Одним ранним осенним утром, в одной из квартир заполярного города, открылась следующая картина: представляла она из себя натюрморт из остатков пиршества и неподвижно лежащих людей. Сопутствовала этому зловонная тишина…
Консервная банка из-под кабачковой икры, наполовину раскрытая, словно улыбалась остатками зубов, в виде рваных краев развороченной жести. Перья зеленого лука на шпагате лежали вокруг её. В здоровенную голову какой – то неведомой рыбины, возможно трески, был воткнут окурок, скелет её, очищенный от плоти, громоздился белой решёткой на истертой клеенке. Над всеми этими объедками, возвышалась «бомба» – пустая бутылка из-под вермута, на которую был насажен мухомор со следами укуса от человеческих зубов…
Было такое ощущение, словно там заседала шайка геростратов, желающих уничтожить Сикстинскую капеллу, или совершить ещё какое-либо страшное злодеяние, в виде покушения на Папу Римского, так как везде были разбросаны иллюстрации с этими изображениями, где они были перечёркнуты чёрными крестами… Сами, члены этого общества, громоздились такими же неподвижными фигурами, застывшими как в игре «Замри».
Знакомый нам член общества Турлямс ( внештатный сотрудник интеллектуальных войск), спал в обнимку с ветеринарным врачом Кармановым, у которого изо рта пузырилась зеленая пена. Турлямс же спал с открытыми на выкате глазами, что было вдвойне страшно. Венчала картину этого композиционного натюрморта – Зинка, безмятежно положив голову на колени, выпучившего глаза Турлямса…Главный член общества, Мизгирь – в быту Николай Сыроедов, сидел в необычной позе – стул под ним стоял на двух ножках, а сам он, как – бы парил в воздухе. Шаткой основой чтобы не грохнуться на пол – только был локоть, на который он опирался на столе, удерживающим эту конструкцию. Словно раскачивался на стуле – бац, и застыл в этой критической фазе…