Эхо – тьма

Эхо – Тьма

Миат нашел его на рассвете, прикованным к позорному столбу на Затоптанной площади. Не просто убитого, а выставленного на показ. Тело Олдрина, его отца, было изуродовано следами пыток, но самое ужасное было на груди – клеймо, выжженное раскаленным железом: перечеркнутый глаз. Символ королевского указа: «Ослепить тех, кто видит слишком много». Это был не просто акт жестокости. Это было послание от Короля Барра всем магам в королевстве: «Ваше знание – ваша смерть».

Ярость, что поднялась в Миате, была слепой и всепоглощающей. Он поклялся, что король заплатит за это. Его собственный дар, тот, что отец заставлял скрывать с детства, зашевелился под кожей, холодный и беспокойный. Магия теней. Он чувствовал, как тени вокруг столба сгущаются, тянутся к нему, жаждая мести.

Его попытка пробраться в цитадель была жалкой и наивной. Охранники на внешней стене даже не подняли тревогу – просто скрутили неумелого юнца, чьи тени бессильно бились о их закаленную в боях ауру. Его бросили в самую мрачную темницу королевства – «Молчаливую Гавань». Башню из черного, пористого камня, который высасывал магию, как губка воду. Здесь его дар становился вялым и недосягаемым, оставляя лишь леденящий холод отчаяния.

Дверь камеры скрипнула. В проеме стояла худощавая девушка в плаще тюремного служки – Лира. Ее глаза, цвета лесного ореха, горели решимостью.

– Вставай, сын Олдрина, – ее голос был тише шелеста листьев. – Твой отец спас мою семью, когда магический пожар выжег наш квартал. Он вывел нас через стену теней, когда никто другой не посмел. Теперь мой долг – вывести тебя.

Она усыпила тюремщика, подмешав снотворное в его вино. Они крались по каменным лабиринтам, прижимаясь к холодным стенам. И почти достигли выхода, когда злобный рык голоса прорезал тишину: «Стой! Беглецы!»

Заскрежетали ключи, зазвенели алебарды. Тревога, оглушительная и пронзительная, разорвала воздух.

– Бежим! – крикнула Лира, хватая Миата за руку.

Они рванули вниз по узкой лестнице, но путь к воротам был отрезан. Сверху и снизу на них бежали стражи. В отчаянии Лира толкнула Миата в боковой проход, ведущий в самые старые, заброшенные казематы.

И тут они увидели его.

В открытой камере, заваленной телами уже поверженных стражников, сражался старик. Его седые волосы слиплись от крови, а тело, покрытое шрамами, было сковано тяжелыми цепями. Но он сражался, как демон, используя подобранный с пола обломок клинка. Это был танец смерти, отточенный десятилетиями. Но силы были неравны – цепи сковывали его движения, и круг смыкался.

– Гаррет… – прошептала Лира, и в ее голосе было что-то от ужаса и надежды.

Миат увидел, как клинок одного из стражников заносится для смертельного удара в спину воина. И снова ярость, горячая и острая, ударила в виски. Он не думал. Он протянул руку к массивным цепям, сковывавшим лодыжки Гаррета. Он не пытался призвать тень – здесь это было бесполезно. Вместо этого он сосредоточился на самом металле. Он услышал его. Его дар, та самая магия резонанса, что жила в нем с рождения, откликнулась. Он почувствовал мельчайшие трещины, слабые точки в кристаллической решетке стали.

Раздался оглушительный хлопок, будто лопнула струна великана. Цепи на ногах Гаррета рассыпались на куски ржавого металла.

Старый воин, внезапно обретя свободу движений, совершил молниеносный разворот, парировал удар и вонзил свой обломок клинка в горло нападавшего. Он отступил на шаг, тяжело дыша, и его взгляд, острый как сталь, упал на Миата.

– Новобранец? – его голос был хриплым, но в нем звенела сталь. – С твоей-то подготовкой мстить Королю – все равно что идти с деревянным мечом на дракона.

– Он убил моего отца, – сквозь стиснутые зубы выдавил Миат.

Гаррет на мгновение замер, его взгляд скользнул по перекошенному от гнева лицу юноши, по клейму на его сердце, которого не было, но которое он явно видел.

– …А. Ну что ж, – медленно произнес он, поднимая с пола настоящий меч. – Тогда нам есть, о чем поговорить. Но сначала…– Он ринулся вперед, на оставшихся стражников. —…Надо немного прибраться.

