Одарённая нечисть

Глава четвёртая, в которой голова встречается с деревом, а лесавка обзаводится должником

Заплутать я не боялась: чай, в лесу выросла. Да и клубочек, угнездившийся в кармане фартука, в крайнем случае был к моим услугам. Фартук этот пришёл на смену ветровке в тот же миг, как я шагнула из тоннеля на землю Подгорья. Так же и джинсы с футболкой сами собой превратились в длинную льняную рубаху, а кроссовки – в лапти. Мне-то, балованной жизнью среди людей, куда удобнее было бы если не в джинсах остаться, то хоть какими штанами обзавестись. Но, видно, «не положено». Хотя это мы ещё посмотрим.

Я ринулась по узенькой тропке вглубь леса с такой решимостью, что ни один из попавшихся на пути питомцев не рискнул затронуть новенькую каким-либо вопросом или предложением познакомиться. Вот и славно! Завтра с утра я, наверное, буду поадекватнее реагировать на окружающих, а пока мне лучше побыть одной. Если ещё удастся выйти к озеру – совсем чудненько. Охладиться не помешало бы.

Как я и предполагала, света, исходящего из самого сердца мрачных деревьев, вполне хватало, чтобы полная темнота была не в силах поглотить подгорные земли. Это даже густыми сумерками не назовёшь, скорее, предзакатное время. И всё здесь было не так, всё иначе, чем в мире, к которому я привыкла. Мало того, что деревья невиданные, так ведь и трава иная, даже кочки под ногами по-другому ощущались. Так что как бы я ни была привычна, а чем дальше в лес, тем с большей опаской опускала ногу на тропу.

За то время, что мне потребовалось, чтобы отдышаться, прийти в себя и задаться вопросом «А чего это я?», меня успело занести довольно далеко. По ощущениям, дело близилось к полуночи, самая чудная пора: можно услышать и увидеть то, что большей частью сокрыто. Озером, правда, и не пахло, зато всё ближе и ближе раздавалось негромкое клокотание бьющего из-под земли источника. Ну значит, туда и пойду.

Кипящий холодным ключом нарзан давно меня интересовал. Прежде ни с чем подобным я не встречалась, а источники, которые уже доводилось видеть, ничуть не походили на то, что написано в книгах о кислой воде. Я прибавила шагу, и совершенно напрасно. Нога соскользнула с узловатого корня, нахально вылезшего на поверхность, меня повело в сторону, и падение было бы неминуемо, если б чья-то твёрдая рука не удержала меня за локоть. И когда я говорю «твёрдая», это значит, я словно в тисках оказалась, на какое-то мгновенье даже почудилось, мне специально хотят причинить боль. Но цепкие пальцы тут же разжались, а глухой голос недовольно буркнул: «Осторожнее! Под ноги смотреть надо!».

И нечего тут умничать! Будто я сама не знаю, что надо. Ну подумаешь, оступилась!

– Ты не просто оступилась, а чуть не погубила мой труд за семь седмиц! – возмущённо вскинулся незнакомец и осёкся.

Я же заинтересованно повернулась в его сторону, заинтригованная, с какой лёгкостью он прочитал мои мысли. Что-то мне не припоминалось, кто бы из нашей нечисти владел таким навыком. Нет, людские думы почти всегда узнать не проблема, но я-то вам не человек! А может, это гость из Полых холмов? Мало ли чего они там умеют.

В шаге от меня высилась непроницаемо чёрная фигура, закутанная в подобие лёгкого плаща. Чтобы разглядеть лицо, мне пришлось задрать голову, но в своём намерении я не преуспела. Так бывает, когда глаза кому-то отводишь: он, может, и чувствует, что там, куда взгляд направлен, что-то иное должно находиться, а рассмотреть не выходит. Да если и выйдет, так в памяти ничего не удержится. Вот и я вроде знала, что смотрю в лицо незнакомцу, но ни единой его черты не могла уловить.

