Брошенный мир: Шок (книга третья)

Последнее было вообще вишенкой на торте, ведь трактовать любые изменения стало возможно ещё и с этой позиции, добавляя при этом толику страха перед неизвестностью, ведь каждый человек начнёт вспоминать, что он возможно потерял внутреннего, что мог в какой-то момент даже не заметить. Первым, на ком Дамиан решил опробовать свою новую концепцию на одном из рабочих, добывающих реголит. Рабочего звали Тони, и друзей у него было раз-два и обчёлся, зато был нескрываемый интерес ко всему, что происходит на станции. Он слышал о серии странных смертей и открыто интересовался, как подобное может происходить, когда на станции всё кругом просматривается, а государственные структуры строго контролируют всё, что выходит из ряда вон.

Дамиан застал того в библиотеке, в одном из помещений, где был журнальный фонд. Помещение небольшое, обычно там никого не бывало. На двух рядах столов были расположены несколько ноутбуков с доступом в журнальные архивы. Дамиан подсел на соседнее место, открыл на мониторе изображение дремучего леса, где за каждым стволом дерева можно было предположить нечто зловещее. Посередине композиции был расположен домик, с виду достаточно уютным, но краски были таковыми, что всё выглядело весьма депрессово. Один из тегов картинки указывал на то, что сама картинка использовалась как заставка для рабочего стола, что внутренне несколько забавило самого Дамиана.

– Да он и там бы достал… – как бы невзначай сказал новоиспечённый проповедник, глядя на изображение. – Достал бы и сделал тоже, что и со всеми ними… Уж никакой Стерлинг ему не ровня… Голос, которым он это говорил, старался звучать так, будто речь про что-то естественное и неизбежное. Словно, проще самому долететь до Солнца, чем избежать этого.

– Тоже самое, что и с Биллом? С Биллом Стерлингом? – Тони казалось, что он уже как-то видел этого человека. Такого с виду старого, с заросшими волосами на голове, густой бородой и очень томным глубоким взглядом. Вроде бы такой человек должен быть очень уверен в себе, и в том, что происходит вокруг. Столь сокровенный тон в голосе мог свидетельствовать только о чём-то очень страшном и не особо понятном для человеческого разума.

– Да… – ответил проповедник, не поворачивая головы. – Ак’Ан достанет, кого угодно. Кого угодно и где угодно…

– Ак’Ан? Как Вы сказали?

– Да-да, именно Ак’Ан. Наше счастье, что он не реагирует на это имя. А не то, мы бы, наверно, легко составили Стерлингу компанию просто за свою пустую болтовню.

– А Вы не знаете, как это случилось? Как умер Билл Стерлинг? – Тони смотрел на собеседника, не отрывая от него взгляда. Про незнакомое имя он пока ничего не понял, кроме того, что это нечто опасное. Но вот подробности чужой смерти его интересовали больше всего.

Проповедник медленно повернулся и взглянул Тони прямо в глаза:

– Знаю. Разумеется, знаю… Ак’Ан открывает тайны всегда там, где люди должны увидеть его ненависть.

Дамиан не знал. Он тоже "что-то" слышал про смерть Билла Стерлинга, про то, что новым шефом безопасности стал Чарли Хеддок, про то, что сама смерть была очень странной и внезапной, но никакой конкретики. Народ стал шептаться о том, как это могло быть. Кто-то даже говорил, что в реальности Стерлинг не умер, а отправлен в Тоску. Версии стали плодиться как грибы, пока тело публично не захоронили за пределами станции, официально объявив о сердечном приступе. Прощания с ним как такового не было, но разглядеть очертания лица было можно, поэтому часть версий про Тоску тут же отмерла, порождая тем временем всё новые и новые идеи того, как же он мог умереть на самом деле.

Когда в первые разы Дамиан думал о том, чтобы объяснять эту смерть, то ему казалось, что надо придумывать нечто очень логичное, с какими-то доказательствами. Вроде было видно то это или не это во время похорон. И чтоб это как-то сходилось с реальностью. Но потом стало очевидно, что ту реальность, которая была на самом деле, всё равно никто не знает. Всё дело лишь в том, кто во что поверит самостоятельно. Всё прочее можно подтянуть конфабуляцией. Дамиану вообще очень нравилось это слово, которое он некогда вычитал из курса по нейропсихологии. Конфабуляция – способность головного мозга придумывать информацию там, где он её не может вспомнить. Казалось, что это идеальный инструмент для того, чтобы подстроить любую версию под себя. Самое главное – не правдоподобность, а убедительность. Сама концепция может быть донельзя абсурдной, но её убедительность – вот ключ к её состоятельности.

