Цена жизни: Возвращение долгов

Но нет. В углу, на грязной соломенной подстилке, сидел человек. Он был изможденным, его одежда – когда-то дорогая – была изорвана и грязна. Седые волосы всклокочены. Но глаза… глаза были живыми, цепкими и спокойными. Лишь одна бровь слегка изогнулась в подобии удивления.

Алан с трудом поднялся на колени, сощурившись в полумраке. Узник смотрел на него, не двигаясь с места. Они изучали друг друга несколько секунд.

И тогда Алан узнал его.

Лоренс. Глава «Золотой Тени». Человек, на которого он охотился все последнее время. Человек, ради которого была затеяна вся эта операция.

Они смотрели друг на друга – коп и криминальный босс. В воздухе повисла тишина, настолько плотная, что в ней можно было утонуть.

Наконец, Лоренс медленно, с кривой полуусмешкой, произнёс:

– “Жизнь полна сюрпризов, и не только приятных”, – процитировал он какую-то книгу бархатом низкого грудного голоса, – Капитан Торнфилд. Не ожидал такого драматичного появления. Полагаю, если вы здесь, то либо вы очень хотели нанести мне прощальный визит, либо тоже стали жертвой чьих-то игр?

Алан, все еще тяжело дыша, выпрямился, опираясь на стену, пока часть души, пылающая старой местью и начавшая гаснуть, снова вспыхнула с силой.

– Можно и так сказать. А вы, мистер Лоренс, как оказались в гостях у инквизиции? Неужели даже ваше влияние имеет пределы?

Лоренс коротко рассмеялся, звук был лишён веселья.

– Влияние? О, капитан. Влияние – это миф, который разбивается об амбиции тех, кого ты считал союзниками. Мелодит… – его голос стал жестким, – она преподнесла мне подарок. Магический артефакт, который я должен был передать одному клиенту. Оказалось, что артефакт был маячком. Инквизиция нагрянула ровно в тот момент, когда я держал его в руках. Удобно, не правда ли?

– И она подкупила их, чтобы вы здесь… не задержались надолго. Но в смысле, конечно, другом, – закончил Алан, понимание озаряло его разум, пока он осматривал камеру.

Обычных людей, провинившихся в магических связях, не держат здесь. Совершенно очевидно, что от Лоренса захотели избавится подальше от высоких чинов.

– Именно. Завтра утром меня должны были тихо утилизировать. Несчастный случай во время допроса. Мелодит получает «Золотую Тень», инквизиция – взятку и чистую совесть, а я – вечный покой.

Они замолчали, каждый переваривая ситуацию. Два врага, оказавшиеся в одной западне, созданной общим предателем.

– И что теперь, капитан? – спросил Лоренс, его голос был спокойным, но в глазах читалась напряженная готовность. – Вы арестуете меня прямо здесь? Или признаете, что у нас сейчас есть общий интерес?

Алан смотрел на него, и по его лицу медленно расползлась хищная усмешка.

– Мистер Лоренс, – произнес он, вытаскивая револьвер и проверяя барабан, – похоже, судьба свела нас для очень интересного разговора.

– Неужели вы все же… – вопрос Лоренса повис в воздухе, под звук щелчка предохранителя.

*****

Тем временем в особняке Кортуфена Миранда стояла перед мольбертом. Не с эскизами украшений, а с чертежами. Перед ней лежала разобранная карманных дел машинка – механический калькулятор, подарок Эдмунда. «Чтобы занять твой острый ум, дорогая», – сказал он с той самой, ядовитой нежностью.

Она делала вид, что увлечена. Ее пальцы, облаченные в тонкие белые перчатки (теперь ей выдавали новые, еще более изящные, скрывающие уже не магию, а ее прошлое), перебирали шестеренки и пружинки. Но ее взгляд был устремлен внутрь, в чертежи собственной тюрьмы.

За несколько дней она изучила расписание слуг. Мартин, дворецкий, обходил владения ровно в 21:00. Клара и Элиза сменяли друг друга у ее двери в 23:00, и смена сопровождалась пятиминутным докладом в кабинете Эдмунда. Лилия приносила завтрак ровно в 8 утра, и ее щеки неизменно розовели, когда в окно конюшни она видела молодого кучера.

Это были крошечные щели в монолите контроля. Но щели.

Она начала с малого. Во время прогулки с Кларой она «случайно» уронила в фонтан дорогой перстень, подарок Эдмунда. Пока суровая служанка, ругаясь, пыталась достать его, Миранда на несколько секунд осталась без присмотра. Она не побежала. Она просто стояла, впитывая в себя ощущение относительной свободы, и ее взгляд скользнул по высокой стене, увитой плющом. В одном месте плющ выглядел неестественно густым. Как будто что-то скрывал.