– Иди куда шла и больше не спотыкайся, – насмешливо посоветовал негромкий голос с лёгкой хрипотцой.

Ну конечно, так я и побежала. А как же – познакомиться?

– Нет, – даже не скрывая того, что мои мысли для него как на ладони, отрезала эта тёмная личность и шагнула в сторону с тропы.

Я удивлённо моргнула – странный тип просто растворился в полутьме, как его и не было. И где правда? У него же здесь «труд», который я чуть не уничтожила. Чуть! Чего же он тогда всё бросил? Ой, чего-то здесь не так! И я, не раздумывая, рванула в ту же сторону. Всё равно ведь с питомником знакомлюсь, так какая разница, с чего начинать?

Стоило мне сойти с проторённой тропинки, как, во-первых, я оказалась в абсолютно непроницаемом чёрном коконе, и во-вторых, со всего размаху врезалась в ближайшее дерево. Аж искры из глаз посыпались. Если б они ещё и подсветили немного, можно было б смириться с издевательским хмыканьем, раздавшимся над самым ухом. Но тьма стояла, хоть глаз выколи, так что, взмахнув рукой, я вцепилась в… в то, за что зацепилась. И это явно было не дерево. Мои пальцы комкали жёсткую материю, настолько ледяную, что в подушечки пальцев немедленно будто впились сотни иголок. Ох…

– Извини, – я поспешила отдёрнуть руку от давешнего незнакомца (то есть я решила, что это именно он) и снова оказалась непонятно где, окружённая неизвестно чем.

Кто бы ни находился поблизости, он не издавал ни звука. Ну ладно. С ориентацией в пространстве я затруднений не испытываю. Один шаг назад и – пожалуйста! Я снова стояла на тропе, и кларакоры по-прежнему светились изнутри, разгоняя вечернюю мглу. А это уже становилось интересным! Разумеется, я должна была разобраться, что за чернильная тьма там, в шаге от тропинки.

Бэм-с! Было бы удивительно, если б столкновение со стволом меня на этот раз миновало.

– Тебе так понравилось биться головой о дерево, что ты решила вернуться? – Нет, ещё и издевается, гад! – А ты не могла бы предаваться этому несомненно важному занятию где-нибудь подальше?

Так, спокойно. Надо подумать. Вряд ли он, кем бы он ни был, мог так запросто «отключить подсветку» на этом участке леса. Ньярка объяснила, что кларакоры светятся изнутри. Это их неотъемлемое свойство. И что характерно, другие деревья здесь попросту не растут. И ещё. С тропинки то место, где я сейчас стою, не выглядело каким-то пятном сплошного мрака. И никуда из Подгорья, сделав этот шаг, я не перемещалась. Уж перенос ни с чем не перепутаешь. И этот спешащий по своим делам тип никуда не уходит, а чего-то ждёт. Значит, что? Да он просто морочит мне голову! Это не вокруг темно. Это я ничего не вижу!

Я тихонечко присела на землю, подвернув одну ногу под себя, чтоб было удобнее, и принялась вспоминать заговоры от глазных болезней. От куриной слепоты, от бельма, от косоглазия… Я шевелила мозгами, как люди книжки в библиотеке перебирают. Хотя нынешние люди уже и не книжки, а файлы в компьютерах тасуют (да, я и с этой человеческой премудростью знакома – до хакера не доросла, конечно, но когда чего надо было, «гуглила», приходилось).

Заговоров-то действенных в книжках-файлах не сыщешь, а в голове у меня, может, и завалялось чего. Жила в отцовском лесу одна кикимора, злющая и вреднющая! Но насчёт любой хвори можно было, не раздумывая, к ней бежать. Поизмывается, конечно, но дело сделает. Да так, что навсегда позабудешь о той беде, которая к кикиморе привела. Она-то меня и научила лекарской премудрости. Не так чтоб целитель из меня вышел, но иногда вспоминаю, что кой-чего могу.