– Так и что же? Что же там было на самом деле? – Тони жаждал ответа как никогда. Ему даже стало казаться, что он сможет жить новой жизнью после того, как узнает ответ.

– А что тебе даст ответ? – Дамиан начал активность убеждать себя, что Билл Стерлинг перерезал себе горло, и что это выглядело именно так и никак иначе. – Что тебе даст знание этого, тем более, что само знание не сказать, что очень приятно выглядит.

– Как что? Я буду знать правду!

– А что дальше? Что будет после того, как ты будешь знать эту правду? Она станет конечной для тебя правдой? Самой последней правдой на земле?

– О чём это ты? Я просто хочу знать, что происходит на станции… – Тони демонстрировал непонимание. Для него подобные мудрёные конструкции казались слишком оторванными от реальности. Ведь там, где мир непонятен, то для него он и не существовал…

– Вот смерть Билла Стерлинга – это лишь малая часть того, что происходит на станции… – проповедник отвернулся и продолжил смотреть на картинку дремучей избушки, а затем тихо добавил. – Лишь малая часть той крови, которая проливается…Тони стало перехватывать дыхание. Он смотрел на немолодого бородатого мужчину, который знал похоже что-то такое, что было даже трудно себе представить. Лишь малая часть той крови. А сколько же её всего? Он слышал недавно про жуткий случай с Дейзи, которая искромсала себя на рабочем месте ни с того ни с сего. Ему не хотелось в это верить, но многие подтверждали, что видели окровавленное тело в луже крови своими собственными глазами. Что же это такое происходит на станции? Это разве всё не простые случайности?

– Это разве всё не простые случайности? – Тони еле держал себя в руках Дамиан повернулся и томно взглянул ему в глаза. Казалось бы, даже он слегка улыбался. Или, может, улыбались его глаза. Но смотрелось это как-то демонически.

– Похоже, что ты уже понял ответ. – сказал проповедник.

Тони смотрел на него ошарашенными глазами. Казалось, что время встало на месте, и теперь он будет вечно смотреть вот так в эти дьявольские глаза, которые знают то, что невозможно знать.

– Нет… Нет! – внезапно выкрикнул Тони. – Я не хочу это знать. Не хочу… Сейчас я пойду пить пиво и всё забуду. Абсолютно всё.

Дамиан, казалось, ещё скривил физиономию, чтобы придать ей некую ироничность – мол, так ты всё и забудешь.

– Я всё забуду! – Тони даже стукнул кулаком по столу, и рядом стоявшие мониторы зашатались из стороны в сторону.

– А что ты забудешь? – спросил проповедник. Теперь его лицо выглядело скорее дружелюбным, чем зловещим. Казалось, что так легко ему отдаться, в его власть, что теперь может быть очень легко и хорошо, если только не совершать никаких ошибок. Тот страх, который он вызвал, очевидно, исходит именно от него, и если делать, что он скажет, то, возможно, страх удастся победить.

Тони пытался отдышаться, в то время как в глазах у него слегка темнело:– Я не знаю… Не знаю… Скажи, что делать.

– Верить мне… Для начала верить мне. Ведь я есть проповедник… – Дамиан хорошо помнил, как в некоторые прошлые разы в других попытках он слишком рано снова срочно возвращался к конкретному богу, пытаясь стращать им. Это было в корне неверно, и это он уже хорошо усвоил. Люди отвлекались, начинали задумываться и переключались со зловещего проповедника на то, что они в глаза-то не видели. Нет. Ак’Ан будет упомянут снова только тогда, когда речь дойдёт до объяснений. Когда надо будет логически закреплять в сознании те принципы, которые изначально держатся на одних эмоциях, и прежде всего на страхе неизвестности.

