Голые души

Глава 4

С уверенной горчинкой

Татум

Татум проснулась в жарком коконе. Вытерла со лба пот, отбросила теплое одеяло, уставилась в потолок. В комнате было тихо. Мозг загружался медленно.

Дрейк почувствовала себя на той опасной грани, когда в новом дне ты решаешь – будешь огрызаться на всех или петь в такт диснеевским птичкам. Определиться не удавалось. Звякнул телефон.

От кого: Виктор

Я выкинул бутылки и постирал ковер.

Тат сфокусировала на экране взгляд, задумалась, улыбнулась. Решение было принято в пользу «Диснея».

Кому: Виктор

Спасибо.

За ковер в том числе.

После встречи со Славой Дрейк чувствовала себя разобранной, не знала, что делать, и сильно злилась. Вик с Сеней, оказывается, давно не контактировал. А тот теперь был на стороне врага. Передоз бывшими друзьями был налицо.

Актерская игра перед Святославом вытянула из нее последние силы. А проблема не была решена.

Виктор со скепсисом наблюдал за мечущейся девушкой: он не мог предложить действенного варианта сокрытия ее личности, разве что закопать Славу на окраине города, но по наглости парня было заметно, что за ним стоят серьезные люди. Может, и не вплотную, раз Слава чинил такой беспредел, но по случаю могли объявиться. Виктор предложил напиться.

Тат согласилась. Пила отчаянно и много, стирала тормоза и танцевала под Бритни Спирс. Виктор задолбался и устал за последнее время, поэтому тихо напивался в кресле, с улыбкой наблюдая за приступом бешенства Дрейк.

Раньше она не была такой – подавленной. Всегда хоть пара искр, да горела в ее взгляде, Дрейк не была потерянной. Видимо, это называется взрослением.

Так и уснули оба: на разных этажах, в обнимку с бутылками вина и грязным ковром в гостиной. А разбудил их Вертинский.

Дрейк вывалилась на лестничную клетку с дикой головной болью и непониманием ситуации, а он велел собираться. Виктор выглядел еще хуже: помятый, сонный, он даже не понимал, где находится.

Тат обматерила каждый угол, наспех помыла голову, поправила макияж и сказала другу оставаться максимум до полудня: потом вернутся родители. До последнего боялась, что Виктор оставил их загульный срач. Но Вик прислал СМС-ку, что все убрал. Даже ковер оттер от вина. Тат показалось, что она может расплакаться от умиления.

Дрейк потянулась, моргнула, поняла, что настроение все-таки хорошее. Дернулась всем телом, когда повернула голову, – Крис на другом конце кровати залипал в телефоне непозволительно тихо. Парень оторвал взгляд от экрана и коротко хмыкнул.

– Доброе утро.

Тат с упоением выдержала его внимательный, долгий взгляд. Промелькнула мысль о том, чтобы томно опустить глазки, как учили в каком-то видео на Ютубе, но Дрейк слишком нравилось поглощать взгляд Вертинского. Это не было войной, но определенно – изощренной партией.

– Я хочу блинчики! – Тат выпуталась из одеяла и, словно котенок, неуклюже прыгнула на парня. Крис закряхтел, картинно закатил глаза, после заключил Дрейк в кольцо своих рук, вопросительно выгнув бровь. Тат продолжила тараторить: – Знаешь, которые так сиропом поливают, а они такие круглые, упругие и красивые! Даже не блинчики, а какие-то сырники, что ли. Панкейки, вот! – радостно взвизгнула она, когда вспомнила крутившееся на языке слово.

Крис вздохнул.

Он-то проснулся давно: совершил пробежку, сделал зарядку и даже пару звонков по работе. Но его день по-настоящему начался, только когда проснулась Татум и захотела блинчиков.

Крис долго молчал, изучая взглядом чернильные радужки Тат, ее потрескавшиеся губы, смуглые плечи, спутанные волосы… потом со смешком кивнул.

– Поехали. Чего ждешь?

Она засмеялась, бросила в него подушку, свалилась с кровати и побежала в ванную. Болезненная скорбь растворилась вместе со сном, Дрейк снова могла греть окружающих внутренним огнем. Крису стало тепло.

Через двадцать минут они сидели в машине. Дрейк – за рулем. Крис сам не понял, как разрешил Татум вести: она даже не знала дорогу до кафешки, где делают желаемые ею панкейки, но, видимо, в ее чертовом гипнозе присутствовали здравые аргументы. Плюс он помнил, как при его невменяемом состоянии она вела машину и делала это хорошо.

– Получается, я теперь телочка. – Вертинский озадаченно хмыкнул, смотря на то, как Тат по-хозяйски отрегулировала кресло и расслабленно держала руль левой рукой.

– Симпатичная, надо сказать. – Дрейк с улыбкой подмигнула ему и собственнически положила правую руку парню на бедро.