Вот и теперь покопалась-покопалась в памяти, да и вытянула за обрывок ниточки верный способ ослепляющие чары снять. Способ и вправду безотказный – если глаза здоровы, а не видят только потому, что кто-то с магией пошалил, то зрение вернуть пара пустяков. Я прикрыла глаза правой ладонью, левой на землю оперлась и стала быстро-быстро вращать глазами под закрытыми веками – то по солнцу, то против. А сама тем временем тепло из земли левой рукой тянула и в правую отправляла. Как от ладони глазам жарко стало, я с земли поднялась, отряхнулась, теперь можно было и оглядеться. Видела я прекрасно, как и всегда в полумраке.

Незнакомец стоял совсем рядом, и то, что зрение ко мне вернулось, от него никак не могло ускользнуть. Он снова хмыкнул, только на этот раз я услышала не издёвку, а скорее недоумение, – и повернулся ко мне спиной. Да и пожалуйста! Меня уже в который раз удивила такая резкая смена собственного настроения: от заинтересованности и благодушия я переходила к раздражению, сменяющемуся апатией. Но, что ни говори, новые места, да ещё и исполненные такой колоссальной силы… На психику просто не может не влиять, понимать же надо.

Решив, что со временем всё наладится, я стала примериваться, как удобнее выйти к бурлящему источнику, чей неумолчный говор и привлёк моё внимание изначально, как вдруг с той стороны, куда удалился мрачный незнакомец, раздался треск, шум ломаемых веток, звук падения и негромкая брань. Понятное дело, я ринулась на звук, как лось, почуявший присоленную горбушку.

Нет, «ринулась» – это не то, чем может показаться. Всё же я понимала, что такое шумовое сопровождение ни с чем хорошим соседствовать не будет, поэтому всячески старалась соблюдать осторожность. А то, что при этом очень спешила и топотала, так от нервов ещё и не то случается. А вообще-то, я, как и все лесные, бесшумно передвигаюсь. Бо́льшую часть времени.

Ох, это надо было видеть! Буквально в пяти саженях бился в силках этот самый, который мрачный. Знаю я такие штуки: шансов справиться самому нет никаких. И главное, детская же забава, а попадись вот так – ночью, в одиночестве, – будешь болтаться спутанным, пока на тебя кто-нибудь не наткнётся. Этими силками обычно молодняк натаскивают, чтоб от передвижений по лесу ни одна былинка не качнулась. Зацепишь какую-нибудь веточку, а силки – хлоп! – и ты весь перемотан крепкими лентами.

Главный подвох в том, что будь ты хоть трижды одарённым лешонком, способным без помощи взрослых собственными чарами с лесными проблемами управляться, а без вмешательства наставника скинуть силки не получится. Раз попался, будешь валяться спелёнутым, пока тебе не прочитают нудную нотацию из-за допущенной небрежности и все твои огрехи не перечислят. Силки-то сотканы из паутины тегенарии гигантской, а её паутину никакими чарами не возьмёшь. И разорвать тоже не выйдет. Только остро заточенной чешуйкой Хмурого карпа и возможно с этими путами справиться. Но как раз руки-то у жертвы надёжно примотаны к туловищу. Поэтому можно не рыпаться, а спокойно ждать помощи.

Такой приёмчик у лесных наставников не редкость. Силки хоть и дороги, но паутина тегенарии способна самовосстанавливаться. Ты её чешуйкой, а ленты уже через четверть часа невредимы. Бывает ещё, этими лентами буйных связывают, но настолько редко, что и говорить не о чем. А вот о таких ловушках я прежде не слышала. Слишком дорого и ненадёжно выходит. Среди взрослой нечисти, пожалуй, и не сыскать, кто так легко смог бы попасться. Но вот, поди ж ты, сработало.

