Рождественские сказки для взрослых

Помощник

Давным-давно в селе под названием Мороз, на самой его окраине, стояли две избушки. В одной жил Иван, и не было у него ни семьи, ни родни. Сосед же его, Прокопий, вел хозяйство вместе с женой-красавицей, помогала им дочка-умница.

Были то края северные, недалеко от Великого града Устюга. Зимой морозы стояли здесь крепкие, потому и неудивительно, что село называлось Мороз.

В тот год зима особенно холодная выдалась…

В такую пору на хозяйстве работ меньше против летнего-то. Скотине в хлев сенца подложить, дров к печи наносить, на колодец за водой сбегать, а там уж можно и за ремесло приниматься.

А в избе-то хорошо сидеть – натоплено, жаром от печки пышет. Примостился Прокопий на лавке, доску строгает. Жена Авдотья у печи суетится, обед готовит. А дочка Глаша к окну приникла – дышит на стекло, чтобы освободить крошечный пятачок от морозных узоров и посмотреть, как оно там, на улице.

– Папа, папа! – Ее тоненький голосок от волнения стал особенно звонким. – Дядя Ваня так сильно хромает, еле ходит!

– Да, не везет нынче Ивану! – ответил Прокопий, продолжая строгать дощечку. – Эк неудачно ногу подвернул! Мы с Тарасом приходили к нему, пытались вправить, да только еще хуже сделали. К доктору бы надобно, в город. Да откуда у него такие деньги?

– Это уж точно, – нахмурилась Авдотья, вынимая чугунки из печи. – Да еще и корова евойная намедни пала! А без коровы на селе никуда!

– И заказов ему, как нарочно, давно не было, – кивнул хозяин. – Не знаю уж, чем он и питается!

– А все то неспроста! Столько-то бед подряд! Это со смыслом все!

– Это с каким еще смыслом? – Прокопий оглянулся на жену – даже про деревяшку от удивления позабыл.

– А с таким! По грехам это!

– Ну ты и скажешь! Уж чего-чего, а грехов у Ивана поменьше, чем у любого в нашей деревне. Не пьет, не курит, не ругается, если попросишь – всегда поможет. В церкву, почитай, каждое воскресенье ходит, за пять-то верст, в Селецкое! А святителя Николая как чтит – чуть не каждый день акафист ему читает!

– Значит, тайные грехи есть. Говорю тебе, что не иначе как кара Господня.

– А нам в воскресной школе рассказывали, – встряла в разговор Глаша, – что не всегда житейские неприятности за грехи посылаются. Иногда для испытания в вере и любви к Богу. Так и праведный Иов страдал, не имея грехов…

– Ишь ты, умная стала! – одернула ее Авдотья. – Мать родную вздумала поучать! Отойди-ка от окна, пока нос не приморозила. Поди лучше подмети, чем без дела стоять!

Глаша послушно пошла в сени за веником.

– Да, мама. А все же хочется чем-то дяде Ивану помочь. Он такой хороший!

Авдотья, отставив ухват, озабоченно заглянула в маленькую проталинку на окне:

– Ох, бедняжечка! Как он и впрямь ковыляет-то? К лесу направляется… Слушай, Прокоп, может, все же подсобить ему чем?

– Да я спрашивал! Говорит, не надо ничего… Что уж тут сделаешь? Аким собирался в лес на телеге ехать, авось подбросит Ивана…

Деньки январские коротки, бегут быстро, да не всегда добро приносят.

Вот вечер. Грустный Прокопий у окна стоит, в темень смотрит. Глаша на постели лежит, второй уж день не встает. Авдотья над дочуркой склонилась, по головке ее гладит.

– Задремала наша бедняжечка, – шепнула она мужу. – Прокоп, надо к доктору ее везти, что-то долго она не выздоравливает. Сам видишь, непростая тут простуда – вон жар какой. Как бы осложнения не вышло.

– Да никто из наших нынче в город не едет, – покачал головой хозяин, – Рождество ведь на носу. А нанимать подводу денег нет. Да и врачу заплатить придется. А лекарства он пропишет, думаешь, дармовые? За всё целковые надо отстегивать, а откуда их взять? Я уж ходил занимать к Тарасу, да он не дал – говорит, у самого нет. А Иван-то, гляди-ка, корову давеча купил! И нога у него словно и не болела. Видать, где-то неплохо подзаработал. У него, что ли, попросить?