– Спасибо на добром слове. – Вертинский положил руку поверх ладошки Тат.

Руки у нее всегда были холодными.

Дрейк улыбнулась, удовлетворенно выдохнула. Все было хорошо. То, что ее ковырнуло по сердцу на встрече со Славой, исчезло в ночи – рассвет встречал ее новым днем, новым светом и новыми перспективами. Рядом очень кстати сидел Крис со своими вечно горячими руками.

– Я люблю водить машину. – Тат мечтательно выдохнула, свернув на кольцевую дорогу. За морозную ночь редкие деревья покрылись инеем, в воздухе мерцали снежинки. – Раньше мы с семьей выезжали зимой за город и ехали несколько часов, пока не уставали играть в игры. Останавливались и устраивали пикник. – Она бездумно водила большим пальцем по ладони парня, смотрела в заснеженный горизонт и тепло улыбалась.

Крис не помнил, чтобы Тат просто так начинала рассказывать о себе. О чем-то личном. Неужели он сделал все правильно вчера? Что-то приоткрыл в ней, чего не видел до этого?

– Варили глинтвейн, жарили зефир, гренки и уезжали, только когда вдоволь намерзнемся. – Улыбка Татум наполнилась ностальгией, нотки голоса стали теплее на пару градусов атмосферы в машине.

Крис так же рассказывал Мишке про то, как пробирался в кабинет отца. У каждого в детстве есть место, в которое хотелось бы вернуться. Проблема в том, что тот маленький мальчик заслуживал какао, а этот – нет. Сегодняшнему Крису Вертинскому не было места в беззаботном детстве. Как, оказывается, и Дрейк.

– Потом поездки сошли на нет, – тихо продолжила Татум, – а я нашла себе компанию поинтереснее. Мне тогда так казалось. – Она мотнула головой, отчитывая себя за прошлые ошибки. – Но это не было заменой, это было вытеснением… – Голос ее чуть дрогнул, она сглотнула, берясь за руль обеими руками. – Я будто…

– Потеряла себя?

Крис попал в цель. Вздохнул, насильно вернул ладошку Дрейк себе на колено, не отрывая внимания от дороги. Он не будет лезть дальше – он просто рядом. Неужели правду говорят, что симпатия возникает к тем, с кем у нас одинаковые душевные травмы?..

– Мы в этом похожи, Крис, – озвучила его мысли Дрейк, кинув на парня короткий, понимающий взгляд. – Оба думали, что это чувство сможем найти в ночных гулянках и выпивке… – Дрейк не продолжила список.

– Какое чувство? – Нахмурившись, парень с интересом посмотрел на нее.

Казалось, несмотря на вчерашние откровения, между слов Тат утаивала весьма значительные события – точно не секс по пьяни на выпускном. С Дрейк не бывает так просто.

– Чувство свободы. – Она пожала плечами. – Вот представь. – Тат облизнула пересохшие губы. Крис на секунду завис. – Ты качаешься на канате, как на тарзанке. Позади обрыв, внизу облака, за горизонтом – рассвет. – Она на секунду отпустила руль, эмоциональным жестом показывая на лобовое стекло, но вовремя взяла управление в свои руки.

Крис недовольно поджал губы, но начал проникаться красочным рассказом, живо представляя картинку в голове.

– Красные, желтые, пурпурные цвета, – продолжила с горящими глазами Дрейк, – сумеречные лучи пробиваются сквозь вату облаков, в лицо бьет свежий, только родившийся этим утром ветер. Все, что ты видишь, – только твое. – Тат глубоко вздохнула, оглядывая пейзаж за окном, но у нее перед глазами были не заморозки – облака. – Ты в этот момент – Господь Бог, дьявол и новорожденный одновременно. Из груди в полете вырывается ребяческий смех, и ты жмуришься от того, насколько счастлив! И все это, – проглатывая окончания слов, вдохновленно проговорила Дрейк, не замечая на себе внимательный, улыбчивый взгляд Вертинского, – и облака, и рассвет, и твой полет возможны только потому, что ты знаешь: канат держит семья. Или друзья. Или любимый человек – не суть. – Крису стало больно. – Ты купаешься в чувстве свободы, потому что знаешь, что у тебя есть тыл. – Татум поджала губы. – А без опоры ты… теряешь себя. А потеряв, лежа на дне, пытаясь разглядеть сквозь плотные облака свет, понимаешь: канат обрезал ты сам. – Тат вздохнула, перебирая на языке собственное прошлое, а Крис почувствовал, будто снова отказался от Люка – перерезал канат. – Это как одна из граней пазла – не соберешь центр, пока не будет опоры.

Дрейк замолчала. Какой смысл в таких мудрых рассуждениях, если на твою жизнь это не влияет? И что подрубило ее опору, ее канат? Желание быть не такой, как все? Вероятно. Дрейк так боялась стать посредственностью, что стала пособием из учебника по психиатрии.

