Аугенблик

– А Аня, – спросил я, понимая, что сестры настолько близки, что мой вопрос не будет неуместным, – как она отнеслась к твоей… к твоему поступку?

– К моей выходке, ты хотел сказать? – произнесла Тонечка уже совсем весело.

– Черт возьми, – возмутился я, – ты научилась читать мои мысли!

– Это нетрудно. Это совсем не трудно.

Немного помолчав, Тонечка продолжила:

– Анечка была между двух огней. Она не была за меня, не была за дедушку. Она просто хотела, чтобы мы не ссорились.

Я еще немного помолчал, а потом продолжил свою прерванную мысль:

– Вот видишь, хорошая моя, как все это непросто? И я тебя очень хорошо понимаю. Хочешь, я попробую кое-что угадать?

– Конечно хочу!

– Ты, возможно, и хотела бы все вернуть назад, но почувствовала, что это будет немного… фальшиво. Это как у людей, чужих людей, у которых одинаковые фамилии.

– Мысли умеешь читать ты, Женечка какой-то! – согласилась моя откровенница.

– Да нет, милая моя, мы просто можем мыслить параллельно. Как бы там ни было, – продолжил я, – но ведь ты не хочешь повторения?

– Да, Женя, – посерьезнела Тонечка. – Не хочу повторения. И еще я очень не хочу повторения ошибки Ани.

– Ты очень умный и очень добрый человечек, Тонечка… Тонечка Воробьева. Ты все, все понимаешь. Теперь давай посмотрим на меня.

Я ожидал веселого Тонечкиного: «Давай посмотрим!», но я ошибся. Она очень серьезно относилась к тому, что я говорил, слушала и молчала.

– Моя работа здесь временная. У меня была интересная профессия. Конечно же, простая охрана – это не мое. Просто так получилось, что нужно переждать некоторое время.

– Ты никогда не рассказывал про свою прежнюю работу!

– Тонечка, а ты и не спрашивала.

– Не спрашивала, – согласилась она, – почему-то не до этого было.

– Ну и славно, что не до этого было. Хотя, какой-то особой тайны тут нет… Исаев знает, я ему говорил. Определенная доля секретности есть, но мне и в голову не пришло бы от тебя что-то скрывать.

Я сделал паузу. Тонечка молчала.

– Другими словами, я не немецкий шпион, как предположил Дима. И не разведчик, как могла бы подумать ты. Работа государственная – да, разъездная. Самолеты, поезда… В основном самолеты.

– И конечно с оружием?

– Да, с оружием.

– Так вот откуда твое: «Сейчас шмальну сквозь дверь из пистолета!» – догадалась моя проницательная слушательница.

– Вот видишь, моя умница! Шпионы, особенно немецкие, – тут я сделал испуганные глаза, – на таком проколе сразу провалились бы!

Я снова немного помолчал.

– Давай опять посмотрим на меня. Чтобы быть с тобой по правилам вашего народа, я должен выполнить кучу условностей. Ну, не знаю, принять ислам, сделаться евреем… Ты можешь представить меня евреем, Тонечка?

– Боже упаси! – искренне испугалась моя еврейская девушка. Хотя, знаешь, Женя, в наше время условностей меньше. Но я хорошо понимаю тебя. Ты же не зря говорил и про Аню тоже. Про корни…

– Да, Тонечка, я с этого начал.

– Мы скоро расстанемся, Женя. Совсем расстанемся! – выпалила Тонечка Воробьева.

Я молчал, наверное, с полминуты.

– Что-то случилось? – спросил я серьезно.

– Слу-чи-лось… – протянула Тонечка, думая о чем-то, мне неведомом. – Это как раз из того, о чем ты только что говорил. Это как раз о корнях. Мы всей семьей уезжаем в Израиль. И тут уже ничего нельзя изменить.

«Так скоро!» – подумал я.

– Очень скоро. На днях, – совсем не удивила меня Тонечка, опять, так привычно поймав мою мысль.