– Совестно, – вздыхает Авдотья. – Когда он в нужде был, мы и пальцем не пошевелили, чтобы помочь. Разве ж он нам теперь поможет? Ладно, Прокоп, помолись, да пойдем спать, утро вечера мудренее. Авось Господь смилуется над нами, грешными.

Помолились хозяева, свет погасили, легли. Да до сна ли тут? Лежат оба молча в темноте, ворочаются, каждый об одном и том же думает.

Вдруг подле избы снег заскрипел. Почудилось? Окошко в терраске стукнуло, ударило что-то…

– Вставай, Прокоп! – кричит Авдотья. – Воры к нам лезут!

Вскочил он впотьмах, к сеням бежит, за топор хватается, ноги в валенки сует. Отворил скрипучую дверь – и бегом по снегу в темноту: «Вон тень впереди маячит – успею, догоню!» Рывок – и он настиг преступника и вцепился в него что было мочи:

– Ага, попался, ворюга!

И вдруг изумленно поперхнулся:

– Иван, ты?! Глазам не верю! Вот, значит, чем ты промышлять удумал?

– Прокоп, иди сюда! – в тот же миг крикнула Авдотья из окна, позвякивая мешочком. – Чудо-то какое! Целое сокровище нам кто-то подбросил! Тут и в город съездить, и на лекарства хватит, да еще и на ярмарку останется! Вот уж подарок! Кто же это мог быть?

– Погоди, Авдотья, сейчас приду! – во весь голос крикнул Прокопий и, уже тише, обратился к Ивану: – Ты, сосед, прости меня. Виноват я пред тобою. И за подарок тебе низкий поклон. Спас ты нас! Не серчай, что я тебя так…

– Да Бог простит! – усмехнулся Иван. – И ты меня прости, что сон ваш потревожил.

– Да что там, пустяки. Почаще бы так тревожили… Скажи мне, если не секрет, как ты смог настолько разбогатеть, что даже нас от своих щедрот одариваешь? Может, наследство какое получил?

– Наследство наше в Царствии Божием будет, – весело ответил Иван, поглаживая свою бородку. – А что до денег этих… Видишь, Прокопий, как вышли у меня дрова, решил я пойти в лесок рядом с домом, хоть и нога болела. Встретился мне на дороге один старичок с посохом. Поздоровался я с ним и чувствую, будто где-то видел его. Он меня и спрашивает, чего, мол, я хромаю. Рассказал я про свою беду, а он и говорит: «Ну, это мы поправим». Коснулся посохом моей ноги, и она тотчас здоровой стала.

– Да ну? – недоверчиво взглянул на него Прокопий. – Только коснулся?

– Истинная правда! Тут уж я смекнул, что старичок непростой. Бухнулся к нему в ноги и говорю: «Отче честный, как мне тебя отблагодарить?»

– А он что? – сосед нетерпеливо поежился.

– А он и говорит: «Знаешь, Ваня, так много людей нуждается в помощи – я один могу и не справиться. Стань моим помощником. Если узнаешь, что кому-то помощь нужна, которую ты можешь оказать, помоги даром, да по возможности тайно, чтоб не смущать человека».

– Так кто же это был? – недоумевал Прокопий, потирая мерзнущие руки.

– Не догадался еще? Я-то быстрее твоего сообразил, но, как в хату свою вернулся, точно удостоверился: у старичка одно лицо было со святителем Николаем!

– Да быть того не может!

– Не хочешь – не верь, дело твое. Да только я ничего не выдумываю, и нога моя, как видишь, совершенно здорова! – Для верности Иван ловко притопнул.

– Ну а сокровище-то откуда?

– Да не было никакого сокровища! Как только начал добрые дела для других делать, сразу у меня все заспорилось: и подработка хорошая появилась, и коровку ладную по сходной цене предложили – словом, Господь меня самого одаривает.

– Вот оно как! – Прокопий от удивления почесал затылок. – Пожалуй, и я попробую помощником святого Николы стать… А пока побегу домой – больно морозец задирист нонешней ночью. Поклон тебе низкий, Иван, за подарок твой. Век того не забуду.

– Бога благодари, сосед. А я впредь постараюсь осторожнее быть и в руки к хозяевам не попадаться. А то, глядишь, в следующий раз бока намять успеют…

И, рассмеявшись да раскланявшись, разошлись оба по своим избам – отогреваться.