Гаррет, с окровавленным мечом в руке, окинул поверженных стражников быстрым, оценивающим взглядом. Тревожный колокол над башней продолжал свой оглушительный набат.

– Лира, ведешь к Чертополоховому ходу? – бросил он, уже двигаясь вглубь каземата, к самой старой, сырой стене, поросшей грибком.

Девушка, всё ещё тяжело дыша, кивнула: – Охранник говорил, что его не использовали годы… Завалили камнями после обвала.

– Тем лучше. Значит, Барр и его крысы о нём забыли. – Гаррет уперся руками в казавшиеся наглухо замурованные камни. – Парень, твои способности… Можешь найти пустоту за этой стеной? Услышать её?

Миат, всё ещё приходивший в себя после всплеска магии, сглотнул. Он приложил ладони к холодному, шершавому камню. Закрыв глаза, он отсек оглушительный звон снаружи, свое собственное стучащее сердце. Он искал то, что чувствовал раньше с цепями – слабое место, пустоту, эхо. И… да! Глухой, слабый отзвук, будто из глубокого колодца. Там была не просто пустота, а пространство.

– Там… есть проход, – выдохнул он. – Но он обрушен. Много камней.

– Хватит с нас и щели, – рыкнул Гаррет. – Покажи, где давить.

Миат сконцентрировался, ведя пальцем по стене, пока не нашел точку, где эхо было самым гулким. – Здесь. Стена тоньше.

– Отойдите, – приказал старый воин.

Он сделал шаг назад, а затем с коротким рывком ударил в указанное место плечом, подкрепляя удар всей массой своего тела. Раздался неприятный скрежет, и несколько камней рухнули внутрь, открыв чёрную дыру, от которой пахло сыростью и прахом веков.

– Вперед! – Гаррет пропустил Лиру и Миата, а затем, бросив последний взгляд на горящую факелами тюрьму, протиснулся сам, завалив проход изнутри обломком скалы.

Тишина.

Абсолютная, оглушительная тишина, нарушаемая лишь их прерывистым дыханием. Они стояли в узком каменном мешке, на древней, покрытой пылью и паутиной лестнице, уходящей вниз, в непроглядную тьму.

Лира чиркнула огнивом, и маленький огонёк её походной свечи выхватил из мрака низкий, арочный потолок, сложенный из грубых, неотёсанных камней.

– Куда это ведёт? – спросил Миат, его голос прозвучал глухо в подземелье.

Гаррет, вытирая кровь с лица, усмехнулся беззвучно.

– Куда? К старому другу. И к ответам. Этот путь был проложен не для бегства, а для связи. Много лет назад. Он ведёт в Серые Горы, в обитель последнего мага, которого Барр так и не смог найти.

Он посмотрел на Миата, и в его глазах вспыхнула искра чего-то, что давно в них не горело – надежды.

– Ты хочешь мести, мальчик? Сперва научись владеть своим даром. Иначе ты просто удобришь землю у стен замка, как и твой отец. А старик Элдор… он, возможно, последний, кто сможет тебя научить.

С этими словами он сделал первый шаг вниз, в подземную тьму, уводя их от смерти – и, возможно, навстречу судьбе.

Пройдя несколько сотен шагов вниз по скользким от влаги ступеням, они оказались в более просторном зале, вырубленном в скале. Воздух здесь был неподвижным и спертым. Гаррет, прислушавшись, поднял руку.

– Остановимся. Дадим ушам отдохнуть от колокола. И ногам – перед долгой дорогой.

Они уселись на холодные камни. Свет свечи Лиры отбрасывал прыгающие тени на стены, делая их похожими на тревожных духов. Тишина давила, становясь почти невыносимой. Прервал её Миат, обратившись к Лире:

– Ты сказала… мой отец спас твою семью от пожара. Как это было? Я… я почти не знал его как мага. Он всегда скрывал это.

Лира погрустнела, обняв свои колени.

– Это было в Нижнем Городе. Вспыхнула красильная мастерская, пламя перекинулось на дома. Обычная вода не брала его – кто-то шептался, что это была дикая магия. Стража отсекла квартал, решила дать ему выгореть. А мы были внутри… – Она замолчала, глотая комок в горле. – Твой отец пришёл ночью, как тень. Он не тушил огонь. Он… завернул его. Я помню, как пламя сгустилось в огромный огненный шар, а потом просто схлопнулось, будто его поглотила сама ночь. Он вывел нас, двадцать человек, через кордоны, используя туман и тени, чтобы нас не заметили. Он рисковал всем. А на прощание сказал моей матери: «Король не должен узнать».

