Цена жизни: Возвращение долгов

– Я благодарна за заботу, Эдмунд, – отвечала она, и ее голос звучал ровно, отполировано, как поверхность стола, за которым она когда-то работала. – Но чтение… оно лишь разжигает тоску. Мои пальцы помнят вес инструмента. Мой ум жаждет работы, а не праздных размышлений.

Он смотрел на нее, оценивая. Зеленые глаза Миранды были чисты от всякой непокорности, в них плескалась лишь тихая, утонченная грусть.

– Я боюсь, что работа расстроит твои нервы, – говорил он, поглаживая ее пальцы. – После всего пережитого…

– Напротив, – она позволяла своему голосу дрогнуть, вкладывая в него всю силу актерского мастерства, отточенного за годы в лавке. – Это будет лекарством. Возможность создавать… это единственное, что напоминает мне, что я все еще жива. А не просто украшение в твоем доме.

Он задумывался, и она видела, как в его голове щелкают счеты – выгоды и риски. Выгода: спокойная, увлеченная невеста. Риск: дать ей в руки инструменты и материалы.

– Хорошо, – согласился он как-то вечером. – В восточном крыле есть подходящая светлая комната. Я распоряжусь, чтобы ее оборудовали всем необходимым.

Ее сердце екнуло, но она лишь склонила голову в благодарности. Это была первая победа. Маленькая, но реальная.

На следующий день ее провели в просторное помещение, залитое светом. Здесь пахло деревом, маслом и пылью – запахами свободы. Станки, инструменты, ящики с металлом и камнями – все было лучшего качества. И все было новым, купленным специально для нее. Ни одной старой, привычной вещи. Ни одного угла, где могла бы таиться память. Даже в своей уступке Эдмунд контролировал каждый атом ее существования.

Она начала работать. Сначала это было притворством – она собирала простейшие механизмы, чинила принесенные слугами сломанные часы. Но постепенно мышечная память взяла свое, и пальцы сами потянулись к сложным задачам. И пока ее руки были заняты тонкой работой, ее ум искал слабину в обороне Эдмунда.

Она пыталась сблизиться с прислугой. С Лилией говорила о цветах в саду, с пожилым дворецким Мартином – о погоде и винах, которые он подавал к столу. Клара и Элиза оставались непробиваемыми. Но Миранда подмечала мелочи. Лилия краснела, когда входил молодой кучер Эдмунда. Мартин с одобрением кивал, когда Миранда точно назвала год и регион одного из бордосских вин. Маленькие ключики к маленьким замкам. Она учила их имена, запоминала привычки, улавливала в их почтительных речах нотки страха, усталости, а иногда и скрытой неприязни к хозяину.

И везде – в отражении в полированной медной пластине станка, в тени на стене гостиной, в узоре на мраморном полу – ей мерещился он. Алан. Его зеленые глаза, полные не упрека, а той самой решимости, что она видела в подвале. Он был здесь, в ее сознании, ее единственный сообщник в этом царстве одиночества. Мысль о нем, о его участи, была раскаленным штырем, не дававшим ей смириться, опустить руки.

«Он там из-за меня. Инквизиция не спешит с казнью, они выбивают из него показания. Или ждут, чтобы использовать как приманку. Но время есть. Должно быть».

Она изучала распорядок дома. В какие часы меняется охрана. Кто из слуг пользуется особым доверием. Какие поставщики приезжают и через какие ворота. Она искала слабину в идеальной броне Эдмунда Кортуфена. Трещину, щель, куда можно было бы вставить тонкое лезвие отмычки.

Дни шли однообразной чередой, прерываемой лишь редкими «выходами в свет» – визитами важных гостей Эдмунда. На эти приемы её выводили, как дорогую фарфоровую куклу. «Моя невеста, Элеонора Кортис, немного стеснительна», – представлял он её. И она играла – улыбалась сдержанно, отвечала учтиво, танцевала безупречно. Она ловила на себе восхищенные и завистливые взгляды, но под маской светской дамы её ум работал без остановки. Она запоминала лица, имена, обронённые фразы, финансовые термины, скрытые угрозы в изысканных комплиментах. Всё это могло пригодиться.

И всегда, на каждом балу, в каждой гостиной, ей чудился в толпе высокий силуэт в синем мундире. Она ловила себя на том, что ищет взгляд цвета изумруда, и каждый раз, не находя его, её сердце сжималось от боли и злости. Она не позволит ему сгнить в застенках инквизиции. Не позволит.

