Теметерон. Понтиада

– Так «под мальчишку»?

– Конечно! И как можно короче!

Тогда у меня на голове и остался только вяленький ёжик тусклых волос, который я всё же смогла в выпускном классе отвоевать и превратить в «каре».

Теперь мы с Элладкой в школе в разных сменах, и хожу я в школу, когда как. Если хочется думать о чём-нибудь и идти одной, то по дырявой дорожке, а если встретиться с одноклассниками и поболтать, то по большой. На перекрёстке, где я выхожу со двора есть газетный киоск, там продаются не только газеты, но ещё папиросы и журналы. Около киоска можно постоять и подождать попутчика, даже совсем необязательно из моего класса, если вовсе из другого, всё равно можно идти вместе. А самая большая удача, это если к киоску подойдёт Мери. Мама её когда-то давно преподавала в школе с моей мамой, то есть мама «знает эту семью», поэтому Мери иногда можно даже приходить к нам в гости. У Мери есть старший брат Дионис, но он серьёзный и сильно много из себя строит, иногда вообще не здоровается. Мери очень умная, она всё знает, но кроме того, что умная, она самая красивая девочка не только во всём Греческом Обществе, а во всей нашей школе. Когда она просто идёт по улице, на неё водители троллейбусов оборачиваются, и один раз из-за этого у троллейбуса соскочили рога. Искры сыпались, как салют. Но ей всё равно. Она знает, что самая красивая, и ей неинтересно это выслушивать. У них в семье все красивые, и мама, и папа и даже вредный Дионис. Для них быть красивыми, как дышать. Мери не считает свою красоту чем – то особенным, поэтому ей всё равно красивая я или нет, она дружит со мной просто так, просто потому, что ей нравится. На физкультуре, если мы бежим наперегонки, она даже иногда делает вид, что я её обогнала. Мальчишки при ней боятся меня дразнить, она ведь может им «устроить проблемы». Интересно, наверное, быть красивым! Скорее всего, Мери в жизни добьётся всего, и университет закончит на красный диплом, и работа у неё будет престижная, и будет она счастливая и богатая. Но сегодня мне не стоит её ждать около газетного киоска, она, скорее всего, уже давно в школе, это я опаздываю. Мне надо бежать, а если не бежать, то хотя бы идти как можно скорее. Если бежать, то проезжающие мимо машины будут сигналить, только совсем не потому, почему сигналят Мери, а потому, что водители оборачиваются на меня и смеются.

А вот и моя школа. Прямо под продолговатым балконом из пионерской комнаты вывесили красный плакат, написанный мною зубной пастой ещё на той неделе: «СДАДИМ МАКУЛАТУРУ КАК ВТОРСЫРЬЁ!» Я не знаю, что такое «вторсырьё», но «макулатура» – это бумаги, газеты, старые книги. Говорят их снова перерабатывают в чистую бумагу, из которой потом делают новые книги. Значит «вторсырьё» – это книги.

О-о-о, уже даже «линейка» закончилась. Ну всё… Сейчас мне завуч по воспитательной части Лилия Шалвовна устроит нагоняй. Она стоит около огромных гастрономических весов, на которых в продуктовом взвешивают мешки, и что-то записывает в свою тетрадь. Сейчас начнётся:

– А-а-а… Лазариди… всю жизнь, как королева, последняя приходит. Вот это вчера собрали младшие классы, и мне очень интересно: сколько соберёте сегодня вы? Конечно, с такими работниками, как ты…

И понесётся…

В школьном дворе возвышаются две огромные кучи бумаг. Чего в них только нет! И старые газеты, перетянутые крест на крест верёвками, и изрядно потрёпанные журналы с вырезанными картинками, и старые книги. Говорят даже, в прошлом году один из шестого класса, пока родителей не было дома, притащил с друзьями в школу всю Большую Советскую Энциклопедию. Разразился грандиозный скандал, приходили его родители, но Лилия Шалвовна сказала, что грузовик все книги увёз, а моя мама дома говорила папе, что учителя нашей школы «к себе домой всё и забрали».

