Скитальцы

© Константин Анатольевич Кантор, 2021

ISBN 978-5-0055-7737-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Подмосковная тишина

Помни, – жизнь одно мгновение!

Н. Я. Суханова (Мих)

Как-то раз, в промозглый ноябрьский четверг 1996 года, мы отчалили из нашего учебного заведения в лес. Ходовое снаряжение у меня осталась дома, и это огорчало.

Наш тренер, – Наталья Яковлевна поставила нам задачу на поход, – пройти около 90 км за три дня.

Рюкзак, спальник и «клмн» (Кружка, Ложка, Миска, Нож), у меня всегда были с собой и лежали в походно-складском помещении. А вот одежда на мне была для экзамена – брюки, пиджак и куртка из кожзама (причём не моя, а одолженная на время у друга). Пришлось занырнуть на склад и переоблачиться в песчанку, армейскую рубаху и погрызенный мышами офицерский плащ. На голову я напялил летнее кепи и опустил на нём «уши».

В электричке мы катились с комфортом, так как связывали проволокой входные двери, и наваливали рюкзаки на двери в тамбуре. Таким образом ни пассажиры, ни контролёры не могли проникнуть в наше тамбурное «купе». Ноздря извлёк гитару. Это была отвратительнейшая «шаховская», которая вечно расстраивалась, (так как какой-то вурдалак-инженер придумал ставить на эти гитары устройство регулировки подъёма грифа). В дырке на грифе находился регулировочный болт, который надо было вращать специальным ключом или пассатижами. Закончив настройку гитары мы грянули песню, сочинённую Игорем Шеметовым, (поэтом, из Натальиных выпускников). Слова были незамысловатые:

Вид у нашего коллектива был тот ещё: Сергейчик ходил в моём красном капроновом комбинезоне, (мне отдали его, когда закрыли нашу лыжную секцию), а поверх комбеза у него было драповое пальто. Надюха-Марина и в училище и в поход одевала балахон с Цоем, чёрные джинсы и модный китайский пухарь. Кабан ходил в армейском х/б, спортивной шапке, разгрузке и бушлате. Ноздря – в морских клешёных штанах, тельнике и брезентухе. Петрен – в клетчатой рубахе, вязанной шапочке и армейском х/б. «Гуляй-поле», – не более того и не менее того.

От ночной пустой платформы, где не горел ни один фонарь, мы отчалили в сторону леса, выпив «на ход ноги».

Вёл нас выпускник техникума Серёга с позывным «Кабан». Он деловито светил себе налобным самодельным карбидным фонарём, когда сверялся с картой. Карбидный фонарь с отражателем я видел до этого только у спелеологов в пещере Съяны. На голове у человека с помощью широкой резинки был закреплён шланг. Из баллона на поясе, где две субстанции (вода и карбид), соединялись воедино поступал по этому шлангу ацетилен, и на лбу горел неспокойный огонёк пламени. И этот неровный отсвет усиливался отражателем из жести. Поистине, это напоминало алхимическое делание.

У самого леса, в импровизированной беседке, тусовались какие-то тёмные личности. Разговор они вели исключительно матом, и от всей этой беседки веяло, как мне показалось животной агрессией. Будучи людьми вежливыми, мы с Ноздрёй проходя, поприветствовали их. В ответ мы услышали пьяный голос :

– Э, зелёные! А ну, упор лёжа приняли!

Сергейчик зорал «Рубимся» и швырнул в беседку пустым пузырём из-под портвейна «три топора». Рома вообще был резким малым. Клейкая ночная тишина разбилась звоном разлетающихся осколков. Нехотя, Кабан развернулся на месте и достал нож, замотанный синей изолентой. Нож всегда висел у него на шее, когда мы шли по лесу. Кабан зарычал попёр в сторону беседки. От страха я оцепенел, но двигался за Петреном, который тоже что-то шёл и орал. Я даже орать не мог – горло сдавило спазмом от страха. Ноздря скинул свой рюкзак, вырвал с боковых строп сапёрную лопатку и заорал «Сальмонеллааааа!!!»

Драка не состоялась, – тёмные личности, спотыкаясь, рысью свалили из-под навеса.

