- -
- 100%
- +
Одним словом, добираясь до жилого края, я выяснила, что питомник довольно-таки густо населён, но никто из встреченных обитателей здешнего леса даже глаз на меня не поднял. Я себя чувствовала невидимкой какой-то. Хотя, по правде говоря, для нечисти невидимость вовсе не повод игнорировать кого-то. Были у меня и без телесного облика приятели. А тут же, как сговорились все, – ровно пустое место перед ними. Даже мысль промелькнула, что госпожа наставница меня прокляла в спину, раз уж моё появление ей так не по нраву пришлось.
Но вот лес сделался более редким, а там и опушка показалась. Очевидно, это и был жилой край. Во всяком случае, под скалами, высящимися туманной стеной, теснились густо понатыканные хатки – и мазанки, и плетёнки, и просто шалашики. Ясное дело, здесь питомцы и обитают. И обитают очень даже шумно. Стоило выйти из-под деревьев, как сразу стал различим визг, смех, громкий говор, как будто полог тишины откинули.
Клубочек ускорился, по всей видимости, решив, что по сторонам я уже достаточно насмотрелась, и принялся лавировать между группками гомонящего молодняка. А на меня по-прежнему никто не обращал ни малейшего внимания. Меня настолько не существовало для окружающих, что так и хотелось дёрнуть кого-нибудь за хвост или за рукав и посмотреть на реакцию. Но это могло быть расценено как хулиганство. И шанса исправиться мне, скорее всего, не предоставили бы: шишига же пообещала меня вышвырнуть. Поэтому пришлось проглотить обиду и уже чуть ли не вприпрыжку поспевать за шустрым проводником. А тот, пометавшись ещё немного, ткнулся прямо под ноги девушке в длинной белой рубахе, после чего подпрыгнул и сам забрался ко мне в карман. Значит, дорога закончилась. Интересно, полудница, к которой меня привёл клубочек, тоже сделает вид, что я пустое место?
– Новенькая? – неожиданно приветливо улыбнулась Ньярка. – Идём, покажу, где ты будешь жить.
С полудницей оказалось удивительно легко. Пока мы шли к одной из дальних хат, искусно сплетённой из тонких прутьев, она выяснила, кто я и откуда, рассказала, что сейчас присматривает за новичками, которых не слишком много, а потому ей нехлопотно знать всё про каждого, в двух словах пояснила, что моё обучение начнётся уже завтра, что первое время смогу посещать занятия каждого наставника, чтобы решить, к какой группе хочу присоединиться. А когда я плюхнулась на лежанку из еловых лап, мимоходом подивившись, откуда они здесь взялись, если ни одной ели в питомнике я не видела, Ньярка присела на табурет возле грубо сколоченного стола и разрешила задавать вопросы.
– Сегодня я отвечу на каждый. У новеньких такая привилегия: ни один их вопрос не остаётся без ответа.
Ух ты! Я так и подпрыгнула. Нет, мне нравится и само́й получать знания, наблюдая, делая выводы, но иногда без вопросов в лоб не обойтись. Эх, не упустить бы главного. И я приступила к расспросам. Разумеется, больше всего меня интересовало… Я вдруг поняла, что первоочередных вопросов набирается слишком много. Но всё, что связано с обучением, так или иначе прояснится по ходу оного, значит, можно не опасаться о чём-то забыть. А вот кое-что другое…
– А что это за шуликун мне встретился, в летучую мышь перекидываться способный? Разве ж так бывает?
Если сочтёт нужным ответить, можно дальше спрашивать, а нет, так и толку-то воздух сотрясать.
– В этом и смысл, – ни на минуту не задумавшись, отвечала полудница. – Мы же все друг от друга что-то да перенимаем. А ты, должно быть, Ястика встретила. Он это любит, летучим мышом среди бела дня полетать. Она ему уже и предупреждения делала, и в червяка превращала. Без толку. Наверное, скоро совсем выгонит. Ну да он уж всему обучился, последнее время даже занятия не посещает, куролесит только. Стой-стой-стой! Так это же выходит… Ты его в человеческом мире встретила?
Я кивнула. Кажется, сама того не желая, я подставила беспечного Ястика. Он, судя по всему, шалопай, но быть причиной его неприятностей не хотелось. И я попыталась увести разговор в сторону.
– А она это кто?
Ньярка чуть смутилась.
– Она – это госпожа Пульмонария, Старшая наставница. Но её лучше не обсуждать. Очень уж строгая.
