Зимняя смерть в пионерском галстуке. Предыстория

– Обалдеть! – протянула Таня, бросив на кровать увесистую сумку с вещами и еще раз оглядевшись. – Вот это, я понимаю, житуха! – Она вернулась к входной двери, но не стала ее открывать, а распахнула другую, находившуюся в боковой стене совсем рядом, заглянула внутрь, сообщила восхищенно: – Зацените, тут туалет в каждом номере. – Щелкнула выключателем. – И душ. Майка, иди позырь! Тут душ есть. Можно хоть сейчас помыться.

Майя поднялась с кровати, которую как раз тестировала на мягкость и упругость, двинулась на зов подруги. Подошла, привалилась к косяку, заглянула внутрь санузла, по которому с видом увлеченного туриста разгуливала Таня, трогая все подряд, словно проверяя на материальность.

В принципе душ не представлял собой ничего особенного. Просто часть санузла отделили клеенчатой шторкой, за которой скрывалась обычная труба, идущая вверх по стене, с лейкой на конце, да слив в полу. Но зато все такое аккуратное, светлое, чистенькое. Не то что в интернатской банной комнате. Точнее, двух комнатах – одна для мальчиков, другая для девочек.

Там всегда было не только влажно и душно, но и царил полумрак. Правда, последнее к лучшему: ты меньше видишь остальных, остальные меньше видят тебя. Потому что оказаться в банной в одиночестве или вдвоем – это из разряда фантастики. Получилось бы, только если прогулять уроки или глубокой ночью. А тут будто и правда твой личный душ, почти как ванна дома, и для Тани действительно невиданная роскошь.

– Отпад! – выдала подруга. – Нам даже мыло положили одноразовое!

Сгребла с полочки под зеркалом три маленьких шелестящих прямоугольника, обернулась:

– Заберем, да? Не станем тратить? – И сразу распределила по-честному: первый отдала Майе, второй засунула себе в карман, а третий… повертела в руке и рассудительно заключила: – Хотя одно можно. – Она, не откладывая, разорвала упаковку, достала аккуратный бледно-зеленый овальчик, поднесла к носу.

– Светусик же не будет против, поделится? – проговорила, с удовольствием втягивая терпкий травяной аромат. – Ей-то зачем? У нее и так всё есть.

В доставшейся им комнате стояло три кровати, и, естественно, им подкинули соседку, Свету Курдюмову.

– Да почему к нам-то? – услышав, кто будет жить вместе с ними, сердито пробубнила Таня, в поисках поддержки глянула на Майю.

Та вполне разделяла ее возмущение. Вариант не самый лучший, скорее, самый худший из возможных.

Понятно, что все места наперечет и вдвоем их в любом случае не оставили бы, но даже на Полинку Пирогову из шестого они охотнее согласились бы. Ее хоть и считали чуток поехавшей, но зато она добрая, наивная и послушная – что попросишь, то и делала. К тому же она своя, а Курдюмова…

На самом деле Курдюмова была совсем не интернатской. Только учиться приходила, а жила дома, с папочкой и мамочкой. А если и ночевала в интернате, то лишь когда Марина Борисовна оставалась дежурить. Да и то не каждый раз, а очень-очень редко. И на базу она поехала не за какие-то особые заслуги, а исключительно в комплекте с родительницей.

– Вот и чего от такой ждать? В ее присутствии даже не поговоришь нормально. А вдруг она обо всем, что услышала и увидела, станет докладывать маме-воспитательнице? – Пусть подружки и считали Марину Борисовну нормальной, но совсем не хотели делить с ней свои откровения и секреты. Им это зачем?

– Мы что, крайние? – продолжала возмущаться Таня, хотя по-прежнему громко высказать свои претензии не решалась.

Ведь не заявишь Марине Борисовне: «Поселите к нам кого угодно, только не вашу дочку. А с ней мы жить не хотим. Именно по этой причине». Зато сейчас, когда они находились в комнате только втроем, Каширина уже не стеснялась. Закончив с изучением санузла, переключилась на Свету.

– Курдюмова, а ты уверена, что именно тут жить хочешь? – поинтересовалась с язвительным вызовом. – Может, все-таки пойдешь к мамке попросишься? Ты же привыкла всегда с мамочкой. И в школе, и дома. А у них с Ладой тоже комната наверняка трехместная.

Света водрузила на кровать небольшой, на вид почти новенький чемодан, щелкнула замками, откинула крышку, пробормотала тихонько, но достаточно спокойно:

– Меня и тут устраивает. – Но как будто своим вещам, а не Тане, потому что даже не посмотрела в ее сторону.

– Устраивает? – переспросила Каширина, озадаченно приподняв брови, но потом независимо пожала плечами, заключила: – Ну ладно, – и направилась к своей кровати.

Света наклонилась над открытым чемоданом. Но Таня вместо того, чтобы двинуть прямо, внезапно взяла немного вбок и, проходя мимо, толкнула соседку нарочно выпяченным бедром. Довольно сильно толкнула. От чего та качнулась вперед, едва не врезавшись головой в стену и не рухнув на кровать. Спасли ее только выставленные перед собой руки.

– Ой, – театрально выдохнула Таня, пропела тоненьким невинным голоском: – Извини, Курдюмова. Я иногда прям та-акая неуклюжая, просто ужас. Сама не знаю, что с этим делать. Только мамочке, очень прошу, на меня не жалуйся. Я ведь не нарочно. Честное слово.

