Рождественские сказки для взрослых

Белые эльфы надежды

Сегодня я расскажу тебе одну удивительную историю, которая произошла на самом деле. Правда, это немного грустная история, но что за беда? Ведь человеческое сердце состоит из радости, боли, потерь и обретений, и счастье забредает туда на равных правах с печалью. Так что открой свое сердце для грусти, любви и надежды – и слушай.

Это случилось теплым вечером накануне Рождества. В небесной канцелярии что-то напутали, и трескучие январские морозы внезапно отступили – еще чуть-чуть, и начнется оттепель.

Сумерки тихо опустились на городские улицы. Из пушистых туч повалил снег. Я стояла у окна, не в силах оторвать взгляд от волшебного танца белых хлопьев – казалось, где-то в вышине для них играет чудесный оркестр, чья музыка недоступна нечуткому человеческому слуху.

Я испытала дежавю. Точно: о чем-то похожем я думала в минувшем сентябре, только тогда в сказочном вальсе кружились не снежинки, а желтые кленовые листья. Тот золотой сентябрь стал особенным: он подарил мне любовь. Она случилась абсолютно неожиданно и накрыла меня с головой. Хотя со стороны все выглядело вполне заурядно: одинокая женщина встретила одинокого мужчину на аллее городского парка.

Кажется, это было воскресенье – я шла по тропинке горсада, радуясь мягкому осеннему теплу и любуясь акварельной синевой небес и роскошными рябиновыми гроздьями. В пейзаж органично вписался невесть откуда появившийся мужчина – худой, высокий, немного нескладный. Он целенаправленно шел ко мне и при этом был таким радостным, что я невольно улыбнулась. А когда мы почти поравнялись, у меня само собой вырвалось:

– Привет!

Он взял меня за руку – его ладонь была большой и теплой, бережно сжал мои пальцы и сказал:

– Меня зовут Игорь.

Если бы кто-то наблюдал за нами со стороны, то наверняка бы подумал, что мы с Игорем давние друзья, которые не общались тысячу лет, а теперь наконец увиделись – нам столько всего было нужно сказать друг другу!

Мы встречались две недели, не пропустив ни единого дня. Я была так счастлива, что радовалась каждому утру, каждой чашке кофе и благодарила судьбу за то, что живу на той же планете и дышу тем же воздухом, что и он.

Но в третье воскресенье сентября все закончилось – так же внезапно, как началось. Почему-то мне казалось, что именно в этот день Игорь признается в своих чувствах. Я ведь была уверена, что он действительно меня любит!

Мы встретились, как всегда, на середине нашей аллеи. Игорь подошел, взял меня за руки, и у меня почти остановилось сердце – вот сейчас, сейчас… И вдруг я услышала совсем не то, чего так ждала:

– Ты знаешь, у меня есть собака. Она необыкновенная.

Я не знаю, что со мной в тот момент случилось, но мне показалось, что я падаю в глубокий черный колодец, в котором плещется не вода, а обида и разочарование. Я вырвала свои ладони из его рук и сквозь слезы крикнула:

– Я не люблю собак! Я ненавижу собак! И знаешь что – никогда не звони мне больше!

Он звонил. Целую неделю. Утром, днем, вечером, но я не брала трубку. А потом звонки прекратились. И теперь я не знаю, где он, и предпочитаю думать, что Игорь просто не тот человек, который мне нужен.

Кажется, все это было давным-давно, вечность тому назад. Уже Рождество на пороге, а грусть в моем сердце никак не хочет превратиться в радость.

Я оделась, вышла во двор и посмотрела в небо. Там в серебристом свете уличного фонаря происходило кое-что необычное. Это было вовсе не заурядное кружение снежинок – нет! Миллионы маленьких прекрасных существ, похожих на белых эльфов, творили какое-то волшебство, кружась в беззвучном вальсе.

Я пыталась рассмотреть белых эльфов как следует – может, их просто нарисовало мое разыгравшееся воображение, но вдруг почувствовала, как к моей ладони осторожно прикоснулся чей-то мокрый и холодный нос.

Передо мной стояла собака. Обыкновенная серая собака, очень крупная – кажется, овчарка. Хотя нет – это была совершенно необыкновенная собака! Она казалась не менее сказочной, чем таинственные эльфы, танцующие в свете фонаря.

Будто подтверждая мою мысль, собака чуть опустила голову и сказала:

– Здравствуй. У тебя руки яблоками пахнут.