Много лет с того разу минуло, состарился Иван, но все продолжал дарить подарки нуждающимся. Как ни таился он, а слава о его доброте разошлась по всей земле русской. Многие люди, желая подражать ему, дарили на Рождество да Новый год подарки своим близким, говоря, что делают, как дед Иван из села Мороз. Со временем название сократилось – что-то забылось, что-то выпало, и стали называть этого славного помощника святителя Николая просто: Дед Мороз.

Ливерный пирожок и чудеса

Случилось это в самый канун Рождества.

Я сидел, прижавшись спиной к холодной двери магазина, и терпеливо выжидал: авось какой-нибудь сердобольный прохожий сжалится и бросит мне кусочек колбасы или, на худой конец, пирожок с ливером. А пирожки здесь, скажу я вам, продают отменные – ароматные, с хрустящей корочкой, такие, что слюнки текут! Мой желудок, измученный голодом, съежился до размеров жалкого, сдувшегося воздушного шарика. Со вчерашнего вечера я не держал во рту ни крошки. Признаться, мышь, угодившая днем в мои когти, была совершенно безвкусной, словно жевала те же отбросы, что и я. Да, угоститься приличной пищей удается редко.

И вдруг меня пронзило ощущение, от которого каждый волосок на загривке встал торчком, будто по коже пробежал разряд тока. В тот же момент резкий ледяной ветер рванул с такой силой, что закачался фонарный столб, а рекламный штендер рухнул на землю. Следом, точно по команде, посыпался снег – не мягкий и пушистый, а мелкий, сухой и колючий, как стеклянная пыль, впивающаяся в кожу. Я инстинктивно рванул под спасительные ступени магазина, в тесную, пахнущую сыростью и пылью щель, где хотя бы не так ощутимо секло лицо ледяными иглами. И тогда я увидел ее.

Она возникла из самой сердцевины метели, будто сгусток тишины в этом внезапном хаосе. Шла медленно, преодолевая порывы ветра, который, казалось, не смел сбить ее с ног – лишь трепал полы старенького пальто. Каждый шаг давался ей с усилием, но в движениях была странная выверенность, словно она ступала не по ледяному насту, а по невидимой струне. Воздух вокруг нее вибрировал – не от холода, а от чего-то неуловимого, что заставляло мои усы дрожать сильнее ветра.

Она подошла к магазину, с трудом, цепляясь за перила, поднялась по обледенелым ступенькам и встала в проходе между двумя стеклянными дверями, уставившись в пространство мутноватыми глазами.

Я выбрался из укрытия, ловко запрыгнул на холодные перила и устроился наблюдать. Вид у старушки был такой беспомощный и обреченный, что люди, выходившие с покупками, невольно замедляли шаг. Они копались в карманах, доставали кошельки и бросали ей мелочь в сумочку. Кто-то даже сунул в руку сторублевую купюру. А одна молодая мамаша с ребенком в коляске протянула ей… пирожок с ливером, о котором я так мечтал! Однако старушка не стала его есть. Она огляделась, заметила меня на перилах, тихонько подозвала и протянула мне лакомство. Я тут же схватил драгоценную добычу зубами, уволок ее под крыльцо, в безопасную тень, чтобы уж точно никто не отобрал, и приступил к трапезе. Съев пирожок до последней крошки, я почувствовал, как по телу разливается благодатное тепло. Мой желудок больше не напоминал жалкий сдувшийся пузырь, а главное, прекратилось изматывающее, навязчивое урчание, сводившее меня с ума.

В это время из магазина вышла моя давняя знакомая. Она работает в швейной мастерской, что ютится в подвале дома напротив. Иногда, по доброте душевной, она покупает для меня свеженькой рыбки. Как же ее зовут? Забыл. Да и не важно это. Вот у меня есть имя – Колосок. Но только никому нет дела до имени бездомного кота.

Швея остановилась в дверном проеме, что-то негромко спросила у старушки, внимательно вглядываясь в ее лицо. Потом осторожно взяла старушку под локоть и повела в сторону своего дома. Я решил последовать за ними. Щекочущее предчувствие шептало: что-то будет! У меня на такие вещи нюх!

Женщина привела старушку в свой небольшой, но уютный дом, пахнущий хлебом и свежей хвоей.

– Мам, а это кто? – спросила Маша, девочка лет восьми, выглянув из-за угла и широко раскрыв карие глаза при виде незнакомки.

– Это бабушка, – ответила мать, снимая пуховик и тяжелые сапоги, – она у нас побудет немного. Понимаешь, доченька, она, кажется, заблудилась и не помнит, где живет.