Хм… Строгая-то строгая, а Ястику только предупреждения выносит вместо того, чтоб поганой метлой гнать. Ну-ну…
Вопрос с моей «невидимостью» разрешился совсем просто: оказывается, всякий, кто за клубочком спешит, однозначно направляется по делу, стало быть, и отвлекать его не след. А тут ещё и клубочек не простой, а серебристый, значит, послана я самой Пульмонарией. Вот и весь секрет. Это, выходит, меня просто попусту беспокоить не хотели, а я-то уже навыдумывала. Совершенно успокоившись, я задала ещё один тревожащий меня вопрос: чем я так Старшую наставницу прогневить могла, что она меня вышвырнуть мечтает? И тут-то Ньярка призадумалась.
– Говоришь, словом перемолвиться не успели, а она уж на тебя гневалась? Странно. Она, конечно, строгая, но справедливая. А ну-ка, рассказывай всё с самого начала, как в парк вошла.
И я рассказала всё как есть. Скрывать-то мне было нечего.
– Так, отчего Ястик тебя не таился, понятно. Скорее всего, за человека принял, и по облику, и по запаху. А против людского взгляда на нём личина. Будь ты человеком, увидела бы какого-нибудь жука, и никаких проблем. Но почему она так на тебя отреагировала, понятия не имею. Я беду чую издали, потому и приставили к новичкам, но от тебя ни намеренным, ни случайным злом не пахнет. Чудно́ всё это. Ты будешь с дороги отдыхать или пойдём с ребятами пошепчемся?
Ха! Она ещё спрашивает! И мы отправились шептаться.
Глава третья, в которой разговариваются разговоры, а лесавка обижается
Далеко идти не пришлось – через две хатки, в такой же плетёной хижине, какую и мне выделили, обитали уже знакомые лешие. Лешек и Блажек, несмотря на внешнюю схожесть, оказались вовсе не братьями. Это они сами себе внешность выбрали, решили, раз друзья не разлей вода, то и выглядеть должны одинаково. А ленточки разные повязали, потому что однокашники путаться начали.
Ньярка без стука распахнула дверь их жилища и пригласила меня войти.
– Ясен день, оболтусы! А ну, выкладывайте, почему госпожа Пульмонария на новенькую вызверилась? Мав, да ты присаживайся, в ногах правды нет.
Я же, так и не сделав от двери ни шага, совершенно неприлично пялилась на хозяев. Два лешонка-недорослика оказались здоровенными лбами куда как выше меня. И почему я решила, что они задохлики? Знаю ведь, что лешим рост изменить – раз плюнуть. Хотят – с муравья-букашечку сделаются, а хотят – вровень с дубами поднимутся. Ну и ладно. Послушаю, что о моей опале думают.
– Так мы сами не поняли, – подхватился леший с жёлтой лентой. – Щустрик мимо пронёсся, только и бормотнул, что о девице на входе и что самой ей ни в жисть под гору не попасть. Мы и пошли посмотреть, что да как. А она уж тут как тут, да ещё и на вопросы не отвечает, чушь какую-то несёт.
Я припомнила свои «ответы» и только хрюкнула.
– Ну извините, привычка.
В этот момент дверь с треском распахнулась, впуская слегка помятую, но весьма бодрую кикимору с флейтой наперевес. Она шумно икнула, смахнула слезинку и рухнула на предусмотрительно отправленный Блажеком в её сторону топчан.
– Он мне снова снился, вот же пакость какая! – кикимора воткнула флейту в основательно растрёпанный пучок на голове и наконец заметила меня. – О! Новенькая! Имей в виду, Сьефф мой! Лапы к нему не протягивать!
И на этой категоричной ноте вновь прибывшая стекла с топчана на пол, устланный пушистым лапником неизвестного мне происхождения, и сладко засопела. Я осторожно подобрала упавшую челюсть и без слов воззрилась на Ньярку. Та только рукой махнула: дескать, обычное дело, не обращай внимания. Но как раз это было очень затруднительно: флейта выскользнула из торчащих во все стороны волос и, зависнув в воздухе, принялась напевать негромкую, но проникновенную мелодию. Она словно бы жаловалась на что-то и одновременно радовалась, была счастлива и грустна. Как такое может быть? Не то, что флейта сама, – и не такое видывали. А как такие противоречивые чувства одновременно в ком-то сосуществовать могут?! Ведь кто-то же эту мелодию сочинил, музыкальный инструмент способен самостоятельно исполнить лишь те вещи, которые ему знакомы.