– Проповедник… – покивал Тони. Ему приходило облегчение, словно он оказывался в какой-то безопасности. Некая угроза, которая только что нависла над ним, постепенно отходит в сторону. Искромсанная Дейзи, мёртвый шеф безопасности. Это всё теперь в какой-то другом мире, и совсем не важно.– А теперь я расскажу то, что ты должен знать. – сказал проповедник. – Дейзи изрезала всю свою левую часть, потому что хотела добраться до души. Чтобы выкинуть из себя то, что управляет ей. Это было глупо, опрометчиво и, что самое главное, бессмысленно… А что касается Билла Стерлинга, то он перерезал себе горло. Сам. Потому что ему не хватало кислорода… Не мог дышать, а так решил, что воздух будет попадать напрямую в горло. Понимаешь, какая логика?

Тони отрицательно покачал головой. Он слушал с раскрытым ртом и всеми силами старался сохранить ровное дыхание, но после упоминания о нехватке кислорода ему показалось, что дышать и правда трудно. Его дыхание участилось, словно кто-то стал выкачивать воздух из помещения.

– Тебе сейчас это не грозит. – спокойно сказал проповедник. В это же мгновение у Тони раскрылось дыхание, и он почувствовал облегчение в груди:

– Спасибо… Спасибо… Я даже не знаю, как тебя зовут…

– Брат Дамиан. Зови меня брат Дамиан. – ответил проповедник и вспомнил, как долго он размышлял над тем, стоит другим именовать его "отцом" или "братом". С одной стороны обращение "отец" могло дать ему некие права над другими, но обратная сторона этой медали говорила о том, что лишние раздумья над тем, насколько он избраннее всех остальных вовсе ни к чему. Он должен быть лишь проводником Ак’Ана, а никак не новым мессией. Придёт время, и он им станет. Но пока этого нет, он должен быть как все с одной только разницей – он знает единственную правду про самого могущественного бога. Тогда ему будут верить. Именно верить, а не требовать доказательств и сотворения чудес. Такой же как все, только просвещённый, а значит "брат".

– Брат Дамиан? – Тони подвинулся поближе и склонился перед собеседником. – Спасибо тебе, брат Дамиан…– Скажи своё имя.

– Тони. Все зовут меня Тони.

– Теперь ты брат Тони. Это самое главное, что тебе сейчас надо запомнить для того, чтобы остаться в живых. Тони покивал головой, глядя проповеднику прямо в глаза.

– Прежде всего стоит уяснить одну простую вещь. – проповедник говорил, не торопясь, и так, будто его слова надо было вставлять в небольшие отверстия как кирпичики в стену. – Не существует какого-то точного способа как быть в безопасности, но можно делать всё, для того, чтобы по крайней мере быть близким к этому.– Что надо делать? Что надо делать для… для… бога. – Тони, очевидно, хотел сказать "для этого бога", но подобный оборот речи вряд ли выглядел лицеприятно. А настоящее имя "Ак’Ан" он похоже забыл.

– Ты забыл его имя? – проповедник выдавал несколько двойную эмоцию: с одной стороны несколько упрекающую, но с другой – такую спокойную и ни к чему не обязывающую. Дамиан знал, как важно делать некие "прощения", когда человек в реальности и не был в чём-то виноват, но ситуация построена таким образом, что он чувствует себя таковым.. Подобные манипуляции давали ещё более серьёзный эффект, чем случаи, когда человек действительно в чём-то провинился. "Всё дело в источнике давления" – говорил про себя Дамиан. Если источник давления внешний, но ему хоть сколько-то, но пытаются оказывать сопротивление и уж точно считают его чем-то чужеродным. А вот если сомнения и ущербность идёт изнутри, то эффект совсем иного порядка. Человек не замечает, как начинает сам себя есть, и в этом случае тот, кто оказывается снаружи, может стать ему верным "спасителем", единственным, на кого можно рассчитывать.

– Я… Нет, что ты… Я просто не уверен, что смогу правильно произнести его… – Тони стал оправдываться, и это был верный способ перестать думать объективно.– Брат Тони… – проповедник слегка вздохнул. – Нет никакого греха в том, что ты что-то забыл. Грех может быть в том, что ты обманываешь других или, что ещё страшнее, обманываешь самого себя…

– Прости, брат Дамиан. Прости. Я не хотел никому врать. Я только запутался..– Ты забыл его имя или не уверен, что правильно сможешь его произнести? Тони молчал. Он молчал и показывал всем своим видом тот ответ, который напрашивался сам по себе.