Старушка молча стояла на пороге, как изваяние. Ее глаза, затуманенные, словно покрытые инеем, смотрели куда-то сквозь стены. Маше она показалась очень странной, словно пришедшей из сказки.

– А как ее зовут? – шепотом поинтересовалась девочка, не отрывая взгляда от гостьи.

– Не знаю пока, – честно ответила мама, поправляя прядь волос, – но постараюсь выяснить. А ну, Машенька, будь добра, поставь чайник – нужно напоить нашу гостью горяченьким чайком, согреть ее.

Маша побежала на кухню. Мама в это время осторожно помогала бабушке снять старый платок и пальто – ее движения были мягкими и терпеливыми.

Когда все сидели за столом, согреваясь душистым чаем, с прогулки вернулась Зойка, старшая сестра Маши. Она замерла в дверях, увидев незнакомку, и со свойственной подросткам прямотой спросила:

– Так, а это что за бабулька?

Мама рассказала, как встретила ее у магазина, одинокую и растерянную, и добавила, что, судя по всему, женщина потеряла память. Лицо Зойки сразу омрачилось.

– Мама, ты вроде взрослый человек, а такая наивная! – Голос дочери дрогнул от возмущения. – Зачем привела незнакомого человека в дом? А вдруг она… ненормальная? Возьмет и… мало ли что! Дом подожжет!

– Зоенька, когда это ты успела стать такой черствой? – покачала головой мама, и в ее глазах мелькнула грусть. – Нужно помогать людям, попавшим в беду. Особенно сегодня, в канун праздника. Разве папа нас не этому учил?

Маша с тоской наблюдала, как мама и Зойка спорят. Она безумно любила их обеих. Сейчас ей было больно, и она мысленно благодарила судьбу, что бабушка, которую уложили отдохнуть в гостиной, не слышит этого тяжелого разговора.

Потом Маша с мамой начали наряжать елку. Зойка демонстративно не стала им помогать – фыркнула, ушла в свою комнату, громко хлопнула дверью, и вскоре оттуда донеслись приглушенные звуки музыки из колонок. А вот Маша обожала этот ритуал. Особенно ей нравилось разглядывать старые игрушки – они были особенными, советскими, мамиными и папиными. Кого тут только не было! Пузатый снеговичок в помятой красной шапочке, Дед Мороз с мешком за спиной и чуть облезлой бородой, добрый волшебник в звездном колпаке, хрупкая серебристая птичка с хвостом из стекляруса, зайчик с крошечным барабаном и… любимая папина игрушка – космонавт. Маше он тоже очень нравился. У него был блестящий серебристо-розовый скафандр и такой важный, решительный вид, будто он вот-вот отправится в далекое космическое путешествие.

У мамы зазвонил телефон, и она вышла поговорить в другую комнату. Маша, оставшись одна, не удержалась: она осторожно сняла космонавтика с ветки, бережно взяла его в ладошку и закружилась по комнате, воображая, что он летит на ракете сквозь звезды. И вдруг Маша запнулась о край ковра. Космонавтик выскользнул из рук, упал на паркетный пол и… разбился на несколько кусочков. Ужас сковал девочку. Мама будет ругать! Это же папина самая любимая игрушка! Дрожащими руками она быстро собрала осколки и спрятала их на книжной полке, за толстыми томами. «Потом как-нибудь склею…» – подумала она, понимая, что, скорее всего, у нее ничего не выйдет.

Когда мама вернулась, ее взгляд был рассеянным. Она ничего не заметила. А вот Маша заметила: глаза у мамы были красными, словно она плакала.

Из своей комнаты выглянула Зойка.

– Ну что? Есть новости о папе? – спросила она напряженно.

Мама вздохнула, и лицо ее стало еще печальнее.

– По-прежнему ничего нового. Только что звонил дядя Коля из военкомата. Говорит, папа жив, просто связи пока нет. Он обязательно вернется. Надо только верить и ждать.

– Ты врешь! – вдруг крикнула Зойка, не пытаясь скрыть всю накопленную боль и отчаяние. – Папа погиб! Ты просто скрываешь от нас! Я знаю!

– Зоя! Что ты такое говоришь! – Мама резко обернулась, лицо ее побелело. – Папа жив! И он вернется! Мы должны верить в это!

– Конечно, вернется, правда, мамочка? – испуганная Маша подбежала к маме и обвила ее шею тонкими ручками. – Я сегодня специально попросила у Деда Мороза в письме, чтобы папа обязательно вернулся!

