Рассказы

© Виктор Андреевич Алехин, 2022

ISBN 978-5-0059-2579-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Хороший товар

Сорокалетняя хозяйка парфюмерного магазина Виолетта Витальевна Кощункина, украшенная в изобилии золотыми, серебряными и прочими драгоценными украшениями, сидела в кресле и, горделиво выпрямившись, с испытывающе-высокомерным прищуром всматривалась в смазливую девушку, которая пришла к ней устраиваться на работу.

– Тебе на бирже труда сказали, что у меня есть вакантное место? – вкрадчиво спросила хозяйка.

– Да, на бирже, – скромно ответила девушка.

– Ты раньше работала продавцом?

– Работала.

– Где?

– В супермаркете.

– В парфюмерном не приходилось работать?

– Не приходилось.

Виолетта Витальевна задумалась, продолжая незаметно изучать кандидатуру на вакантное место продавщицы. Ее интересовало все в этой девушке: тембр голоса, четкость, с которой она выговаривала каждое слово, выражение глаз, губ, способность мило улыбаться и многое другое. Она предъявляла довольно высокие требования к продавщицам в том плане, как они смотрятся эстетически в глазах многочисленных клиентов. – Как тебя зовут?

– Феня, – робко ответила девушка.

– Феня? – спросила хозяйка таким тоном, будто не поверила ушам своим.

– Да, Феня.

– Имя у тебя какое-то старомодное.

– Что поделаешь? – опустила глаза Феня.

– А фамилия? – улыбалась хозяйка, будто ожидая чего-то необыкновенного.

– Оглоблина, – еле слышно сказала Феня.

– И фамилия у тебя тоже некультяпистая, – демонстрировала хозяйка свою абсолютную бесцеремонность. – И откуда такие фамилии берутся?

– По этой причине вы меня и на работу не примете? – робко взглянула Феня в глаза хозяйки.

– Почему не приму? – обнадежила хозяйка просительницу. – Я еще побеседую с тобой. Имя и фамилия – это не главное в работе продавщицы в парфюмерном магазине. Я задам тебе несколько вопросов. Вот один из них. Продавцы моего магазина должны смело, элегантно, раскованно, достойно держаться за прилавком. Сможешь ты выполнить такое мое требование?

– Конечно, смогу, – решительно ответила Феня.

– Ни в коем случае нельзя совать покупки в руки покупателей. Это можно делать только в деревне. Каждую покупку надо подавать покупателям изящным, утонченным, нежным движением руки. Это очень важное мое требование. Надо улыбаться приветливо, гостеприимно, с теплотой, радушно, весело. Вычурно одеваться не надо. Но красиво и модно. Нельзя вульгарно красить лицо. Косметикой надо пользоваться умно. Все это видят, замечают клиенты, мужчины, женщины. От продавца во многом зависит престиж магазина. И, разумеется, выручка, прибыль от продаж. И зарплата. Сможешь ты выполнить все мои требования?

– Разумеется, смогу, – смело ответила Феня.

– Я тоже думаю, что ты справишься с такой задачей, – удовлетворенно сказала Виолетта Витальевна. – Ты девушка видная, привлекательная, что немаловажно. Твое имя и фамилия – это своего рода экзотика, патриархальная старина, русский дух. Это, как я думаю, будет привлекать клиентов в наш магазин. И ты будешь укреплять мой бизнес. Так что в общем ты хороший товар. Я тебя беру в свой магазин.

– Вы сказали, что я товар? – смело посмотрела Феня в глаза хозяйки.

– Ты разве не знала об этом? – с насмешливой удивленностью спросила Виолетта Витальевна. – Ты самый настоящий товар. При капитализме, запомни, рабочая сила – это товар. Всякая рабочая сила, в том числе и продавцы. Этот товар можно купить. А можно и не купить. Вот я тебя купила. И уже завтра ты можешь приступать к работе.

– Я не согласна с вами, – запротестовала Феня. – Человек не может быть товаров, который продают и покупают. Это заблуждение ваше. Человек создан Богом. Понимаете, Богом! Вы заблуждаетесь. Я не согласна с вами. И я не товар. Какой же я товар?

– Феня, и все-таки ты товар, – с кощунственно-ласковой, ликующей улыбочкой сказала хозяйка.

– Да какой же я товар? – протестовала Феня. – Я человек! Разве человек может быть товаром?

