток расставляли посуду на столики. Отец задумчиво расхаживал по веранде, разминая пальцы рук, а мама сидела на одном из кресел рядом.
Закончив носить колонки из подвала на второй этаж, я устало окинул взглядом своих близких. Мама, горячая южанка с золотистой кожей и темными густыми волосами, с нежностью смотрела на моего отца, Мартина Гранда, истинного трудоголика. Он высокий и статный мужчина сорока лет, на своих крепких плечах смог поднять семейный бизнес и так же успешно его поддерживать. Странно, что бледностью кожи я пошел в папу, а от матери взял ее волосы. В близком кругу меня даже окрестили вампиром.
– Ну, Оливия, оценивай мою задумку. Завтра с утра тут придется все переставить. Было бы неплохо повесить вон те гирлянды на стену, – папа внимательно осматривал стоящие рядом коробки. – Эван, займешься этим? Как раз рост позволяет… Так, а вот со сценой придется повозиться…
Я лишь кивнул ему в ответ и спрятал руки подальше в карманы. Вдруг мой телефон издал мелодичный звук, но никому отвечать пока не хотелось. После еще нескольких уведомлений все же пришлось посмотреть, в чем дело.
Рене: Эван, хватит тухнуть дома у родителей.
Эван: Я даже не дома.
Рене: Значит, точно приходи. Завтра целый день заниматься делами, хоть развлечешься!
После недолгих раздумий пальцы сами напечатали «Ладно». Все равно мне нечего терять. Прощаюсь с родителями и обещаю вернуться не слишком поздно. Пусть сами решают, что им делать с моим очередным враньем.
До дома Остина мне идти около двадцати минут, через нашу и соседнюю улицу. Сейчас снаружи практически никого нет, а центральную дорогу освещают окна домов и одинокие фонари. Признаться честно, в такой прогулке есть своя прелесть. Можно погрузиться в свои мысли и отдохнуть ото всего, что происходило днем. От бесконечных гостей, беготни от одного столика к другому и натянутой улыбки, которую приходится постоянно выдавливать ради всех остальных.
Знакомые улицы навевают не очень приятные воспоминания. Мы с Элайной часто гуляли так после работы. Она тоже работала в «Гранде», помогала маме с гостями. Иногда мне даже кажется, что я выдумал ее. Нереальной мечтой приходят на ум кудрявые золотистые волосы и самые яркие свете зелёные глаза. Руки непроизвольно сжимаются в кулаки, а затем тянутся за джином. Горький алкоголь неприятно обжигает горло, после чего по телу разливается тепло. Делаю еще глоток, потом еще один…
Чувствую, что тяжелые мысли одна за другой отпускают меня, голова наполняется привычной пустотой. Уж лучше так.
Громкие хиты слышны еще за несколько домов до коттеджа Остина. Моя беда, что я слышал их уже по крайней мере сотню раз на работе. Молодежь снует вокруг бассейна, наслаждаясь прохладой летней ночи. Они смеются, болтают, выпивают, танцуют – короче, хорошо проводят время. Вижу несколько знакомых лиц, но не нахожу Рене. Наверное, она внутри дома.
Куча велосипедов валяется около входа на участок, я натыкаюсь на них и чудом не сваливаюсь в кусты. Ничего удивительного. Компания девушек замечает меня и хихикает. Тихо ругаюсь про себя, пока вытаскиваю руки из веток. Освободившись от их нежных объятий, понимаю, что надо мной смеется легендарный дуэт «Джу». Этого еще не хватало.
Девушки меняются в лице, узнавая меня. Их насмешка мигом меняется на жалостливое выражение лиц.
– Эван, бедняжка… Никак не может отойти… – говорит Джульетта Джулианне, прикрывая рот рукой.
Она серьезно думает, что я ее не слышу?
– Эван, погоди, не убегай ты так быстро, – Джулианна хватает рукав моей толстовки. – Надо кое–что тебе сказать.
– Ну, валяй.
«Джу» в нерешительности смотрят друг на друга. Они оделись в такие нарядные платья, будто бы пришли на последнюю вечеринку в жизни. Джульетта то и дело одергивает свое платье розового цвета вырви глаз, видно, что ей некомфортно.
– Мы, как честные подруги, не должны этого рассказывать, – начинает одна из них. – Но Элайна часто спрашивает о тебе. Даже кажется, что она скучает. Вы совсем не общаетесь, даже парочкой сообщений не перекидываетесь?
После отрицательного ответа они грустно опускают уголки губ.
– Ей очень жаль. И нам тоже. – Джульетта сочувственно вздыхает.
Теперь нагловатая усмешка появляется уже на моем лице. Мне становится смешно.
– Как бы вам попроще сказать? – начинаю я. – Мне не нужна ни ее, ни ваша жалость. Если вы хотели испортить мне настроение, то идите и испортите его кому-нибудь другому. Ах, да, если ей жаль… Пусть она скажет мне это в лицо.
«После чего я ласково пошлю ее туда, откуда она явилась» – так я закончил фразу в голове. Но им об этом не обязательно знать.