Через четыре дня, в нарушении всех правил, используя свои знакомства по прошлой работе, я стоял у трапа самолета с огромным букетом роз, любимого Тонечкиного цвета – розового, и всего лишь с одним цветком красным для Анечки. Автобус привез пассажиров. Сестры-близняшки Тонечка Воробьева и Анечка Аугенблик и все их семейство выходили последними. Я быстро подошел к оторопевшим сестрам и вручил им цветы: Тонечке розовый букет и Анечке красный цветок. И я не перепутал сестер. Да и как же могло быть иначе!

– Счастливого полета, девчонки, весело сказал я им, – счастливой жизни!

И никакого усатого Ницше не возникло среди людей. Старик понял, что стал совсем ненужным и ушел на покой.

Провожая в аэропорту сестер-близняшек, я выглядел спокойным и веселым. Но, один лишь Бог знает, чего стоило мне это спокойствие! И, когда я увидел… нет, почувствовал, какой тоской наполнились глаза моих еврейских девушек, какая боль была в их душах, я сам еле сдержал свои слезы, изо всех сил стараясь выглядеть именно веселым, именно спокойным. И когда я вернулся домой, силы покинули меня.

Я запил. Я запил самым безобразным образом. И как здесь не запить! Моя душа была заполнена до самых краев счастьем, и пониманием, того простого факта, что жизнь прекрасна во всем своем проявлении, во все свои стороны!

И вот теперь пустота. Огромная, пугающая пустота. Как много бывает этой пустоты, какой жестокой, какой безжалостной она может быть! И какой ледяной!

Я пил неделю. Я пил дома, не приходя на работу. Я пил на работе, не уходя домой. Я пил, не всегда понимая, когда день и когда ночь. Я пил, наивно думая, что водкой можно заглушить эту боль, залить ею эту пустоту.

Водка не помогала. Но я пил. Пил упрямо и неудержимо.

Исаев не выгонял меня, по природной доброте своей, про которую мало кто знал. Я знал. Я не хотел его подводить. Но я ничего не мог поделать с этой своей пустотой.

Я пил.

Исаев приходил, пытался со мной говорить. Я во всем соглашался, ничего не просил, просто ждал, когда он, наконец, не выдержит и прогонит меня к чертовой матери. И тогда, может быть, мне станет легче от понимания, что наказание последовало. Наказание за то, что так много счастья было даровано мне, наверное, по какой-то вселенской ошибке. И я воспользовался этой ошибкой, забрав все себе, забрав то, что, может быть, предназначалось другим.

А он все не выгонял, все терпел меня, он говорил о том, что я ему нужен, что у него на меня виды, что работа у него в охране для меня всего лишь временна…

Я во всем соглашался… и продолжал пить. Приходил Лешка, приходила Леночка. Пришла Ольга.

Ольга посидела со мной, и сказала очень просто и очень правильно:

– Тебе не хуже, чем было мне. Начинай жить. Ты сильный, я знаю.

И только вот эти ее слова проникли мне в душу. И только они на всем скаку осадили, остановили безумно несущихся лошадей моей души. Через день я пришел к Исаеву совершенно трезвый, как будто бы и не было вовсе этой безумной недели.

Он смотрел на меня с удивлением, которого нельзя было скрыть… да он и не скрывал.

– Слава Богу, ну наконец-то! – проговорил он и протянул мне руку.

Мы поздоровались. Я смотрел на него, и ждал.

– Ты в смену? – спросил он.

Я не ответил и протянул листок.

Исаев все понял и помрачнел.

– Саш, ухожу я. Не могу иначе. Очень хочу, чтобы ты понял меня.

Исаев помолчал.

– Не ожидал… Совсем не ожидал, – задумчиво проговорил он. – Ну и где мне теперь такого мониторщика искать?

– Подумаешь, добро какое! – ответил я. – Найдешь. Я даже не сомневаюсь.

–Я понимаю тебя. Хорошо понимаю. Честно говоря, я давно думал про тебя… Я строил другие планы в отношении тебя. Мне нужен хороший помощник. Тебе бы серьезности побольше– цены бы тебе не было! Хотя… Это ведь все напускное. Я прав?

– Отчасти. Может быть, в другом качестве я и был бы серьезнее.