В мастерской, разбирая калькулятор, она обнаружила, что одна из мелких деталей – отвертка с изящной ручкой – идеально подходила по размеру к винтам на оконной раме. Окно, конечно, не открывалось. Но механизм замка был внутри.

Она была, как часовщик, который знает, что один крошечный винтик, сдвинутый на миллиметр, может остановить гигантский механизм. Или, наоборот, запустить его.

Однажды вечером, когда Клару внезапно вызвали по какому-то срочному семейному делу (и Миранда не могла отделаться от мысли, что Эдмунд устроил эту «срочность» специально, чтобы проверить ее с новой служанкой), ее сопровождала Лилия.

Девушка была, как всегда, тихой тенью. Она опускала глаза, едва Миранда бросала на нее взгляд, ее пальцы, поправляющие складки платья, слегка дрожали. Прогулка по саду проходила в гнетущем молчании, нарушаемом лишь щебетом птиц и шелестом их шагов по идеально подметенным дорожкам.

– Лилия, – наконец, мягко произнесла Миранда, останавливаясь у беседки, увитой жимолостью. – Мне кажется, мы с тобой еще как следует не познакомились.

Девушка вздрогнула, словно получив выговор.

– Виновата, мадемуазель Элеонора. Чем могу служить?

– Ничем. Просто посидим. – Миранда указала на скамью внутри беседки. – Мне надоело слушать, как скрипят мои собственные мысли.

Лилию, похоже, никто и никогда не приглашал сесть рядом с госпожой. Она замерла в нерешительности, но строгий, исподволь изучающий взгляд Миранды заставил ее покорно опуститься на самый краешек скамьи.

– Вы давно работаете у господина Кортуфена? – начала Миранда, глядя на заходящее солнце, которое окрашивало стекла оранжереи в багровые тона.

– Три года, мадемуазель. С тех пор, как он выкупил особняк. – Голос Лилии был тихим, но в нем послышалась первая нота чего-то, кроме страха. Почти… гордости. – Мой отец… он был конюхом у прежнего хозяина. И когда тот разорился и все продал, мы остались бы на улице. Но господин Кортуфен… он не просто оставил отца, он отправил его на свои конные заводы в провинцию, старшим конюхом. А меня взял сюда. Сказал, что в доме нужны молодые, честные руки.

– Он обо всем так заботится, – заметила Миранда, и в ее голосе не было и тени яда, лишь констатация факта.

– О, да! – Лилия на мгновение забыла о смущении и посмотрела на Миранду с настоящим жаром. – Он всегда спрашивает, не тяжело ли, хорошо ли мы едим, не грубит ли кто. У него даже расписание смен такое, чтобы мы высыпались. Мартин говорит, что такого ни в одном доме в Ронгарде нет. Господин Кортуфен говорит, что уставший слуга – это плохой слуга. И… и он платит намного больше, чем другие. У меня теперь есть сбережения. – Она вдруг спохватилась и снова опустила глаза, будто выдала какую-то страшную тайну. – Я… я не должна это говорить. Простите.

Миранда смотрела на нее, и внутри все сжималось. Вот она, идеальная система Эдмунда. Он не просто покупал слуг. Он покупал их лояльность. Их благодарность. Он создавал им такую жизнь, которую они больше нигде не могли получить. И на фоне этой сытой, безопасной заботы ее собственное стремление к свободе должно было казаться им верхом неблагодарности и безумия.

– Не извиняйся, – тихо сказала Миранда. – Это хорошо. Иметь сбережения. Значит, у тебя есть мечта?

Лилия снова удивленно взглянула на нее. Видимо, госпожи редко интересовались мечтами служанок.

– Я… я коплю на приданое, – прошептала она, и ее щеки порозовели. – Чтобы когда-нибудь… выйти замуж. И открыть маленькую лавку. Цветовую. Или с вышивками.

Она говорила о простом, земном счастье. О том, что было так понятно и так недостижимо для Миранды, чья собственная жизнь превратилась в сложный, опасный узор из лжи, магии и бегства.

– Это прекрасная мечта, Лилия, – сказала Миранда, и в ее голосе прозвучала неподдельная, светлая нежность. – Держись за нее.

Она помолчала, глядя, как последний луч солнца догорает на крыше особняка.