Прошла неделя. Отчаяние начало подкрадываться к ней по ночам, шепча, что выхода нет. Что ее игра бессмысленна, а спасти Алана невозможно. И, что хуже, поздно. Лишь собственная целеустремленность и упрямство заставляли не опускать руки.

*****

Тьма в камере была абсолютной, густой, осязаемой – той самой тьмой, что инквизиция веками культивировала в своих подземельях, превращая её в отдельный инструмент пытки. Единственный луч света давно погас, оставив Алана наедине с собой, болью в растянутых суставах и тишиной, нарушаемой лишь далёким капаньем воды.

Он висел на раме уже несколько часов – достаточно, чтобы руки онемели, а в висках застучал мерный, назойливый пульс. Но его разум, отточенный годами работы в магической полиции, не сдавался. Напротив, боль стала фокусом, якорем, не дававшим соскользнуть в панику.

«Итак, капитан Торнфилд, – мысленно обратился он к себе с той самой усмешкой, что так раздражала Вейна, – устроим небольшую инвентаризацию. Один: ты прикован к металлической раме в сердце инквизиции. Два: твоя магия под запретом на учёт, и любое её использование засекут маячки–артефакты. Три: даже если вырвешься из камеры, снаружи лабиринт коридоров, патрули и ловушки. Четыре: у тебя нет оружия, инструментов и союзников».

Он сделал глубокий вдох, игнорируя вспышку боли в рёбрах.

«Пять: ты всё ещё жив. Шесть: Вейн не идиот, но он самоуверен. Семь: где самоуверенность – там ошибка. Найди её».

Алан начал методично проверять каждый сустав, каждую точку крепления. Левая рука – зажим тугой, но не критично. Правая… он медленно, миллиметр за миллиметром, потянул запястье. Металл чуть поддался, и в тишине раздался едва слышный скрип.

Его глаза, привыкшие к темноте, различили силуэт механизма. Это была не просто рама – это была инженерная конструкция, система рычагов и противовесов. И у любой системы есть слабое звено.

Алан вспомнил последний жест Вейна перед уходом – как инквизитор повернул рычаг, усиливая натяжение. Но был ли это единственный рычаг? Или…

Его пальцы нащупали гладкую поверхность металла, затем – едва заметную неровность. Заусенец. Крошечный, почти незаметный скол на кромке зажима. Недоработка кузнеца? Или…

«Или Вейн не такой праведник, каким прикидывается», – усмехнулся Алан про себя.

Инквизитор сказал, что не будет мешать. Но помогать тоже не станет. Значит, оставил зацепку – настолько тонкую, что её можно было бы списать на случайность, если бы Алан провалился. Но достаточную, чтобы у опытного детектива появился шанс.

«Хитрый лис. Формально ты чист. И, если я выберусь – ты сможешь сказать, что я сбежал сам».

Алан начал работать. Медленно, осторожно, он начал раскачивать правое запястье, используя вес собственного тела. Металл скрипел, кожа на запястье саднила, но зажим постепенно расшатывался. Пот катился по лбу, но он не останавливался. Минута. Две. Пять.

Раздался щелчок.

Правая рука была свободна.

Алан выдохнул, сдерживая триумфальный смех. Теперь всё было делом техники. Свободной рукой он дотянулся до левого зажима, нащупал механизм освобождения – простую защёлку, спрятанную на внутренней стороне. Ещё один щелчок, и левая рука была свободна.

Ноги освободить было проще – он просто подтянулся, перенёс вес на руки и выскользнул из нижних зажимов, как угорь из сети.

Алан рухнул на холодный каменный пол, его тело было похоже на выжатую тряпку. Но разум ликовал. Первый этап пройден.

Он лежал несколько секунд, восстанавливая дыхание, затем заставил себя встать. Суставы хрустели, мышцы горели, но он был свободен. Относительно.

«Теперь главное – не наделать шума. И найти одежду».

Его раздели перед допросом, оставив лишь в тонкой холщовой рубахе и штанах. Но Алан знал тюремные протоколы инквизиции – личные вещи арестованного хранились в камере, в специальном ящике у стены. Это была стандартная процедура: чтобы при необходимости опознать тело или предъявить улики.

Он на ощупь двинулся вдоль стены, пальцы скользили по холодному, сырому камню. Там. Деревянный ящик, запертый на простой навесной замок.

