Берег двух океанов

Из личных заметок Романовой А.С.

«Климов был настоящим мечтателем и любителем задумываться о смысле жизни. Его привлекало ночное звёздное небо, которое казалось ему невероятно красивым и загадочным. В его голове всегда сидят мысли о будущем, о том, что может произойти завтра или через несколько лет. Но он не забывал и о прошлом – о событиях, которые оставили свой след в его жизни и сформировали его таким, какой он есть сейчас.

Как мне сказал Морозов, в партии его все называли «философом» – и это было оправдано. Климов всегда умел задавать глубокие вопросы, которые заставляли окружающих задуматься и искать ответы. Его аналитический ум позволял ему видеть вещи с разных сторон. Он относился к жизни серьёзно и осознанно, стараясь понять, что она может дать ему, и что он может дать ей.

Но, кажется, что за эти приветливыми глазами заключён кусочек грусти. Что же привело его на Чукотку? Это отличный вопрос, на который Климов, как я полагаю, пытается найти ответ».

Когда Климов ушёл спать, Анна Степановна ещё некоторое время сидела совсем одна. Ночь была тихой, а воздух пропитан прохладой, добавляющей особую сказочность атмосфере. Вдали послышался лишь едва слышимый шорох, который привёл внимание Анны.

Она повернула голову и увидела в стороне массивную тёмную фигуру. В темноте ночи она выделялась своим силуэтом, заставив сердце Анны замереть на несколько секунд. Фигура Морозова сама по себе была мужественной, сильной и властной. Морозов молча присел на то место, где ещё не так давно сидел Климов, и уставился смотреть в темноту. Его глаза, как и всегда, выражали задумчивость и мудрость, которые окутывали его весьма привлекательной аурой загадочности. Смотря на него, Анна ощущала интересное чувство, будто она знала Морозова уже много лет.

– Не спится? – разорвал ночную тишину басистый голос Морозова.

– Хочу насладиться окружающей природой! – спокойно ответила Анна Степановна, уже привыкнув к тяжёлому тембру Морозова.

– Это правильно! – ответил Морозов и снова уставился смотреть в темноту, погрузившись в полное молчание. Но только о чём молчал Морозов? О чём думал и о чём мечтал? Быть может, он мечтал о вечной жизни в диких просторах жестокой тундры? Во всяком случае, Морозов был не из тех людей, которые стремились к славе и признанию своих заслуг.

Из личных заметок Романовой А.С.

«Всё же, замёрзшая земля и бескрайний белый холод привлекали Морозова больше всего. Он мечтал об истинной свободе, о чувстве полного самоудовлетворения без признания или похвалы других. Ему хотелось просто существовать в симбиозе с природой, поглощать её энергию и наслаждаться простотой жизни, которую он находил в суровой симфонии белых просторов и ледяного ветра».

Ранними лучами солнца был озарён дикий ландшафт тундры. Анна Степановна, выйдя из палатки, увидела Морозова. Он по-прежнему сидел на своём месте, укутанный в полушубок из оленьей шерсти. Похоже, он почти и не спал всю эту ночь. Вдруг ветер резко ударил в лицо, и Анна Степановна почувствовала привлекательный запах потухших костров, дым от которых ещё медленно витал в воздухе.

– Доброе утро, Дмитрий Егорович! – улыбнувшись, сказала Анна Степановна и подошла к нему.

– Доброе, Анна Степановна! – не торопясь ответил Морозов, лениво стягивая со своих плеч тяжёлый и тёплый полушубок. После Морозов решил отправиться к шумящей реке, чтобы умыться. Гигиена была для него неотъемлемой частью жизни, даже в самых экстремальных условиях, в которых ему приходилось бывать.

Чуть позже Анна Степановна стала свидетелем разговора Морозова с горным мастером Сергеем Петровичем Трофимовым, высоким и стройным мужчиной с седеющими волосами и глубокими глазами. Они стояли на небольшой возвышенности, с которой их взору открывался вид на уходящую вдаль реку. Сегодня погода обещала быть хорошей. Лучи солнца позволяли во всей красе увидеть тундровую долину со всеми её сопками и горами.

– В последнее время обнаружение и добыча касситерита вызывает огромный интерес со стороны начальства! – Морозов с заинтересованностью глянул на Трофимова, – можете мне сказать, как обстоят дела с добычей касситерита? – спросил Морозов.

– В этом сезоне дела обстоят хуже… – нехотя прозвучал ответ от Трофимова.

– Какие же именно проблемы вы смогли выявить? – продолжал Морозов, осторожно уточняя детали.

– Я полагаю, что изменение уровня воды в реках и резкое увеличение осадков наносит серьёзный удар по возможности добычи касситерита!

– Разве вы не должны были предоставить мне отчёты по этому поводу? – уже на серьёзном тоне спрашивал Морозов.

– Но, Дмитрий Егорович…

– Поймите, мне не нужны от вас подвиги, Сергей Петрович! Мне просто нужно, чтобы вы качественно выполняли свою работу! – после этого между ними наступила короткая пауза, наполненная напряжением. Морозов громко выдохнул, а затем продолжил, – делайте свою работу так, как вы это умеете, товарищ Трофимов!

– Как прикажете, товарищ Морозов! – со скрытым недовольством ответил Трофимов.

– А мы с вами не на войне, – произнёс Морозов. Он прекрасно чувствовал пренебрежение со стороны Трофимова, но его беспринципность и лёгкость в общении с разными людьми всегда позволяли выходить ему победителем из таких ситуаций, – не нужно отвечать по уставу!

Из личных заметок Романовой А.С.

«Трофимов относился к тем людям, которые прекрасно знают все тонкости своего дела, и взгляд их наполняется особым блеском при занятии своей работой. Только ему было важно получение успеха и признания от других людей. Трофимов неустанно стремился к совершенству в своей работе.

Морозов же, в своей роли руководителя, всегда придерживается строгости и дисциплины. Он требует от своих подчинённых высоких стандартов работы и никогда не допускает ошибок».

Морозов остался стоять один, погруженный в свои мысли. Но вдруг, приближающаяся фигура на горизонте, привлекла его внимание – необычная походка и характерная смешная манера передвижения говорили о том, что это был никто иной, как Балашов. И Морозов не ошибся.

Балашов, неся за собой свой громоздкий портфель, шагал с улыбкой на лице. Он подошёл к Морозову и с восторженной торопливостью протянул ему письмо, тщательно запечатанное в конверте.

– Вам телеграмма, Дмитрий Егорович! – бросил он свои слова с лёгким дурацким притворством. Морозов молча принял письмо в руки, – Георгиев просил передать вам! – услышав эту фамилию, желание открывать конверт с письмом угасло прямо в мгновение ока, – начальство вас вызывает! – в завершении добавил Балашов, встретившись взглядом с Анной Степановной, которая всё это время стояла в стороне, но внимательно слушала их разговор.

– Ты знаешь, что партия столкнулась с проблемами по добыче касситерита? – спросил он, профессионально сделав вид, что не было в руках у него никакого особо важного письма.

– Наслышан! – в голосе Балашова не было ни капли удивления или возмущения, словно такая информация была для него делом повседневным.

– Мне нужно, чтобы ты спустился на несколько километров вдаль по реке, взял пробы и постарался выявить причину исчезновения касситерита в этом районе! – Морозов задумался на мгновение, а потом улыбнулся, – Трофимов считает, что изменение климатических условий является главным фактором отсутствия касситерита! Что ты скажешь?

– Изменение климата – понятие растяжимое! Не думаю, что можно это считать главной причиной нашей проблемы!

– Пятнадцать дней тебе хватит?

– Да! Всё сделаю!

– Тогда, иди отдохни с дороги, собери всё необходимое с собой, а потом выдвигайся!

– Так точно, товарищ Морозов! То есть, – Балашов немного замялся, – «мы не на войне, по уставу отвечать не нужно», – Морозову без сомнения приносило удовольствие осознание того, что Балашов помнил все его выразительные фразы. По сути, это создавало у Морозова особый вид связи с Балашовым, на основе общего понимания и апробации его умения ловко и убедительно передавать свои мысли.

– Стой! – прозвучал голос Морозова с неукротимым желанием притормозить Балашова, – маузер не забудь взять, чтобы не получилось, как в прошлый раз!

– Хорошо! – Балашов без малейшего колебания ответил с той же улыбкой, что всегда украшала его лицо. Эта улыбка воплощала собой не только его характер и стойкость, но и его способность смотреть опасностям в глаза.

Глава 8

«Теория первого полёта»

Отдав приказ об экспедиции, Морозов направился к палаткам, откуда уже витал дымок, говорящий о скором обеде. Анна Степановна, не в силах удержаться от любопытства и проникновенного интереса, увязалась за ним.

– Дмитрий Егорович! – звонко проговорила Анна Степановна. Морозов, обернувшись, приветливо улыбнулся.

– А, это вы? – благосклонно спросил Морозов, – я всё время забываю, что вы ходите за мной словно попятам! – в этих словах прозвучала ирония, но в то же время лёгкая и скрытая радость.

«Какой же неугомонный и упрямый человек» – прошептала про себя Анна Степановна, пытаясь не отставать от него.

– Дмитрий Егорович! – в конце концов, Морозов приостановил свой шаг и целенаправленно посмотрел на Романову, – мне же не показалось? Вы отправили Балашова в одиночную экспедицию?

– Всё именно так!

– Но вы же говорили, что Балашов ещё молод и амбициозен, ведь в одиночные экспедиции ходите только вы один, не так ли?

– Будем считать, что Балашов – это единственный человек, которого я могу отправить в экспедицию одного!

– Но это же риск! – с сомнением проговорила Анна Степановна, она внимательно проводила глазами по его лицу, пытаясь разгадать его скрытые мысли.

– Отправить группу из двадцати человек в экспедицию – это ещё больший риск! Один только Балашов стоит двадцать таких геологов! Поймите, Анна Степановна, чтобы научить орлёнка летать, приходится однажды кинуть его в бездну! – эти слова раскрыли её воображение, наполняя душу смешанными чувствами волнения и страха.

– Какими же красивыми литературными выражениями вы говорите, Дмитрий Егорович! – прошептала она, погрузившись в мир его слов.

– Да, иногда я читаю книги! – иронично ответил Морозов, – вообще, я называю это теорией первого полёта, когда молодые геологи совершают свои первые одиночные экспедиции! Но я никогда не отправлю геолога одного, зная, что он ещё не готов к этому!

– Вы как-то чувствуете, что геолог готов к этой экспедиции?

– Они сами к этому приходят! Живя и работая в тундре, нужно уметь адаптироваться, иначе геолог рискует быть раздавлен колёсами суровости!

– Дмитрий Егорович, почему вы просто не можете признаться, что у Балашова большое будущее? – Морозов, чувствуя непреодолимое желание выразить свои мысли в ответ, был прерван внезапным появлением Климова.

Климов, держа в руках казан, из-под крышки которого пахло необыкновенно аппетитным ароматом, приветливо улыбнулся Морозову и Анне Степановне.

– Обед готов, Дмитрий Егорович! – воскликнул он радостным голосом.

– Анна Степановна! – нежно произнёс Морозов её имя, – вы когда-нибудь пробовали уху, приготовленную на открытом огне, где гармония вкусов сливается с природной красотой тундры?

– Конечно же нет!

– Тогда вы, Анна Степановна, просто обязаны попробовать это! – Морозов улыбнулся, ощущая внутри себя незабытый огонёк.

Из личных заметок Романовой А.С.

«На счёт Балашова, Морозов говорит загадками, что совершенно не характерно для него. Я бы даже сказала, что в этих загадках отражается нечто глубокое и важное для самого Морозова. Почему такой сдержанный и противоречивый человек, как он, стал пользоваться этими острыми выражениями? Может быть, в них скрыто обращение к его внутреннему «Я», к тому, что он видит в себе самом? Или может быть, Морозов видит Балашова своим отражением?»

Когда все собрались за обеденным столом, окутанные атмосферой тишины и этикета, Морозов молчал, как и велел принятый порядок. Но в то же время, его внимание всецело устремлялось на одну вещь – то самое письмо, которое лежало немного в стороне от общего взгляда. Судя по блеску в его глазах, можно было понять, что содержимое этого письма было ему известно ещё до того, как оно попало в его руки. Но Морозов не собирался спешить, чтобы прочесть его. Он не любил получать срочные письма, особенного от руководства. Все важные новости он привык узнавать не через бумажные послания, а вживую.

Для своего начальства Дмитрий Морозов был как кость в горле. Все понимали, что перемещение его с должности было бы делом весьма сложным, и никто не пытался осуществить это. Тем более, что Морозов расчётливо и разумно добился должности главного геолога, и все знали, что этот пост для него был заслуженным. Но есть один нюанс – прямота и упрямство, которые столь характерны для Морозова, никогда не вызывали симпатии ни у его коллег, ни у других людей в целом. Он, словно неприступная крепость, объединяет в себе все качества, вызывающие смешанные чувства: непоколебимость, стойкость и целеустремлённость. Всё это делает его настоящей легендой в мире геологов.