Кабан обыскал всё под тентом, нашёл пустую бутылку и вручил её мне на всякий случай. Положить её мне было некуда и я тащил её в руках, потом выронил и поднимать не стал.

Всё, отцы, валим в лес! – сказал Кабан, и мы ускорились.

Теперь всякий шорох с периферии я воспринимал как следы погони. Ноздря тащился сзади с лопаткой в руке. Он ещё в шараге пришурупил к ручке своей МСЛ-ки петлю, и таким образом сделал себе темляк. Где-то часа два интенсивного марша, никакой дождь и грязь под ногами не чувствовались, и было постоянно жарко. Песен, ясен пень, не орали. Чавкали по грязи долго. Причём идти наощупь было куда приятнее, чем в свете фонаря. Когда надо было перепрыгивать через очередную глубокую канаву, Кабан встал сбоку, чтобы посветить прыгунам. В тусклом свете его карбидки выхвачена была из темноты дикая тёмная грязь. Мокрые чёрные ветки щупальцами тянулись к нашей маленькой группе. Наощупь шлось гораздо веселее.

Слава Богу, что с нами не пошли однокурснички, которые все слились накануне. Началось бы хныканье, «беее-меее, я дальше идти не могу…» Даже песни орать не хотелось. Говорить о такой вежливости, как пригнуть ветку, чтобы она не ударила идущего сзади, не приходилось. Интервал был по два-три метра, поэтому сырые ветки отгибались скользящими по грязи людьми и, свистнув в дождевой пелене распрямлялись, никого не задевая. Вдруг Кабан встал как истукан. В него воткнулся Сергейчик и заорал: – «Остановка!!!»

Что было дальше

Итак, Рома Сергеев заорал: «Остановка!»

На остановке мы сгрудились к Кабану, предвкушая выпивку. Осветили пространство Ромкиным фонарём. Лес перед нами редел, заканчивался обрывом, и продолжался за рекой. Петрен пошёл пощупать спуск, но кубарем укатился вниз. Взявшись друг за друга, спускались мы по грязи, присыпанной снегом. Охочих разуваться и ломиться без портков на противоположный берег реки, (кроме Ноздри), не было. Вырубили себе палки, типа посохов, выжрали портвешка «за переправу», и полезли в воду. Моя коряга при первом тычке в илистое дно сломалась, и я шёл, опираясь на Ноздрю. Тот не выпускал из руки свою «сапёрку».

Мне вдруг показалось, что на противоположном берегу реки сидят ханыги, которых мы прогнали и поджидают нас. Оказалось, что это просто деревья. Вообще, говоря «по чесноку», никакого желания рубиться с местными не было, однако была традиция и вот какая. Нельзя проходить мимо, когда тебе говорят плохие слова. Надо реагировать. Наши выпускники, – буйволы типа Пиныча с Коляном любили мордобой, но и могли договориться с противником. Что касалось до нашего курса, – мы приучились орать громко, швырять бутылки и прыгать в сторону противника.

Пока нам везло: – Бог любит смелых.

Кабаныч шёл уверенным шагом. Грязь со снегом под ногами чавкала. Когда мы шли по проторенной техникой колее, задача была: не соскользнуть в многочисленные лужи. Разговаривать было невозможно, так как не слышно было идущего впереди. Ноздря, идущий в хвосте, затянул наш походный пэан «Мамонты».

И наша банда что есть мочи подхватывала:

И не чувствовалось ни мокрого дождя, ни промокших ботинок. Только устремлённая к неизвестной точке в лесу группа. Кабан делал пару двухминутных остановок для выпивки «на ход ноги», и шагал дальше. Теперь мы опять углубились в лес и грязь сменилась снегом, в который мы проваливались. Поэтому тропили по очереди. Протопает один, устанет, отвалится набок, пропустит группу и встанет в хвост.

К трём часам ночи, (или утра) Кабан скомандовал: «Бивак!»

Все скинули рюкзаки на снег и началась работа по обустройству. Кабан отцепил пришвартованную стропами на рюкзаке снаружи пилу- «двуручку» и послал Надюху искать веточки, которые станут для пилы рукоятками. Сергейчик взял ручной фонарик и стал осматривать верхушки у сосен, пытаясь определить, какая сухая. Ноздревич и я растягивали между деревьями брезентовую палатку – «памирку». Бубел и Петрен хрустели ветками, собирая топливо на растопку.