Алан присел, изучая замок прикосновением. Старый, грубый механизм – из тех, что вскрывались чем угодно, от отмычки до гвоздя. Но у него не было ни того, ни другого.

«Впрочем…»

Он провёл рукой по шву своей рубахи. Во время ареста у него не было времени избавиться от всего. Его пальцы нашли крошечное утолщение в воротнике, едва заметное. Он разорвал шов, и в ладонь выпала тонкая, изогнутая проволока – импровизированная отмычка, которую он всегда держал при себе, зашитой в одежду. Привычка, оставшаяся с тех времён, когда он работал под прикрытием в трущобах.

– Спасибо, молодой и параноидальный Алан, – прошептал он с усмешкой. – Ты был предусмотрителен.

Вскрыть замок было делом тридцати секунд. Крышка ящика откинулась с тихим скрипом, и Алан начал доставать содержимое. Его костюм с бала, который он переделал под себя, как рабочий мундир. Сапоги. Пояс с кобурой, но без револьвера – оружие, конечно, конфисковали. Но в подкладке пиджака…

Его пальцы нащупали знакомую выпуклость в толстой драповой вставке наплечников, которую нельзя было так просто обнаружить, если не знать, где искать. Второй тайник, более глубокий. Он разорвал подкладку и достал маленький кожаный свёрток. Внутри – набор миниатюрных инструментов: ещё две отмычки, тонкое лезвие, свернутая проволока и… шпилька. Длинная, стальная, с заостренным концом.

– Вот ты где, красавица, – улыбнулся Алан в темноте.

Он быстро оделся. Каждое движение причиняло боль, но это была хорошая боль, означающая возвращения к жизни. Костюм сидел привычно, словно вторая кожа. Он закрепил пояс, проверил инструменты. Готов.

Теперь оставалось только выбраться из камеры.

Дверь была массивной, дубовой, окованной железом. Замок – сложный, трехступенчатый. Инквизиция не экономила на безопасности. Алан присел перед ним, вытащил отмычку и шпильку, работая на ощупь и слух.

Первый штифт. Снова щелчок. Второй. Третий застрял. Он терпеливо манипулировал инструментами, чувствуя сопротивление механизма. Пот снова выступил на лбу. Время шло. В любой момент мог прийти патруль, проверить, не сдох ли узник.

– Ну же, – прошипел он сквозь зубы. – Открывайся, чертов…

Опять произошел щелчок. Последний штифт поддался.

Алан медленно потянул на себя дверь. Она открылась бесшумно – инквизиторы смазывали петли, чтобы узники не слышали приближения палачей. Ирония.

За дверью простирался узкий, тускло освещенный коридор. Масляные лампы в настенных бра горели ровным, тусклым светом. Запах был специфическим – смесь сырости, плесени и чего-то кислого, что Алан предпочитал не идентифицировать.

Он выглянул наружу, осматриваясь. Коридор тянулся в обе стороны, теряясь в полумраке. Слева – глухая стена, тупик. Справа – поворот. Голосов не слышно, шагов тоже.

«Вспомни маршрут, по которому тебя вели. Три поворота направо, один налево, лестница вниз. Значит, обратно – лестница вверх, поворот направо, три налево».

Алан двинулся вперёд, прижимаясь к стене. Его шаги были беззвучными – годы тренировок не прошли даром. Он помнил каждую неровность, каждую трещину, по которым его волокли сюда. Память детектива, визуальная и пространственная, была его компасом.

Первый поворот. Пусто. Второй. Тоже тихо. Слишком тихо.

«Это нехорошо. Инквизиция никогда не оставляет подземелья без присмотра. Где патрули?»

Ответ пришёл мгновенно – впереди раздался звук шагов. Тяжелых, мерных. Двое, может, трое человек. Алан замер, оглядываясь. Укрытия не было – голый коридор с гладкими стенами. До ближайшей двери – метров пятнадцать. До поворота, откуда шли шаги, – десять.

«Времени на раздумья нет».

Взгляд выхватил нишу в стене – узкую, предназначенную для статуи или лампы. Она была пустой, слишком мелкой, чтобы спрятать человека. Но…

Алан шагнул в нишу, развернулся лицом к стене и замер, прижавшись так плотно, как мог. Его темный костюм сливался с тенью. Он перестал дышать.

Шаги приблизились. Двое инквизиторских стражей прошли мимо, их лампы выхватывали из мрака коридор. Один из них обернулся, его взгляд скользнул по нише, но не задержался. Тень была слишком глубокой, и никто не ждал, что узник уже на свободе.