– Мав, у нас сегодня ещё тихо, – просветил Лешек. – Обычно здесь куда больше народу собирается, и у каждого свои чудаканы в голове.
– Вот-вот, – подхватил Блажек. – Представляешь, как у нас весело!
«Скорее, шумно», – подумала я, но вслух спорить не стала. Хотя уточнить всё же не преминула:
– А что за Сьефф такой? Первый сердцеед питомника?
От дружного гогота трёх лужёных глоток чуть крышу не снесло, стены так точно содрогнулись. Я и подумать не могла, что полудница может превзойти леших пусть не в громкости, но в пронзительности издаваемых звуков. Это был даже не смех – это была совместная истерика. Понятно, я сморозила глупость. Но отчего-то же хозяйка флейты, не проснувшаяся даже от оглушительных раскатов хохота, сочла нужным меня предупредить?
– Всё-всё-всё, – всхлипывая, замахала руками на едва успокоившихся друзей Ньярка, – так мы до ночи не договоримся. О Сьеффе сама эту пьянь с утра расспросишь, она только счастлива будет.
– Пьянь?!
Час от часу не легче! Всегда считала, что спиртное в любом учебном заведении под запретом.
– Да не дёргайся, – Блажек накинул на спящую пушистое одеялко, в которое та незамедлительно завернулась. – Это её от Чёрной лужи так развезло. Есть у нас такое место, где испарения глюки разные вызывают. А Живка как раз сегодня там комаров ловила на опыты. Ну и…
– Ага… комаров… – многозначительно вставил Лешек. – Больше слушай. Зачастила наша Жи к Чёрной луже. Не догадываетесь зачем? Ей же там виде-е-ения бывают!
Лешек поднял указательный палец да так и застыл, дожидаясь, пока до нас дойдёт его мысль. Мысль не дошла, заплутав по дороге, и оратору пришлось отмереть для пояснений.
– Тьфу на вас! Ей там сны снятся с участием обожаемого злыдня. Она ж рассказывала. А вы уши развесили: «комары… комары…».
Полудница метнула на болтуна гневный взгляд, а я снова впала в ступор. Злыдень?! Здесь?!
– Так, это долгая история, расскажу, никуда не денусь, но у нас есть более насущные вопросы, – Ньярка всё ещё не оставляла надежд призвать нас к серьёзности. – С чего Щустрик вообще отправился новенькую встречать? Вы что-то подобное помните?
Лешие синхронно мотнули головами: нет, не было такого.
– Может, всё оттого, что с людьми много общалась? Вот мне и не доверяют?
Я рискнула выдвинуть наиболее тревожащее меня предположение. Потому что с этой частью своей жизни я бы при всём желании ничего не смогла поделать. И в память о мамке, и просто потому, что я – это я: наполовину человек, наполовину нечисть лесная. И хотя сама себя причисляю не к человеческому роду, а вовсе даже наоборот, с кровью не шутят – есть во мне людское начало, и всё тут!
Но к моему облегчению полудница отмахнулась от этих слов, как от ерунды какой.
– Да не стала бы Она так из-за твоей родни напрягаться. Здесь что-то другое. И, чую, дело куда серьёзнее. Нам нужен Щустрик.
– Плохая идея!
Видимо, так оно и было, потому что лешие донесли эту мысль хором. Переглянулись, рассмеялись, и Лешек продолжил:
– Ты же понимаешь, что если он по поручению наставницы бегал, то правды от него не добиться.
Ньярка покивала: а то! Всё она понимает.
– Но и вы ж понимаете, это зависит от того, как спросить… – усмехнулась загадочно и заявила, что на сегодня эту тему лучше отложить.
Видите ли, разговор становится беспредметным. Как коловёртыша удастся допросить, так и продолжим думать обо всех странностях насчёт отношения наставницы к лесавке. То есть ко мне.
– Ладно, ты пока думай, о чём ещё хочешь узнать, а мы тебе немножко о наших порядках расскажем.
Флейта, так до сих пор и не смолкшая, по мановению руки сделалась почти не слышна, а Ньярка всё же убедила меня присесть: я ж так столбом и стояла.
Рассказ вёлся сразу всей троицей, лешие и полудница дополняли друг друга, удивительным образом умудряясь не перебивать, и тонкий узор повествования ни разу не нарушился узелком-заминкой, ни разу по холсту, сотканному из слов, не пробежала паутинка-надрыв.