– Самый обыкновенный товар, который можно купить и продать. Товар – и все тут. Как, например, охлажденная курица в магазине. Вот такой же ты товар, – игриво улыбалась хозяйка.

Феня вздрогнула и с таким испугом посмотрела на хозяйку, будто перед ней сидела не женщина, а какое-то странное и страшное чудовище. Никогда никто не говорил ей таких оскорбительных слов. Никогда она не испытывала такого унижения, как сейчас, сидя в офисе хозяйки магазина.

– Я, по-вашему, охлажденная курица? – чуть ли не прослезилась Феня. – Как у вас язык повернулся сказать такие слова?!

– Успокойся, Феня, – невозмутимо сказала хозяйка. – И не обижайся на меня. Это давно и не мной придумано. Меня еще на белом свете не было. И твоих родителей тоже не было. Так что я здесь не причем. Ты товар, Феня. И к этому надо относиться спокойно.

– Вы тоже товар? – неуверенно спросила Феня.

– А вот я не товар! – радостно воскликнула Виолетта Витальевна.

– А почему вы не товар?

– Ты меня не купишь. А я тебя куплю. Вот в чем дело. У меня есть собственность, которой я распоряжаюсь. А у тебя какая собственность? Она, конечно, у тебя есть. Твои ноги, руки, их сила, мозги твои, которыми ты думаешь и многое другое – это твоя собственность. У тебя нет никакой недвижимости, как у меня. И поэтому у тебя нет денег, чтобы купить меня. А у меня есть деньги. Я к тебе не приду наниматься на работу. А ты ко мне пришла. Ты продаешь мне свою рабочую силу, силу своих мышц, всего своего тела, продаешь свои мысли, которые необходимы для работы в моем магазине. А мне у тебя покупать нечего, кроме твоей силы и умения хорошо торговать. И все это ты обязательно кому-нибудь продашь. Не мне, так еще кому-либо. Тебе нужно хорошо одеваться, обуваться, надо хорошо кушать, отдыхать на даче или на хороших дорогих пляжах. И ты пришла ко мне зарабатывать деньги. Я тебе буду платить зарплату. Так что между охлажденной курицей и тобой существует большое сходство. Разница только в том, что курицу привозят в магазин, а ты сама своими ножками топаешь на биржу труда, чтобы продать себя какому-либо хозяину. Одним словом, ты сама себя продаешь, потому что тебе нужны деньги для того, чтобы жить. Ты продаешь свои руки, свои ноги, всю себя, как свою единственную, неотъемлемую от тебя самой, от твоего тела собственность. Вот такие дела, Феня, – удовлетворенно улыбалась Виолетта Витальевна. – Одним словом, мы договорились. Я тебя покупаю. И с завтрашнего дня ты работаешь у меня продавцом. Будешь хорошо работать – буду хорошо платить. Завтра жду тебя.

– Нет, я не хочу у вас работать, – моментально отреагировала Феня. – Не желаю у вас работать. Вы меня оскорбили до глубины души.

– Как хочешь, – спокойно сказала хозяйка и брезгливо ухмыльнулась. – Завтра с биржи труда ко мне пришлют новый товар, еще лучше, чем ты.

– Всего вам хорошего, – с достоинством сказала Феня, поднялась с кресла и неторопливо вышла из офиса.

Не помня себя, не зная, что делать и куда идти, Феня, опустив глаза, шла по тротуару. Во всем ее существе, словно мельничные жернова, забурлило волнение, сердце стучало так сильно, что его удары ощущались во всей груди и отзывались в голове. Чувство униженности и невероятной оскорбленности мутило ее разум и мешало нормально смотреть на окружающий мир. Она ничего и никого не видела, и не хотела видеть. Ей все было безразлично, будто она решилась добровольно уйти из жизни. Так ее никто не оскорблял и не унижал. Голова у нее кружилась, будто она каталась на качелях, кругом было пасмурно, темно, как в пещере, хотя на безоблачном небе ярко и жарко светило солнышко. Хозяйка парфюмерного магазина представлялась ей самым гадостным, самым противным существом во всем мире. И почти все время из ее воображения не выходила охлажденная курица. И от этого хозяйка становилась еще гадостней и противней. Перед глазами без конца плавали какие-то разноцветные круги, радужные пятна, возникали неясные, как отдаленные призраки, вспышки, гул проезжающих по улице машин казался ей громом, извергшимся из-под земли. Она пошла быстрее, не оглядываясь и не глядя по сторонам, словно убегала от кого-то. И все время ей казалось, что все прохожие указывают на нее пальцем и говорят в один голос: «Смотрите, вон пошла охлажденная курица». И Феня, впав в забытье, провалившись в какой-то бредовый омут, слышала эти слова и не могла ничего сделать, чтобы люди перестали называть ее охлажденной курицей. Бессознательно, не ориентируясь в пространстве, она подошла к своей остановке, также бессознательно села в свой автобус и через час пришла домой. Дома никого не было. Разувшись, сбросив с себя верхнюю одежду, Феня бросилась на диван вниз лицом, обняла подушку, прижала ее к лицу и зарыдала.