Из глубины сосен раздался торжествующий вопль Ромыча Сергейчика: Аааааааааааааааууууууууууууууууууу!

Это значило на нашем наречии, что здоровая «сушина» идентифицирована.

Теперь предстояло запилить её двуручной пилой. На запил собирались все – упавшим большим деревом могло придавить и покалечить, и поэтому работу надо было делать сообща. Двое пилят, остальные упираются в дерево толкая его от себя в удобном направлении (так, чтобы падающее дерево не попало на ветки соседних деревьев). Потом те, кто держал, – пилят, кто пили – толкает. Если имелись свободные руки, можно было сунуть в щель от пропила топор, и работая им как рычагом, не давать дереву зажать пилу. Это было очень жаркое времяпрепровождение, и в процессе пиления все раздевались чуть ли не до голого торса, не смотря на дождь.

После того, как через двадцать пять минут, с оглушительным треском дерево падало, раздавался общий крик:

Аыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыы!

Это значило – теперь у нас будут дрова, костёр и душевная пьянка с песнями.

На пенёк от поваленного дерева Кабан ставил флягу со спиртом, закусь, взятую из дома и кружку, и мы выпивали «за дрова».

Потом следовал процесс обрубания сучков и веток руками и топором, распилки ствола на чурбаки и транспортировки брёвен к месту, где уже теплился огонёк. Несущий к костру бревно на загривке обычно говорил полену: «Буратино, сынок!»

Вообще, если попадалось голое бревно с длинным сучком, его обряжали в головной убор, ножом вырезали на нём глазки и улыбающуюся пасть, и усаживали рядом с собой.

Самый сладкий запах в лесу – запах костра. Костёр – это тепло, свет и пища.

Любимым развлечением Ноздри, помимо песен и организации бивака было: вытопить жир из пустой банки с тушёнкой и украдкой плеснуть его в костёр (следовал кратковременный форсаж пламени, вверх поднимался сноп искр и все от орали).

Вторым номером было: нагреть пустую пластиковую, закрытую пробкой бутылку до момента затвердения, а потом тихо метнуть её в пламя. Происходил взрыв с мощным хлопком.

Когда постепенно огонь вошёл в свои права, пожирая сначала тонкие ветки, потом более толстые, потом чурбаки с верхушки, мы сложили нодью. Нодья – это составленные особым образом три толстенных бревна, между которыми имеются промежутки для доступа кислорода. Такое сооружение будет гореть в любую погоду всю ночь. Утром, достаточно просто оживить угли, помахав «фальшпопником», и сдвинуть куски прогоревших брёвен в пламя. Не помню, чтобы мне было холодно на маршруте. На марше было жарко, у костра приходилось крутиться как на виртуальном вертеле. Один бок прожаривался, второй студился. Ноздря вручил свой фотоаппарат Ромычу и полез на дерево, я встал вплотную к дереву и началось постановочное действо: Дима Ноздря делал вид что падает. Я делал вид что его ловлю. Когда постановочное фото было снято, Дима и вправду свалился на меня.

За это время палатки наши уже теснились рядышком – вход ко входу. Под палатки бросали лапник, сверху их накрывали целлофаном. Над костром на приличной высоте натягивали тент. Каны мы вывешивали на тросики над костром с помощью крючков. Поднимая или опуская кан над пламенем, можно было регулировать интенсивность кипения. Самая главная забота при готовке – мешание макарон, чтобы не подгорали.

И вот, когда еда была готова и разложена по мискам, когда чай был заварен, а раскладывающиеся стопки наполнены разбавленным спиртом, наступало время беседы и песен. Перед чаепитием у нас был ритуал «пугания чая»: для того, чтобы чай правильно заварился его требовалось «напугать», – сгрудиться над каном с чаем и громко заорать хором.

Над интенсивно горящим костром крутились искры. Жар был такой, что грязь вокруг костра просохла и все мокрые вещи высохли моментально. Сушили специально только ботинки, надевая их на вбитые в землю колышки, на почтительном расстоянии от костра. И всё равно у Кабана немного растеклась от жара пенополиуретановая подошва на «облегчёнках».