В ее глазах читались ум и порядочность. Я настолько обрадовалась, что забыла удивиться, и ответила:

– Привет! Это я сегодня пирог пекла. С яблоками. Хочешь попробовать? Он теплый еще. И чай с лимоном у меня есть. Я близко живу, вот прямо в этом доме. Пойдем?

– Пойдем, – тихо сказала собака, и мы пошли домой.

Я сидела на маленьком кухонном диванчике, а моя гостья расположилась на полу. Мы лакомились пирогом и пили чай. Я – из белой кружки с надписью «Вика», собака – из синей миски с белым ободком и цветком на дне. Когда чай был почти допит, я по-настоящему испугалась: что, если она исчезнет? Нет, конечно, она не растворится в воздухе, словно мираж, – это не под силу даже говорящим собакам, а вот просто возьмет и уйдет. Подойдет к входной двери и скажет:

– Спасибо, но мне пора. До свидания.

И я открою дверь. И больше никогда ее не увижу.

И тут я услышала, как кто-то сказал моим голосом:

– Не уходи от меня. Пожалуйста. Или хоть сразу не уходи…

Собака вздохнула, подошла ко мне и уткнулась лбом в колени. Потом вернулась на прежнее место и ответила:

– Меня зовут Берта. И я не уйду.

Выдержав небольшую паузу, она добавила:

– По крайней мере, не уйду сразу.

Мне показалось, что ее голос дрогнул, а на дне умных карих глаз всколыхнулась боль.

Я попросила Берту:

– Расскажи мне все. Мы вместе это залечим.

Тут Берта кивнула и сказала что-то уж совсем непонятное:

– Конечно, залечим. Я пришла сюда потому, что мне рассказали о тебе белые эльфы надежды.

И, будто предупреждая мой вопрос о том, кто же они такие – белые эльфы надежды, Берта добавила:

– Ты еще узнаешь о них, подожди немного. А сейчас, Вика, я расскажу тебе, что привело меня в твой дом.

Я живу недалеко отсюда, в детском саду «Колокольчик». Наверное, ты обращала внимание, когда проходила мимо, что там, в углу, возле забора, стоит деревянный сарайчик. Вот в нем я и живу – вместе со старыми игрушками, сломанными детскими стульчиками и тремя березовыми метлами. Еще там есть деревянная кушетка. Сторож Данилыч застелил ее своим старым ватником, чтобы мне было тепло и уютно даже зимой. Во время дежурства Данилыч приходит ко мне в гости. Он пьет черный, как деготь, чай из мятой железной кружки, курит маленькую трубку-носогрейку и долго-долго со мной разговаривает. Чаще всего ругает демократов и жалуется на свою вредную старуху. Я живу в этом сарайчике сколько себя помню.

Дети меня любят, самые маленькие угощают печеньем, а те, что постарше, просят рассказать сказку. Я рассказываю потихоньку, чтобы никто не услышал. Да, в общем, детям и не верит никто. Подумаешь, фантазируют про говорящую собаку – на то они и дети.

Ну вот, а теперь самое главное.

Это случилось прошлым летом, в середине августа.

Однажды вечером я сидела у забора детского сада и смотрела, как на небе зажигаются первые звезды. Мне было хорошо и немного грустно. Так всегда бывает, когда думаешь о том, что скоро наступит осень – время спелых звезд и спелых яблок.

Ко мне подошел высокий худой мужчина, одетый в синие джинсы и голубую футболку. Он сел рядом со мной на траву, опустил голову и заплакал. От него пахло тоской и одиночеством, как от забытой на цепи собаки. Его худая спина, обтянутая голубой футболкой, вздрагивала, а на джинсовых коленках расползались два мокрых пятна.

Этому человеку нужно было помочь, и я сказала:

– Ну все, хватит сырости! Пойдем. Я тебя домой провожу.

– Вот я и сошел с ума – уже говорящие собаки мерещатся. Господи, как хорошо! Душевнобольные вроде бы не страдают из-за разбитого сердца. – Человек перестал плакать и почти весело добавил: – Домой так домой. Пойдем!

Оказалось, что его зовут Игорь. По дороге он рассказал, что от него ушла жена. Собиралась уйти давно, он знал это и почти смирился, а вот случилось – и будто дышать перестал. И этот комок боли не проглотить, не выбросить, и так страшно, будто умирает что-то внутри. Ты живой, а часть тебя умирает – так долго и невыносимо больно, что хочется выть – в голос, по-волчьи…

Пока он говорил, я шла очень близко, чтобы он знал, что я здесь, с ним. Я видела, как тоненькая струйка боли перетекала от него ко мне, и я превращала боль в любовь и возвращала эту любовь в его сердце.