Святая ложь

Из кинотеатра Василий Ильич вышел в приятном настроении. Он остался довольным просмотренным фильмом, его сюжетом, игрой талантливых актрис и актеров, не промелькнула мимо его внимания высокая идея красоты, заложенная в фильме. В отличие от некоторых своих знакомых и близких, он любил и понимал красоту и был убежден в том, что красота и только красота спасет мир. Всякая красота, по его мнению, оказывает на человека свое магическое действие. Надо только ее понимать и ценить. Глядя темной безоблачной ночью на блистающие, искрящиеся золотым огнем звездные россыпи, он, едва шевеля губами, почти беззвучно произносил: «Ах! Какая красота!». А когда весной на даче зачарованно любовался на только что пробившийся из земной тверди первый миниатюрно-беспомощный листочек фасоли, почти вслух произносил: «Как это красиво!». Домой Василий Ильич возвращался не торопясь, потому что пенсионеру в общем-то некуда торопиться, и временем можно распоряжаться по своему желанию и усмотрению. Он с интересом смотрел на деревья, украшавшими своими густыми, величественными кронами широкую улицу, по которой он сейчас шел. Тут были каштаны, дубы, клены, березы и другие представители древесной флоры. Василий Ильич безмерно любил растения независимо от того, какие они – древесные, кустарниковые или травянистые. И вообще во всей флоре планеты видел ту особую красоту, которой пропитана вся природа и без которой невозможно представить жизнь человечества и каждого отдельного человека.