– Он был дурак, – хрипло произнёс Гаррет, не глядя на них, внимательно осматривая лезвие своего меча. – Благородный дурак. Такие всегда первыми летят на плаху.

Миат сжал кулаки.

– Он был героем!

– Герои мертвы, мальчик, – резко парировал Гаррет. – А мы с тобой – нет. Пока что. Твой отец верил в доброту и долг. И где он теперь? А Барр, который не верит ни во что, кроме своей власти, всё ещё на троне.

– Вы знали короля? – спросила Лира, внимательно глядя на старого воина. – Не как тюремный охранник знает узника. А… иначе.

Гаррет замер. Казалось, он ведёт внутреннюю борьбу. Наконец, он тяжело вздохнул.

– Я знал его, когда он ещё был Принцем Барром. Мы сражались плечом к плечу в Барьерных войнах. Он был… другим. Смелым. Справедливым. Он спас мне жизнь у Рекрутского ручья. – Гаррет провёл рукой по старому, едва заметному шраму на боку. – А я… я был его «Барром-Молотом». Его главным мечом. Его другом.

В темноте эти слова прозвучали как приговор.

– Что… что с ним случилось? – тихо спросил Миат.

– Королева, – однословно ответил Гаррет, и его голос стал глухим от боли. – Аэлита. Она умерла. Не в бою. От болезни. Чёрная лихорадка. Лекари были бессильны. И тогда Барр… он обратился к магам. К самому Тайному Кругу. Они провели ритуал… что-то пошло не так. Они не смогли её спасти, но, как шепчутся, ненадолго вернули её дух. Барр говорил с ней. И что бы она ему ни сказала… это сломало его. Он обвинил магов в её смерти, в колдовстве, в предательстве. На следующий день Круг был уничтожен. А я… я попытался образумить его. Напомнить о долге перед народом. Он сказал, что его долг – очистить мир от скверны, что погубила его любовь.

Наступила долгая тишина. Теперь образ тирана приобрёл новые, трагические очертания.

– Так ты не просто старый воин, – наконец сказал Миат. – Ты… свидетель.

– Я – живое напоминание о том, кем он был, – мрачно согласился Гаррет. – И потому я должен быть последним, кто увидит, кем он стал. – Он тяжело поднялся на ноги. – Отдохнули. Пора двигаться. Тьма – не наш друг. Она просто даёт передышку.

Он снова стал тем самым непробиваемым «Молотом», каким они его впервые увидели. Но теперь Миат и Лира знали – под этой бронёй скрывается рана, которая кровоточит до сих пор.

Свеча Лиры была их единственным маяком в непроглядной тьме. Туннель то сужался, заставляя их пробираться боком, то неожиданно расширялся в залы, где эхо разносило каждый их шаг. Воздух становился всё более спёртым, пахнущим вековой пылью и влажным камнем.

Гаррет шёл первым, его меч, отблескивавший в тусклом свете, был всегда наготове. Его раскалённые угли гнева и боли, о которых он рассказал, казалось, остыли, превратившись в холодную, твёрдую сталь решимости. Он почти не говорил, лишь изредка подавая рукой сигналы: «стой», «прислушайтесь», «тише».

Миат шёл за ним, его разум был переполнен. Образ отца-героя, история падения короля, его собственная ярость – всё это смешалось в нём в клубок противоречий. Он машинально водил пальцами по шершавой стене туннеля, и его дар откликался слабым эхом, рисуя в сознании карту пустот и каменных масс. Он чувствовал, как магия резонанса здесь, в глубокой тишине, становится острее, словно слух, обретший новое измерение.

Внезапно Гаррет замер, резко подняв кулак. Все остановились, затаив дыхание.

– Слышите? – прошептал он.

Из темноты впереди донёсся слабый, но отчётливый звук. Не скрежет камня и не капли воды. Это был тихий, шелестящий шорох, словно кто-то медленно волочит по гравию мешок с костями.

Лира прикрыла свечу ладонью, гася свет почти до минимума. Её глаза были полны страха.

– Что это?

– То, что не нуждается в свете, – мрачно ответил Гаррет. – Готовься, парень. Твои тени могут скоро пригодиться.

Шорох усиливался, приближаясь. Теперь его было слышно со всех сторон – они шли по широкому залу, и что-то двигалось по его стенам и потолку. Миат почувствовал, как мурашки побежали по его спине. Его магия, до этого пассивный инструмент, вдруг забилась под кожей, как пойманная птица. Магия теней откликалась на приближающуюся тьму, но не как на союзника, а как на угрозу.