Когда мы пришли в его большую полупустую квартиру, Игорь усадил меня в широкое зеленое кресло, посмотрел в глаза и сказал:

– Не уходи от меня. Пожалуйста. Или хоть сразу не уходи…

И я осталась. Сначала на день, потом еще на один, потом на неделю. Я не могла уйти. Нельзя оставлять человека одного, когда он стоит на самом краю и в любой момент может шагнуть в бездну. Поэтому я была рядом с ним – впитывала его глуховатый голос и возвращала к жизни.

Так прошел месяц. Днем Игорь уходил на работу, а вечерами мы гуляли в сквере у его дома, и он был рад моему присутствию. А потом наступил момент (я и не заметила, как это случилось), когда он перестал вспоминать жену и снова научился улыбаться.

Я привязалась к его смеху, к запаху его больших и добрых ладоней и даже к его смешной привычке разбрасывать по квартире свои вещи. Мне хотелось остаться с ним навсегда – ждать его с работы, гулять по вечерам и любить всех, кого любит он. В общем, я позволила себя приручить.

Когда в его жизни появилась женщина, я сразу это поняла и радовалась вместе с ним, и уже почти любила ее, хоть и не видела ни разу. Мне так хотелось, чтобы он привел ее домой, – тогда я наконец увижу, какая она красивая.

Однажды воскресным утром Игорь куда-то ушел и вернулся только к вечеру. Все было как всегда: мы гуляли, потом пили чай с бутербродами, потом слушали музыку. И все же что-то было не так – я чувствовала, что его что-то гнетет, и оттого мне стало холодно и неуютно. Я подошла к Игорю, посмотрела ему в глаза и спросила:

– Хочешь, я останусь с тобой? Насовсем?

Он сел на диван и, понурившись, сказал:

– Видишь ли… не могу я взять тебя насовсем. Кажется, я скоро женюсь, а она… – Игорь тяжело вздохнул, но закончил фразу: – Она не любит собак. Вот такие дела.

Я молча подошла к двери. Игорь открыл ее, и я побрела вниз по лестнице, ни разу не оглянувшись.

Иногда по ночам в своем сарайчике я вспоминаю его голос, запах его рук, его грустную улыбку. Я не держу на него обиды, но очень-преочень по нему скучаю.

Берта замолчала.

Я подошла к окну. Стало совсем темно, и снег пошел еще гуще. Белые хлопья кружились все быстрее – начиналась метель.

Кажется, я все-таки плакала. Жгучая смесь вины и раскаяния срывала с меня все защитные оболочки, пока наконец не осталась одна только саднящая, голая и беззащитная душа.

Берта продолжила:

– Теперь я расскажу тебе о белых эльфах. Я давно о них знала, но познакомилась с ними только сегодня – прямо перед тем, как ты вышла на улицу. Эти маленькие волшебники прилетают к нам накануне Рождества из далекой снежной страны. Они мчатся к тем, кому одиноко и грустно. К тем, кому больше не на что надеяться и нечего ждать. Посмотри, как в ярком свете фонаря сверкают их серебряные шпаги.

Белые эльфы не просто танцуют – они творят самые настоящие чудеса. С восходом солнца ты увидишь белые крыши, белые улицы и почувствуешь, что твои раны больше не болят и можно начать жизнь с чистого листа.

– Берта… – я вытирала слезы, стараясь не размазать тушь, – а к Игорю эльфы тоже прилетят?

– Уже прилетели, – уверенно сказала собака. – Но все-таки, кажется, с его болью им не справиться – уж слишком она велика.

– Так что же делать? – Я вопросительно посмотрела на нее, а она усмехнулась – так, как это умеют делать только говорящие собаки. – Ты хочешь сказать, что… Берта, ты помнишь его адрес?

Оказалось, что Игорь живет недалеко от меня – на соседней улице. Мы бежали к его дому под густым снегопадом – Берта показывала мне путь и то и дело оглядывалась, чтобы убедиться, что я не отстала, пробираясь по тротуару через сугробы.

Когда Игорь открыл дверь, я не могла вымолвить ни слова – в горле пересохло не то от волнения, не то от быстрой ходьбы. Он растерянно улыбался, хлопал глазами и тоже не мог ничего сказать – наверное, от внезапно нахлынувшего счастья.