Стражи скрылись за поворотом. Алан выдохнул, выходя из укрытия.

«Удача – девка капризная, но сегодня она, кажется, на моей стороне».

Он продолжил путь. Третий поворот. Четвертый. И вот она – лестница. Узкая, винтовая, уходящая вверх. Каменные ступени были влажными, покрытыми плесенью. Алан начал подниматься, придерживаясь стены, чтобы не поскользнуться.

Наверху раздались голоса. Он замер, прислушиваясь.

– …проверить западное крыло. Говорят, там крысы завелись.

– Крысы – это полдела. Я б лучше магов проверил. Один из радикалов сегодня чуть не рванул в камере. Еле успокоили.

– Тихо. Главный приказал не шуметь. Гостям наверху не нужно знать, что у нас тут творится.

Шаги удалились. Алан осторожно поднялся на следующий уровень. Здесь было светлее – лампы горели чаще, а воздух был чище. Это был административный уровень, где находились кабинеты инквизиторов и основные допросные комнаты, а не те для “элитных гостей”, которой он удостоился.

«Теперь самое сложное. Здесь больше народу, больше глаз. Нужно действовать быстро и дерзко».

Он увидел дверь, из-за которой доносился приглушенный разговор. Служебное помещение, судя по всему. Алан заметил у двери ведро с грязной водой – видимо, кто-то мыл полы. Идея пришла мгновенно.

Он подошёл, схватил ведро и швырнул его с грохотом на пол, сам бросившись за ближайший угол. Вода разлилась шумным потоком, дверь распахнулась, и оттуда выскочили двое стражей.

– Что за?! Кто тут бардак устроил?!

– Может, крысы?

– Какие крысы такое ведро опрокинут?! Иди, проверь коридор!

Пока они суетились, Алан прокрался мимо, двигаясь в противоположную сторону. Его сердце колотилось, но разум был холоден. Каждый шаг – это риск, но и возможность.

Он добрался до развилки и замер. Прямо – основной коридор, ведущий к выходу. Но там наверняка будет охрана, посты, проверки. Налево – подсобные помещения. Направо…

Направо была дверь, помеченная знаком «Хранилище вещественных доказательств».

«Мой револьвер там. Без него выбраться будет в разы сложнее».

Он прокрался к двери, проверил замок. Снова простой механизм – инквизиторы полагались больше на многочисленность охраны, чем на сложность замков внутри комплекса. Отмычка, несколько манипуляций, щелчок.

Внутри царил полумрак, освещенный одной единственной лампой. Стеллажи, уставленные конфискованным оружием, артефактами, документами. Алан быстро осмотрелся, его взгляд выхватил знакомые очертания – его револьвер, висевший на крючке рядом с другими конфискатами.

Он снял оружие, проверил барабан. Пусто. Патроны хранились отдельно. Он огляделся и нашёл их в запертом ящике под стеллажом. Ещё один замок, ещё одна отмычка. Через минуту револьвер был заряжен и удобно лежал в кобуре.

«Теперь я не просто беглец. Я вооружён и очень опасен!».

Алан вернулся к двери, прислушался. Тихо. Он выскользнул обратно в коридор и двинулся дальше.

Но впереди его ждала проблема. Основной коридор, ведущий к лестнице на первый этаж, был перекрыт массивными железными воротами. У ворот стояли четверо стражей – вооружённые, бдительные. Обойти их было невозможно. Отвлечь – тоже. Драться – самоубийство.

Алан остановился в тени колонны, размышляя. Времени оставалось всё меньше. Рано или поздно кто-то обнаружит, что он сбежал, и поднимется тревога.

«Нужна магия. Но использование магии здесь – это как выстрелить из пушки в библиотеке. Все узнают, все сбегутся».

Его взгляд метнулся по сторонам. Прямо над воротами, в стене, была решётка вентиляции. Слишком узкая для человека. Но если пройти сквозь стену…

«Ты помнишь маршрут? Если пройдёшь сквозь стену здесь, окажешься… где? В соседнем коридоре? Или в пустоте?»

Он закрыл глаза, восстанавливая ментальную карту здания. Когда его вели, он запоминал повороты, двери, окна. Там, за этой стеной, должен быть параллельный коридор. Или камера.

«Риск. Огромный риск. Но другого выхода нет».