– Все, кроме тебя, дурочки, знают, что Деда Мороза не бывает! – зло крикнула Зойка, обрушивая на сестру всю свою горечь. – Это все сказки для малышей!

– Бывает! – закричала в ответ Маша, и слезы брызнули у нее из глаз. – Бывает! И чудеса бывают! Правда, мама? Правда?

– Правда, Машенька, – тихо сказала мама, ласково поглаживая младшую дочку по голове. – Правда. А ты, Зоя, очень некрасиво и жестоко себя ведешь сегодня. Подумай об этом.

Зоя на этот раз ничего не ответила. Она молча развернулась, ушла в комнату и снова громко хлопнула дверью.

Бабушка все еще спала в гостиной, а мама села за старую, но верную швейную машинку «Зингер». Дома по вечерам, после работы в швейной мастерской, она шила одежду для детского дома и малоимущих. Скоро должна приехать тетя Рита, волонтер, которая отвозит эту помощь, и нужно было успеть закончить последние вещи.

Маша села рисовать. Она старательно вывела два праздничных рисунка. Один – для папы: на нем была ракета, летящая к большой звезде. Второй – для бабушки: нарядная елка и Дед Мороз. «Пусть порадуется, – думала Маша. – Наверное, ей давно никто не дарил рисунков».

За окном раздался настойчивый сигнал машины. Подъехала тетя Рита – энергичная женщина с добрыми глазами.

– Ну ты и волшебница, Леночка! – воскликнула она, окидывая взглядом стопки готовых вещей. – Не успеваю за тобой! Руки у тебя действительно золотые!

Тетя Рита заметила Машу, робко выглядывающую из-за двери.

– Здравствуй, Машенька! – весело поздоровалась она. – Растешь не по дням, а по часам! Совсем большая стала!

– Здравствуйте, тетя Рита! Посмотрите, какие я рисунки нарисовала. – Девочка гордо показала оба своих произведения.

– Ой, какие замечательные! Умница! И такая же добрая душа, как твоя мама, – улыбнулась тетя Рита. А потом, понизив голос, спросила у мамы: – Ну а что ваша… гостья?

– Не поверишь, все еще спит как младенец! – ответила мама. – Видно, совсем выбилась из сил, бедняжка.

– Я ее фото в соцсетях разместила, в наших волонтерских группах, – сообщила тетя Рита. – Будем надеяться, что родственники найдутся. А может… ее в полицию отвезти? В участок? Может, там списки…

– Ну что ж мне ее сейчас будить? Да и праздник на носу… – задумалась мама. – Подождем до утра – надеюсь, кто-то откликнется. А там видно будет.

Мама пошла провожать тетю Риту до машины, чтобы помочь загрузить в багажник тяжелые сумки с одеждой, а Зойке наказала помыть накопившуюся в раковине посуду. Но та даже не отреагировала. Сидела в своей комнате, уткнувшись в телефон, и по-прежнему слушала музыку. Тогда Маша решила помыть посуду сама. Только она открыла кран, как вдруг в кухню бесшумно вошла бабушка.

– Какая же ты славная, золотце, – произнесла она. – Помощница! Сделай-ка мне радость: принеси скатерть. Ту, что для праздников. А посуду… – она чуть прищурилась, и в глазах мелькнул задорный огонек, – оставь моим заботам. Уж я с ней управлюсь.

Маша, удивленная, но обрадованная, кивнула и побежала за скатертью. А когда вернулась на кухню, глазам своим не поверила! Старушка стояла у раковины, сложив руки на животе, а тарелки, чашки и ложки сами поднимались в воздух, кружились под струей воды, намыливались и споласкивались, а затем аккуратно укладывались на сушилку! Маша так и застыла на пороге с разинутым ртом, держа в руках скатерть. Вот это да! Вот так настоящие чудеса!

Бабушка заметила Машу и тут же, словно ничего не произошло, суетливо схватила губку и принялась тереть тарелку, делая вид, что сама все моет. Маша, еле сдерживая восторг, бросилась в комнату к сестре.

– Зойка! Ты не поверишь! Бабушка… она… посуда сама летает! Она волшебница! – выпалила она, запыхавшись.

Но Зойка лишь скептически подняла бровь и покрутила пальцем у виска.

– Фантазерка! – буркнула она. – Тебе сказок на ночь меньше читать надо. Или мультики меньше смотреть. Совсем того.