– Ей же плохо, Эван! – Джулианна с надрывом кричит в спину.
– Правда? Почему-то никто не подумал, как было плохо мне. Хорошего вечера.
Разговор окончен. Я наконец покидаю компанию гуманитарной помощи разбитым сердцам и захожу внутрь.
На кухне как всегда больше всего народу, там же, за барной стойкой, сидит хозяин вечеринки со своей свитой. Я здороваюсь с Остином и остальными.
– Эван, рад тебя видеть. Все-таки Рене удалось вытащить тебя в люди! – он смеется. – Налить тебе чего?
Остин – открытый и общительный человек. К нему можно обратиться с любой проблемой. Кажется, если на Землю будет падать метеорит, он найдет способ, как разрешить это недоразумение. К тому же, раньше он был капитаном команды по баскетболу и «президентом» нашей школы. Сейчас он учится в университете, где не менее популярен. И внешность у него приятная. Короткие светлые волосы, карие глаза и все лицо усыпано веснушками.
Достаю недопитую бутылку и ставлю ее прямо перед носом Остина. Он начинает смеяться пуще прежнего.
– Ай-ай, Эван. Хулиганишь. Ну, садись, давно я тебя не видел. Как дела в клубе? Надо бы заглянуть к вам на чашечку кофе.
– Он тебе нагло врет. Каждое утро покупает кофе в затхлой кафешке, обходя «Гранд». – Рене очень неожиданно появилась за нашими спинами. Остин, похожий на актера, которому платят очень мало, состроил грустное выражение лица в ответ.
Подруга бесцеремонно залезла на кухонную тумбу, вытянула ноги и начала болтать ими. Она явно наслаждалась вечеринкой. Вместо рабочей одежды на ней короткие джинсовые шорты и огромного размера футболка. Видимо, отжала у своего бойфренда.
Занимаю место рядом с Остином и рассказываю о работе. Припоминаю пару забавных случаев, от чего компания взрывается от смеха. Рене одобрительно кивает. Мне тоже становится весело, а голова тяжелеет от количества выпитого алкоголя.
Ламповую обстановку прерывает незнакомый мне юноша, который подбегает к нам, держа телефон и бутылку пива в руках.
– Чел, только посмотри, какая горячая девушка поселилась в соседнем доме! – общее внимание переключается на него, парень стоит между мной и Остином так, что я могу разглядеть фотографию на экране. – Только вчера заселилась! Втихаря сфоткал.
На фото девушка с яркими розовыми волосами. Она улыбается и держит в руках чехол с гитарой. Очередной фрик-музыкант, Рене бы нашла с ней общий язык. И как только у него получилось так незаметно ее сфотографировать?
– И правда, красотка. Подкатить к ней собрался, Крис? Откуда она вообще? – Остин приближает телефон поближе к себе.
– Да не знаю, мало чего говорила. Помог ей пару коробок донести, она одна совсем.
– В следующий раз приводи ее к нам. Познакомимся поближе.
– Вряд ли получится! – Крис расстроенно вздыхает и поправляет прическу. – Вся в делах…
– Как-нибудь обязательно вытащишь. Предупреждаю, если ты это не сделаешь, то это сделаю я. – с хитрым прищуренным взглядом отвечает Остин. – Кстати, Эван, – друг поворачивается ко мне. – Ты же играешь на гитаре. Развлеки нас песенкой.
– Не, Остин, я бросил, после того, как…
Она стоит в толпе. Смеется и крутит прядь на пальце. Болтает с кем-то. А потом наши глаза встречаются. Это не может быть ошибкой…
– Элли…
С грохотом я встаю из-за стола, падаю, потом опять поднимаюсь на ноги, по пути задеваю пустые бутылки, они трескаются, и стекляшки впиваются в кожу. В бессознательном порыве иду к ней, не в силах сдерживать себя.
– Эй, Эван, ты куда собрался? – чувствую прикосновение чужих пальцев на плече и какой–то странно отдаленный голос Рене. Все вокруг плывет. Я вижу только ее, она стоит и пялится на меня с глупой ухмылкой, размыкая руки для объятий.
– Рене, Элайна! Я должен… Поговорить с ней…
– Идиот, тут никого нет! У тебя крыша съехала? Кто-нибудь, держите его! – голова не контролирует меня, грубо отталкиваю подругу так, что она сама чуть ли не падает.
– У него кровь из носа пошла! Остин!
– Эван, дорогой, ты трип словил что ли?
– Придурок, нашел время шутить!
– Отпусти меня! Вы что, ее не видите? – по щекам начинают бежать слезы, я пытаюсь вырваться из крепких тисков уже в истерике. Пинаюсь ногами и руками, не понимаю, почему они не дают мне к ней подойти.
Элайна смеется так громко, что становится больно. Я не могу это выдержать.
– Останови ее. Пусть замолчит…
– Эван, Боже…
Последнее, что я помню: подруга обхватывает мое лицо с огромными от удивления глазами. Кто-то зовет меня по имени, но я ничего не могу ответить. А потом становится темно.