На брёвнах были постелены пенки, на пенках в разных положениях сидел, полусидел или полулежал коллектив и беседовал, выпивал, пел, спал, ел. Снег вокруг бивака был вытоптан и чернел костровой копотью.

В пятницу ночью в лесу слышались крики, как нам казалось большого стада людей. Мы как раз собрались на ночную ассамблею, втайне надеясь, что на наше стойбище никто не придёт. Когда незнакомые люди, крича как потерпевшие, появились в свете костра, мы расхватали топор, пилу, лопатки и ножи, (у кого что было), и повскакивали с мест. Незнакомых стояло три с половиной человека: утомлённые лица, какие-то нелепые замызганные грязью свитера с узорами, джинсы, спортивные сумки. Так ходить в ноябре в лесу – было совершеннейшей дичью. Оказалось, это были ребята с первого курса одной из шараг. За то, что они смогли выбрать по карте правильное направление и не побоялись подойти к незнакомому костру, мы приняли их в семью, накормили, обогрели и напоили. Двое неплохо играли на гитаре и пели очень дикие, но красивые песни.

Тренер привалила с одним из первокурсников часа в четыре утра, притащила еды со «столов олимпа» – в техникуме преподаватель физики праздновал юбилей. Первокурсник смотрел на нас удивлёнными глазами, но через день полностью освоил нехитрые премудрости туристического быта.

Больше на соревнования турсекций к нам никто не пришёл.

В воскресенье мы вернулись в город поздно. Ботики, штаны ниже колен и куртки вымокли почти у всех. Основные участники «регаты» поехали до конечной – вокзала. Мы же вышли на платформе электричек недалеко от дома, где жила Надя по прозвищу «Марина». Маринка пригласили нас всех к себе в гости. Метро уже закрылось, так что полтора километра мы протопали пешком. На улицах было неспокойно, слышались сирены милицейских машин, какие-то личности провожали нас четверых взглядами. Во дворах грохотала музыка. Но всё это тонуло под густой пеленой снега с дождём. И мы плыли финальную стометровку по этому дождю со снегом, и на мгновенье нам стало казаться, что мы всё ещё идём по лесу. В магазин решили не заходить, потому что не хватило бы сил уйти из тепла в холод улиц. В квартиру мы вломились на пределе моральных и физических сил и с довольным кряхтеньем стали разуваться. Кто-то совал руки в гармошку батареи, пытаясь отогреть пальцы. Пальцы оттаивали, по щеке у счастливца стекала слеза. Через пятнадцать минут сидения на полу, созрела идея сходить в магазин и купиь вина, чтобы сварить глитвейн. Как его варить никто не знал. Мы разбавляли вино тёплой водой и называли это «глин». Посчитали наличность: оказалось, что мы можем себе позволить четыре бутылки. Самое сложное было надеть свои мокрые башмаки и завязать влажные шнурки, напялить мокрые анораки. Благо, что шли в магаз налегке, взяв один пустой рюкзак. Рома Сергейчик сказал, что с рюкзаком идти гораздо теплее. Путь наш петлял по мрачным дворам, и мы как-то неожиданно согрелись. Да магазина дошли без проблем, вина купили тоже без проблем.

На обратном пути мы решили срезать дорогу через детскую площадку. На площадке стояла под углом 15 градусов деревянная фигурка медведя размером с ребёнка лет пяти. Мы решили вчетвером компенсировать его наклон, но к сожалению, мишка выдернулся из своего гнезда и упал к нашим ногам. И тут Надя – Марина сказала: «Заберём его домой. Должно быть ему холодно».

И мы потащили деревянного медведя к подъезду. Проезжавший мимо наряд проводил нас глазами, а Петрен сказал им: «Доброй вам ночи! Помогать не надо, мы справимся!» Лифта в доме не было, но и мишка был не тяжёлый. Пару раз, правда, мы уронили его, но шум был по тем временам неагрессивный, так что никто не вышел. Разместили деревянного гостя в большой комнате. Не помню у кого мелькнула идея с ним выпить. Поставили деревянного Топтыжку во главу стола.