Когда мама вернулась, то очень удивилась: посуда оказалась вымыта и аккуратно расставлена, стол накрыт нарядной скатертью. Все было готово к празднику.

Все сели за праздничный стол. Бабушка сидела тихо, на ее лице светилась удивительно добрая, спокойная улыбка. И вдруг Зойка резко подняла голову, вглядываясь в елку.

– Мам, а где космонавт? – спросила она. – Его же нет на елке!

Маша сидела, опустив глаза, ее сердце колотилось, как птичка в клетке. Ей было страшно и невыносимо стыдно признаваться, что это она виновата в исчезновении любимой папиной игрушки.

– Это, наверное, Машка куда-то его задевала, – предположила Зойка и строго посмотрела на притихшую сестру. – Признавайся, ты его брала?

– Маша, – мягко спросила мама, – ты не брала космонавтика, ведь так? Ты же знаешь, как он дорог папе…

Маша посмотрела на маму, потом на строгое лицо сестры, и наконец ее взгляд упал на бабушку. Она увидела, как та едва заметно, но очень ободряюще кивнула ей, словно говорила: «Смелее, деточка, признавайся». И тогда Маша прошептала:

– Я… я брала… Я играла… и он… упал… и разбился… Я нечаянно!

– Что ты наделала! – вскрикнула Зойка, вскакивая со стула. – Папа так его любил!

– Я не хотела! Правда! – Слезы хлынули у Маши ручьем. – Я очень виновата!

– Машенька, я знаю, ты не хотела этого, – успокаивала ее мама, обнимая. – Это был несчастный случай. А куда ты дела осколки? Может, мы попробуем их склеить?

– Они за книгами, – всхлипывая, показала Маша на полку.

Сестры одновременно бросились к книжной полке, но Зойка оказалась проворнее – она отодвинула тяжелые тома. И тут обе девочки ахнули от изумления: осколки космонавтика засветились легким серебристым сиянием, плавно притянулись друг к другу и соединились в целую, невредимую фигурку! Ни трещинки, ни скола!

– Вот… – Зоя протянула маме космонавтика, не в силах оторвать от него удивленного взгляда. Голос ее дрожал.

– Ну и шутки у вас, девочки, – сказала мама, неловко улыбаясь. Она взяла игрушку и повесила ее на самое видное место на елке. – То нет, то есть… Эх вы, проказницы мои!

А бабушка лишь тихонько усмехнулась в платочек, и в уголках ее глаз заплясали веселые морщинки.

Когда часы на городской башне пробили двенадцать раз, возвещая наступление Нового года, мама и дочки, взявшись за руки, дружно загадали самое главное желание – чтобы папа вернулся.

Никто не знал, что загадала в этот миг старушка. А может быть, ей и не нужно было ничего загадывать?..

Потом Маша, набравшись смелости, подошла к бабушке, присевшей отдохнуть в кресле, и шепотом спросила:

– Бабушка… а ты… ты – Дед Мороз?

Старушка засмеялась, и в ее смехе зазвенели колокольчики.

– Почти, милая. Почти.

Уставшие девочки отправились спать. Когда Маша легла в свою кроватку, Зойка тихо-тихо шепнула ей на ухо:

– Прости… Я была неправа. Чудеса… они правда бывают.

Я сидел на холодном крыльце, наблюдая, как снежинки медленно кружат в свете фонаря, когда скрипнула входная дверь и вышла старушка. Она уже не казалась такой сгорбленной и беспомощной.

– А, это ты, плутишка. – Она ласково потрепала меня по голове холодноватой, но мягкой рукой. – А ведь ты догадался обо всем с самого начала, не так ли? Чуял кошачьим нюхом?

– Вообще-то это так, – важно произнес я, выгибая спину. Если бы коты умели краснеть, я бы точно покраснел от распиравшей меня гордости. – Я сразу почувствовал! В воздухе у магазина пахло не просто снегом… пахло волшебством! Настоящим!

– Да разве это волшебство, пушистик? – она усмехнулась. – Так, баловство, фокусы для малышей! Настоящее волшебство, самое сильное, живет там, за этими дверьми. – Старушка обернулась и показала тростью на окна дома, где спали мать и девочки. – Я всего лишь помогла им разглядеть его. Помогла не растерять веру в то, что чудеса возможны. Особенно в Рождество.

Она помолчала, глядя на парящие в свете фонаря снежинки, а потом спросила: