- -
- 100%
- +
Данное произведение является художественным вымыслом. Имена, персонажи, организации и события – плод воображения автора. Любые совпадения с реальными людьми, организациями и событиями являются случайными.
«Между выбором и изменой всегда один шаг. Но этот шаг слышит вся история.»
Пролог
Баку. Ночной бульвар. Темное Каспийское море вздрагивало под порывами ветра, фонари отражались в лужах, превращая мокрый асфальт в зыбкое зеркало. На лавке сидел человек в длинном пальто, курил и смотрел на огни нефтяных платформ за горизонтом. Его взгляд был усталым, а пальцы напряжёнными, как струны. В руках у него была тонкая папка с грифом «Совершенно секретно». Он знал: эти документы могут изменить баланс сил в регионе. Знал и то, что за ним следят. Из темноты вышел другой силуэт. Шаги мягкие, выверенные. Голос низкий, спокойный: – «Ты сделал правильный выбор». Человек в пальто ничего не ответил. Он затушил сигарету и встал, чувствуя, как всё внутри сжимается долг, страх, память. В этот миг над городом пронесся сигнал ночного поезда. Казалось, что он предупреждает: дорога началась, и конца у неё может не быть. С этого вечера началась игра, в которой ставки не деньги и не любовь, а честь, жизнь и судьба целой страны.
Глава 1 . .Аванес
Ереван.
После поражения армянских сил в 44-дневной войне 12020 года в Министерстве Обороны осознали: техника устарела, а методы получения информации безнадёжно отстают. Поражение выжгло все иллюзии – награждения, пафосные речи и уверенность в непобедимости ушли в прошлое. Остались апатия, обида и не угасшая ненависть к Турции.
Утро подполковника Первого Главного разведуправления КГБ2 Республики Армения Аванеса Амбарцумова не задалось с первой минуты. Не сработал будильник, сломалась кофемашина, во время душа отключили горячую воду. В довершение по пути к машине дорогу перебежала чёрная кошка.
Добравшись до здания на улице Налбандяна, 104, он заметил, что серый внедорожник за ним держится слишком близко. Махнул рукой, профессиональная паранойя.
В приёмной генерал-лейтенанта Армена Вагаршаковича Абазяна стояла нервная тишина.
– Амбарцумов? – голос генерала в переговорной был раздражённым. – Пусть заходит.
Аванес вошёл, отдавая честь.
– Разрешите войти, господин генерал?
– Разрешаю, – сухо бросил Абазян. – Хотя толку от вашей выправки нет. Я читал ваши отчёты. Провалов больше, чем успехов: агентура в Тартаре раскрыта, планов противника не знаем, о разработках в Миноборонпроме Азербайджана- ноль информации.
Генерал часто срывался и повышал голос на Аванеса ещё со времён академии
КГБ. За громким голосом скрывалась злопамятность – он не прощал ошибок. Аванес помнил, как в 2016-м Абазян «сдал» сослуживца Еганова в Иране, где тот исчез без следа.
– Азербайджан трубит о совместных разработках с Израилем и Турцией. Вы хотите, чтобы мы узнавали об этом из новостей? Или будем ждать, пока они пройдут с этим по Еревану, как в Степанакерте?
– Не дай бог, – выдохнул подполковник.
– Нам нужны документы с грифом «Совершенно секретно». Изнутри.
Понимаете?
– Понимаю.
– Докладывайте.
– Наш резидент под глубоким прикрытием – гражданин США, Алан Хадж, ливанец, христианин-маронит по происхождению. По заданию он создаёт агентурную сеть в Баку. Основная цель – вербовка старшего научного конструктора
Миноборонпрома Азербайджана Эльдара Маниева. Это он координировал работу турецких беспилотников с израильским оборудованием в 44-дневной войне.
Аванес сделал паузу и добавил:
– Кстати, отец Алана был профессиональным военным. Воевал в Первой Карабахской войне3 по контракту и погиб в Горадизкой операции4, проведённой азербайджанской армией под командованием Фатуллы Гусейнова.5 С тех пор Алан ненавидит Азербайджан всей душой.
Абазян прищурился, и в его голосе зазвенела старая злоба:
– Да-да… Чёрный полковник. Будь он проклят. В девяносто четвёртом много наших ребят полегло из-за него. Помню, колонну тогда зажали между рекой и лесом, и по его приказу истребили под чистую.
Он помолчал, а затем мрачно добавил:
– Но это хорошо, что Хадж ненавидит. Это сыграет нам на руку.