Хотела похлопать Свету по плечу, по-дружески, хотя наверняка тоже сильнее, чем требовалось, но передумала. Вместо этого, кое-что заметив, стремительно нагнулась, ухватив за один из кончиков, вытянула из груды вещей оранжево-красный тканевый треугольник, воскликнула:

– Майк, ты тока глянь! Она еще и галстук сюда притащила. Пионер всем пример! – Помахала им сначала над головой, потом почти у Курдюмовой под носом, явно рассчитывая, что та сразу бросится его ловить и выхватывать, словно водящий в игре «Собачка»[3].

Но та не поддалась на провокацию, распрямилась, глянула на Таню исподлобья.

– Отдай! – произнесла глухо и твердо.

Майя, устроившись возле окна, наблюдала за происходящим, разрываясь между желаниями осадить подругу и не вмешиваться. С одной стороны, Таня вроде бы перегибала, цепляя Курдюмову. Но с другой – Майя и сама ее отношение разделяла.

Света ведь и ее порядком раздражала. Потому что была чужая, не такая, как остальные. Потому что имела то, о чем большинство из них могли только мечтать и фантазировать.

Даже если родители Курдюмовой развелись, они же все равно оставались рядом, никуда не исчезли, не забыли про своего ребенка. Не отказывались забирать на каникулы и выходные, выдумывая дурацкие оправдания, как Майин отец. И не сдавали ее государству сразу после рождения, будто ненужный хлам, как Танькины.

Да, подруга своих маму и папу никогда в глаза не видела и даже приблизительно не представляла, кто они и какие. Ей и фамилию-имя-отчество давали совершенно посторонние люди, особо не выбирая, от потолка. Что в голову пришло, так и назвали. И Майя прекрасно понимала, почему Таня злится.

Вот и не торопилась влезать, даже когда напряжение возросло почти до предела, а перепалка грозила перерасти в драку. Правда, и без ее участия все благополучно разрешилось.

Раздался стук в дверь, а затем голос географа Руслана Юнировича:

– Ребята, девчата, выходим. Нас обед ждет. Побыстрее.

Майя оттолкнулась от подоконника.

– Идем, – распорядилась громко. – А то правда жрать хочется. – И сама первой двинула к выходу.

Таня разочарованно поморщилась, небрежно скомкав галстук, ткнула им Курдюмовой в грудь.

– На, забирай. – Потом развернулась, потопала за подругой.

Не успели выйти в коридор, как дверь находившейся напротив комнаты распахнулась. Из нее вывалили Димка Бармута и Жека Заветов.

– О! – радостно выдохнул последний. – Вы тут?

– А где мы, по-твоему, должны быть? – фыркнула Таня. – На улице в сугробе сидеть?

– Да я просто не знал, что вы с нами рядом, – принялся оправдываться Жека, но Майя уже не смотрела в его сторону и не слушала.

Потому что, повернув голову, хотя и не собиралась, но, будто что-то подтолкнуло, увидела Илью Храмова. Он тоже вышел из комнаты, следующей по направлению к лестнице, тоже повернул голову, совсем не туда, куда бы следовало, и тоже увидел Майю.

Они зацепились взглядами всего на пару секунд. Дольше Майя не выдержала, почувствовав, как ее привычно обожгло изнутри, торопливо отвернулась. Попыталась вникнуть, о чем болтает Таня с мальчишками, но не смогла – мысли были заняты другим.

Илья учился в параллельном восьмом, и в школе они встречались только на переменах. В жилом корпусе, конечно, почаще. Правда, в основном их общение так и ограничивалось взглядами. Но ведь те были не простыми, а особенными.

По крайней мере, Майе так казалось. Потому что каждый раз, когда глаза их встречались, она замирала, а внутри вспыхивал жаркий огонь. А ведь еще в прошлом учебном году ничего подобного не происходило.

Или все-таки происходило, но только чуть-чуть, и ничто не мешало обратиться, подойти, заговорить. А теперь очень даже мешало. Не получалось просто так, как раньше, и Майя до сих пор не смогла разобраться, что это значило.

Ну, то есть про себя-то она прекрасно понимала, что ощущала, чего хотела и ждала. А что чувствовал Илья?

Да кто его знает!

Иногда Майя верила, будто он тоже к ней неравнодушен. И даже очень. А иначе почему так смотрел?

Но с другой стороны, если до сих пор только смотрел, значит, не испытывал ничего особенного. Значит, она просто додумывала, выдавала желаемое за действительное. Как последняя по уши втрескавшаяся идиотка.

Она даже злилась временами. На Илью, на себя. Твердо решала в следующий раз обязательно подойти, спросить с нахальным вызовом: «Ну вот чего ты на меня выпялился? Влюбился?» Вроде как по приколу. Если так, то не слишком и трудно. Но снова и снова трусила, не подходила, не спрашивала.

– Ребята! – Опять голос географа вырвал Майю из потока мыслей. Тот одновременно и командовал, и уговаривал: – Не стоим, спускаемся. Ждут же нас, и обед остынет. – Руслан Юнирович подошел, подтолкнул в спину оказавшегося к нему ближе остальных Бармуту, повторил: – Всё, идем, не задерживаемся. И другим пройти не мешаем.

Примечания