И тогда он их увидел. Вернее, увидел то, чего не должно было быть видно. В полной темноте, где его глаза были бесполезны, его внутреннее зрение, связанное с тенями, уловило движение. Это были не существа, а сгустки живой, враждебной пустоты. Они струились по стенам, бесформенные и холодные, поглощая собой даже тот скудный свет, что исходил от свечи.

– Теневые ползуны, – сквозь зубы процедил Гаррет. – Паразиты подземелий. Питаются теплом… и светом жизни.

Один из сгустков отделился от стены и медленно пополз к ним по полу. Камень под ним покрывался инеем.

– Он… он гаснет, – с ужасом прошептала Лира, глядя на своё пламя. Оно и правда стало меньше и тусклее.

Миат почувствовал животный страх. Но вместе со страхом пришло и странное понимание. Эти твари были тьмой. А он… он мог с ней говорить. Он не умел, его не учили, но инстинкт, доносящийся из самой глубины его крови, подсказывал ему.

Он сделал шаг вперёд, заслонив собой Лиру и Гаррета. Он выбросил вперёд руку, не зная, что делает. Он не приказывал теням, он… просил. Он искал в окружающей его тьме не врага, а материал, послушную глину.

Тени у его ног вздыбились, почернели ещё гуще и, словно чёрная стена, ударили навстречу ползуну. Не было ни звука, ни вспышки. Две тьмы столкнулись, и тварь, встретив силу, равную своей, но управляемую волей, отступила, растворившись в общем мраке.

Миат стоял, тяжело дыша, его тело пронзала странная слабость, смешанная с восторгом. Он сделал это.

– Не радуйся раньше времени, – предупредил Гаррет, не отрывая взгляда от темноты. – Ты разозлил улей.

Шорох превратился в яростный шелест. Со всех сторон на них поползли десятки этих ледяных пятен пустоты. Свеча Лиры погасла окончательно.

Их поглотила абсолютная тьма, полная голодных существ.

Абсолютная тьма. Шепчущий, шелестящий кошмар, наступающий со всех сторон. Миат слышал тяжёлое дыхание Гаррета за спиной и сдавленный стон Лиры. Он чувствовал ледяное прикосновение ползунов на расстоянии, их присутствие высасывало из воздуха всё тепло, саму жизнь.

– Держись, парень! – крикнул Гаррет, и его меч со свистом рассек воздух, встретившись с чем-то упругим и холодным. Раздался неприятный, влажный хруст. – Но долго мы не продержимся!

Паника, острая и парализующая, сжала горло Миата. Он отчаянно водил руками, создавая неуклюжие щиты из теней, но твари просто обтекали их, как вода. Они были частью этой тьмы, а он – лишь гость, пытающийся приручить хозяина.

Я не могу с ними бороться. Они – сама Тень.

И тогда его сознание, отчаявшись, переключилось. Если он не может их победить как тень… может, он сможет услышать их?

Он закрыл глаза, отсекая и без того бесполезное зрение. Он заглушил шелест, крики Гаррета, стук собственного сердца. Он погрузился в ту тишину, что была его вторым даром. И начал слушать. Не ушами, а всем своим существом.

И он услышал.

Мир вокруг преобразился. Он больше не был слепым. Каменные стены отзывались глухим, мощным гулом. Гаррет и Лира звучали как сложные, живые симфонии вибраций. А ползуны… они были не тишиной. Они были провалом. Искажённой, пустой нотой, дырой в самой ткани реальности. Они резонировали с ледяным, отталкивающим диссонансом.

Они не просто тени… у них есть звук. Уродливый, чужой звук.

Это было открытие. Ошеломляющее и пугающее.

Один из ползунов, самый большой, отделился от потолка и устремился на Лиру. Гаррет, ослеплённый тьмой, не видел угрозы.

– Лира, падай! – закричал Миат, ещё не понимая, как он это узнал.

Девушка инстинктивно рухнула на колени. Над её головой пронеслась ледяная пустота.

Теперь Миат действовал не наугад. Он видел их всех. Каждое пульсирующее пятно диссонанса в этом зале. Его магия резонанса нарисовала ему идеальную, звуковую карту боя.

И тут в его сознании щёлкнуло. Если у них есть резонанс… его можно изменить.

Он снова выбросил вперёд руку, но на этот раз его целью была не сама тварь, а воздух вокруг неё. Он сконцентрировался не на тьме, а на вибрациях. Он представил, как создаёт звуковую волну, тонкую, как лезвие бритвы, и направляет её прямо в сердцевину этого ледяного безмолвия.