– Раскаявшийся будет прощён. – спокойно вывел проповедник. – Лжец будет уничтожен.

– Забыл! Прости, прости! Я… Я не запомнил его имя. Оно такое необычное… Красивое и необычное. И я не запомнил… Прости, брат Дамиан… – Тони тараторил как заведённый. И чем больше он тараторил, тем больше считал себя виноватым и испытывал при этом облегчение одновременно.

– Ак’Ан услышит твои мольбы. – спокойно ответил проповедник и положил Тони руку на голову. – Если, разумеется, они искренни. Только, если они искренни. Тони только трясся и не мог вымолвить ни слова. Да большего от него и не требовалось. Теперь Дамиан точно знал тот механизм, который работает, когда надо делать "настоящим" тот культ, который сам и придумал. И ведь как лаконично всё выходит, когда предоставляешь минимум информации. Ведь сядь Тони спокойно, да распиши всё услышанное на листке бумаги, и там было бы нечто весьма сумбурное и несерьёзное – какой-то бог с непонятным именем, который может заставить кого угодно сделать что угодно, убивший при этом уже несколько жителей, включая шефа безопасности. Ни логики, ни какой-то взаимосвязи между фактами – вот, что увидел бы Тони в своих набросках. Но он всего этого не делал. Он лишь плыл по тому течению, что предоставили ему Дамиан, и натыкался на те вопросы, которые тот по сути сам и задавал ему.

Для Ак’Ана найдётся время. И найдётся оно тогда, когда надо будет заполнять ту пустоту, которая образуется после того, как всё будет выжжено внутри. Не надо перебивать что-то новой религией, надо сначала освободить для неё место. Посеять сомнения, неуверенность и страх, который станет настолько вездесущим, насколько и невозможным. Люди должны сами захотеть заполнить эти пространства, и именно тогда следует говорить об Ак’Ане и его правилах. Следующие несколько недель Дамиан провёл в одурманивании ещё пяти человек, таких же как Тони. Трое из них были рабочими, один инженер, один администратор и даже один охранник. Охранник вообще попался очень ценный, из блока Чикаго, где заседали крупные шишки: руководители секций, старейшины. Им там было уютнее всего, а Дамиану тем более, раз охранник попался именно оттуда. Посеяв зёрна сомнений этим пятерым и периодически закрепляя пройденное, он решил собрать всех в одном помещении, чтобы дать начало новому этапу – формированию сплочённой группы единомышленников. Когда-то он вычитал это слово "единомышленник", и оно понравилось ему настолько, что в какой-то момент даже захотелось поменять обращение "брат". Это было мимолётное желание и продиктованное лишь очарованием, словом как таковым. "Единомышленник" – тот, кто думает в одном русле с тобой, так же как ты, в тех же целях, что и ты. Это можно было трактовать настолько расплывчато, насколько только хватало желания.

Первое собрание прошло в архивном хранилище, где места едва хватило для того, чтобы Дамиан смог хоть немного отстраниться от всех остальных и вещать с небольшого ящика, который он заранее накрыл чёрным полотном. Полотно раньше использовалось для местечкового хранения отработок реголита, потому слегка крошилось мелкими камушками и пылью. Вначале Дамиану это не понравилось, но очень быстро он сообразил, как это можно выдавать за ту "чёрную пыль", каковой станут все неверующие в Ак’Ана. Текст в речи он готовил не долго, а вот само выступление – наверно, за сотню раз. Он стоял перед зеркалом и пробовал разные позы, движения руками и особенно пальцами. Наиболее подходящим было, конечно, восклицацтельное помахивание указательным пальцем, устремлённым вверх. Такая поза придавала внутренней уверенности, но в зеркале было заметно, что всё время стоять таким образом выходит как-то неестественно. Будто других вариантов не особо, да и акцентировать на чём-то сложно. Ведь это положение даёт упор на что-то – нельзя давать упор на всё подряд. Поэтому указательный палец, обращённый вверх, он стал использовать исключительно при упоминании самого Ак’Ана. Когда пришло время, то ему показалось, что сейчас все просекут его очковтирательство буквально за пару секунд. Какое-то чувство даже подсказывало, что лучше всё отменить и сослаться на болезнь или что-то в этом роде. Но стоило только начать говорить, как некие силы словно буря стали ходить у него в теле буквально ходуном. Его трясло от переполняемой уверенности и мощи своих слов. Глаза словно искрили, а в голосе чувствовалась сумасшедшая энергичность. Говорил он при этом не громко, а местами даже специально делал потише и переходил на шёпот, словно рассказывая какую-то тайну, которую нельзя узнать даже стенам, которые их окружали в тот момент. Концепция строилась е просто уверенно, а словно по маслу. Слова текли сами собой, чудесно переплетаясь одно с другим. Глаза метали искрами. А указательный палец власти поднимался вверх, возвышая о самом важным, исключительно в самых подходящих ситуациях.