– С Хаджем нас познакомила моя двоюродная сестра Роксана, его жена. Она бывший спецназ, патриот, подготовила его к работе. Алан умен, злопамятен и… возможно, слишком легко входит в доверие. Иногда это даже пугает.
– Это хорошо, – кивнул генерал. – Но вы уверены в его квалификации?
– Да, товарищ генерал. Скоро будут результаты.
Абазян подошёл поближе:
– Шаблонно действовать нельзя. Платите, подкупайте, делайте всё, что нужно. Спонсоры недовольны. Главное – добраться до этого «головастика» Маниева.
– Может, ликвидировать, как в Иране? – осторожно спросил Аванес, проведя пальцем по горлу.
– Ни в коем случае. Нам скандалы не нужны. Азербайджан слишком активно встроился в международные процессы – Формула-1, Лувр, Эрмитаж… Не хватало ещё, чтобы нас вписали в террористы.
В это время в Баку, у витрины ювелирного бутика в «Порт Баку»6, самого дорогого шоппинг центра в городе, стоял Алан Хадж. Через десять минут из салона вышла она – Сугра. Любопытный, оценивающий взгляд. Она ещё не знала, что уже стала частью чужой операции.
Глава 2. Тофик
Стамбул. Нишанташы.
Тридцатый день курсов связи. Утро – зарядка, столовая, аудитория. Вечером – редкая «свободная программа». Майор Минобороны Азербайджана Тофик Ильясов прогуливался вдоль витрин Нишанташы, гламурного района европейской части Стамбула, покупая небольшие подарки домой, он выглядел уставшим. А устал он от казарменного режима, от однообразной пищи, от собственных мыслей.
В универмаге «7Beymen», он заметил её первым – скорее почувствовал, едва уловимый след дорогого парфюма. Блондинка с осанкой танцовщицы остановилась рядом у той же стойки, будто невзначай, и так близко, что ткань её платья мягко прошуршала по его рукаву.
Она улыбнулась уголком губ – уверенно, чуть лениво.
– У вас хороший вкус, – сказала она, не поднимая глаз. – С таким редко ошибаются.
Тофик вежливо ответил и сбежал взглядом в ценник. Сердце билось сильнее , чем следовало офицеру на чужбине.
Вечером он пришёл в «5 Masa – Akaretler8». Про ресторан ему говорили: «там всем весело», – официанты поют вместе с музыкантами, гости подхватывают припевы. Девушка-адменистратор проверила резервацию и попросила подождать в баре.
Он едва успел заказать аперитив, как на соседний стул скользнула та самая незнакомка.
– Свободно? Я жду подругу, – её голос мурлыкал, как тёплая скрипка.
– Конечно, – сказал Тофик с интересом.
Она представилась легко, с негромким смехом:
– Айдан Ачыг.
– Тофик, – он назвал только имя, привычка давать минимум информации, была доведена до автоматизма.
Айдан игриво отодвинула прядь волос. Ее движения были плавными, отрепетированными. Плечо – в свету. Тонкая линия ключицы – почти сияет.
Они пересели за стол. Ресторан жил своим шумом – тарелки звенели, официанты подпевали, соседние компании хлопали в такт. Айдан то подносила бокал к губам, то едва касалась его колена коленом – будто случайно. Слова лились легко: про Стамбул, про дизайн интерьеров, ей «нравится работать с пространством», про то, что «военные всегда узнаваемы по выправке». Она внимательно слушала. Смеялась, там где надо. Задавала простые вопросы – и точно попадала в цель. Она затрагивала темы, в которых Тофиг был в своей стихии. И это ему нравилось.
– Командировка? Долго? Турция вам подходит, – её ладонь на секунду легла на его рукав. – Вы из Баку, верно? Сейчас у вас много совместных проектов с турками…
Тофик выбирал слова и выражения . Старался не говорить ничего лишнего. Запоминал детали, держал дистанцию. Но дистанция испарялась с каждым бокалом, с каждым её взглядом, с каждым коротким касанием под столом.
Позже они зашли в тихий бар по соседству. Коктейли были слишком гладкими, разговор – слишком лёгким. В голове стоял ровный тёплый гул, как от мотора, который ещё не видишь, но уже чувствуешь в груди. Он помнил дверь квартиры.
Запах кофе в прихожей. Тень её тела на стене. А дальше – провал.