Оказывается, та часть леса, по которой я успела пройтись, пока за клубочком топала, – это самый-самый краешек обширных владений, принадлежащих питомнику. В стародавние времена были здесь места заповедные, где селились те из нашего рода, кто духа людского ни в каком виде не выносил. Мало того, что нигде в окрестностях человеческого жилья не встречалось, так наши далёкие предки ещё для пущей верности скрылись под горой.
Обустроились здесь по своему вкусу: леса, озёра, луга и болота – всему в потаённой обители нашлось место. Только обычные деревья ни в какую не желали приживаться в мире, созданном чарами, зато чёрные, светящиеся изнутри кларакоры чувствовали себя как нельзя лучше. Никаких подробностей о прежде не виданных мною кларакорах я не услышала. Как мне таинственно намекнули, «всему своё время».
В подгорном мире пространство существует по иным законам. Здесь можно три дня всё вперёд и вперёд шагать, а коль на поверхность выберешься, по-прежнему отроги Джинальского хребта глазам предстанут. Но однажды дальний край начал туманом клубиться, и все, кто в тот туман зайти рискнули, назад уже не вернулись. Впрочем, желающих соваться не пойми куда оказалось немного – так, с дюжину особо любознательных.
Клубящаяся пелена не продвигалась вглубь облюбованных нечистью мест, жить никому не мешала, и со временем её стали воспринимать как нечто само собой разумеющееся. А как-то раз вышагнуло из тумана чудо чудное, диво дивное: существо размером с людского ребёнка и со сморщенным старческим личиком, одетое невиданным доселе образом.
На пришельце были деревянные башмаки, узкие зелёные штанишки пониже колен и зелёная же курточка, яркие полосатые носки, такие длинные, что закрывали икры, и пронзительно жёлтый колпак. Бормотало существо что-то непонятное, но нечисти много времени не нужно, чтоб языковые барьеры сломать. Разобрались что к чему. Туман-то, оказывается, прямой дорогой вёл в Волшебную страну иноземную, что, как и наш подгорный мир, была сокрыта от человеческих глаз. Только страна эта располагалась не под горой, а в Полых холмах. И все, прошедшие туманом ранее, остались там кто из любопытства, а кто и встретив свою судьбу. Ну а этот, в зелёных штанишках, наслушавшись рассказов диковинных гостей, решил на их мир посмотреть, вот и…
С тех пор минуло немало лет и столетий, большой дружбы между нашей нечистью и тамошним волшебным народцем не завязалось, а все попытки выяснить, кто грознее, как-то сами собой ничем окончились. Так и повелось – изредка с той стороны тумана гости заглядывают, и наши порой туда наведываются, но ни гарантий безопасности, ни запретов на такие вояжи нет и не было. А рассказали мне это затем, что у меня на лице написано, какая я досужая. Так вот, могу считать, что предупреждена. Как говорится, если тебя в Полых холмах слуа съест, домой не возвращайся.
– А так, если к туману не приближаться, можешь спокойно по всему питомнику ходить, хоть на озеро, хоть на дальние луга. В человеческий мир тоже выходить можно, особенно если по делу, но нужно наставников предупреждать. Их у нас четверо. С госпожой Пульмонарией ты уже знакома, она здесь главная. Если провинишься, перед ней ответ держать будешь, она же и наказание назначит. А ещё есть кикимора Донка. С ней лучше не связываться, зловредная и злопамятная, леший Смурник – этот вечно о чём-то своём размышляет, и, похоже, мысли у него невесёлые, но задания интересные даёт, и потом ещё хухлик Хромыч, странный и бестолковый, вообще непонятно, чего Она его не выгонит. Ну, это в двух словах, там разберёшься.
– Стойте-стойте-стойте! – ну, в самом деле, нельзя же так перескакивать! – А как из заповедника питомник для юных дарований образовался-то?!
Рассказчики сникли.
– Мав, там что-то произошло. Об этом не говорят, но вроде с навьим племенем связано… Одним словом, все обитатели подгорного мира разом сгинули. И сколько здесь запустение стояло, никому не ведомо. А открылось всё, когда обитателей Полых холмов туман перестал на эту сторону пропускать. Тогда-то один из леших, что в том краю обосновались, сам попытался сюда пройти. А тут… Потом-то выяснилось, что как хозяев у Подгорья не стало, так для чужих вход и закрылся. И что, почему здесь произошло, если и знает кто, так во всеуслышание не объявляет. Ну а место ведь сильное. Вот спустя столетия и приспособили. Прежде-то на этих землях даже и те жили, кто обычно промеж собой не слишком ладит, поэтому очень удобно именно сюда собрать тех, кому своей силы мало, кому учиться интересно – так, чтоб различий не делать, всех, у кого желание есть, принимать. Вот так всё и было. Или не так, но принято считать, что так.