Алан отступил в тень, подальше от взглядов стражей. Его магия не была чем-то ярким, не требовала заклинаний или жестов. Это был дар бестелесности – редкий и уникальный. На несколько секунд его тело теряло связь с материальным миром, становясь чем-то призрачным, способным проходить сквозь препятствия.

Но цена была высока. Если время истечет, пока он находится внутри стены, он материализуется там – и это будет смерть, медленная и ужасная. Погребение заживо в камне.

«У тебя есть два использования в час. Это первое. Трать с умом».

Он глубоко вдохнул, сосредоточился. Внутри что-то щелкнуло, словно невидимая пружина разжалась. Мир вокруг изменился – стал расплывчатым, нереальным. Его тело налилось странной лёгкостью, как будто он стал соткан из дыма.

Алан шагнул в стену.

Ощущение было противоестественным, отвратительным. Камень не чувствовался, но его присутствие давило на сознание, как кошмар. Темнота, абсолютная, пожирающая. Холод, проникающий в самую суть. Он продолжал двигаться вперёд, считая секунды.

Один. Два. Три.

«Выходи. Сейчас же. Выходи!»

Он рванулся вперед, его тело вышло из стены, материализуясь на другой стороне. Алан рухнул на колени, задыхаясь. Его прошиб холодный пот, сердце стучало, как бешеное.

Но он был по ту сторону ворот.

Коридор здесь был пустым, тусклым. Алан заставил себя встать, опираясь на стену. Магия забрала силы, оставив после себя странную пустоту, словно выжгла изнутри. Он знал это чувство – восстановление займёт время, и следующее использование будет еще опаснее.

«Но я на один шаг ближе к выходу. И к ней».

Он двинулся вперёд, игнорируя слабость. Здесь было тише, меньше патрулей. Это был жилой уровень для младших инквизиторов и технического персонала. Окна выходили во внутренний двор – он видел их, зарешёченные, пропускающие слабый лунный свет.

«Наверх. Нужно выбраться наверх, в главное здание. Там будет проще затеряться среди людей».

Алан нашёл служебную лестницу, узкую и темную, ведущую вверх. Он начал подниматься, каждый шаг отзывался болью в натруженных мышцах, но он не замедлялся.

Наверху раздались голоса, громкие, встревоженные.

– …арестант Торнфилд сбежал! Проверить все выходы! Удвоить патрули!

– Как он вырвался?! Его же приковали!

– Не знаю, но, если главный узнает, что мы его упустили…

Тревога. Они обнаружили побег. Времени больше не было.

Алан выскочил на верхний уровень и замер. Перед ним был широкий, роскошно отделанный коридор. Здесь пахло не сыростью, а воском для паркета и ладаном. Это был представительский уровень, где инквизиция принимала важных гостей и вершила «светскую» часть своих дел.

Но между ним и выходом стояла проблема – десятки людей. Стражи, клерки, слуги. Все встревоженные, все в движении.

«Спрятаться невозможно. Пройти незаметно – тоже. Остаётся только…»

Его взгляд упал на открытую дверь служебного помещения. Внутри он увидел стопку одежды – чёрные рясы младших клириков. Алан метнулся внутрь, схватил одну и накинул на себя. Капюшон скрыл лицо.

«Я не беглый арестант. Я скромный послушник, спешащий по своим делам».

Он вышел в коридор, опустив голову, и двинулся в сторону главной лестницы. Его сердце колотилось, но шаги были размеренными, спокойными. Мимо пробежали стражи, выкрикивая приказы. Один из них толкнул Алана плечом, но не обратил внимания.

«Ещё немного. Главный выход должен быть здесь».

Но судьба решила усложнить задачу. Прямо перед лестницей стоял сам инквизитор Вейн, его холодные глаза методично сканировали каждого проходящего. Рядом с ним – двое охранников с фонарями.

Алан замедлил шаг, но отступать было поздно – это привлекло бы внимание. Он продолжил идти, опустив голову ещё ниже.

– Ты, послушник, – раздался голос Вейна.

Алан замер. Медленно поднял голову, но держал лицо в тени капюшона.

– Да, ваше преподобие? – его голос был приглушенным, искаженным.

Вейн смотрел на него несколько секунд, изучая. Алан не дышал. Их взгляды встретились – зелёные глаза беглеца и серо-голубые глаза охотника.

И тогда случилось то, чего Алан не ожидал. Вейн медленно, едва заметно, кивнул. Один раз. И отвернулся.

– Проходи, – бросил он безразличным тоном.