Когда он проснулся утром , то обнаружил себя в чужой постели, чужой спальне, тишине, которая стучит в висках. На тумбочке – записка аккуратным почерком: «Мне пришлось срочно уехать. Спасибо за вечер. Кофе в кофемашине. Айдан». Он сделал два глотка – и понял, что не хочет ни кофе, ни зеркал. Хотелось раствориться в своих ощущения, в воспоминаниях о ней.
В общежитии его ждал конверт, внутри которого была короткая записка: «Если не желаешь, чтобы это увидели твои семья и руководство – парк напротив общежития. 21:00». Под запиской – серия резких, безжалостных, неприлично подробных фотографий. Фотографии не оставляли пространства для сомнений – только для страха.
К девяти вечера на Стамбул лёг влажный туман. Фонари в парке расплывались, лавки были мокрыми. Тофик стоял, сжимая кулаки в карманах, пока сзади не прозвучал спокойный голос:
– Господин Ильясов?
– Да, это я, – сказал он чувствуя ком в горле. Горло сжало.
– Подполковник Аванес Амбарцумов. Армянская спецслужба. Нам есть что обсудить.
Из темноты отделилась ещё одна фигура – тень, не более. Тофик увидел только капюшон и силуэт.
– Вас шантажируют, – тихо произнёс Амбарцумов, как ни в чем не бывало.
– Знаю что это некрасиво. Но эффективно. Вы подпишете согласие на сотрудничество.
Закончите курсы, вернётесь в Баку и будете ждать. С вами свяжутся.
Он положил на мокрую лавку старый Siemens с потёртыми кнопками и конверт с деньгами.
– Десять тысяч сейчас. И ещё – когда будете полезны. Псевдоним – «Зять».
Вам пойдёт.
– Если я… – начал Тофик и осёкся.
– Если вы откажетесь, – подполковник улыбнулся едва заметно, – снимки увидят те, чьё мнение для вас важно. Уверен, первый замминистра обороны – ваш тесть – оценит. А жена? Она ведь молчит, когда злится, да? Мы наблюдали.
Всё внутри Тофика закрутилось. Он ясно видел: ресторан, смех Айдан, её рука на его колене… и себя – глупого мальчишку, который жадно проглотил приманку и не заметил крючка.
В голове – несколько лиц, мелькают, как слайды:
–Тесть, неподвижный за ужином;
–Гюльнар, с её ледяным молчанием;
–Дети, бегущие к нему с криком «Папа!».
Теперь всё это – не его. Ни отец. Ни муж. Ни офицер. Лишь инструмент в чужих грязных руках.
Когда он подписывал , его рука дрожала.
Коридор общежития сомкнулся вокруг, как чёрная глотка. Портреты Ататюрка 9 глядели с бронзовой строгостью, будто спрашивая: «Так ли ты жил?»
Под пиджаком липла рубашка. Пот – не от жары, а от стыда. И он знал: оправдания – ложь, жалкая и трусливая.
Он хотел было развернуться, но страх провала, фотографии в конверте и тяжесть десяти тысяч долларов придавили сильнее.
Алчность и страх, как два шакала, дышали в ухо: «Поздно». Он пошёл дальше. В руке – старый, потёртый Siemens, тяжёлый, как кандалы.
Ночной Стамбул жил своей жизнью: огни витрин отражались в мокрой мостовой, уличные фонари рассеивали полумрак, а где-то издалека тянулся зов муэдзина, сливаясь с шумом редких машин. Он свернул в переулок, закрыл глаза – и на него вновь нахлынули воспоминания : Айдан, шелковая тень, голос Амбарцумова: «Без права выхода…»; лицо Гюльнар, молчаливое и чужое.
Он посмотрел на телефон и понял: выхода нет. Отец когда-то говорил: «Будь мужчиной. Даже если страшно». Но над головой – только фонарь и чайка.
Он сунул телефон в карман, сжал кулак и пошёл прочь. Каждый шаг хрустел – ломалось то, что ещё оставалось от офицера Тофика Ильясова.
Баку. Возвращение.
Рейс Стамбул – Баку прибыл поздно вечером. Влажный ветер встретил липким хлопком по лицу. Личный водитель тестя долго не мог найти его у выхода. В машине Тофик молчал. На коленях – папка с отчётами. Под подкладкой пиджака – телефон.
В подъезде стояла гробовая тишина, будто дом затаил дыхание. Он задержал ключ в замке. На кухне звякнула посуда – Гюльнар убирала чашки. Её взгляд был спокойным и отрешённым.
– Как долетел? – спросила она.