Дойдя до супермаркета, Василий Ильич повернул влево и очень скоро вышел к главному корпусу агротехнического университета. Перед самым началом широкой аллеи, протянувшейся вдоль торцевой стороны корпуса стоял громадный экскаватор с поднятым ковшом, готовым в любую минуту, как будет дана команда, вгрызаться в растрескавшуюся асфальтовую корку, чтобы раскурочить всю аллею. Чуть подальше экскаватора стоял трехтонный самосвал. Никого из работников не было видно. Василий Ильич решил, что они ушли на обед, но скоро придут и начнут взламывать старый асфальт и вывозить его в надлежащие места. Он окинул всю аллею беглым взглядом и пришел к выводу, что администрация университета задалась благородной целью обновить асфальт, украсить аллею: аллея была проложена в семидесятые годы прошлого века и теперь вся потрескалась, сплошь покрылась маленькими и большими трещинами, трещинками, провалами, темневшими, словно незалеченные раны почти на каждом шагу. Пройдя медленным шагом по аллее не более двадцати метров, он обнаружил крохотный листочек, неизвестно каким чудом, пробившимся из трещины к белому свету. Подошел поближе к чудо-листочку, пригнулся, склонился над ним и пристально присмотрелся к нему. Листочек был величиной не более десятикопеечной металлической монеты. И определил: из трещины к теплу, к солнцу пробилась крохотная березка и всеми силами тянулась к жизни. И этот листочек был на ней пока в единственном числе. Этим листочком просто невозможно не восхищаться. Это самое настоящее чудо. И какой же он маленький, беззащитный, нежный и красивый. Очень уж мал. Василий Ильич сравнил его с малышом, который мило, забавно лепечет, а вот ходить, говорить еще не научился. И он с горечью подумал, что эта красота может погибнуть, если ее не спасти. Ее может раздавить чей-либо башмак, пробежавшая собака, она не устоит даже перед божьей коровкой, перед муравьем. Эту березку надо обязательно во что бы то ни стало спасти. Иного решения Василий Ильич не видел и не хотел видеть. Он жил в частном доме, построенном на приобретенном лет десять назад земельном участке. Через несколько лет на участке разрослись дубки, березы, клены, сирень, белая акация. И каждый год хозяин расширял домашний мини-дендрарий. Соседи и прохожие подолгу засматривались на него, когда проходили мимо. И он уже запланировал посадить в этом мини-дендрарии эту березку. И сделает все для того, чтобы она выросла и стала прекрасной, как невеста в белом платьице. Он встал, осмотрелся: нет ли где поблизости какой-нибудь небольшой, но крепкой железки, которой можно было бы расковырять асфальт вокруг листочка. Никакой железки он не нашел. В скошенной траве, уже сильно пересохшей, валялись обломки кирпичей, разной величины, ржавые железные прутья. Ничего пригодного для спасения листочка здесь не оказалось. Что делать? И тут Василий Ильич вспомнил про свой ремень, державший его брюки. Он опасался, что вот-вот могут прийти рабочие и начнут ковырять асфальт. Можно ли их уговорить ненадолго задержаться со своими работами? Он всеми пальцами правой пятерни схватился за пряжку. Пряжка большая, медная, прямоугольная, очень крепкая. Есть еще штырь, который продевается в дырочки в ремне. Он схватил из травы небольшой гранитный камень и большими скачками припрыгнул к трещине, где в неволе томился листочек, моментально вынул ремень, опустился на корточки, приставил к ее краю пряжку и начал потихоньку долбить по ней камнем. Асфальт начал мало-помалу крошиться и освобождать листочек из каменного плена. Василий Ильич радовался, что дело у него понемногу пошло. Только бы не появились работники. Можно ли их уговорить, если они вдруг объявятся, ненадолго задержать свою работу? Трудно, конечно, сказать: смотря какие люди, эти работники – поймут ли они его? Асфальт, хоть и твердый, но поддавался. Небольшие кусочки, малюсенькие крошки, всякую пыль пришлось выгребать из трещины с помощью носового платка. Прошло несколько минут. Василий Ильич радовался: слава Богу, лед тронулся. Трещина значительно расширилась, показалась земля. И в это самое время за спиной послышались мужские голоса. Василий Ильич сделал полуоборот в их сторону. Пришло двое мужчин. Один средних лет, другой – молодой. Старший сразу полез в кабину экскаватора, молодой устроился в кабине самосвала. Василий Ильич продолжал работать, ни на что не обращая внимания. Осталось совсем немного, и листочек будет освобожден. За его спиной послышались шаркающие по асфальту шаги. Через несколько секунд их не стало слышно. И Василий Ильич инстинктивно ощутил, что над ним кто-то стоит. Он развернулся и увидел перед собой невысокого толстенького мужичка, лет сорока, с круглой, жирненькой физиономией, с животиком, который заметно выделялся через спецовку. Василий Ильич был поражен его густыми, мохнатыми и страшными черными бровями. Такие брови могут быть только у черта.

– Мужик, ты что тут делаешь? – недовольно прозвучал его жиденький голос. – Я думал, ты догадаешься, зачем я сел в кабину экскаватора и быстренько смоешься отсюда, чтобы дать мне возможность работать и зарабатывать деньги, а ты, я вижу, ни хрена не понял.

– А вы кто? – резко спросил Василий Ильич. – Почему вы не спросили, зачем я здесь сижу и что делаю?

– А ты будь со мной полегче. А то я могу подцепить тебя вот этим ковшиком и переместить тебя в сторонку, чтобы не путался здесь под ногами, – сказал начальник экскаватора и с ухмылкой кивнул своей маленькой стриженой головкой на поднятый ковш, широко и хищно разинутый, блестевший своими громадными блестящими зубьями, словно пасть пещерного дракона. – Я механик экскаватора. Я сейчас начну взламывать старый асфальт по всей аллее. Так что тебе надо отсюда убраться. А то ты, как чирий на заднице, мешаешь мне взяться за работу. Чего ты расселся здесь? Места тебе не хватает на земном шаре?

– Вы можете подождать немножко? – просительным тоном сказал Василий Ильич.

– А ты каким делом здесь занимаешься, что мне надо тебя ждать? Ты что тут ковыряешься? Клад какой нашел, что ли? – спросил механик и низко пригнулся, чтобы посмотреть, чем занимается этот странный незнакомец. – Что там у тебя? Я что-то ни хрена не увидел.

– А вы присмотритесь повнимательней, – предложил Василий Ильич.

Механик перегнулся до некуда быть, так что его голова оказалась внизу, а тазовая часть – вверху. Он приблизил глаза к трещине и довольно долго пытался рассмотреть, что в ней находится.