Алан прошёл мимо, заставляя себя не бежать. За спиной он слышал, как Вейн отдаёт приказы:

– Проверить все выходы на улицу. Усилить охрану у ворот. Торнфилд не мог уйти далеко.

«Он знал. Узнал меня. Но пропустил».

Алан спустился по лестнице, миновал еще несколько постов – везде царила суматоха, и никто не обращал внимания на очередного ученика-послушника. Наконец, впереди показалась массивная дубовая дверь, ведущая наружу.

Он толкнул её и вышел в ночной воздух. Прохлада ударила в лицо, и он впервые за много часов позволил себе глубоко вдохнуть.

«Я снаружи. Но я всё ещё в комплексе инквизиции. До настоящей свободы ещё далеко».

Алан огляделся. Он стоял во внутреннем дворе, окруженном высокими стенами. Ворота были на другом конце, охраняемые. Обойти их не получится. Над ним нависали здания, их окна были темными провалами.

«Нужно спуститься. В подвалы. Через канализацию или подземные ходы».

Он заметил решётку в мостовой – сточный люк. Подошёл, присел, попытался поднять. Тяжёлая, но поддалась. Внизу зияла темнота, пахнущая затхлостью и чем-то гнилым.

«Отличное место для капитана магической полиции. Романтика».

Алан спустился вниз, втягивая себя в узкий проход. Решетка захлопнулась над головой, отрезая лунный свет.

Здесь было темно, сыро и тесно. Канализационные туннели Ронгарда были старыми, построенными ещё при короле-реформаторе. Они тянулись под всем городом, как артерии каменного тела. Алан знал их – когда-то, работая под прикрытием, он использовал эти ходы для тайных встреч.

Он двинулся вперёд на ощупь, его руки скользили по влажным стенам. Запах был невыносимым, но он игнорировал его. Сзади раздались отдалённые крики – тревогу уже подняли по всему комплексу.

«Они не пойдут сюда сразу. У меня есть время. Немного».

Туннель сужался, затем расширялся, раздваивался. Алан выбирал направление интуитивно, ориентируясь по слабому движению воздуха и звуку капели. Он шёл, спотыкаясь, проклиная тесноту, но не останавливаясь.

И тогда он уперся в тупик. Туннель закончился массивной кирпичной стеной – заложенный проход, старый и прочный.

– Чёрт, – выругался Алан вслух, его голос отозвался эхом.

Он ощупал стену. Кирпич был старым, но крепким. Обойти нельзя. Вернуться – значит потерять время и угодить в руки патрулей.

«Остался только один вариант. Снова использовать магию».

Но на этот раз всё было сложнее. Он уже использовал дар один раз, и второй подряд был очень опасен. Организм был уже истощен и не успел восстановиться. В таком состоянии магия была нестабильной. Более того, он не знал, что за этой стеной. Это мог быть туннель. Или пустота. Или твёрдая скала на десятки метров.

«Если ты застрянешь, то умрёшь здесь. Никто не найдёт твоё тело. Оно останется частью стены, вечным памятником твоей глупости» – размышлял он про себя.

Алан закрыл глаза, прислушиваясь. Где-то далеко, за стеной, он слышал звук. Слабый, но различимый. Голоса. Чьи-то голоса, приглушенные камнем.

«Там камера. Или зал. Что-то живое. Значит, расстояние не слишком велико».

Он сделал глубокий вдох, сосредоточился. Магия отозвалась неохотно, сопротивляясь. Его тело запротестовало – это было слишком рано, слишком опасно. Но у него не было выбора.

«Миранда ждёт. Она не знает, что я уже в пути. Но я дал слово – буду ждать у выхода. И я не собираюсь его нарушать».

Он активировал дар. Мир снова стал призрачным, но на этот раз ощущение было болезненным, словно тело разрывали изнутри. Алан шагнул в стену.

Темнота. Холод. Давление. Каждая секунда была вечностью. Он двигался вперед, не зная, где грань. Один. Два. Три.

«Слишком долго. Слишком…»

Его тело вырвалось наружу, и он рухнул на холодный каменный пол. Боль пронзила каждую клетку, лёгкие горели, сердце стучало так, что, казалось, вот-вот взорвётся. Он лежал, задыхаясь, не в силах пошевелиться.

«Но я… жив».

Через несколько секунд зрение прояснилось. Алан медленно поднял голову, оглядываясь. Он был в камере. Узкой, тесной, освещённой единственной масляной лампой, висевшей на стене. Камере, в которой, как ему сначала показалось, никого не было.