– Здрасьти, Лиль Шална! – Надо быстро поздороваться и быстро пройти дальше строевым шагом.

– А-а-а… Лазариди!

Интересно, где она берёт такие туфли с железными пряжками и квадратными каблуками? Такие были в мультфильме «Кот в сапогах» у этого кота, когда он стал «маркизом Карабасом». Синяя юбка ниже колен, кофта с, вязаным крючком белым воротничком. Лилия Шалвовна – завуч всех завучей.

– Извините, Лиль Шалвовна, я задержалась…

– Ничего, что опоздала! – От же зараза! Это мой одноклассник Алик Еланский втискивается в беседу. Вот уж кого не спрашивают, так это его! – Не страшно, что опоздала! – Еланский с прищуром смотрит на меня, – важно, что жиртрест вообще пришёл, правда, Лиль Шална? Пришёл и теперь больше всех книг соберёт!

Откуда эту дрянь принесло?! Ну вот, теперь все вокруг ржут.

– Дурак недоделанный, чтоб ты сдох!

– Лазариди! Так ты ещё и нецензурно выражаешься?!

Интересно: Лилия Шалвовна всегда слышит только меня, то есть, до этого Еланского она не слышал?

– Я… – пытаюсь хоть что-то сказать в своё оправдание.

– Всё, всё, беседа закончена!

Мери сзади хватает меня за лямку от школьного фартука. Когда она подошла? Я даже не заметила.

Как можно так выглядеть всегда? Утром, днём, вечером, на уроках, при сборе макулатуры? Точёная фигурка, шикарные волосы, чистое, без единого изъяна лицо. Вот Еланский и заткнулся. Да, пожалуй, очень интересно быть красивой.

Мери, пока Лилия Шалвовна не смотрит, тащит меня вглубь двора с таким таинственным видом, будто накопала там клад.

– Ну, что ты на всех обращаешь внимание?! Я её тут жду-жду, она пришла и с недоумком лясы точит.

– Да не точу я…

– Постой, не отвлекайся, скажи лучше, где бумагу для макулатуры брать будем? У тебя есть идея?

– Идея?! У меня?! Нет, конечно!

– Почему «конечно»!? Когда ты уже самостоятельно научишься думать?!

– Я всегда думаю.

– Я вижу! Всё, тогда слушай, у меня есть план. Мы сейчас пойдём с тобой вместе в паспортный стол, потому что мне надо сдать заявление и разные там бумажки для получения паспорта, я вот и документы все нужные с собой взяла, а там, в милиции, есть вход ещё и со двора. Во дворе сарай. В нём валяется куча всяких бумаг, я сама однажды видела. Сарай старый, на фиг никому не нужный, и его никто не охраняет. Мы возьмём эти бумаги, принесём в школу и сдадим в макулатуру. Наш класс займёт первое место и получит Переходящий Вымпел, и ещё нас похвалят на линейке. Ну как?

– Как всегда – супер!

– Лазариди! Топузис!

– Мама дорогая, она идёт сюда! – Хватаю Мерку за руку и стараюсь повернуть её вокруг оси в сторону приближающейся к нам быстрым шагом Лилии Шалвовны.

– Сделай сосредоточенный вид, – Мерка не собирается сдаваться просто так.

– Лазариди! Топузис! – Пряжки на туфлях встают дыбом, – Я не поняла: вы зачем сюда пришли вообще?! Ладно, Лазариди, я её матери сегодня же позвоню, дочь учителей называется! Позор! Мало того, что опоздала, опять стоит и ничего не делает. Мери, но ты… ты же девочка из хорошей семьи. Твой брат Дионис был гордостью нашей школы. Как ты можешь?!

– Лили Шалвовна!

Как Мери ухитряется делать такой ангельский голосок? У меня ни за что не получится. Мой как из трубы. Может надо дома отрепетировать?