Мы говорили не как начальник с подчиненным, мы говорили почти, как друзья. Исаев еще немного помолчал, потом, с еле скрытой надеждой спросил:

– Уговаривать, как я понимаю, бесполезно?

– Да, Саша, – уверенно сказал я, – уговаривать бесполезно.

– Ну, я понял тебя. И больше уговаривать не буду. И все-таки, мне жаль.

И он взял мое заявление.

* * *

Через три года на мой адрес пришло заказное письмо с иностранными марками. Письмо одно на двоих. Тонечкин почерк озорной, несдерживаемый, как и ее характер, Анечкин аккуратный, мало выработанный. Сестры писали про себя, чем-то хвалились, на что-то жаловались. В конверте была фотография. На ней, со счастливыми лицами сестры-близняшки, для меня такие разные, держали совершенно одинаковых мальчиков, натуральных близнецов с виду, и совсем не близнецов по сути. И… очень мало похожих на своих матерей. И все-таки на кого-то, совершенно очевидно, похожих! Черт побери! Никак не вспомню – на кого!

ЭПИЛОГ

Я бродил по знакомым местам, и душу мою наполняло очень мощное, не совсем понятное, и, несмотря на такой длинный жизненный путь, не совсем знакомое чувство. Временами казалось, что не прошло стольких лет моей жизни, что не было стольких перемен, что события, такие важные, такие значимые для меня, и не происходили вовсе. Мне казалось, что истинно только то, что было тогда, а не вся моя последующая жизнь… и вот теперь я здесь… в этом «тогда». Почти в этом «тогда». А может быть все не так? Может быть, истинной было в моей жизни только то, что было после этого «тогда»? Но куда деть эту, возникшую теперь, душевную боль, которую я давно уже перестал ощущать, научившись за многие годы жизни, так умело и так продуктивно защищаться, эту нестерпимую боль, которая заставляет ныть сердце, которая не позволяет мне сдерживать слезы в глазах… Такие забытые слезы?..

Я бродил по знакомым местам! Я бродил, и прошлое все больше и больше затягивало меня. Вспоминались милые мелочи. Прошлое жило в предметах, все еще находившихся здесь, и оно было доказательством истинности этого «тогда».

Я бродил… Под ногами хрустело и щелкало битое стекло; пыль, вонь, кошачьи, собачьи и людские экскременты… Как время способно испортить, обезобразить то, что было «тогда», изуродовать эту истину!

На втором этаже многое изменилось. Наверное, время по-разному действует на предметы. Новое оборудование, новые программы, новые люди, новая жизнь… Другая жизнь. Внизу народ проще – изменений меньше. Но и на втором этаже прошлое все еще жило. Я бродил по грязному коридору, заходил в кабинеты и заново переживал многие события «тех самых» времен.

Вот лаборатория, в которой Леночка-лаборанточка предлагала всем чай… От самой лаборатории следов не осталось. Должно быть, помещение было переделано под совсем другие нужды. Вот маленькая комнатка – бывшая «конура»Лилианы Владимировны, переделанная под кладовку, густо загаженная бомжами, в которой и теперь эхом далекого прошлого «слышатся» ее неожиданные слова: «Мальчики, мальчики… Что же вы с нами дурами делаете!». Вот кабинет Исаева Александра Николаевича, нашего Босса… да нет, Тонечкин кабинет. Совсем другой. Совсем не наш. И тоже загаженный. Желтые листки бумаги, на битом стекле, совсем древние, испачканные калом – те самые страницы – и к ним измятый переплет полупустой уже книги с выцветшим изображением усатого философа Ницше, так и не возвращенный Лешкой-водителем в библиотеку.

На третий и четвертый этажи я не пошел. Не смог. Мне стало плохо. Прошлое отравляло душу. Нет, не прошлое. То сравнение маленького промежутка моей жизни со всем тем огромным, которое последовало за этим прошлым. Отравляло понимание, что сравнение далеко не в пользу второго.