– Может, ты все-таки пригласишь нас войти? – нарушила немую сцену собака.

Мы с Игорем говорили, говорили, говорили – как тогда, в сентябре, на кленовой аллее, а Берта слушала и лишь иногда вставляла меткие замечания. Никто из нас не заметил, как прекратился снегопад и над домами появился тонкий месяц, как небо стало из белесого черным, а потом, поутру, – густо-синим. Сквозь предрассветный сумрак можно было рассмотреть, что крыши всех домов покрыты белыми снеговыми шапками, а не тронутые путниками дорожки напоминают чистый лист.

Я поставила на стол кружку с остывшим чаем и встала со стула – пора было возвращаться домой. И тогда Игорь сказал:

– Не уходите. Пожалуйста! Я не хочу снова вас потерять.

Берта вздохнула, подошла к нему и уткнулась лбом в колени. Потом посмотрела на меня и ответила за нас обеих:

– Пожалуй, так и вправду будет лучше. Мы останемся. – Выдержав небольшую паузу, она добавила: – Навсегда.

Тепло ли тебе, девица?

Оксана чувствовала себя взрослой, отсюда и все беды. Ей совершенно не нравилось, когда ее пытались воспитывать родители. Им никак не удавалось принять горькую правду жизни: их дочь уже не ребенок! Впрочем, в общении с подружками выяснилось, что этим грешат все родители. Им кажется, что их дети – всегда дети. Даже когда они выросли. А они ведь выросли! Оксана считала себя не просто взрослой, а ужасно, безвозвратно и безнадежно взрослой. Оксане было одиннадцать.

Оставались сказки. Мама читала ей перед сном Андерсена, братьев Гримм, Пушкина, Шарля Перро, и в этом крылась самая большая опасность, потому что Оксана сказки любила.

«Нельзя признаваться, что они мне нравятся, ведь это – самый первый признак детскости, – думала она. – Да и вообще, что такое сказки? Выдумка, и всё! – убеждала себя Оксана. – И ничего волшебного на свете не бывает».

Так бы она думала и дальше, но однажды, после очередной ссоры с родителями, услышала, как папа, обсуждая с мамой на кухне поведение дочери, произнес загадочную фразу:

– Ну что, устроим ей прогулку в Рождественский сад?

– А не рано? – спросила мама с сомнением в голосе. – Ей только одиннадцать… Может, через год, когда подрастет?

– Через год у нас дойдет до баррикад и ультиматумов: права ребенка и все такое. Нет, лучше сейчас. Рождество на носу.

Дальше Оксана слушать не стала, решив, что родительские тайны раскроются, как и тайна Деда Мороза. В последние три года она находила все его подарки спрятанными в шкафчике на кухне, и только потом их клали под елку. Однажды с подарка вообще забыли снять магазинный ценник. Какие тут могут быть сомнения? «Обман. Кругом сплошной обман. Взрослые врут, а сами учат быть честной. Нетушки! Пусть вначале следят за собой и своими выдумками, а потом уже достают всякими нотациями». С тем она и уснула.

Следующий день пролетел быстро, как это часто случается с выходными. Но к вечеру, когда начало смеркаться, папа объявил, что теперь они всей семьей идут на прогулку.

– Не хочу! – из вредности заявила Оксана.

Потому что знала – так все и начинается. Вначале идешь с родителями на прогулку, затем они говорят: «Сбегай, детка, в магазин, мы забыли купить хлеб, заодно вынеси мусор, потому что у тебя самые молодые ножки», – и все, ловушка захлопнулась. Ей снова придется подчиняться. Но она разгадала эту родительскую хитрость.

– Если я пойду в парк, то потом – никаких заданий и никаких сказок на ночь, лучше посижу в чате с подружками!

– Договорились! – неожиданно легко согласился отец, хотя обычно не терпел возражений. И они пошли.

От катания на санках Оксана отказалась, чтобы не чувствовать себя обязанной родителям, и потому на санках папа катал маму, а Оксана принялась лепить снеговика. Вот только снега выпало мало – похоже, затея со снеговиком была обречена.

– Погляди за кустами – там целые сугробы, тебе точно хватит, – подсказала мама.

Оксана обогнула скамейку и вышла из круга света, льющегося от фонаря. Тут же фиолетовые сумерки окутали ее, будто туман, сквозь который было невозможно разглядеть фигуры родителей и услышать их голоса. Кусты исчезли – Оксана оказалась среди пушистых молодых елочек.