– Лилия Шалвовна, я как раз сейчас объясняла Лазариди, насколько нуждается наша первая в мире социалистическая страна в макулатуре! Сбор её можно назвать первостепенной задачей всех сознательных граждан от мала до велика. Вы пока не говорите ничего её маме, ни сейчас, ни вечером, а я возьму Лазариди на поруки и буду её воспитывать. Ну, Лиличка Шалвованочка… ну пожалуйста… ну пожа-а-алуйста-а… вы же такая миленькая… А ещё, Афродита напишет вам все транспаранты на праздник 8-е Марта! Какие хотите. Хоть про Розу Люксембург, хоть про Клару Цеткин, может, и про обеих, да, Дита? Дита, да?

– Мерка, ты мне на ногу наступила…

– Прости, это я случайно!

Мери сильно щипает меня за спину.

– Да-а, – очень вяло соглашаюсь я, – завтра же начну писать, – у меня эта пионерская комната с дырявым барабаном на стене давно в печёнках сидит.

Лилия Шалвовна молчит в замешательстве. Тяжёлый выбор. То ли звонить моей маме и доставить себе удовольствие сейчас, то ли принести мне в пионерскую комнату два рулона красного ситца с плакатными перьями и получить удовольствие потом, вывесив эту растяжку на фасад школы на обозрение всей улицы.

Пока Лиля Шалвовна в замешательстве

– Побежали! – Кричит Мери и хватает меня за руку. Мы пересекаем школьный двор по диагонали, несёмся к выходу.

На самом деле, какой ясный выдался день!

Скоро, уже очень скоро в парке Муштаид из депо выбежит паровозик. Есть там такая детская железная дорога. На ней работают только дети, и паровоз водят дети, и билеты продают тоже дети. Очень красивая, даже красивей настоящей. Для меня весна – это когда в Муштаиде заканчивают перекрашивать свежей краской лавочки, и на газонах зацветают тюльпаны.

Мы идём мимо входа в парк, мимо зоопарка, дальше надо повернуть по мостовой и немного подняться вверх. На нас все смотрят, я вижу это краем глаза. Ещё бы! Все сейчас хотели бы со мной поменяться местами и идти рядом с Меркой вместо меня. Но Мерка не видит никого, мы говорим о своих делах, о паспорте, о школе, размахиваем руками, бежим, останавливаемся, снова бежим. Хорошо, что мама меня сейчас не видит, а то бы она очень в Мери разочаровалась за такое вольное поведение.

– Что это за беготня с места в карьер?! – Возмутилась бы она, – прямо как сумасшедшие, ну я не знаю… и потом: руками не говори! – Мама всегда мне делает замечание, если я рассказываю и руки у меня не по швам. Надо по швам, в карманы тоже нельзя,

– Ты что, вор-рецидивист? – Говорит мне мама, если я забываю и засовываю таки руки в карманы, – в карманах держат руки блатные рецидивисты и спину сутулят.

Я не уверена, отличает ли мама простого вора от «рецидивиста», лично я – нет.

– И не торопись! – Мама никогда не отпустит просто так, не высказав всё, – рассказывай по порядку, правильно выговаривая слова. Что ты шепелявишь? Повторяй за мной медленно и чисто: «Собака съела сено».

Я медленно повторяю за мамой, тщательно выговаривая слова, и очень хочу, мечтаю, просто сплю и вижу, как сдохнет когда-нибудь эта самая собака от съеденного ею сена.

– Мерка! Постой! Нам тут переходить, – подруга моя совсем забылась, мы чуть мимо не прошли, – вон туда за угол, за угол надо поворачивать, там и милиция и паспортный стол.

Мы останавливаемся, собираясь перебежать на противоположную сторону. Машин не так уж много, тут по брусчатке они не разгоняются. А это что? Коричневая «копейка» даже не делает вид, что проезжает. Она остановилась прямо в метре от нас, и страшный водитель с трёх дневной небритостью лезет через переднее сиденье к нам в приспущенное окно.

– Девочки!

Что за манера приставать к людям на улице?! Хотя, может он дорогу хочет спросить?

– Девочки! Вы куда собрались? Может вас подвезти?

Ан, нет! Эта небритость хорошо знает дорогу. Это он к нам «пристаёт».

В нашем городе так «принято». Если девочки идут по улице «просто так», то есть, не быстро-быстро перебирая ногами, а «гуляют», то к ним всегда «пристают».