– Нормально, – вымолвил он, еле-еле улыбаясь.
Она поправила лацкан его пиджака и прошла мимо. Слишком тихо, чтобы можно было надеяться.
Ночью Тофик долго курил на кухне, пока дым не перестал пахнуть. Старый Siemens лежал на столе, как маленький чёрный якорь. Он открыл крышку – закрыть было сложнее.
Он вспомнил строки со стены турецкой казармы – имя Ахмеда Джавада10. Поэт из Баку, доброволец, чьи стихи о братстве стали песней, которую в Турции пели и поют до сих пор, как гимн свободы. Его «Чёрное море» звучало там, где солдаты готовились к бою, связывая два народа одной судьбой.
Потом его имя пытались стереть, но оно вернулось, как символ и как напоминание о цене слова «честь».
«Şərəf – ən böyük sərvətdir insan üçün»11
Когда-то это слово грело. Теперь жгло.
Телефон молчал. И это молчание было страшнее любого звонка.
Он положил аппарат обратно в тайный карман, прошёл в коридор и прислонился к двери спальни.
– Прости, – прошептал в пустоту, так, чтобы его не услышали.
На рассвете он уже знал: выхода нет. Но любая ловушка начинается с шага, который кажется ничем. Вчера таким «ничем» был запах её волос и лёгкое касание колена под столом. Сегодня – конверт с деньгами и чужая подпись на мокрой бумаге. Завтра – приказ. И он его выполнит. Потому что теперь он «Зять».
Глава 3. Томилла
Томилла родилась и выросла в Баку – в старой пятиэтажке на окраине города, где тонкие стены пропускали не только звуки, но и чужие разговоры, а сплетни соседей заменяли вечерние новости. Её отец был инженером, мать – скромной библиотекаршей, армянкой по национальности. Томилла своих корней не стеснялась – напротив, порой любила напомнить о них с лёгким оттенком яда, так, чтобы собеседнику стало чуть не по себе.
Недовольство было её топливом с детства: двор слишком тесный, школа слишком серая, учителя слишком правильные. В институте жалобы стали острыми, как ножи – она ехидно поддевала правила, взяточников в деканате и «тупых отличников».
Красота, ум и цепкий взгляд делали её заметной фигурой. Она умела держать удар в споре, говорила резко, но при этом знала, как подать себя. В людях чаще видела недостатки, чем достоинства, и близко подпускала немногих.
Замуж вышла будто по инерции – за Руслана Еганова, аккуратного, тихого, уравновешенного. В быту он был надёжен, в разговоре – предсказуем, в постели – вежлив. Скромная зарплата Руслана не волновала Томиллу ни на секунду: она всегда знала, что «не пропадёт». Родители оставили ей «подушку безопасности» и старую квартиру в центре, которую можно было сдать иностранцам за валюту. Жизнь стала удобной, но пустой, и эту пустоту Томилла заполняла абонементами: фитнес, SPA, косметолог, новая сумка, ещё одна пара туфель – и длинные беседы в клубе Hyatt Regency12, где можно было ловко кружить вокруг чужих тем и не обжечься.
Понедельник пах свежей резиной дорожек и эвкалиптом. Свет из панорамных окон ложился длинными прямоугольниками на пол. В зеркале – десятки отражений людей, сосредоточенных на себе. Томилла крутила педали на велотренажёре, глядя будто в окно, но на самом деле – в отражение входной двери. Она любила видеть, кто приходит.
В этот день вошла она – одна из тех, кого можно и не представлять окружающим, так как все ее знают. Стройная, собранная, с чуть ироничными глазами. Позже имя назовётся само – Роксана. Сначала – короткая улыбка у кулера, в другой день – «вы давно ходите на пилатес?», через неделю – два слова у входа в зал и лёгкий кивок в раздевалке.
Ничего лишнего, но каждый раз оставалось ощущение, что разговор продолжится.
По-настоящему они заговорили в сауне. Пар висел плотным одеялом, эвкалипт щекотал ноздри, деревянные полки тепло пружинили.
– Ты сегодня тише обычного, – сказала Роксана, сдвинув полотенце на плечо. Голос мягкий, как тёплая ложка мёда.
– Это совсем не так, – улыбнулась Томилла, лениво играя бахромой халата. – Просто слушаю, как все вокруг стараются. Иногда усталость чужих голосов громче своих мыслей.
– Ты умеешь слушать, – Кивнула Роксана, – И слышать то, что люди не договаривают.
– Это не талант, это привычка, – пожала плечом Томилла. – Привычка не верить первому слою.