– Моя мама… – начала Миранда, больше думая вслух, чем обращаясь к служанке, и в ее голосе послышалась легкая, ностальгическая улыбка. – Она всегда говорила, что главное для девушки – выглядеть, как подобает. Выбрать достойного мужа. Создать уютный дом. Всю жизнь я слышала, что мое главное предназначение – быть украшением чьей-то жизни. – Она посмотрела на свои руки в тонких перчатках. Руки, которые могли чувствовать сердцевину металла и которые так и тянулись к масляным шестеренкам и чертежам. – Но я всегда думала: а что, если главное – не быть украшением, а создавать что-то самому? Что-то настоящее. Пусть даже это будет одна-единственная, но твоя собственная вещь.

Лилия слушала, завороженно. Для нее такие слова были сродни речи с другой планеты.

– Но… разве это не опасно? – робко спросила она. – Хотеть своего?

– Опасно, – согласилась Миранда, и ее губы тронула странная, печальная улыбка. – Но иногда сидеть в красивой клетке, где о тебе заботятся, еще опаснее. Потому что однажды ты понимаешь, что разучился думать свою головой. И тогда ты уже не ты. А просто… очень дорогое и правильное украшение.

Она встала, отряхивая подол платья. Сумерки сгущались, зажигая в окнах особняка ровные, недружелюбные огни.

– Пойдем, Лилия. Нас, наверное, уже хватились.

Они молча шли обратно. Но теперь молчание между ними было иным. Оно было насыщено не страхом, а непониманием и смутным, тревожным любопытством со стороны Лилии. Миранда не пыталась ее переубедить или завербовать. Она лишь бросила в плодородную почву ее сознания одно-единственное семя – мысль о том, что есть иной путь. Путь, где ценят не только сытый покой, но и дерзость собственной мысли.

И кто знает, возможно, когда-нибудь это семя прорастет. А пока у нее появилась еще одна, почти невидимая ниточка в лабиринте под названием «особняк Кортуфена».

Как-то вечером Эдмунд застал ее за чертежом. Она изображала глубокую задумчивость.

– Что так поглотило тебя, моя дорогая? – его голос прозвучал прямо у ее уха. Он подошел бесшумно.

Миранда не вздрогнула. Она медленно подняла на него глаза, позволив в своем взгляде смешаться усталости и искренней увлеченности.

– Эта система передач модели машины, что выпустили недавно, – она ткнула карандашом в чертеж. – Она неэффективна. Потеря энергии на трение слишком велика. Я думаю… я могла бы улучшить ее. Если бы у меня был доступ к справочникам по новым сплавам. Или… – она сделала паузу, играя с перламутровой ручкой карандаша, – или если бы я могла сама протестировать материалы. Моя магия чувствует металл. Его структуру.

Эдмунд замер. В его глазах вспыхнула та самая, хищная искорка интереса. Он видел в ней украшение, статус, объект обладания. Но он также видел и уникальный инструмент. И инструмент нужно точить.

– Это опасно, Миранда, – произнес он, но в его голосе не было запрета. Был расчет.

– Под твоим контролем, разумеется, – она опустила глаза, изображая покорность. – В специально оборудованном помещении. Ты же говорил, что мой дар – часть меня. Может, пора перестать его бояться и начать… – новая пауза для подбора слова, – использовать? Разумно.

Он смотрел на нее долго, и Миранда чувствовала, как его взгляд сканирует каждую черту ее лица, ища ложь, что надежно спряталась за маской ученого, увлеченного своей работой. Маска была так хороша, что почти стала правдой.

– Хорошо, – наконец сказал он. – Я подумаю. Возможно, в подвале есть подходящее помещение с усиленной изоляцией.

Девушка кивнула, снова погрузившись в чертежи, как будто его согласие было лишь мелким эпизодом. Но внутри все замерло. Подвал. Это был шанс. Подвалы в таких особняках часто имели выходы в служебные тоннели, старые угольные ходы, канализацию.

Он наклонился и поцеловал ее в макушку.

– Я рад, что ты нашла себе занятие. Оно облагораживает тебя.

Когда он вышел, Миранда медленно подняла руку и провела по тому месту, где только что были его губы. Затем ее голова резко тряхнулась, выбивая ненужные мысли. Ее лицо было спокойным и твердым, как у генерала, готовящего самую рискованную битву в своей жизни.

Она не просто выживала. Она готовила почву. Каждая уступка Эдмунда, каждая новая деталь в устройстве особняка, каждая слабость слуг – все это были кирпичики, из которых она строила свой собственный, тайный план. Ведь ОН ждет ее у выхода.