В ванной у Марины царил устроенный нами хаос: я стирал носки, в этой же воде Роман мыл ноги, а Петрен в это время принимал там же душ. Откупорили вино, протолкнув пробку карандашом вовнутрь, – открывалки у нас не было.

И самым уютным и приятным в моей юности было это застолье с медведем во главе стола, вином, смешанным с кипятком и макаронами с тушёнкой в качестве закуски. За окном сонного города валил снег с дождём. А у блудных детей, потерявшихся в круговороте эпохи перемен было застолье и медведь.

Зимние забавы

Автор: Дмитрий Кузьмин "Кузьмич"

Подготовку к первому зимнему походу я начал со всей серьёзностью. За неделю до времени «ч» я, пораскинув мозгами, что зимой в лесу без лыж делать нечего, откопал на своём балконе лыжи, набил походный рюкзак барахлом, (с того- же балкона), и отправился в парк пугать ничего не подозревающее народонаселение.

И каково было мое разочарование, когда, придя в клубный день в техникум, я узнал, что зимой лыжи в походе не очень- то и нужны. Нужно, как сказал Кабан, брать больше еды и водки по зимней норме.

Как оказалось, что мы не просто будем сидеть все выходные на одном месте, а даже пройдем по какому-то маршруту и пить будем исключительно на ход ноги и «для сугреву».

Выехали мы как всегда в пятницу ближе к ночи, всю дорогу в электричке пели песни и промывали «верхнее ля», потом немного отошли от станции, выпили ещё. Потом мы ставили палатку и промывали «верхнее ля», потом ещё…

В общем, – первую ночёвку я помню плохо.

Зато на следующее утро, проснувшись в силу физиологических надобностей и оставив попытки влезть в промёрзшие за ночь берцы, я вылез из палатки и был поражен чистой белизной неистоптанного елового леса, игрой солнца на заснеженных лапах елей и никем не нарушаемой пушистой тишиной.

Сделав своё грязное дело, я принялся разгребать снег для костровища, ломать ветки и разжигать костер.

Через некоторое время на запах дыма и позвякивание ложки о стенки кана из палатки начали вылезать участники нашего похода.

Первый из палатки показалась пятая точка нашего дорогого товарища по походам Серёги, за добрый нрав, внушительные размеры, и наличие в заначках вкусной еды, носящего погоняло «Кабан».

Пробормотав в ответ на моё приветствие своё отношение к доброму утру Кабан с шумом скрылся в кустах. Следом за ним из палатки показался недавно дембельнувшийся Дима Галаган. Он последовал за Серёгой.

Самой последней, в белоснежном анораке и с собранным рюкзаком появилась из палатки наш руководитель Наталья Яковлевна Мих. Сказав всем «доброе утро» она осторожно попробовала мою стряпню и, сплюнув пару варёных иголок и угольков сказала, что есть можно.

Быстро закончив завтрак, собрав палатку и рюкзаки мы попедалили на маршрут. Пройдя запланированную часть маршрута, уже в сумерках встали на ночлег. Так как водку «по зимней норме» взял только Кабан, то вечер мы коротали прихлебывая чай с анекдотами и походными байками. Допив третий кан чая, все поползли спать.

Мне, как самому молодому было поручено спать на левом фланге палатки, на правом фланге окопался Серёга и через минуту ещё робко, как-бы разминаясь начал отпугивать от нашей палатки лосей, волков и вообще всё живое своим храпом. Галаган, пробормотав что- то вроде «Рабиндранат Тагор» включил свой радиоприемник, который он таскал с собой по дембельский привычке. Он поймал волну какого-то музыкального радио и очень скоро начал помогать Кабану устрашать лесную живность.

А мне не спалось. В голове смешались впечатления от ходового дня, дружный храп моих компаньонов, мокрые ноги, нос, периодически примерзающий к стенке палатки и идущий по радио концерт модернов- токингов, но постепенно все звуки ушли на второй план и осталась только музыка, музыка в тихом заснеженном зимнем лесу.

