
000
ОтложитьЧитал
Пролог
Маша выпрыгнула из вагона и практически через секунду поезд тронулся дальше в долгий путь. Ребята-байконуровцы долго ещё махали из тамбура и кричали, чтобы она обязательно позвонила. В оглушающей тишине на перроне девушка к своему собственному удивлению не почувствовала одиночество. Вокзал сонно поглядывал на неё большими слабоосвещёнными окнами. Нигде ни души. Мелко моросило. Мягкие мелкие капли дождя щедро сыпались с чёрных небес.
– Ехать, – но это уже не важно. – Я уже дома. «Я дома. Я в России», – Мария глубоко вздохнула и не смогла сдержать нахлынувших слёз. Вода ночного неба была холодной, вода из глаз – горячей. Струйки не смешивались, и, почувствовав этот контраст, девушка рассмеялась. – Ты чего это? – из тьмы материализовался дворник, старичок с добрым лицом. – Я дома! – Маша почти прокричала и, подлетев, обняла оторопевшего мужичка. – Я в России! Я дома! – Вон оно чего… – старичок гладил девчушку по мокрым волосам, а та уже разрыдалась у него на плече. – Ты иди в вокзал, промокнешь. Ты отсюдова, или ещё ехать? – Ехать, – но это не важно. – Я уже дома.
Три месяца назад или, может быть, чуть больше. Начало.
Маша шла очень быстро. Даже не шла, а летела. Длинное чёрное пальто на стройной девушке развевалось почти на всю высоту бедра при каждом решительном, размашистом шаге. Каштановые волосы ниже лопаток рассыпались по плечам и тоже подпрыгивали, вздрагивали и ложились обратно. По щекам текли слёзы. Девушка периодически зло стирала их с лица, но слишком много в ней был обиды, что конвертировалась в солёную воду и от избытка заполняла красивые, сейчас зелёные, глаза. У Маруси цвет глаз зависел от настроения: серые или голубые, когда всё хорошо, и зелёные, когда девушка злилась. Мария врезалась в этот мир каждым шагом с такой силой, что, будь она кинжалом, каждый, кто встречался на пути, был бы беспощадно и зло заколот девушкой-кинжалом в слезах.
Москва безразлично и одновременно с пониманием наблюдала и впитывала эмоции девушки. Москва и не такое видела, поэтому от неё было больше безразличия, чем даже простой жалости. Величавая столица ясно знала, что всё есть результат действий самого человека, а иногда люди так уходили в трагическую спираль чувств, которой не должно быть, что Москва искренне изумлялась, глядя на страдающих. Сердце Родины имело право относиться к каждому так, как захочется.
Она встречала каждого на вокзалах, в аэропортах с распростёртыми объятиями. Раскатывала под ногами яркий, пушистый ковёр, тканный надеждами, безрассудной самоуверенностью, скромными амбициями. Люди робко ступали в мягкий ворс иллюзорного будущего, щурились от ярких фонарей, бегущих строк, реклам; пульсирующих, манящих призывов, что уже почти даровали счастливую жизнь.
И кто-то проваливался в борьбу, будто на ринге бокса. Кто-то побеждал, уже просто выйдя в бой. Кто-то выбирал тактику получше узнать противника и в следующем бою использовать его слабые места. А кто-то бился бесстрашно и героически: падал, вставал на последнем отсчёте со сломанным носом, синим лицом; шатаясь, стоял из последних сил и залетал в шикарный кабинет владельцем личного бизнеса; звучал со сцены и из всех рупоров голосом; издавался, открывал новое и покорял столицу. Приручал, думал, что сделал покорной навсегда, пока однажды вдруг не понимал, что снова на ринге.
А Москва любила делать ставки. Любила ставить подножки и проверять на крепость намерений, на верность целей. Москва любила сильных. Сильных духом и сердцем. Иногда ей было всё равно на уровень достигнутого, но небезразличен внутренний стержень человека. И эта стальная, могучая духом махина начинала подыгрывать. Опираясь на свои воспоминания и на свою историю, она могла расчувствоваться в миг и выложить ровную дорожку жизни для человека, что чист сердцем и силён духом.
Москва – красавица, знающая себе цену, стильная, любимая и ненавидимая одинаково, богатая и кружащая голову, спокойная гармонией глубокой истории тихих улочек центра, громкая славой и победами. Любящая неистово, отдавая всю себя, обнимая и вовлекая во всё самое чудесное. Зло ненавидящая и жгущая в пепел, раскидывая по ветру, если будет, что раздуть. Разная: то тихий ласковый ручей, то обернётся горной рекой со множеством порогов, обнимающая и выплёвывающая из вокзалов и аэропортов обратно. Невероятно любимая в будущем Машкой Москва. Пока у Маруси все эти чувства только зарождались.
Сейчас Маша шла в никуда, просто, чтобы идти. С сумочкой на плече, в которой лежал паспорт и деньги, которых было очень мало. Но больше брать не стала – она гордая! Не надо ей чужого! Пусть подавится своими деньгами!
Мария жила в это время с Василием в Москве. Она искренне и всей душой любила взрослого мужчину. Васе было тридцать шесть, а Марусе девятнадцать. Маша если любила, то ныряя в чувства с головой, полностью растворяясь в человеке, порой совсем забывая о себе. Вася занимался организацией эскорт-услуг. У него была точка на Садовом кольце. Маша не видела в этом ничего предосудительного, ей было вообще всё равно. Девочек Вася привозил из глубинки. Это были весёлые, шебутные девчонки, которые были благодарны мужчине. Василий снял для них отдельную квартиру, покупал еду, оставлял какой-то процент себе, Маша не вникала, но им хватало абсолютно на всё, и они никуда не уходили. Уезжали домой, но всё равно возвращались, хотя истории «с работы» иногда рассказывали просто дичайшие.
Маша устроилась в какую-то подозрительную новую фирму с новомодным введением: дисконтные карты. Эти карты со скидками нужно было продавать. Слова «скидка» и «акция» тогда ещё не были известны народу. Расцветал двухтысячный год. Поэтому Маруся как-то не очень верила в перспективы этой работы, но, когда тебе девятнадцать, то чаще вообще всё равно, что там будет через полгода. Работа на Филях, жильё в Марьино. Фили были тогда конечной станцией. Много зелени, деревьев – целые заросли, а офисное здание красивое. Современное, много стекла, люди в костюмах – Маше очень нравилось. У неё тоже был строгий брючный костюм тёплого цвета какао. Здесь был совсем другой дух, чем дома у Васи. Здесь говорили о книгах, кино, о том, что происходит в Мире и как чудесна природа. Дома – «Петровка 38», Вася на диване или играет в шахматы с соседом с пивком. Спал до обеда, так как работал на точке с девочками ночью.
Маше не хватало воздуха – так она говорила самой себе. Надо же ходить по Москве, узнавать её, гулять и запоминать все уголочки, пропитанные историей. Вася отмахивался: мол, и так весь город знает, потому как когда-то работал таксистом. Машу это напрягало, но она думала, что это пройдёт, вот отлежится, вот отдохнёт её любимый и станет ходить с ней за руку, узнавая и открывая для себя столицу заново.
Куда летела, Маня не знала. В метро, в гущу народа. Девушка обожала большие скопления людей, там она чувствовала огромное количество энергии. Ей казалось, что от каждого человека к другому идут невидимые нити, и по этим нитям движется густая, тягучая и одновременно супер-скоростная энергия. Но не одинакового заряда. Кто-то подпитывался от другого унынием и разочарованием, кто-то делился радостью и позитивом, другой раздавал серые заряды злости, а третий был на нейтралке. И ты сама можешь чувствовать и принимать или не принимать тот или иной заряд. Машкина личная электростанция души выдавала кучу залпов энергий. Самых различных. Она одновременно пребывала в восторге от толпы, движения. Жадно через ноздри, закрыв глаза от наслаждения, втягивала запах метро. Но не забывала, что всё ещё безумно зла на этого гада, Васю!
Она села на свободное место и стала читать рекламу выше окна. Потом составлять слова из букв написанного слова. Была у Маруси такая привычка: находила самое длинное слово и начинала из этих букв придумывать новое. Например: электростанция – станция, трос, тина, река, рост, тик, кит, кот, ток, сок, старт и так далее. И так она увлекалась этим занятием, что оставался сгусток мозга без тела с задачей создать много слов из букв, которому было всё равно, где он находится, и что происходит вокруг. Маняня села на кольцевую ветку, и словарный запас иссяк на втором круге. Девушка очень любила читать, в семнадцать лет она прочитала уже во второй раз любимую трилогию Драйзера «Финансист», «Титан», «Стоик». Первый раз был в тринадцать. Так что словарного запаса хватало. Глянула – ага, вокзалы, вот и хорошо.
Встреча
В вокзалах для Мани была своя прелесть. Почему-то из трёх вокзалов она любила больше всех Павелецкий. Скорее всего это обусловливалось тем, что она попадала в Воронеж с этого вокзала и приезжала из Воронежа сюда же. Маруся уже шла медленнее, раздумывая, что делать и куда уехать. Грустно было невероятно и плакать хотелось прям очень сильно. Решила покурить и немного продышаться, чтобы успокоиться, а потом уже пойти смотреть расписание и понять, хватит ли денег вообще куда-то уехать. В голове какая-то удивительная каша из мыслей, настолько разных и иногда противоположных по смыслу, что разобраться в этом девушке сейчас было не под силу.
Слёзы стекались к глазам, и в носу тоже становилось прохладно. Мария затянулась дымом, задрала голову, зажмурилась на солнце и ждала, когда всё, что прилилось, отхлынет тем же путём. Сморкаться и вытирать слёзы не хотелось.
– Далеко едешь? Привет, – прозвучал слева с акцентом красивый мужской голос. Маша открыла глаза, сначала убедилась, что ничего ниоткуда не хлынет, и только потом опустила голову. Рядом стоял высокий, смуглый, нерусский парень. Улыбался самой обаятельной и очаровательной, белоснежной улыбкой на свете. Круглые огромные глаза были карие до черноты, но тоже смотрели добро и ласково. Он глядел на Марусю так, будто знал её всю жизнь и только что вернулся из магазина спросить, какое мороженое из двух её любимых сегодня купить: фруктовое или мраморное.
– Привет, – Маша совершенно не думая ляпнула: – Не знаю, куда ехать. Да и денег нет совсем.
– А паспорт есть?
– Есть.
– Поедешь со мной?
– А куда?
– Не всё ли равно? Со мной поедешь?
– Поеду.
– Меня зовут Бахадыр.
– Меня – Маруся.
– Я буду звать тебя Саёра (ударение на ё – это для читателей). Саёра – это звезда или неземная, – это про тебя.
Машка стояла и охреневала от происходящего. За три минуты своей жизни она переименовалась и решилась ехать хер его знает куда, непонятно с кем. Не было страха, не было анализа своих мыслей и действий. Можно ли было оправдать это возрастом девятнадцати лет? Навряд ли. У Марии всегда, с самого детства, была сильно развита интуиция, и она бы наверняка подсказала о наличии какого-то подвоха со стороны Бахадыра, если бы такой имелся. Дальше ни о чём не думать – скорее всего такая команда была отдана в голове у девушки, и она доверчиво вложила свою руку в большую горячую ладонь юноши.
– Пошли, я тебя познакомлю со своими. Мы едем в Узбекистан. Надо взять тебе билет. Пойдём сначала в кассу.
Маша шла и глядела по сторонам с полным ощущением отсутствия себя в моменте. Вокзал, красивый и величавый, пропускал сквозь себя великое множество историй: расставания, долгожданные встречи, пересадки в длинном пути, печали, радости; каждая история похожа на другую и уникальна своим узором чувств. Где-то заплакал малыш, и Маня на автомате повернулась, там было всё хорошо: мама нежно прижимала малыша к себе и баюкала на ручках.
– Любишь детей? – Бахадыр приобнял Марию за талию.
– Не знаю, наверное, да.
– У нас с тобой будет много детей.
– Если с такими глазами, как у тебя, то я согласна, – Маша улыбнулась в ответ широкой улыбке парня.