Это не был громкий звук. Это был тихий, высокочастотный визг, который могли услышать только ползуны и сам Миат. Воздух задрожал.

Сгусток тьмы, нацелившийся на Гаррета, вдруг замер, затрепетал и с резким, шипящим звуком – первым, что они от него услышали – рассыпался на чёрную пыль, которая тут же испарилась.

Зал замер. Шелест прекратился.

– Что… что ты сделал? – прошептала Лира из темноты.

– Я… услышал их, – с трудом выговорил Миат, его тело дрожало от перенапряжения. – Они… фальшивят. И я заставил их звучать… правильно.

Он почувствовал, как остальные ползуны, дезориентированные и напуганные, начали отползать. Их диссонансная песня сменилась хаотичным, испуганным писком. Они отступали вглубь туннеля, подальше от этого странного существа, которое могло не просто видеть их, но и разрывать саму их суть.

Гаррет тяжело облокотился на стену.

– Никогда не видел, чтобы кто-то делал так с теневыми ползунами, – в его голосе сквозила усталость пробивалось уважение. – Ты не просто метатель теней, мальчик. Ты… дирижёр.

Миат стоял, всё ещё ощущая эхо той уродливой ноты в своих костях. Он впервые не просто использовал свою силу. Он её понял. Гнев и месть всё ещё горели в нём, но теперь к ним добавилось нечто новое – голод. Голод к познанию. Чтобы отомстить Королю, ему нужно было не просто стать сильнее. Ему нужно было стать мудрее.

– Элдор, – выдохнул Миат, обращаясь к темноте. – Он должен меня научить.

Они снова двинулись в путь, но теперь уже не как беглецы, преследуемые тьмой, а как группа, возглавляемая тем, кто научился эту тьму слушать.

Следующие несколько часов пути стали для Миата не просто бегством, а первой настоящей тренировкой. Осознание того, что его дары могут взаимодействовать, открыло перед ним бездну возможностей. Страх отступил, уступив место жгучему любопытству.

Он больше не пытался просто «приказывать» теням или «слышать» эхо. Теперь он экспементировал.

Они подошли к развилке. Один туннель уходил вниз, другой – вверх. Гаррет, полагаясь на старую память, сомневался.

– Лет десять не ходил этой дорогой… Кажется, вверх.

Миат прикрыл глаза. Он отпустил своё сознание в окружающую тьму, но не как пассивный наблюдатель, а как дирижёр. Он заставил тени в левом туннеле вибрировать с определённой, едва уловимой частотой, а затем «прислушался» к тому, как звук возвращается.

– Влево – тупик, – уверенно сказал он, открыв глаза. – Через двадцать шагов обвал. Воздух не движется. Правый туннель… длинный, но проходимый. Я слышу, как в нём поёт ветер. Гаррет молча кивнул, и они свернули направо.

На них напали гигантские слепые пауки, чьи каменные панцири были почти неуязвимы для меча Гаррета. Миат, видя их слабые точки-резонансы, больше не пытался пробить их тенью. Вместо этого он сосредоточился.

Он создал из сгустка тьмы небольшой, вибрирующий клинок – нечто среднее между кинжалом и звуковым импульсом. Когда Гаррет отвлекал паука, Миат бросал этот «резонирующий кинжал». Он не резал панцирь. Он вонзался в него и внутри резко менял частоту вибрации. Панцирь трескался изнутри с сухим, хрустящим звуком, как перегретое стекло.

– Чистоплотно, – одобрительно хмыкнул Гаррет, вытирая паутину с лица. – Мне нравится.

Они приближались к выходу из туннеля. Гаррет почуял опасность – у выхода мог быть караул. Нужно было подойти бесшумно.

– Можешь сделать нас невидимыми? – спросила Лира.

– Невидимыми – нет, – ответил Миат. – Но, возможно, неслышными.

Он окутал их тремя тончайшими плёнками из теней. Но это были не просто затемняющие покровы. Он заставил их поглощать звук. Их шахи, их дыхание, даже шелест одежды – всё это поглощалось этим «плащом безмолвия», не оставляя эха в мире. Они шли, как призраки, и даже Гаррет с его тяжёлой поступью не издавал ни звука.

Это был уже не просто необузданный талант. Это была магия нового уровня. Он не использовал два разных дара. Он использовал один, многогранный и могущественный. Магия Резонирующей Тени. Или, как он сам начал её мысленно называть, «Эхо-Тьма».