На следующее утро, дежуря и растапливая в кане снег, я размышлял о многом:

1) Как же хорошо зимой в лесу, когда от огромной толпы, идущей на осенний слёт, побухать и пощупать девок остаются к декабрю один-два человека, по-настоящему любящих эту неприхотливую походную жизнь.

2) с Кабаном, хоть он и миляга, я в одной палатке спать не буду.

3) Когда залезаещь в спальник, то берцы можно в принципе не снимать, к утру всё равно на ногах высохнут.

Песня про скитальцев

В дорогу

Майский вечер обдувал прохладным ветерком. Дома еще не успели накалиться, и город еще не дышал раскаленным бетоном как, например, в середине лета.

Мы сидели в училищном дворике кто – то на складных стульях, принесенных из нашей каморки, где базировались все вещи турсекции, кто-то на стульях которые надо было потом разнести по кабинетам, а кто-то ютился на ковриках, прямо на клумбе. Охранники давно уже переложили свою работу на остающихся в училище ребят, которые оставались в будни вахтерить до утра. Наталья Яковлевна Мих, – человек, на котором держался порядок в училище и наш тренер, имевшая обыкновение задерживаться стенах нашей альма-матер и допоздна с турсекцией, волейболом или самодеятельностью, ушла в этот вечер пораньше, ввиду того, что на следующий день мы шли в поход.

К десяти вечера дневная духота спала окончательно, мы закрыли ворота на замок, поставили училище на сигнализацию и, вынеся два примуса на крыльцо, поставили кипятиться воду в канах. В одном забабахали рис с мясом, в другом крепкий чаек. Обсуждали завтрашний поход. Потом вынесли из ПСП (походно-складского помещения) гитару, и принялись петь. Парочка парт, составленных вместе и накрытых тентом – серебрянкой служили нам столом, на котором стояли алюминевые кружки, миски и каны с едой, ложек как всегда не хватало. Поднимаясь на третий этаж, отнести лишние стулья в кабинет, и проходя мимо стендов с нарисованными в кремово-серых тонах самолетами, я поймал себя на мысли, что рано или поздно, с уходом Натальи училище из авиационно – технического превратится в обычное, где уже не будет кабинетов с наглядными пособиями, еще советских времен, холла с огромными фотографиями самолетов, нашей походной каморки, кабинета МихНЯ с ледорубом на стене, уже ставшего для нас, учеников и бывших учеников, таким родным. И уже не к кому будет, проходя мимо училища, заглянуть на огонек, на чай с печеньем…

Ночевали мы прямо в душном ПСП, между стеллажей с байдарками, рюкзаками, пенками, шкурами и. т. д., укрывшись спальниками, окно на всякий случай, во избежание палева со стороны директора Леонида Сергеевича, прикрыли, оставив открытой настежь только форточку.

Вот и наступила пятница.

Утром поднялись в полдевятого, передали вахту охраннику, отрапортовались об отсутствии происшествий на вверенном участке, и пошли умываться. Наталья уже, ни свет, ни заря, была на рабочем месте, разговаривала с кем – то по телефону, увидев наш коллектив, кивнула. Перед построением на занятия, я намекнул старосте, чтобы меня поставили дежурным по раздевалке. Учиться в день выхода в поход совсем не хотелось, но старый отрицательно мотнул головой. Сбегая после спецтехнологий вниз, в столовку, я к своему огорчению узрел дежурными по раздевалке пару из группы операторов. Пара увлеченно забивала козла карманными костяшками на чешской книжке «Три дуба», (про летчиков). По столовой дежурить, ребят из нашей группы, отказывающей подчиняться всем кроме мастера и Натальи, почему -то не посылали. На обед все собрались во дворе шараги и травили анекдоты. Погода вроде обещала быть без дождя. Ближе к обеду в училище нарисовался с рюкзаком и гитарой Ноздря, закончивший у себя в технаре занятия раньше. Старики подтянулись к окончанию занятий. Мне не терпелось похвастать однокашникам знакомством с большими, солидными дядьями – выпускниками. Последняя пара прошла у меня в «командирском гальюне», где мы с еще одним товарищем давали гитарный концерт группе секретарш, прогуливавших свою пару. Девчата напрашивались в поход. С важным видом пообещали обсудить данное предложение «на высшем уровне», и по звонку побежали на первый этаж.