«Приставать» можно по всякому. Можно пройти и задеть плечом, можно подойти и спросить: «Который час?», или «Как пройти в библиотеку?». Если девочка ответит хоть одно слово, любое слово, то можно продолжить «приставать» дальше, волочиться за ней по улице до самого дома; можно начать хватать за руки. А как же?! Она же ответила! Не хотела бы разговаривать, сделала бы вид, что не заметила. И неважно, красивая ты, как Мери, или некрасивая, как я, для мужчин важен сам процесс. Поэтому ходить по улицам надо или с братом, или с родственниками, что само по себе отвратительно.

Небритый водитель продолжает говорить, недвусмысленно показывая на сиденья внутри своих «Жигулей». Он дурачится, как клоун, и посылает нам воздушные поцелуи. Да чего «нам»? Мерке он их посылает, а не «нам».

– Не обращай внимания! – Одёргиваю подругу, но подруга предательски хихикает и так демонстративно отворачивается от «Жигулей», что дураку понятно: «Хи-хи! Я всё равно тебя вижу!»

Чуть не сиганув под карету «Скорой помощи», тащу Мери на противоположную сторону. Однако, какое хамство! Этот тип, проехав вперёд десять метров, прямо посреди улицы разворачивает машину и едет обратно, а подруга всё хихикает.

Заскакиваем в переулок, и прямо перед носом возникает чёрный стеклянный квадрат с золотыми печатными буквами: «Пункт милиции №14 Тбилисское РОВД Грузинская СССР», и чуть ниже табличка менее помпезная: «Паспортный стол. Часы приёма 8:00 до 15:00 и 16:00 до 21:00». Рывком открываю двустворчатую дверь, вталкиваю туда Мери, вваливаюсь сама.

Почему во всех государственных учреждениях пахнет одинаково – сыростью и страхом? Даже вот мама водила меня с собой в Горсовет в отдел образования, там, вроде тоже не поликлиника, не сберкасса, а пахнет папоротниками.

Тоска и печаль.

Пустой коридор паспортного стола, вокруг ни души. На серой стене в рамке за стеклом плакат о пропавших людях. Как их отличить друг от друга, когда они на этих чёрно-белых художествах все на одно лицо? Рядом ещё один плакат с «разыскиваемыми преступниками». Эти дауны тоже на одно лицо. Такое чувство, если поменять местами тех и других, подмены никто не заметит. Как милиция их отличает? Деревянный стол весь погрызен и покусан с образцами заполнения бланков и болтающейся на пеньковой верёвке шариковой ручке. Садись, заполняй, становись полноправным членом общества!

Мери стучит в приоткрытую дверь. Хороший признак – значит, там явно кто-то есть, и паспортный стол работает.

– Можно?

– Захады!

Мерка змейкой проскальзывает внутрь. Я вплываю за ней.

До чего интересные у нас паспортистки, напоминающие официанток из рабочей столовой. Одна помладше, худее, в оптических очках, очень серая и невзрачная сидит за узким столом и с остервенением лупасит по клавишам печатной машинки. Она вообще не заметила посетителей, в смысле нас. Самая важная сидит под большим портретом Ленина за столом полным бумаг и смешной промокашки из папье – маше. Она не первой свежести, но с претензией на шик, в платье с большими кровавыми колокольчиками, из которого торчат обнажённые до локтя полные руки в золотых кольцах на толстых пальцах, ярко оранжевая помада на губах – куриной гузке, высокая взбитая причёска, волосы крашеные в цвет крепкого раствора перманганата калия. В углу книжный шкаф, забитый под завязку пыльными папками. На окнах паспортного стола металлические решётки.

– Если за паспÓрт пришол, там на стол лежит анкета, заполняй его два раза адинакови, принэси суда.

Мы с Меркой не дуры и сразу понимаем – надо в коридоре заполнить анкеты по два раза, согласно предложенному образцу и передать их женщине с оранжевой помадой.

Как начальница паспортного стола ухитряется смотреть непонятно на кого, на меня, или на Мери? Долго училась, наверное…

– Одну и ту же анкету заполнить два раза? То есть в двух экземплярах? – Подруга всё же решила уточнить некоторые аспекты.