Хм… Ещё не наступили первые сумерки, как нога моя коснулась этой земли, а загадок уже немерено. И, чую, на этом дело не кончится.
– Ну ладно, – я временно пошла на попятную, – думаю, разберусь со временем. А что с уроками-то? Здесь на классы делят или на факультеты? Куда меня вообще определят?
Теперь уже пришла очередь моих собеседников недоумевать. Оказывается, с утра на большой поляне все наставники озвучивают задания. Чьё-то за день исполняется, и уже вечером отчёты звучат, а иные больше времени отнимают. И каждый сам решает, за какое задание ему браться. В процессе можно к кому угодно из питомцев за помощью обращаться: кто-то советом поможет, кто-то научит чему полезному. Теперь понятно, почему шуликун летучей мышью способен оборачиваться, – наверное, для какого-то задания пригодилось.
Мне после людской школы, конечно, странно было это слушать, но я решила, что сначала поближе с такой системой обучения надо познакомиться, а уж потом и судить.
Постепенно становилось всё темнее, и Блажек, нырнув под лежанку, вытянул небольшой плетёный шар, в котором… У меня немедленно загорелись глаза: что это?! Лешие довольно переглянулись.
– Думала, лучиной себе жильё освещаем?
Ну, думала, а чего такого-то? У нас, лесных, ночью зрение получше совиного – среди деревьев и мышонка разглядим, и жучка какого, но сто́ит оказаться в четырёх стенах, как мигом это самое зрение отказывает. Так что жильё лучиной освещать мы привычные. Но тут же всё по-особому. Видно, настолько сильна земля Подгорья, что на такие глупости, как вызванный чарами огонь, не жалко потратиться. А в обычной жизни это не всякому под силу. Вот морок навести, почитай, любой из нечисти от рождения способен. Перекидываться многие горазды. А созидательные чары – это из области самой сильной магии.
Наверное, у меня на лице было много чего написано, потому что Ньярка не выдержала, цыкнула на друзей:
– Будет вам! Мав, это болотные огоньки. Их нашим оболтусам в Пологих холмах подарили. Там же и ловушку зачаровали, иначе б давно уже все поразлетелись.
Я заворожено взяла в руки плетёный шар. Размером он был с небольшую тыкву, и в нём метались десятки ярко светящихся мотыльков или очень похожих на них созданий. А в комнатёнке, где мы находились, от этого светильника сделалось так светло, будто солнышко прямо в окно заглянуло. Никогда не слыхала, чтоб болотными огоньками дома освещали – их и одного-то, поди, поймай. Ужасно хотелось задать кучу вопросов, как само́й обзавестись таким чудом, и какими чарами огоньки подманивают, и как в ловушке запирают, но ясно же: это секреты Пологих холмов, там и ответ искать. Ну ничего, и туда доберусь. Успеется.
Чем дальше, тем яснее становилось, что пора бы уже и прощаться. О питомнике мне вкратце рассказали, насчёт отношения ко мне госпожи Пульмонарии лешие не в курсе, а со всем остальным буду разбираться постепенно. Но чего-то не очень хотелось покидать гостеприимную компанию. А тут ещё и сладко спящая кикимора завозилась, перевернулась с боку на бок и снова засопела как ни в чём не бывало под тихий напев верной флейты. Точно!
– А что насчёт злыдня?
История, может, и долгая, но я просто не могла обойти её стороной. Навье племя всегда наособицу от прочей нечисти держалось. И если все мы и друг к другу, и к роду человеческому по большей части нейтрально настроены: коль нет повода, так и пакостей нет, то навии просто не могут существовать, не подпитываясь болью, горечью и смертными муками. Коль в жилище хоть одна навия завелась, жди беды.
Навии жизнь не сразу вытягивают, «умирание» может затянуться на месяцы. И нет разницы, кто жертва: человек или нечисть – всё одно, всё едино. Так что не только люди всегда старались оградить свои селения от этих злобных сущностей, но и коренные жители лесов и болот. Водяные, лешие, кикиморы, русалки и все-все-все сторожатся навий и их прихвостней: мавок со злыднями.