В спелёнутом состоянии незнакомец представлял собой плачевное зрелище: несоразмерно длинный и тощий, он уже осознал всю тщетность попыток вырваться, только яростно сверкали раскалённые искры в провалах глазниц. Никаких чар жертва силков поддерживать не в состоянии, так что лицо его оказалось передо мной во всей красе: высохшие чуть ли не до мумифицированного состояния кожные покровы и глаза-угольки.

Злыдень. Мама… Ноги внезапно ослабли, из желудка поднялась противная муть – даже после недавнего рассказа Ньярки общение со злыднем не стояло у меня в списке наиболее желаемых событий. Я с усилием отвела взгляд от багровеющих глазниц и сделала шаг назад.

Дара речи силки не лишают, но злыдень о помощи не просил, хотя по мне и было видно, что я вот-вот дам дёру. Эх, понимать бы ещё, что здесь вообще происходит. Может, этот, спелёнутый, провинился в чём, и сама шишига его так воспитывает. Хотя в таком случае выглядело всё очень глупо и как-то по-детски. Больше походило на то, как когда-то мои одноклассники выясняли, по какой дороге я пойду, и натягивали верёвочку в сумерках. Как-то раз им даже удалось меня подловить. Я тогда мыслями далеко витала, ну и кувыркнулась. Смеху было! Так, может, и здесь где-то поблизости питомцы притаились, выбирая подходящий момент, чтобы выскочить с ликующим гиканьем? Ага, а откуда у питомцев такие силки? А если это госпожа Пульмонария так меня проверяет? И что в таком случае будет в мою пользу: помочь или не вмешиваться? Не угадаю – вышвырнет, как обещала, безо всякой жалости.

Я снова осторожно взглянула на злыдня. Кажется, он совершенно смирился со своей участью. Замер в полной неподвижности, смежив… нет, век у него вроде бы не имеется, но глаза больше не светились. Полный мрак.

– У меня нет при себе заточенной чешуйки, – как можно равнодушнее сообщила я. – Где её здесь раздобыть можно?

Ух, как полыхнуло! Хорошо, что взгляды, даже такие огненные, не обжигают, а не то знатно бы меня опалило. Но он всё-таки ответил:

– У меня в кармане найдётся. Только…

Ну вот, и тут не без проблем.

– Что «только»?

Пусть это будут не охранные чары, отрывающие пальцы или парализующие любого, кто запустит руку в чужой карман. Злыдень-то отменить ничего сейчас не сможет, и придётся мне бежать за помощью. А одного его оставлять – мало ли где хозяин силков прячется и что ему нужно. Ой, не иначе на меня жалостливая история подействовала, а то с чего бы мне так о злыдне беспокоиться!

– Так запросто к навьему отродью приблизишься?

Похоже, не только я своему порыву удивилась. Ну да что уж теперь.

– В каком кармане-то? – Максимум собранности, а то снова ноги начнут дрожать.

Достать чешуйку и полоснуть ею по затянувшимся лентам оказалось минутным делом. Я по праву могла собой гордиться: даже пальцы не дрогнули, когда практически касалась это… этого… ну, не могла я так сразу забыть всё, что знала о навьем племени и их верных слугах – злыднях. И опасность, которую он собой представлял, была немалой, даже если правда всё, что Ньярка рассказывала. Всё равно, он куда сильнее меня.

– Я твой должник! – буквально выплюнул злыдень и унёсся на такой скорости, что я даже не успела вернуть ему чешуйку. А вот изрезанные ленты не бросил, с собой утащил.

Нарзанный источник всё так же бормотал вполголоса где-то совсем неподалёку, но мне уже хотелось вернуться и завалиться спать. Странный приём, странный злыдень, странное настроение… Весь день какой-то необычный. А мне ещё топать и топать – всё же далековато я забралась от жилого края. Подумав, я пустила вперёд клубочек: обычаи здешние мне неизвестны, вдруг ещё где ловушки понаставлены. А клубочек – проводник надёжный, если обращаться с ним ласково, не только самый прямой путь выбирает, но и самый безопасный. Чешуйку я на ходу завернула в платок и засунула поглубже в карман. Такими вещами не разбрасываются.