– Да тут у тебя ничего нет! – визгливо-ошарашенно вскрикнул он. – Ты случаем не обитатель дурдома? – и с глубоким сомнением взглянул на спасителя березки. – А сейчас удрал из дурдома и сюда прибежал. У тебя ничего здесь нет, кроме осколков асфальта и пыли. А ты ковыряешься здесь, как жук в говне. Так что валяй отсюда в дурдом. Там тебе дадут какую-нибудь таблеточку, и ты успокоишься.

– А вы посмотрите вот сюда, – осторожно, словно хирург, делающий сложную операцию на сердце, притронулся Василий Ильич кончиком мизинчика к листочку. – Это листочек березки, – разъяснял он. – Выбился вот из этой трещины. Семя упало с ветки, случайно попало в эту трещину. И проросло. Я хочу вызволить эту березку отсюда и посадить на своем участке. Вырастет большая береза. Посмотрите, какой листочек. Это красота, – вдохновенно сказал Василий Ильич.

– Да какая тут красота?! – открыто насмехался механик. – Бред какой-то несешь несусветный. И больше ничего.

– Нет, это красота, да еще какая, – тихо сказал Василий Ильич.

– Да ты посмотри на свой листочек, – вразумлял механик незнакомца в том, что он несет несусветную чушь. – Посмотри, какой маленький этот твой листочек. Ты думаешь, он вырастет. Да никогда он не вырастет, и даже не мечтай об этом. Чудак ты, мужик. Иди в свой дурдом. Там дадут тебе таблеточку – глядишь и умок прорежется. Лечить тебя надо. Хватит дурью маяться. Вот что, мужик, нам надо работать. Давай, валяй отсюда, – и сделал такой широкий взмах рукой, словно отгонял от себя назойливых шмелей.

– Дайте мне немножко времени, – вежливо сказал Василий Ильич.

– Сколько тебе дать? – смилостивился механик.

– Десять минут.

– Пять минут хватит.

– За пять минут я не успею. Прибавьте еще пять минут.

– Ну хорошо. Даю десять минут. И ни минуты больше. Иди в свой дурдом.

Механик экскаватора поднялся на ноги и проворно развернулся в сторону самосвала.

– Клим! – зычно крикнул он, задрав голову чуть ли к небу. – Через 10 минут я начинаю. Я быстро искурочу всю эту аллею и нагружу твой самосвал. Так что ты сиди на месте. Никуда не уходи. Машину заправил?

Из кабины самосвала высунулся молодой водитель. Он чему-то весело улыбался.

– Пантелей, я все понял, – громко сказал Клим. – Я никуда не уйду. Не волнуйся. Самосвал заправил.

Василий Ильич обернулся и посмотрел на водителя самосвала. Водитель посмотрел на него.

– Привет, Василий Ильич! – крикнул он звонким голосом.

– Привет, Клим! – взмахнул Василий Ильич правой рукой.

Водитель самосвала жил по соседству с Василием Ильичем, тоже в частном доме. Этот двадцатипятилетний молодой человек очень нравился Василию Ильичу за честность и правдивость. Парень здравомыслящий, чистосердечный. Приятно слушать его разные суждения по самым разным и непростым вопросам жизни. А самое главное заключалось в том, что Клим иногда очень умно говорил о красоте. Ну разве можно не уважать таких людей.

Василий Ильич полностью отдался своему делу спасения березки. Надо поторапливаться. За десять минут не так просто сделать все необходимое для вызволения листочка из трещины.

Механик отправился к самосвалу. Он хотел что-то сказать Климу, но, взглянув на кабину самосвала, не увидел водителя.

– Клим! – со злостью заорал Пантелей, подходя к самосвалу. – Вот черт, не отзывается. Опять удрал глотать пиво! – заволновался Пантелей не на шутку. – Клим, где ты?

Клим не отзывался. И Пантелей подумал, что водитель наверняка убежал пить пиво в соседний магазинчик и теперь придет неизвестно когда. Он разразился жуткой ненормативной лексикой и, несмотря на свой увесистый животик, неуклюжей рысью поковылял к самосвалу, изо всех сил рванул ручку дверцы, раскрыл ее настежь. И ужаснулся. Клим лежал навзничь на сиденье, положив правую руку на сердце. Пантелей вскочил на подножку, просунул голову и плечи в кабину, склонился над водителем.

– Я здесь, Пантелей, – полумертвым голоском прошептал Клим.

– Что с тобой, Клим?

– Пантелей, у тебя есть валидол с глюкозой?

