Эхо – тьма

Старец, не оборачиваясь, произнёс тихий, но удивительно чёткий голос, в котором слышалось спокойствие древних скал:

– Три шага назад, Гаррет. Ты нарушаешь басовую партию гранита. – Он наконец медленно повернулся. Его лицо было изборождено морщинами, но глаза… глаза были молодыми и пронзительными, цвета грозового неба. Они уставились прямо на Миата. – А ты… Подойди ближе, мальчик-эхо. Позволь мне услышать диссонанс, что ты принёс в мою мелодию.

Миат почувствовал, как под этим взглядом всё – его гнев, вся его боль и всё его недавнее открытие предстали голыми и очевидными. Элдор уже всё видел. Всё слышал.

Они нашли учителя. Но готов ли учитель принять такого ученика?

Элдор медленно поднялся. Его движения были плавными и экономичными, словно движение ледника. Он подошёл к Миату, и его пронзительный взгляд скользнул по лицу юноши, затем по его рукам, будто видя не плоть, а саму структуру его дара.

– Диссонанс, – повторил маг, и в его голосе не было осуждения, лишь констатация. – Громкий, резкий, полный боли и гнева. Он режет мою мелодию, как ржавый нож. Ты принёс с собой битву, мальчик. А это место – для гармонии.

– Ему нужна помощь, Элдор, – шагнул вперёд Гаррет. – Он сын Олдрина.

Лицо старого мага дрогнуло. В его глазах мелькнула тень старой боли.

– Олдрин… Благородное сердце. Погасшее слишком рано. – Он снова посмотрел на Миата. – Но сын не обязан нести грех отца. Или его боль. Ты хочешь научиться контролировать свой дар? Или ты хочешь научиться направлять его на разрушение?

– Я хочу справедливости, – твёрдо сказал Миат, чувствуя, как знакомый огонь закипает в груди.

– Справедливость, – Элдор мягко улыбнулся, словно слыша наивное детское желание. – Прежде чем требовать её от мира, найди её внутри себя. Найди гармонию между тем, что ты есть, и тем, кем ты мог бы быть. Это и будет твоим испытанием.

Он повернулся и направился к своему каменному саду.

– Подойди. Войди в круг.

Сердце Миата заколотилось. Он переступил через незримую границу, отмеченную первым рядом камней. И мир перевернулся.

Испытание началось.

Звук обрушился на него. Не просто мелодия, а целая вселенная звуков. Он слышал гул земной тверди, звенящий шёпот ветра, неторопливую капель воды и глухой ропот древних корней. Это была симфония самой жизни долины, и его собственное существо, его «Эхо-Тьма», врезалось в неё, как крик в тихую молитву.

– Слушай, – прозвучал голос Элдора, уже не извне, а прямо в его сознании. – Не пытайся заглушить. Не пытайся командовать. Слушай и найди своё место.

Миат попытался. Он пытался сгладить острые углы своего гнева, притушить боль утраты. Но чем больше он старался, тем громче звучал его внутренний диссонанс. Камни вокруг начали вибрировать тревожно, их идеальный строй распадался.

– Я… не могу! – выдохнул он, чувствуя, как его магия выходит из-под контроля, готовая разорвать эту хрупкую гармонию.

– Потому что ты лжёшь сам себе, – голос Элдора был безжалостен. – Ты не хочешь гармонии. Ты хочешь мести. Не отрицай свою боль. Признай её. Прими её как часть своей музыки. Даже в самой прекрасной симфонии есть место для грома и молний. Но они приходят и уходят, подчиняясь общему замыслу.

И тогда Миат понял. Он перестал бороться. Он позволил своей ярости звучать – громко, яростно, отчаянно. Но он не позволил ей дирижировать. Он стал слушателем своей собственной боли. И по мере того как он слушал, её дикий рёв начал превращаться в мощную, трагическую партию в общей симфонии. Его тени перестали рваться наружу, а стали глубоким, бархатным басом, контрастирующим со звенящим сопрано ветра. Его резонанс не ломал, а подчёркивал ритм земли.

Симфония не разрушилась. Она обогатилась, стала сложнее, многограннее, живее.

Элдор медленно кивнул, и испытание закончилось. Миат стоял, обливаясь потом, но чувствуя незнакомое до сих пор умиротворение. Он не подавил свою боль. Он сделал её своей силой.

– Хорошо, – сказал старый маг. – Теперь ты готов услышать правду. Правду о том, почему пал Тайный Круг.

Они уселись у входа в хижину. Элдор угостил их горьким травяным чаем. Его взгляд унёсся в прошлое.

– Барр не лгал, когда говорил, что мы вернули дух Аэлиты, – начал он. – Ритуал удался. Мы призвали её из-за завесы. Но то, что вернулось… это была не она. Вернее, не только она.

Он посмотрел на них, и в его глазах стоял ужас.

– С ней пришло Нечто. Древнее, холодное, лишённое имени. Сущность из иного плана, что питается сильными эмоциями. Отчаянием. А отчаяния Барра хватило бы, чтобы накормить легион таких тварей.

– Что вы сделали? – шёпотом спросила Лира.

– Что могли. Мы попытались изгнать её. Но она была уже связана с Барром, с его болью. Она шептала ему. Говорила его голосом, голосом Аэлиты. Она убедила его, что магия – это яд, что наш ритуал был не спасением, а осквернением, что мы намеренно убили королеву, чтобы забрать его силу. А потом… она вселилась в него. Окончательно.

Гаррет вскочил, его лицо побелело.

– Ты хочешь сказать, что мой король… мой друг… уже много лет мёртв? А на троне сидит какая-то тварь?!

– Нет, – покачал головой Элдор. – Он не мёртв. Он – пленник. Пленник в самом прочном застенке – в собственном теле и разуме. Эта сущность не уничтожила его. Она… питается им. Его любовью, его скорбью, его силой. Она – паразит, а тирания и охота на магов – лишь способ поддерживать в нём постоянный огонь негативных эмоций. Это её пища.

Воцарилась гробовая тишина. Вся картина мира перевернулась. Месть Миата оказалась не просто сложнее – она стала чем-то иным. Как можно мстить тому, кто сам является жертвой?

Миат смотрел на свои руки, в которых пульсировала «Эхо-Тьма». Теперь он понимал источник того леденящего диссонанса, что он чувствовал в ползунах, в королевских стражах, во всём королевстве. Это был отголосок той самой, чужеродной сущности.

Его путь к мести только что превратился в путь к спасению. Или к убийству, которое будет хуже любой мести.

Тишина в Высокой Долине стала иной – тяжёлой, налитой новым, ужасающим смыслом. Даже вечный гул каменного сада казался теперь траурным маршем.

Гаррет сидел, сгорбившись, на камне, сжимая в белых костяшках ручку своего меча. Его могучее тело, всегда бывшее воплощением силы и уверенности, выглядело внезапно сломленным.

– Все эти годы… – его голос был хриплым шёпотом, обращённым к земле. – Я думал, он стал чудовищем по своей воле. Из-за горя. Я ненавидел его за это. Я копил эту ненависть, как оружие. А теперь… теперь я должен его жалеть? – Он резко поднял голову, и в его глазах бушевала буря из боли и ярости. – НЕТ! Он позволил этому случиться! Он впустил эту тварь, потому что был СЛАБ! Из-за его слабости погиб Круг! Из-за его слабости был убит Олдрин!