Вот так и началась моя жизнь в питомнике Подгорья на кислых водах. Рассказывать о своей встрече со злыднем я никому не стала. Ну правда, если это и впрямь была злая шалость, негоже чужую неловкость напоказ выставлять. Злыдень спасибо за болтовню точно не сказал бы. Да мне и само́й, окажись я на его месте, было бы неприятно. А с прочими странностями – ослеплением этим, к примеру, – я решила попозже разобраться. Потом только выспросила исподволь у Ньярки о силках, на всякий случай, чтоб знать, сторожиться ли здешних тропинок. И оказалось, что от питомцев ещё и не того ожидать можно. Я так и предполагала: нечисть без проказ не обходится.

Глава пятая, в которой оказывается, что у Живки нет причин ненавидеть лесавку

Свой первый рассвет в питомнике я умудрилась проспать – есть такой недостаток: соня я страшная! Отец вечно надо мной посмеивался и дразнил. С людской-то школой проблем не возникало – там затемно вставать только по зиме приходилось, да и то для лесных это не рань. А вот подняться до солнышка в июле, когда самый сон, мне в родном лесу никогда не удавалось. От мысли, что в питомнике я очень быстро приобрету репутацию злостного «опоздуна», делалось не по себе уже с вечера.

Проспи я ещё с четверть часика, и на поляну можно было бы вовсе не ходить. Шишига на мой счёт вполне определённо высказалась. Но из сладких сонных грёз меня вырвали достаточно грубо и бесцеремонно, зато действенно. Разгоняя всякую сонливость, на голову обрушился ледяной водопад. Я взвилась над лежанкой, увидела, что за окном уже светлеет, и в мгновение ока внырнула в разбросанную с вечера одёжку. Кто был этим благодетелем, я так и не поняла, но судя по тому, как веселилась парочка кикимор, потешаясь над моим жалким видом, мне крупно повезло, что новичков везде и всюду принято встречать проказами. А не то стала бы я в два счёта бывшим новичком.

Чтобы добраться до места общего сбора, мне даже не потребовалась помощь клубочка. Десятка полтора весело гомонящих питомцев уверенно двигались в одном направлении, так что оставалось лишь присоединиться. Как ни странно, ни Ньярка, ни Лешек с Блажеком мне на глаза не попались, зато мелькнула одна знакомая флейта, залихватски торчащая из скрученных в пучок зеленоватых волос. Оказалось, хозяйка пучка, а заодно и флейты, тоже меня помнит:

– О! – В грудь упёрся кривоватый палец с остро заточенным ногтем (с таким оснащением по деревьям хорошо лазать, а не на флейте играть). – Где я тебя видела?

Я честно призналась где. Живка (кажется, так её называл Блажек) радостно кивнула:

– Точно! Значит, нормально всё, лешие кого попало в хату не приглашают. А ты как к злыдням относишься?

Вот это поворот. Так и захотелось сострить, что к злыдням я не отношусь. Эта беспомощная шуточка пришла на ум, потому что ситуация, как ни крути, выходила патовая. Сказать, что я злыдней на дух не выношу и даже упоминаний в разговоре этого племени не терплю, значило бы оскорбить в лучших чувствах влюблённую в злыдня кикимору. Уверять, что отношусь терпимо, тем более не стоило – и подозрительно, и ненужную ревность могла возбудить. Да к тому же я уже и сама не могла бы сказать, как именно отношусь если не ко всем без разбора, то к одному определённому злыдню точно. Отчего-то ночная встреча оставила двойственное впечатление: меня поразило, с каким достоинством он вёл себя в довольно-таки унизительной ситуации, но в то же время его резкость и непонятные манипуляции с моим зрением вызвали желание держаться от злыдня подальше. Поэтому я неопределённо передёрнула плечами, дескать, а как я к ним должна относиться. Но Живку не особо мой ответ интересовал, так что все терзания были напрасны. Ей просто хотелось поговорить с кем-то, кто согласился бы слушать.