Анна Степановна во время обеда ещё раз пересеклась с Балашовым. Она заметила этот приветливый и доброжелательный взгляд, который он на неё бросил, сидя чуть в стороне. Василий Кириллович всегда такой – улыбчивый и радостный. Голубые глаза Балашова светились, словно две сияющие звезды, придающие ему необыкновенную притягательность, а вьющиеся волосы на голове создавали впечатление игривости, подчёркивая его непринуждённый и свободный образ.

Из личных заметок Романовой А.С.

«Так забавно, Балашов всегда называл Чукотку «страной суровых бородатых мужиков», хотя сам бороды не любил. Его самого смешило такое стечение обстоятельств, и называл он это ничем иным, как забавным суждением.

А вообще, Василий Балашов родом из Тамбова – города, пропитанного историей и легендами. Будучи совсем юным и неопытным, Балашов самостоятельно изучил каждый уголок лесных массивов Тамбовской области. Именно в те моменты гармонии с природой он осознал, что его судьба должна быть связана с геологией. Эта сила, пробуждаемая при виде таинственных ландшафтов и непостижимых волшебств природы, наполнила его сердце и душу бесконечной страстью к исследованиям.

Его душу окутывал русский дух – дух, который воплощает в себе всё богатство и красоту нашей Родины, который передаётся от поколения к поколению и проникает в сердца русских людей, придавая мощь и величие».

Глава 9

«Чаёк напоследок»

Морозов и Анна Степановна вернулись в посёлок только через неделю. И каково же было удивление Анны, когда она узнала, что Морозов должен был прибыть в Валькумей ещё три дня назад. Вероятнее всего эта информация с приказом о его возвращении как раз и содержалась в том самом письме, которое Морозов, естественно, так и не прочитал. Он часто так поступал, бесстыдно игнорируя предписания Георгиева.

Морозов не чувствовал себя безнаказанно. Нет. Это было не в его стиле. Но в нём была глубокая закалка и неукротимая смелость, которые позволяли ему безмятежно демонстрировать свою дерзость. Каждым своим действием он демонстрировал то, насколько ненадёжным и обманчивым были величие и власть Георгиева. Та их превосходная позиция, диктующая нормы и указывающая как бы верные пути – меркла и исчезала в одно мгновение, как только Морозов появлялся рядом.

Георгиев считал свой кабинет своей неприступной крепостью, и только в исключительных случаях решался покинуть его уютные границы.

За окном, в некой игре с ветром, мелкими хлопьями сыпал снег. Осень, как и полагается, началась со снега – интересный знак, который был известен лишь одному Богу.

Тишина и покой, которые обычно царили в кабинете, нарушились неожиданно. В дверной проём ворвался Морозов, разрушив все границы этой «крепости». Выглядел он сосредоточенным и таинственным, а в его руках мерцал чёрный небольшой портфель. Было ясно, что внутри хранились отчёты за весь летний сезон.

– Ну что, вы узнали о причинах, связанных с пропажей касситерита? – командным голосом спросил Георгиев, но потом, глянув на Морозова, его выражение лица резко изменилось, и он заметно замешкался, – как в целом обстоят дела? – уже боязливым голосом спросил он. Морозов наблюдал это боязливое колебание в голосе Георгиева и хитро улыбался.

Также Георгиев никогда не смотрел Морозову в глаза. В этом заключалась его слабость. Выдержать натиск столь ярких и жгучих глаз мог не каждый, и таким образом Морозов мог распознать слабых людей. Ледяной и пронзительный взгляд, в котором сквозила непостижимая мудрость и холод рассудка, вызывал металлическую дрожь и заставлял сердце сжиматься от тревоги.

– Вот отчёты! – с энтузиазмом проговорил Морозов, положив несколько бумаг на стол, – думаю, прочтёте их сами. А ещё, Балашов примерно через неделю должен вернуться к шахтёрам с готовыми пробами. Он вам и даст заключительное решение, которого вы так ждёте!

– Я полагал, что это заключение дадите мне вы, как более опытный человек! – снисходительно и с хитринкой в голосе ответил Георгиев.

– Сомневаетесь в опытности Балашова?

– На то есть причины!