– Да! Потом суда идёшь. Один бумага мне, один бумага тебе.

Мы выходим в коридор. Мерка садится заполнять бумажки, я внимательно всматриваюсь в портреты за стеклом и играю сама с собой в игру «найди три отличия». Проигрываю, конечно.

Мы снова стучим в тяжёлую дверь.

– Можно?

– Иды!

Из окна паспортного стола видна улица, жёлтый «воронок» с голубой полоской с надписью «МИЛИЦИЯ». Около него стоят и курят милиционеры. Один весело рассказывает, все смеются. Как хорошо всё-таки там, на улице, по ту сторону железных решёток.

– Давай! – Раствор перманганата калия не встаёт из-за стола, он немного приподнимается и протягивает руку, – фото иест?

Серая в углу за писчей машинкой стучит по клавишам ещё сильнее, будто мстит кому то.

Паспортистка берёт фотографии, не отрывая глаз от заполненных анкет. Перечитывает, снимает очки, перечитывает ещё раз, откладывает листки в сторону. Тётенька смотрит на нас с удивлением и жалостью, словно только что узнала о какой-то тяжёлой и неизлечимой болезни, внезапно поразившей нас с Мери.

– Дэвачка! Как тебе зовут? Да. Харашо. Здес написана «МЭРИ». Мери, скажи меня: што пишут здэс, пятый графа? Здес пишут «на-ци-нал-наст!». А ви что писал? Ви писал заместо «нацоналнаст» – «гре-чан-ка»! Где «гречанка» – нацаналнаст, дарагой!? Где СССР гречанка?! Гдэ Грузиу «гре-чан-ка»? Ми здес пятнасат саветских республика – Расия, Армения, Азербаджани. Нацаналнаст эта руски, грузин, армян. Здес, дарагой, никакой «гречака» ниет! Пиши здес – «руски».

Она что – неграмотная?! При чём тут «пятнадцать братских республик»!?

Смотрю то на тётку, то на Мери и начинаю понимать, что тётку выдали замуж в город с хутора Большие Кукареки. Из деревни её вывезли, а вот деревню из неё – не смогли. Она для простоты общения предлагает поменять национальность? Или для чего другого?

Мерка стоит в полном ступоре, выпучив глаза.

– Тётенька! Какой «руски»!? – впервые в жизни включаю мозги быстрее Мери. Это не называется «плохо себя вести», это называется «поиском истины», – есть греки! – Неожиданно даже для самой себя ору я, – греки есть… и чтоб вы знали, – стараюсь перейти на более миролюбивый тон, – греческие поселения появились здесь, на территории Грузии ещё в восьмом веке до нашей эры!

Теперь все смотрят на меня. Даже тощая в углу перестала стучать и руки её зависли в воздухе.

– Харашо! – Кровавые колокольчики или васильки, что там на ней одето, не очень сердятся. Выдержав паузу в тридцать секунд, руки в золоте, подколов фотографии Мери к стопочке бумаг, перекладывают их в папку с другими документами. Мери протягивают несколько листков дубликата.

– Через десат дней после перерив, вечером иди здэс.

Мы сразу понимаем: мадам предлагает нам прийти ровно через десять дней после обеденного перерыва во второй половине дня, желательно к вечеру.

– Спасибо. До свиданья.

Ох, наконец, это всё закончилось. Не-е, я второй раз сюда не приду, пусть паспорт Мерка сама получает.

– Дита…

Ой, что это с ней?! Голос Мери хриплый и тихий.

– Дита… смотри, что она мне в графе национальность написала… «гречанка от восьмой век до нашем эры»

Мы не смеёмся, мы рыдаем, икаем, мы бьёмся в судорогах…

– Ну что, дорогая, – Мери вся красная утирает слёзы, пошли теперь за макулатурой. Там сарай в конце двора. Знаешь что, мы через двор как раз на другую улицу и выйдем, а то вдруг нас тот тип на машине около дверей ждёт.

– Зачем ему?! – Упущение, однако, – у нас были осложнения, а я давно забыла про глупое приключение.