– А второй слой ты любишь? –вопрос прозвучал легко, но в паузе зазвенел металл. Томилла не ответила. Она уже поняла: с этой женщиной разговоры не потекут сами – их будут вести.
Пар шевельнулся. Часы на стене глухо щёлкнули, обозначив новый круг.
– Ты как-то говорила о знакомой, – продолжила Роксана. – Сугра? Та, у которой муж – «гений» в оборонке. Ну помнишь, она еще жаловалась на вечные задержки, «денег не хватает», и её «не прошу многого».
– Говорила, – Томилла качнула головой. – Удобная формула. Она любит, когда её любят сильнее, чем она и умеет этим пользоваться.
Роксана не шевельнулась. Но взгляд стал внимательнее.
– У тебя острый слух, – сказала она. – Не у всех он есть.
Позже разговор продолжился в кафе при клубе, где царил уютный полумрак и слышался звон чашек, а за окном февральская слякоть размывалась в лужах:
– Кофе? – спросила Роксана.
– Без сахара, – ответила Томилла. Она всегда пила кофе без сахара. Но всё равно взяла ложечку и помешала, глядя, как завихряется пенка.
Роксана положила небольшой пакетик на стол так, как будто он здесь и лежал. Ни жеста, ни паузы.
– Это всего лишь комплимент, – добавила Роксана. – Умение слушать и слышать, редкость. Это надо уважать
Внутри – серьги: тонкое золото, крошечные чёрные камни. В десять из десяти.
Томилла чуть улыбнулась, не поднимая глаз…
Она, сама того не желая, ощутила, как сердце бьется сильнее. Она не привыкла, что её «умение» кто-то замечает. Обычно – наоборот: «ну ты и злая», «ты всё усложняешь», «кому нужны эти детали?». А тут – уважение, адресно и точно.
– Комплимент обычно чему-то предшествует, – произнесла она, двигая конверт обратно. – Или за что-то следует. «Что ты хочешь?» – прямолинейно спросила она .
– Познакомь меня с Сугрой, – прозвучало без нажима. – Хочу понять, кто она. Без обязательств. Просто разговор.
Томилла снова перемешала несуществующий сахар.
– Ладно, – сказала она не спеша. Сугра любит, когда всё происходит «само собой».
– Самое важное всегда звучит, когда людям кажется, что они догадались сами, – улыбнулась Роксана.
Дни потекли, спрессованные в привычки. В тренажёрке – стук гантелей, на пилатесе – ровное дыхание, в раздевалке – шуршание пакетов и косметичек. Сугру представили «случайно», как будто, так и должно было быть: совпала тренировка, совпали дорожки, совпали темы.
– Какая у вас красивая сумка, – сказала Роксана обычным непринужденным тоном.
– Подарок мужа, – улыбнулась Сугра глядя на свое отражение в зеркале и поправляя волосы. – Правда, не такой, какой хотела, но я не привередничаю.
– Скромность украшает, – заметила Томилла, и Сугра рассмеялась, хотя в смехе было больше желания понравиться, чем обычной радости.
Диалогов было много, они переливались, как вода: про тренеров, про детокс, про диеты, которые «держатся два дня», про «в Турцию некогда, да и дорого». Роксана слушала гораздо внимательнее, чем положено новой знакомой. Сугра говорила свободнее, чем собиралась. А Тома наблюдала, как музыка меняет темп. Два-три вопроса – и сюжет о семейной жизни Сугры складывался, как пазл: «Эльдар всегда задерживается», «я дома часто одна», «с деньгами туго», «я не так себе все представляла».
– Иногда, чтобы жить красиво, нужно просто позволить себе это, – сказала тихо Роксана.
Сугра не поняла, или сделала вид. Но Томилле все было ясно.
– Вы давно в Баку? – спросила Роксана, позже, когда они встретились в зоне отдыха.
– Я в Баку с самого рождения , – ответила Сугра. – А так хочется чего-то «чуть-чуть французского». Просто чтобы ни о чем не думать, не считать цены.
– Я верю в визуализацию. Нужно просто подумать вслух и все получится, – тихо сказала Роксана.
Сугра отвела глаза. Томилла – нет.
Они говорили о городе, о людях, о том, как меняются времена. Роксана не задавала прямых вопросов, но умела вести беседу так, что Томилла чувствовала – игра закручивается. И почему-то это было не раздражающе, а… интриговало.