Навии ведь не только жизнь отнимают, а и раздоры сеют, борьбу за власть, за первенство раздувают. И первые помощники в том – злыдни. Чем их навии держат, никогда не задумывалась, но служат им злыдни испокон веков. Эти порождения болотной безнадёги и отчаяния являются к людям в незримом обличье, внушают им самые тёмные мысли и желания, поселяют в сердцах подозрительность и коварство. Именно злыдни, точнее, их нашёптывания, зачастую становятся причиной кровопролитных войн. И люди сами понять не могут, с чего вдруг так поменялся характер, отношение к миру и близким, но невидимый враг только злобно хихикает за плечом.
С нечистью такие трюки не проходят: мы-то и незримое чуем. Хотя нередки случаи, когда злыдни и к нашему роду втираются в доверие, – вражду посеять не могут, так желание быть отнимают. Где злыдни поселятся – то под видом леших, то ещё кем прикинутся, – там словно мор начинается. И если вовремя не распознать их да не повывести… Одним словом, были у меня причины дивиться, что в питомнике открыто проживает злыдень.
– Ну слушай, в двух словах… – Полуднице явно не слишком хотелось говорить, но, видно, правило не оставлять вопросы новичков без ответа исключений не допускало. – Сьефф – неправильный злыдень. Он хотя и воспитан навиями, но оказался не способен причинить вред никому в целом свете. За одним-единственным исключением: всё, что его сородичи выплёскивают на своих жертв, Сьефф против себя обращает. Так и ест себя поедом. Поговаривают, это его так прокляли от рождения. Но мало ли… Навиям он такой без надобности, вот и выбросили пропадать. А госпожа Пульмонария подобрала и выходила. Ей мимо нуждающегося в помощи никак не пройти. Она великая целительница: любые раны, любая хворь ей нипочём. Проклятие – это, конечно, посложнее выходит, но Она его сюда доставила. Здесь его сила Подгорья поддерживает, иначе б давно с жизнью распрощался просто потому, что «незачем». Сьефф хотя и злыдень, но безвредный. Он тут пытается овладеть способностью жить, не вспоминая о своей сути. Наставница говорит, у него может получиться, потому что он ни единой жизни на своём веку не отнял. Правда, к какому делу его приставить, какой смысл в жизни отыскать – это ещё подумать придётся. Он же ни за лесом ходить не сможет, ни на болоте за порядком следить. Целитель из него тоже никакой. И с животными он не слишком ладит. Видно, так и останется в питомнике на веки вечные, если эти века ему предстоят, конечно, если раньше не надумает, что всё бессмысленно. Вот Живка решила, что он её судьба, что она жить без него не может и никто больше ей не нужен. Так он только смотрит на неё удивлённо. Кажется, ему ни привязанности, ни просто общение не нужны. В общем, увидишь его, сама всё поймёшь. Главное, помни: он безвредный и очень замкнутый. Не пытайся его разговорить, без толку.
Хм, печально. Но не объясняет, почему Ньярка так об этом рассказывать не хотела.
– Да что ж непонятного?! – Это уже взрывной Лешек. – Если б не Жи, если б я не ляпнул… А теперь ты начнёшь подозревать его во всех провинностях! И хорошо, если тебе ума хватит просто его опасаться да сторониться. Не вздумай ни о чём у него допытываться. Он после таких разговоров уходить начинает.
– В себя уходить? – глупо спросила я. – Или от всех подальше?
– Вот именно, подальше! Из жизни уходить. Наставница однажды может и не удержать его.
Они по-настоящему переживали из-за злыдня! Есть чудеса на свете! Ньярка подняла на меня враз потемневшие глаза.
– Не приближайся к нему с расспросами, поняла? Вообще о его существовании забудь!
Тут я не выдержала.
– Да кто я, по-вашему?! Вы сказали – я услышала. Чего десять раз повторять-то?
К тому же, я ещё помнила, каково это: быть не такой, как все. У меня, конечно, всё было не настолько плохо, но лишь потому, что фактически я в любой момент могла так обидеть обидчиков, им небо с овчинку показалось бы. Только это и спасало. А Сьефф и такого утешения не имеет. Ну и ладно, не опасен и прекрасно. Но на эту троицу я, кажется, по-настоящему обиделась. Я, конечно, им пока совсем чужая, а за злыдня они беспокоятся. Но ведь я же не давала повода заподозрить меня в жестокости или обычной глупости.