Его гнев никуда не делся. Он всё так же горел в груди холодным огнём. Но теперь у этого огня появилась направляющая. Чтобы сокрушить Короля, ему нужно было не просто стать сильнее. Ему нужно было стать архитектором своей силы, выстроить её, как здание, где кирпичи теней скрепляются раствором резонанса.

Наконец, впереди забрезжил слабый свет. Не тусклый отсвет свечи, а серый, холодный свет нового дня.

Они вышли к выходу, скрытому завесой из колючего кустарника. Впереди простирались склоны Серых Гор, окутанные утренним туманом.

Гаррет обернулся к Миату. В его глазах читалось нечто новое – не снисхождение к новобранцу, а оценка равного бойца.

– Ну что, дирижёр, – сказал он. – Готов встретиться со своим учителем? Думаю, тебе есть что ему показать.

Путь через туннель закончился. Но их настоящее путешествие – путешествие к силе, к мести и к истине – только начиналось.

Утренний воздух Серых Гор был холодным и влажным, напоенным запахом хвои и влажного камня. Они выбрались из чрева туннеля, ослеплённые даже этим серым, рассеянным светом. Колючий кустарник, скрывавший вход, оставил на их одеждах цепкие зацепы, будто не желая отпускать последних жертв подземелья.

Гаррет, прикрыв глаза ладонью, окинул взглядом склоны, ища знакомые ориентиры.

– Обитель Элдора в Высокой Долине. Ещё день пути. Если, конечно, старый чудак не передвинул свои камни. – Он бросил оценивающий взгляд на Миата. – Как запасы твоей… «Эхо-Тьмы»?

Миат прислушался к себе. Тело ныло от непривычного напряжения, ум был утомлён постоянной концентрацией, но внутри пульсировала новая, глубокая уверенность. Он больше не был сосудом, переполненным неконтролируемой силой. Он стал ремесленником, познавшим свойства своего материала.

– Хватит, – коротко ответил он. В его голосе появились новые, стальные нотки.

Лира, молча наблюдавшая за его преображением, тихо спросила:

– А что он за маг, этот Элдор? Почему король не нашёл его?

Гаррет, прокладывая путь через заросли папоротника, усмехнулся.

– Элдор был Архивариусом Тайного Круга. Не боевым магом. Его сила – в знании. В памяти. В словах. Говорят, он может прочесть историю камня, прикоснувшись к нему, или услышать эхо давно забытых заклинаний в ветре. После падения Круга он не стал прятаться. Он… отпустил свою магию. Растворил её в горах, в ручьях, в самых камнях. Он не излучает силу, а потому для ищеек Короля невидим. Он – тень от облака, а не от человека.

Эта мысль поразила Миата. Не прятать свою силу, а стать с миром единым целым. Это был путь, диаметрально противоположный его собственной ярости, жаждавшей выплеска.

Их путь вверх по горной тропе был испытанием на выносливость. Но теперь Миат использовал свою «Эхо-Тьму» не только в бою. Он посылал вперёд незримый импульс, «прощупывая» тропу на предмет оползней или скрытых расселин. Он натягивал над Лирой невесомый «плащ безмолвия», когда над ними пролетали горные орлы с зоркими глазами. Он учился быть не разрушителем, а следопытом.

К вечеру второго дня они достигли Высокой Долины. Это было место, затерянное среди пиков, где время текло иначе. Воздух звенел от тишины, нарушаемой лишь шепотом водопада. А в центре долины, под нависающей скалой, стояла простая хижина, сложенная из серого камня и поросшая мхом. Она выглядела так, будто всегда была частью пейзажа.

Но что поразило Миата больше всего, так это сад. Он состоял не из цветов, а из камней. Сотни камней разного размера и цвета были расставлены в сложном, гипнотическом узоре. И каждый камень… звучал. Тихо, на грани слышимого. Все вместе они создавали сложную, полифоническую мелодию, симфонию земли.

У входа в хижину, спиной к ним, сидел на корточках седой старец в простом холщовом одеянии. Он бережно переставлял небольшой обсидиановый камень, прислушиваясь к тому, как меняется общая гармония сада.

Гаррет сделал шаг вперёд, но Миат невольно поднял руку, останавливая его. Он заворожённо смотрел на этот живой, звучащий узор. Его дар резонанса трепетал, улавливая совершенство этой композиции. Это была магия, доведённая до уровня искусства. До уровня музыки сфер.