Закончив говорить, Дамиан томно уставился на слушателей, на этот раз ожидая нужной ему реакции. Это до в самом начале он считал, что его будут пытаться подловить на какой-то отсутствии логики, нестыковках и прочем. Но теперь, когда он видел лица этих людей, когда чувствовал то, что у него внутри, то точно знал, что все вопросы ему понравятся.

– Что же нам теперь делать? Брат Дамиан? – спросил Тони. Он находился на почётной роли первого ученика, а потому чувствовал себя более уверенно и вообще способным на то, чтобы задавать какие-то вопросы.

– Искать! – резко ответил проповедник. Настало время двигать их, двигать вперёд, чтобы дело пошло быстрее.

– Искать? – удивлённо спросил Тони. Остальные лишь переводили взгляд то на него, то на проповедника.

– Да! Искать… – ответил Дамиан. Единомышленников…

С того момента секта, которую, по сути, образовал Дамиан Торн, стала набирать совершенно другие обороты. Его первые новообращённые стали пропагандировать идеи самостоятельно: кто-то с лучшим, кто-то с худшим успехов. Качеством можно было пренебречь в виду совершенно иного типа скорости – главное набрать максимальное количество в сжатые сроки. А те, кто не примет сразу, вполне могут принять это потом, и им тем более это будет проще сделать, так как новое течение, по крайней мере, не будет в новинку.

Спустя каких-то пару недель и проведение всего ещё двух собраний (на этот раз уже в одном из лекционных помещений, которую предоставил очередной нововступивший член секты) Дамиан Торн стал обладателем умов и душ аж 86 человек. Подобный успех с одной стороны его сильно удивлял, с другой – ему, наконец, начало казаться, что он нашёл то необходимое в жизни, что искал всю жизнь. Бесконечный рост внимания к себе. Это внимание росло изо дня в день, а каждое собрание вдохновляло его до такой степени, что он возомнил себя энергетическим вампиром, питающимся чужой привязанностью к его собственной персоне.

Несколько лет назад он читал одну книгу "Душа вампира", в которой главный персонаж, Густав Глисон, был бессмертным вампиром, питающимся страданиями других людей, которые он сам же и создавал. И хотя все те, кого Густав уничтожил, заслуживали того, Дамиан считал его отрицательным персонажем, стремившимся к разрушению. Себя же он полагал созидательной личностью, которая создаёт нечто новое и необходимое для всех. Теперь его идеи, его мысли стали настоящей концепцией жизни почти для сотни людей. Совершенно разных людей, которых теперь объединяла единая религия.

Это не то, что втирал всем Пейтон Кросс или преподавал Чарли Хеддок. Те лишь опирались на здравые размышления, логику и последовательность. У Дамиана вся концепция строилась на куда более мощной всепоглощающей основе – эмоциях. И эти эмоции очень скоро переходили в его руки. Очень быстро он стал осознавать, что подобное управление если не по форме, то уж точно по существу является властью. Именно это слово стало мерещиться ему буквально везде. Власть. Личная власть. Собственная власть. Та самая власть, которую можно забрать себе только один раз. Один раз, и больше этого никогда не будет. После этого будет лишь пустота. О пустоте Дамиану думать вовсе не хотелось – хотелось лишь заполнять свой собственный сосуд той властью, которая к нему так лаконично приходит. И тут он осознал, что сам сосуд слишком мал.