В голове девушки была смесь салатов. Узбекистан – это где? На карте не представить. Хоть по географии и была строгая учитель, у Маруси данные в голове на эту тему не архивировались. Рисовалась картина солнечного дня в хлопковом поле. Когда Маша училась в музыкальной школе, то однажды на концерте выступала узбечкой в национальном узбекском костюме. В тюбетейке с вплетёнными монисто в длинные волосы, собранные во много-много косичек, в шароварах и удлинённой рубахе с закрытым воротом под шею, что застёгивалась сзади на одну-единственную пуговицу и надевалась туго, Маняня с веткой хлопка пела на сцене. Костюм сшила мама из лёгкого крепдешина с узбекским орнаментом: смешанные неровные полоски чёрного и сине-голубого цвета обнимали друг друга, переплетались и почему-то напоминали Маше языки пламени, хотя по цвету было не очень похоже. Ветка хлопка была сделана из какой-то обычной ветки и ваты. Сейчас Мария не помнила слов песни, но вспомнила каждой клеточкой свои ощущения и эмоции на сцене. Только оттуда была информация об Узбекистане. Ласковая Зоя Серафимовна широко и элегантно разводила руки:
– Машенька, деточка, ты только представь: синее-синее бескрайнее небо. Высоко-высоко – огромное лучистое солнце. Всё залито его лучами, всё купается в свете и тепле ласковых лучей, и перед тобой огромное светлое поле созревшего белого хлопка.
– Знакомься, это Али-аке. Это Башарат-опа, моя сестра. Это – Саёра.
Машка смотрела на молодых людей с любопытством. Али был стройный, жилистый и чем-то похожий на Виктора Цоя в лице. Башарат хоть и сидела на вокзальной скамейке, было видно, что невысокого роста и не худенькая. Из-под цветной косынки выбивались красивые каштановые волосы, пухлые губы растянулись в улыбке, обнажая ряд ровных белоснежных зубов, как у брата. Но взгляд тёмных глаз под пушистыми ресницами был насторожен. Девушка встала, и Маруся с удивлением увидела джинсы. Скорее всего весь спектр эмоций отразился на лице девушки, потому что узбечка рассмеялась:
– А ты думала, что мы только в длинных юбках ходим? Х*й там, – произнесла она и закатилась хохотом.
Маша улыбнулась. Но мат при первой фразе незнакомому человеку её покоробил. Конечно, Маня сама не была монашкой и употребляла при случае крепкие слова для усиления смысла, но такое она считала непозволительным.
– Не ссы, всё будет яхши, – Башарат обняла Марусю и подмигнула. – Понравился мой Бахадырчик? Куришь? Пойдём покурим.
У Марии вообще произошёл разрыв шаблонов: узбечка, женщина в джинсах, ещё и курит…
– Не ожидала? – затягиваясь, спросила девушка. Маруся была больше застенчивой, чем не застенчивой. Поэтому пожала плечами и почувствовала неловкость.
Курить было удобно: пока подкуриваешь, можно наклониться и скрыть свои чувства, которые традиционным образом отражались на лице Маши. Потом можно сморщиться, будто дым попал, и снова скрыть эмоции.
– Ну, рассказывай, – узбечка не отставала, а Маше не хотелось разговаривать, не хотелось открываться перед абсолютно незнакомым человеком. Хотелось внезапно тишины, одиночества и обнять себя.
– Да и нечего рассказывать-то особенно, – улыбнулась Мария. Башарат внимательно посмотрела на русскую девушку. Эти глаза всегда смущали Машу: не понять, что на душе, не понять, что в уме, почти чёрные, с неразличимым зрачком. Загадка и опасность? Опасность, потому что непонятно. Всё, что непонятно, вызывало внутри Марии лёгкую тревогу, на которую та никогда не обращала особого внимания до поры до времени.
Мария посмотрела на узбечку. Широкое круглое лицо, пухлые губы, над которыми пробивался тёмный пушок. Круглые большие глаза, прикрытые пушистыми ресницами под красивыми чёрными чёткими бровями вразлёт. Лоб небольшой с черновиком еле видимых будущих морщин. Волосы красивые, каштановые, блестящие здоровьем, стянуты обычной резинкой в хвост – косынка упала на плечи и безразлично лежала там. Не длинные – по плечи. Здесь Маня тоже удивилась: а где же косы? Невысокого роста, с крупной грудью и широкими бедрами, Башарат в джинсах вообще не ассоциировалась у Марии с узбечкой.
– Так и будешь пялиться?
– Извини, – Мария опустила глаза, – просто совсем не тот образ-шаблон узбечки в голове.
– Грамотная? Маруся не очень поняла вопрос, но кивнула. Да, она грамотная. Спас всю дурацкую ситуацию Бахадыр:
– Болтаете, девчонки? Мы едем в Самару. Планы изменились. Рядом с юношей Маше было спокойно. Он был невероятно простым и понятным. Девушка не чувствовала опасности и страха.