– Что «зачем»? Забыла, как паясничал? Шут гороховый. Ему надо нас подвезти, познакомиться там… ну… покататься…

– Чего это мы с ним поедем «кататься»!? Лично я никуда не поеду.

– Ага! Он-то думает – поедем! Чтоб круто нарисоваться, типа «девушек подвозил, познакомился. Свиданье назначил и всё такое. Слушай, сейчас выходим через вторую дверь, которая к сараям ведёт, пока милиционеры на улице. Во дворе точно никого нет.

– Давай!

– Вон они, сараи, – Мери кивает в сторону заброшенных домиков у самого забора.

Фу, как тут противно и жутко. Тёмное помещение, шкафы с папками, бумаги в куче, здесь, скорее всего, и мыши водятся, а всё равно уютней, чем у них внутри со столами зелёного сукна и стенами, до половины покрашенными масляной краской. Бр-р-р…

– Мерка, ты что-нибудь видишь? Я ничего не разберу.

Мерка шуршит, дёргая явно тяжёлое.

– А что тут разбирать?! Смотри, какие тюки. Хватай и тащи. Нашему классу первое место обеспечено. Сколько сможем, столько и унесём.

– Классно они верёвками перетянуты, держать удобно, скажи? – Поддакиваю в полном восторге.

– Прям нас ждали!

Так, так, так. Через двор отделения милиции, мимо дремлющих на солнце собак, мимо никем не охраняемых внутренних ворот… Мы несём в обеих руках перетянутые бечёвкой кипы бумаги, и гордимся своей сообразительностью.

Это надо же выскочить нос к носу прямо на эти самые мерзкие «Жигули» – «копейка» с ещё более мерзким типом за рулём! Но Мери не так раздосадована, как я.

– Судя по всему, вы хотите нас подвезти? – Откуда в её голосе столько торжественности?

Небритый обладатель машины сияет, как медный таз:

– С огромным удовольствием! Такие красивые девушки…

– Если вы не прекратите дурачиться, никуда мы с вами не поедем! Говоря проще, вы хотите нам помочь? – У Мери выражение лица Жанны Д᾽Арк.

– Да!

– Клади всё это ему в багажник, и пошли ещё принесём.

Наконец-то вспомнила обо мне.

Бежим снова к сараю и тащим бесконечные бумажные тюки, гарантирующие нам Почётный Вымпел школы.

Нет, всё-таки хорошо, что мы не пешком несём всю эту кучу бумаги. Приличный салон в этих самых «Жигулях», на торпеде наклейка с греческим флагом, в салоне греческая песня. Он что, грек, что ли?!

Мы сидим на заднем сиденье с вытянутыми спинами и лицами и тюками на коленях, строгие-строгие, деловые-деловые. Чего этот небритый поминутно оглядывается на Мери?! Эй, «крепко за баранку держись, шофёр!»

– Девочки, давайте уже знакомиться. Меня зовут Одиссей, а вас?

– Мы не разговариваем с незнакомыми мужчинами и не знакомимся, – как Мери всегда так быстро придумывает нужные слова?! – Мы выполняем наш комсомольский долг. Поэтому везите нас в школу и не балуйтесь.

– Ух, ты – какая она строгая! Отличница, наверное, да? – Это он уже мне.

– Дя-а! – Строю Одиссею «рожу», но не уверена, насколько хорошо получилось.

Наконец, становится виден наш школьный двор с чёрной металлической оградой.

– Всё. Спасибо. Нам тут остановите, пожалуйста, – Мери держится за ручку двери.

– Можно я вам помогу?

– Не надо нам помогать. Сами донесём! – Мери первая выпрыгнула из салона. – Спасибо от всего актива школы номер двенадцать. Коммунистическая Партия Эс-Эс-Эс-Эр и Комсомольская организация будут вечно гордиться вами.

Не могу сдержаться. Я тоже хочу поиздеваться:

– И имя ваше впишется золотыми буквами в список лучших макулатурщиков тысяча девятьсот восемьдесят девятого года!

А-а-ах! Много смеемся. Не к добру это. Ну и пусть.