– Ты понимаешь, – горячо зашептала она, цепко ухватив меня под локоть и оглядываясь, не прислушивается ли кто, – Сьефф, он же особенный. Он…

Тут кикимора закатила глаза и несколько мгновений только блаженно улыбалась.

– Он такой умный, он не такой, как все, только этого никто не понимает, все думают, раз злыдень, ему положено прочей нечисти сторониться. Он здесь вроде смотрителя – за порядком приглядывает. Я сама видела, как он двух безобразников вразумлял. Со злыднем же никто связываться не будет. Даже если ненавидят, всё равно боятся. А ему плохо от ненависти, но он всё равно делает то, что нужно, никому спуску не даёт. А ещё он навьи ловушки умеет находить, представляешь?! Он же их чувствует. И ему они навредить не могут. Поэтому Сьефф помогает госпоже Пульмонарии наш питомник от навий беречь… А все думают, что он тут только из милости. А без него…

У меня в голове уже начало шуметь от восторженных откровений кикиморы, но, по счастью, мой пустой живот решил о себе напомнить громким урчанием, и Живка резко переключилась:

– А ты что, не позавтракала, что ли?! На, погрызи вот, – мне протянули чуть обкусанный сухарь. – Ой, ты ж, наверное, и не знаешь, где у нас сытная лещина растёт. Тебе, что ли, Ньярка не объяснила?

Нет, не объяснила. Меня прошлым вечером интересовало что угодно, но только не то, как можно брюхо набить. Ну и с голоду мне в любом случае помереть не дали бы, верно? Я, не чинясь, хрустела сухарём, предвкушая набег на обещанные вкусности. Стоп-стоп-стоп! А разве в Подгорье что-то, кроме кларакоров, растёт?! Живка только фыркнула снисходительно:

– Пфе! Ну, не балда ли! Во-первых, глянь под ноги, чай, не по кларакорам, а по травке ступаешь, это ведь только деревья упёрлись и ни в какую, чтоб здесь селиться. Трава да кустарники посговорчивей вышли. А сытная лещина и вовсе растёт только там, где магические источники бьют. Будто сама не знаешь! Ну и с чего бы здесь-то ей капризничать?! Я тебя провожу. Задание сейчас получим и… ой…

Голос кикиморы чуть осип, она резко остановилась, клещом вцепившись мне в руку, и не моргая уставилась в одну точку.

Я проследила за её взглядом и ничуть не удивилась, обнаружив длинную, тощую, как жердь, чёрную фигуру, принадлежащую не кому иному, как злыдню. При свете утреннего солнышка и на глазах у многочисленных обитателей питомника, для которых в его присутствии не было ничего необычного, он и не думал маскироваться, укрывая себя непроглядной мглой. Напротив, его тело, напоминающее скелет, обтянутый тёмной кожей, было выставлено на всеобщее обозрение. Ничего, кроме изрядно обтрёпанных штанов, злыдень надеть не удосужился, сверкая выпирающими рёбрами. Грива давно нечёсаных, спутанных волос чернее воронова крыла обрамляла настолько высохшее лицо, что в темноте его и впрямь несложно было принять за череп. Нда… А ночью-то он попредставительней выглядел. Я не удержалась от сдавленного смешка – в памяти всплыли репродукции из людских учебников с изображениями древних мумий. Злыдень непостижимым образом услыхал моё едва слышное хрюканье, и его холодный пронзительный взгляд метнулся ко мне. Ого! Я поёжилась, как от порыва ледяного ветра, с трудом подавив желание обхватить себя руками. Но это было бы уж слишком, так что я вздёрнула подбородок (очень надеюсь, этот жест не выглядел попыткой задрать нос) и в упор посмотрела на злыдня. Вот интересно, в темноте эти глаза были прям точь-в-точь раскалённые угли, а на свету черней чёрного, ни малейшего проблеска – сплошная первозданная тьма.