Слишком мал тот сосуд, что есть у него, чтобы заполнять его своей властью. Ведь те умы, которыми он повелевал были в реальности его лишь в те минуты, когда они не были заняты государственным трудом. Тем самым трудом, который в итоге выдавал им пропитание, регистрировал жильё, предоставлял выходные и всё такое, без чего они не представляли свою жизнь. Они могли делиться своими трудами, всем тем, что получили от государства, но они не получали от своей религии ничего материального.

Это было упущением. И Дамиан стал копаться в этом ещё глубже, докопавшись в два счёта до понятия собственность… У древних религиозных организаций существовала принципиальная разница между хоть насколько-то официально признанной церковью и сектой – у церкви было своё собственное неотъемлемое имущество, зачастую международного масштаба, в то время как у секты всё имелось лишь в подпольном варианте. И сама концепция упиралась в признание церкви государством. То, что сейчас существовало на Аполло-24 Дамиан не сильно-то считал государством, но все его признаки на самом-то деле у него имелись: иерархическое подчинение, силовой аппарат, административные органы и социальное обеспечение. Можно было или заменить это "государство" собой или заставить его признать себя. И тут Дамиан решил поосторожничать. Всё же те властные структуры в лице Совета Старейшин, которые существовали к этому времени, хоть и были ему отвратительны, но они выполняли целый ряд важнейших функций, тех самых, которые останутся в любом случае. И заменять их собой Дамиану не очень хотелось… Поэтому второй вариант – лишь получить признание власти, в таком ключе подходил куда больше. Со временем можно будет и подмять под себя государственные структуры, создав теократическое государство, где он просто займёт самую верхушку, не трогая всё остальное. Его ближайшие соратники получат привилегированное положение, а в замен составят костяк его личной службы безопасности. Отсюда созрел великолепный план договориться о новых изменениях с самым влиятельным из всех старейшин – Пейтоном Кроссом.

От своих приспешников Дамиан узнал о том, что Пейтон пару месяцев назад, получил что-то вроде микро-инфаркта, который не помешал ему публично ввести понятие "государственной измены", после чего жестоко казнили одного бедолагу-рабочего с сомнительной репутацией. На следующий день с собой покончил Билл Стерлинг (каким образом, до сих пор оставалось загадкой), а должность шефа безопасности занял Чарли Хеддок. Последнее насторожило его настолько, что он отдал распоряжение своим людям прозондировать этот вопрос. Ему даже нравилось каждый раз упоминать об Ак’Ане, чью волю необходимо узнать, получив эту информацию. "Где-то в этом кроется воля Ак’Ана… Не позволительно пропускать такое из виду" – приговаривал он при этом. И "злые уши", как Дамиан стал называть своих информаторов, сообщили о том, что Хеддок похоже имеет куда более масштабное влияние на станции, чем это представляется публично.

Как ни странно, но подобное его не удивило. Он не сильно верил в Совет Старейшин, и в то, что они на самом деле так уж на что-то влияют, при том, сколько они при этом говорят – по себе было судить весьма легко, и в чём-то даже приятно.

Выходило, что Хеддок весьма важная фигура, причём похоже что такая, какой Дамиан хотел сам когда-то стать. Ему сразу стали вспоминаться лекции Хеддока, его речи об истории, о том, что правильно и что нет. Как бывало раньше, и к чему это приводило. Все всегда слушали с большим интересом, и ещё все кругом шептались, что мы никакой не на Земле на самом деле, скрывая это от него… Это было несколько удивительно, но ведь это работало, потому как все продолжали его слушать. Это более чем устраивало Дамиана. За одним лишь исключением – так должны слушать только его самого… Но нельзя лезть на рожон. Нельзя недооценивать их, особенно в условиях, что никуда не сбежишь.

В тот вечер, когда он хотел поговорить с Пейтоном, один из его людей, тех, что был охранником в секторе Чикаго, сделал всё для того, чтобы Дамиан получил возможность позвонить из пустой комнаты службы безопасности прямиком в апартаменты старейшины. Дамиана немного трясло перед тем, как это делать, и он даже не был уверен, что сможет говорить хоть сколь-нибудь связно, но в итоге получилось весьма эффектно. Он подбирал настолько красиво звучащие фразы, так подгонял свою манеру речи, что моментально стал получать от этого удовольствие – такой большой и знаменитый Пейтон Кросс слушал его предложение о встрече с лёгкими намёками на разделение властей, что невольно окрыляло.