– Вот так так! – изумилась она и попыталась продраться сквозь еловые лапы назад, к скамейке.

В конце концов ей это удалось, да только на том месте не оказалось ни фонаря, ни аллеи, ни мамы с папой. Там вообще ничего не было, кроме еще одного ряда елок – уже побольше, со злыми, колючими иглами. Даже снег был другим – тяжелым и влажным, из такого как раз лепить снеговика. Конечно, она испугалась, но старалась побороть страх. Не оттого, что была храброй – просто ей было стыдно. Что, если она сейчас разревется, бросится бежать, а там – родители, и они увидят ее детские слезы, а на самом деле это не волшебство, а просто какой-то обман зрения? Как в горах, где все далекое кажется близким, только тут наоборот. Оксана принялась катать первый шар для туловища снеговика. Сама она чуть успокоилась, но иллюзия не рассеялась. Никаких людей, никакого городского шума, никаких фонарей. Сплошной еловый лес и полная луна, разбрасывающая по снегу серебряные искры.

Оксана старалась успокоиться: «Так, без паники. Папа всегда говорил, что в жизни бывает всякое и всему есть объяснение. А мама говорила, что нельзя поддаваться страху. Нет фонарей – просто погас свет, нет аллеи – я пошла не в ту сторону, провалилась в канаву за скамейкой, и вот пожалуйста. Но парк есть парк – куда ни пойдешь, обязательно выйдешь на аллею. К тому же родители тоже будут меня искать. Скорее бы… Стоп! Не паниковать! Я делала снеговика? Ну, вот и занятие. Раз шарик. Два шарик. Три». В кармане ее куртки лежали заранее припасенная морковь и две большие черные пуговицы. Она приделала снеговику нос и глазки, а потом прилепила вместо метлы еловую ветку. Получилась неуклюжая фигура, держащая что-то странное, похожее на…

Раз! Оксана увидела, что никакая это не ветка, а настоящий цветочный букет. Конечно, она понимала, что так не бывает – откуда тут взяться живым цветам? Но снеговик улыбался косой черточкой рта, прорисованной под носом-морковкой, и его пуговичные глаза блестели, словно живые.

Два! За спиной раздался веселый баритон:

– Молодец, девочка! Снеговик просто замечательный!

Оксана испугалась, ойкнула и только потом повернулась.

Три! Позади, в нескольких метрах от нее, стоял странный человек, одетый совсем не по-зимнему. На нем была форма пилота – с золотыми полосками на рукавах пиджака и значком в виде крылышек над нагрудным карманом. Костюм дополняли фуражка, тоже с крылышками, белая рубашка и синий галстук. Незнакомец чем-то напоминал ведущего передачи «Поле чудес» – такое же круглое лицо, улыбающиеся глаза и пушистые усы.

«А может, это и есть Леонид Якубович? – подумала Оксана. – Может, в парке снимают какую-то рождественскую телепередачу? И всё вокруг – специально созданные декорации?»

На бейдже, приколотом к его пиджаку, было написано «Николай», а ниже – «Рождественские грузоперевозки». Наверное, это тоже часть телевизионной роли? Ботинки у пилота почему-то оказались красного цвета, а не черными или коричневыми, как можно было ожидать.

– Вы кто? – спросила Оксана, отступая на шаг от загадочного мужчины.

Нет, он вовсе не производил впечатление опасного типа, но мало ли… К тому же мама всегда говорила, что не все плохие люди выглядят отталкивающе – часто бывает наоборот. А папа говорил, что никогда не стоит делать поспешных выводов.

– Вы действительно пилот?

– Если учитывать, что все посылки я доставляю по воздуху, наверное, да, – ответил мужчина. – Но если вспомнить, что вместо самолета у меня… ну, скажем, не совсем обычные животные, то я – дрессировщик!

Форма пилота мигом сменилась на цирковой халат – бархатный, с длинными кисточками, в руках появился хлыст, который извивался, будто живая змея.

– Это фокус? – спросила Оксана, делая еще один шаг назад.

– О, да! Я большой фокусник! – подмигнул незнакомец и щелкнул хлыстом по снегу.

Снежинки взвились в воздух и принялись кружить вокруг девочки.

– Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная? – спросил он.

– Нет, мне холодно, потому что зима…

– Ну вот, ты как будто сказок не читала. Нужно отвечать, что тепло. И тогда будет подарочек. А девица, которая говорила, что ей холодно, не получила ничего.