– Да откуда он у меня? Я его никогда в жизни не пил и не собираюсь пить. А что с тобой, Клим? С тобой никогда такого не случалось. А я думал, что ты удрал пить пиво.

– Что-то сердце схватило, – прошептал Клим.

– Я сейчас спрошу у этого чудака полоумного. Может, у него есть, – сказал Пантелей, вылез из кабины и поковылял к спасителю березки.

– Слушай, мужик, у тебя случаем нет валидола с глюкозой? У Клима что-то с сердцем неладно. Как бы не заболел. Некому будет отвозить отходы от асфальта.

– У меня нет валидола, – вынужденно отвлекся Василий Ильич от своего занятия. – Вызывай скорее скорую. И не мешкай! – заволновался Василий Ильич. Как оставаться спокойным к судьбе человека, с которым живешь по соседству, хорошо знаешь его, уважаешь и частенько беседуешь с ним по душам.

Пантелей вытянул из кармана джинсов мобильник и, направляясь к самосвалу, вызвал скорую помощь.

– Скоро приедет, – сообщил Пантелей, обернувшись назад.

– Отлично! – радовался Василий Ильич.

Он уже был близок к цели. Еще немного, и березка будет на свободе. Разбитый с помощью пряжки и камня асфальт он выгреб из трещины. Тонюсенький, коротенький стебелек, на котором сидел листочек, наконец освободился от каменных тисков. А вот с корневой системой, тоже миниатюрной, нежной, чувствительной, надо быть как можно осторожнее.

Рядом с ним валялся небольшой высохший сук дуба. Он оставил от него только ту часть, которая была пригодна для работы. И медленно, затаив дыхание, плотно сжав губы, поддел палочку под березку и потихоньку извлек ее вместе с корешками на поверхность. И, забыв обо всем, аккуратно положил березку на ладонь и подумал, что это самое настоящее чудо света. Это жизнь, которая тянется к свету, солнцу, к свободе. И любовался на эту березку с таким восторгом и ликованием, будто, наконец, дождался долгожданного, негаданного счастья. Так, наверное, индусы смотрели на лунный камень, когда выкрали его у хищных и кровожадных похитителей.

Придя домой, Василий Ильич не стал даже переодеваться в домашнее убранство. Он без промедления посадил березку в своем мини-дендрарии, рядом со стройной березой, уже поднявшейся в два человеческих роста, полил ее чистой водичкой, из маленьких досточек соорудил крепкое ограждение, чтобы какая-нибудь приблудная собака не наступила на малютку и не испортила такую бесценную красоту.

Занимаясь березкой, он не переставал думать о Климе. Прекрасный сосед. Что с ним могло случиться в кабине самосвала? Молодой, крепкий, здоровый, занимается спортом – и вдруг прихватило сердце. Вечером он вышел подышать свежим воздухом и с намерением сходить к соседу домой и узнать обо всем. Увидев Клима в палисаднике, успокоился: значит, все в порядке. Клим смотрел в сторону водохранилища. Василий Ильич обрадовался: с Климом ничего особенного, страшного не случилось. Но все равно надо узнать у него самого. Он обошел ограду дома и спокойно подошел к нему. Крепко пожал ему руку.

– Клим, что случилось с твоим сердцем в самосвале?

Невозмутимое лицо Клима осветилось широкой и веселой улыбкой, в которой скрывалось что-то загадочное, таинственное, понятное только ему одному.

– Ничего со мной не случилось, – спокойно сказал Клим и улыбка его стала еще шире и загадочнее.

– Ну как же так? – недоумевал Василий Ильич. – Пантелей сказал, что у тебя с сердцем стало плохо. Ты лежал в кабине своего самосвала. И спрашивал у Пантелея валидол с глюкозой. И ко мне приходил Пантелей за валидолом, но у меня его не было. Клим, что все-таки случилось с тобой? С твоим сердцем.

Клим хитро улыбнулся.

– С моим сердцем ровно ничего не случилось. Оно у меня прекрасно работает. Без всякого валидола.

– Клим, но ведь ты просил валидол.

– Ну и что? – снова улыбнулся Клим. – Все правильно?

– Клим, ты что-то от меня скрываешь, – не отступал Василий Ильич.

– Хорошо, я скажу, – перестал Клим улыбаться. – Дело в том, что я слышал все, о чем вы просили механика. Он дал вам всего десять минут. Могли бы вы за десять минут спасти свою маленькую березку?