Неизвестно, сколько бы мы ещё мерились взглядами, если б отмершая Живка не дёрнула меня за рукав.

– Э-э-эй! Чего вылупилась?! – недовольно зашипела она. Думаю, злыдню был слышен каждый звук, несмотря на все попытки кикиморы говорить как можно тише. – Даже не думай!

– Даже не думаю, – весело согласилась я и отвела наконец взгляд от угрюмого смотрителя. – А вы с ним друзья, да?

– Дру-у-узья-а-а-а?! – Кикимора была просто ошарашена моим вопросом. – Да зачем злыдню друзья-то? Никто ему не нужен. Он и не общается ни с кем. Это ж я так, и на тебя шиплю по привычке да из вредности. А на самом деле смотри сколько влезет, можешь даже попытаться поприставать к нему с признаниями, как он тебе голову вскружил, толку-то…

– Да ничего он мне не вскружил! Скажешь тоже! Я же про злыдней только и слышала, что ужасы всякие, вот и интересно. А чтоб признания…

– Ага, – хихикнула Живка, – так я тебе и поверила. Ладно, я понимаю, что к нему и сухая коряга не останется равнодушной. А шансы на его внимание у всех равные – что у нас с тобой, что у той коряги. Но так даже лучше. Потому что ты нормальная и я с тобой хочу дружить. А если б у тебя были шансы, мне бы пришлось тебя ненавидеть.

Судя по всему, в «нормальные» я попала, потому что не успела сбежать от её восторгов по поводу Сьеффа. Ну да ладно, на новом месте друзья-приятели всяко не помешают. Даже если это безнадёжно влюблённая кикимора со своевольной флейтой. Только непонятно, чем я так злыдня прогневала. Когда он мне советовал больше не спотыкаться, таким холодом от него не веяло. Ой, а может, это потому, что я мумий вспомнила, на него глядя? Он же вроде мысли мои читал. Ещё и хихиканье это глупое. Ну я ж не со зла… Да и ладно! Много чести переживать, чего там себе всякие злыдни подумают.

Живка тем временем обменивалась приветствиями с кивающими ей питомцами, не спеша представлять меня. Я пихнула её в бок и поинтересовалась причинами такого поведения. Вроде бы самой мне неуместно всем и каждому кричать «Привет! Я такая-то!».

– Говорю ж, балда! – снова фыркнула кикимора. – Я б тебя представила, да ты ведь и мне-то не назвалась. Что лесавка, и сама вижу. А звать-то тебя как?

Нет, ну что ты тут скажешь?! Как есть, балда.

– Мавкой меня кличут, – не подумав, брякнула я. И осеклась, наткнувшись на внезапно посерьёзневший взгляд. – Спокойно! Вообще-то я Мавелла. Мавка – это так, кратко.

– Ничего себе, – выдохнула Живка. – Как ты живёшь-то с таким имечком? Не противно? Уж хоть бы представлялась полностью, без вот этих негожих прозвищ.

Я только плечами пожала: а смысл? Всё равно ж все «Мав» да «Мав». Да и привыкла уже. Вот в людской школе вообще на Маруську откликаться приходилось. И то стерпела. Но про людскую школу я Живке, конечно, не стала рассказывать.

Собравшиеся на поляне начали рассаживаться прямо на траву, образуя широкий круг. Наставников видно пока не было, а злыдень маячил поодаль, почти сливаясь с деревьями. Но ни Ньярки, ни знакомых леших я так и не заметила.