– Если руководитель сомневается в возможностях своего рабочего, значит он сомневается, в первую очередь, в самом себе! – проникновенно сказал Морозов, стараясь выразить свои мысли максимально точно, – и да, вот ещё! Будьте любезны, как начальник геологического поселения, подготовить для меня отчёты в ближайшие две недели! – он проговорил это так, будто перед ним сидел не глава управления, а простой разнорабочий, которому приказали подчиняться каждому его слову.

– Я? – с насмешливой улыбкой спросил Георгиев, он считал такую просьбу шуткой, просто не веря в серьёзность ситуации, – отчёты?

– Да! Я понимаю, что вы, как всем известно, занимаетесь этим не так часто, но мне требуется полный отчёт о готовности партии к проведению работ в зимний сезон! – Морозов после этого направился к выходу.

– Дмитрий Егорович! – остановил его Георгиев прежде чем он успел выйти из кабинета, – завтра в посёлок прибудет машина, которая отвезёт вас в Певек на собрание! Об этом я писал вам в письме! Вы его прочитали? – Морозов чуть повернул голову, его взгляд проскользнул мимо Георгиева и устремился к окну, за которым бесшумно падал снег.

– Я редко читаю письма! – отозвался Дмитрий Егорович, – а про собрание я узнал ещё две недели назад! Так что вы, товарищ Георгиев, запоздали со своим письмом то! – в его голосе звучала нотка насмешки, словно он играл с Георгиевым в некий незримый интригующий диалог.

Небо сковали сумерки, а погода в конец испортилась. Анна Степановна сидела в кабинете Морозова. Впервые она была там. Некоторые геологи в шутку называли кабинет Морозова «святая святых». И неудивительно. В этом кабинете отчаянных и уверенных решений принималось больше, чем за всё время своей работы утвердил проектов Георгиев.

Кабинет Морозова был оформлен в строгом и сдержанном стиле, отражающем его непоколебимую решимость и скрупулёзность. Стены помещения были окрашены в оттенок серого, который словно таял в объятиях местного ландшафта. Посреди комнаты возвышался длинный стол, на котором аккуратно располагались сложенные бумаги и документы. Ни одна бумажка не выходила за пределы своего места, а каждый предмет на столе казался здесь не случайным, а тщательно уложенным по своему месту.

Анна Степановна смотрела в окно, которое раскрывало вид на сопки, проплывающие сквозь сумеречную темноту. Душа её была переполнена неизбежным осознанием, что командировка подошла к концу. Сам Морозов сидел на своём месте, за рабочим столом. Его взгляд был устремлён куда-то вдаль, словно он видел что-то прекрасное и загадочное.

Нежное свечение лампы создавало мягкую атмосферу и делало время лишь ускользающим мгновением. Чашки с ароматным чаем были наполнены до краёв, испуская приятный тёплый пар.

Их молчаливое присутствие наполняло кабинет особой, невероятной энергией. Взгляды скользили, будто бы говорили о тысячах незавершённых и ещё не рассказанных историй.

Где-то в подкорке Анны Степановны проскальзывали нотки грусти. Завтра утром наступит неотвратимый момент. Морозов, с чисто выглаженной рубашкой и немного приторным ароматом одеколона, останется в городе, а Анна Степановна отправится обратно в сердце России, чарующую Москву.

Сопки, великие хранители тайн дикой Чукотки, возвышались вдали, охваченные вечерней суровостью. Вдали простирались тундра и просторы, полные загадок мира, о которых можно только мечтать. А над этими просторами висело тяжелое, серое небо, словно оно было олицетворением неизведанности.

Видя задумчивый взгляд Анны Степановны, на лице Морозова показалась лёгкая и добрая улыбка. Морозов, рассекая воздух своим пронизывающим дыханием, не мог не заметить, с какой тревожной грустью Анна Степановна вглядывалась в застывшую за окном пейзажную красоту.

– Не переживайте, Анна Степановна! – безмятежно произнёс он, – скоро вернётесь в Москву, такую уже привычную и знакомую.

– Дмитрий Егорович! – хитро улыбнулась Анна Степановна, глядя на него. Её голос звучал, как тонкий звонок, который разносился по всей комнате, – если я даже и живу в столице, – продолжала она, – то это не значит, что я не могу и не умею адаптироваться к другим условиям, даже таким суровым, как на Чукотке, – в её голосе прозвучала нотка гордости и настойчивости.