Встречи повторялись. Случайные на первый взгляд, но слишком удачно совпадавшие по времени и месту: утренний буфет, галерея, пробежка по набережной. Каждый раз Роксана оставляла после себя лёгкое чувство недосказанности, заставляя Тому возвращаться мыслями к их разговорам.
Однажды, вечером, после дождя, они шли по проспекту. Роксана заговорила о разочаровании в людях, о чувстве, что мир тесен для больших амбиций.
Томилла не стала отвечать, но внутри ощущала , что речь идет о ней самой.
Томилла понимала, что Роксана внимательно её изучает. Но впервые за долгое время это внимание не вызывало отторжения. Наоборот, в её жизни появлялся кто-то, кто ценил ее больше, чем остальные .
Как-то вечером, когда клуб опустел, Роксана позвала Томиллу в маленькую сауну на втором этаже. Пар уже не парил – воздух был просто тёплым, сухим. Никаких лишних глаз и ушей.
– Ты очень умная, Томилла, – сказала она без прелюдий. – Но в то же время несчастная. Это удобная комбинация для того, кто хочет изменить правила игры.
– Я не несчастная, – автоматически возразила Тома.
– Тогда почему ты так внимательно слушаешь, когда я говорю? – Роксана чуть наклонила голову. – Потому, что тебе тесно. Ты хочешь больше – не вещей, нет. Влияния. Чтобы все шло по твоему.
Томилла молчала. Фразы, сказанные чужим голосом, беспомощны; но если они правильные, то раздражают еще больше.
– Влияние бывает разным, – продолжила Роксана ровно. – Интеллектуальным, денежным, социальным. Твоё – это информация. Ты слышишь.
И умеешь переносить услышанное туда, где это начинает работать.
Она достала из сумки тонкий, герметично упакованный конверт – без бренда и лишних деталей.
– Это не украшение, – сказала Роксана. – Это благодарность.
Символическая. За то, что ты согласилась меня познакомить с Сугрой и не станешь мешать, если у нас с ней появятся общие темы. Ты же понимаешь, что это не против неё. Это за тебя.
Фраза «за тебя» прозвенела мягко – как будто кто-то открыл окно и впустил тёплый воздух. Томилла взяла конверт, даже не заглянув внутрь. Её пальцы были сухими, но внутри ладони стало влажно.
– Что мне нужно делать? – спросила она.
– Пока – ничего, – ответила Роксана. – Просто будь рядом. Говори, как умеешь, слушай, как умеешь. И – маленькие поручения. Совсем маленькие. Ты же не боишься незначительных вещей?
– Нет, – сказала Томилла. И впервые за долгое время почувствовала ту самую, старую, добрую лёгкость. Как будто наконец-то всё становится простым.
Произошел плавный переход от «случайных бесед» к «маленьким поручениям».
Поручения действительно оказались маленькими. Передать пакет «подруге», уточнить, кто сегодня дежурит на ресепшене клуба, строчкой перепечатать список постоянных посетителей SPA -13 зоны, «организаторам праздника нужна выборка, не поможешь?». Всё выглядело невинно; всё делалось легко. Взамен – кофе, комплименты, редкие подарки, будто бы «попадали в самую точку».
– Ты не боишься мелких дел? – спросила Роксана однажды, когда они сидели у окна и смотрели на шумный город.
– Маленькие дела легче делать хорошо, – ответила Томилла, и сама удивилась, как естественно прозвучало это слово «хорошо».
– А большие дела – легче делать, когда кто-то умеет слушать, – сказала Роксана.
Роксана не давила ни разу. Она повышала градус как пар: незаметно, мягко, пока не становилось жарко. Однажды после тренировки она сказала:
– Ты молодец. С такой дисциплиной рождаются не все. Ты когда-нибудь думала, что можешь управлять не только собой?
«Управлять». Это слово очень понравилось Томилле.
Сцена без маски произошла неожиданно. Поздний вечер. Пустая раздевалка. Зеркала со слабыми разводами от стеклоочистителя. Роксана поправляла волосы, когда дверь в душевую приоткрылась, и девушка-администратор вымолвила:
– Роксана ханым, всё готово, как вы просили.
– Спасибо, можешь закрыть дверь, – сказала Роксана тем же мягким голосом, каким разговаривала со всеми. Когда дверь захлопнулась, она на секунду замолчала, чуть-чуть опустила веки и лицо стало другим: собранным, сосредоточенным, как у человека, который держит в голове несколько планов сразу. Маска вернулась мгновенно; но Тома успела это увидеть.