Странное чувство смешения времен овладело мной. Что осталось от того времени? Память? Да, память! И больше ничего. Лишь только плата от древнего лампового телевизора, так и не ставшая хоть чуточку нужной, подпирала дверцу, еле державшуюся на одной верхней петле, дверцу того самого многофункционального шкафа, укоряя меня за эту свою ненужность и, своими острыми деталями больно впивавшаяся мне в душу. Лишь только, совершенно нетронутая ни временем, ни людьми, моя же собственная антенна на мачте громоотвода, восклицательным знаком возвышалась над всей моей жизнью, уже почти прошедшей, показывая мне не такую уж и нужность многих ее постулатов.

Конец

СОДЕРЖАНИНЕ

ПРОЛОГ ……………………………………………………………………………………………….….….… 1

ГЛАВА ПЕРВАЯ ………………………………………………………………………………………….…… 3

ГЛАВА ВТОРАЯ ……………………………………………………………………………………………… 4

ГЛАВА ТРЕТЬЯ ………………………………………………………………………………………….…… 5

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ …………………………………………………………………………………………. 6

ГЛАВА ПЯТАЯ ……………………………………………………………………………………….…….… 7

ГЛАВА ШЕСТАЯ …………………………………………………………………………………………… 10

ГЛАВА СЕДЬМАЯ ……………………………………………………………………………………..…… 15

ГЛАВА ВОСЬМАЯ ………………………………………………………………………………………..… 18

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ ………………………………………………………………………………………….... 28

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ …………………………………………………………………………………………… 34

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ ………………………………………………………………………………… 36

ГЛАВА ДВЕНАДЦПТАЯ ……………………………………………………………………………………. 37

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ ……………………………………………………………………………………. З9

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАЯ …………………………………………………………………………..………. 40

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ …………………………………………………………………………………… 43

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ ……………………………………………………………………………..….. 46

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ …………………………………………………………..…………….……..….. 51

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ ………………………………………………………………….…………… 53

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ …………………………………………………………………………….…. 56

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ ………………………………………………………………………….…………… 58

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ ……………………………………………………………………………… 63

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ …………………………………………………………………….……….. 67

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ ……………………………………………………………………………… 70

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ………………………………………………………………………… 75

ГЛАВА ДВАДЦАЬ ПЯТАЯ ………………………………………………………………………..……….. 79

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ ………………………………………………………….………………… 83

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ ……………………………………………………………..……………. 88

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ ……………………………………………………………………..…… 90

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ ……………………………………………………………………………. 97

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ ………………………………………………………………………………………. 100

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ …………………………………………………………………….………. 103

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ …………………………………………………………………………….. 106

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ ………………………………………………………………………..……. 111

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ………………………………………………………………..……… 113

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ ………………………………………………………………………………. 119

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ …………………………………………………………………………… 122

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕЛЬМАЯ ………………………………………………………………………….. 125

ЭПИЛОГ …………………………………………………………………………………………..………….. 130

© Текст книги является безраздельной собственностью автора. Книга предназначена исключительно для ознакомительного прочтения. Всякое распространение данного текста без согласия на то автора является нарушением закона со всеми вытекающими из этого последствиями!

                         Авторская редакция

Сказать, что книга необычна – мало сказать! Роман уникален по своей необычности. И дело тут вовсе не в том, что в романе много очень ярких откровенных эротических сцен, и довольно часто встречаются нецензурные слова и выражения. А дело в том, что, если можно так выразиться, степень естественности этих сцен, этих неудобных выражений настолько высока, что герои представляются совершенно реальными… живыми людьми, которые обитают в том же мире, в котором живем мы с вами, находятся между нами.

Да, герои романа живут между нас. Мы видим их, встречаемся с ними. Мы с ними дружим, и мы с ними ссоримся.

О чем роман? Можно много распространяться о составляющих мира этого романа, вычислять степень величины этих составляющих, сравнивать одно с другим…

Но стоит ли это делать? Совершенно определенно – не стоит!

На протяжении всего повествования показаны разные качества разных людей. Но одно человеческое качество над всем остальным возвышается абсолютной истиной: это человеческая доброта!

И именно об этой человеческой доброте и повествует роман.

© Сотсков Е.А.

2020 год. Дмитров

Примечания