– А что должно быть в центре? – Крис усилием воли отогнал тягостные мысли, разрубил голосом тишину.

– Ты, – улыбнулась Татум, – и то, что делает тебя счастливым. – Она пожала плечами, плавно входя в поворот.

Крис задумчиво гладил большим пальцем ладонь Дрейк, поднял на девчонку вопросительный взгляд.

– Что делает счастливой тебя? – Он выстрелил наугад, надеясь попасть в искренность.

Но в этом вся Дрейк – она действительно отвечала честно. Но не говорила про то, что творится на душе.

– Сегодня – панкейки. – Тат озорно улыбнулась. – И симпатичная телочка рядом.

Крис

Карамельного сиропа оказалось мало – Крис заказал второй. И только улыбнулся. Дрейк ожила: с удовольствием жевала свои блинчики, вертелась на месте, улыбалась, смотрела то в окно на Литейный проспект, то на посетителей, то на красочный интерьер в стиле поп-арт кафешки, где в меню были только панкейки, то на него. И когда ловила на себе смеющийся, почти нежный взгляд Криса, в непонимании хмурилась, словно спрашивая: «Что не так?»

А все так, как должно быть, поэтому Вертинский только пожимал плечами. Все так: ее бегающие по интерьеру живые темные глаза, полные трескающиеся губы в сиропе, язык, с наслаждением этот сироп слизывающий, – все так. Ее смех и то, как она показывает мем, посланный сестрой, ее вопросительные взгляды и смешинки в уголках губ – все так.

Вдруг Татум замерла. Улыбка слетела даже с губ парня, так это выглядело неожиданно и неуместно. Живая, беспокойная Дрейк вдруг застыла в пространстве, уставившись в одну точку, будто вспомнила что-то важное, а затем медленно перевела взгляд на Вертинского.

– Крис… – Она поудобнее перехватила вилку, опустила глаза, но коротко улыбнулась. – Вчера… спасибо, что был рядом.

Она вдруг поняла, что не говорила этого. А сказать эти слова было нужно.

– Не благодари. – Он скупо улыбнулся. – Это ты в пятницу… не собрала меня по кусочкам, но остановила, прежде чем я на всех скоростях понесся в стену.

– Ты выглядишь лучше, – согласилась Тат, одаривая парня теплым взглядом.

Крис смутился: Дрейк смотрела на него так, будто желала ему добра со всего мира. Как она могла минуту назад бешено материться, когда капнула сиропом на юбку, а теперь смотреть на него так… что у Вертинского желудок куда-то ниже проваливался?

– И чувствую себя лучше, – прочистив горло, пробубнил Крис, ерзая на стуле. – Даже снова вижу перспективы.

Ее неожиданная благодарность выбила почву из-под ног. Дрейк будто говорила о чем-то куда более значимом, чем холодный ужин в постель. Будто он жизнь ей спас, не меньше. Хотя, учитывая то, что он сам чувствовал вчера себя при смерти рядом с ней, может, в ее горячем «спасибо» был смысл.

– Ты поэтому вчера так светился? – Шкодливая улыбка расползлась на губах Дрейк, она тихо хихикнула, исподлобья смотря на парня.

Крис улыбнулся.

– Я поговорил с отцом. Сказал, что сначала хочу получить образование, нанять зама и не разрываться между двумя стульями.

– Как он отреагировал? – Дрейк спрашивала настороженно.

– Сказал, что гордится мной.

Татум снова замерла, круглыми глазами глядя на парня, затем поднялась с места, одним рывком оказалась рядом. Парень отшатнулся от неожиданности, но Дрейк было плевать – она заключила его в крепкие объятия, с жаром выдыхая слова куда-то в шею.

– Крис… я так счастлива за тебя!.. – Вертинский отмер через секунду, в ответ обнимая девушку. Прикрыл глаза, понимая: самые значимые моменты мы не видим, а чувствуем сердцем. Тат отстранилась, заглянула ему в глаза, высматривала в них что-то несколько секунд, вернулась на свое место. После по-детски наивно улыбнулась, кивая на порцию блинчиков Криса. – Будешь доедать?

Вертинский спрятал смешок за кашлем, Дрейк залилась смехом. Крису нравилось, как смеялась Татум: громко, заливисто, без смущения, будто счастье передали ей по наследству.

– Ты невозможная, Дрейк. – Крис качнул головой, посмеиваясь. Татум приосанилась, ярко улыбаясь, без промедления схватила новую порцию панкейков и поставила перед собой.

– Удивительно, правда? – Она хихикнула, сдабривая тесто приличным количеством сиропа. – Вроде из плоти и крови, а такое чудо харизматичное получилось.

– И скромная, само собой, – весело фыркнул Вертинский.

– Само собой, – подмигнула Тат.

Она лучилась теплом и нежностью.

Крис думал, что вечно можно смотреть на три вещи: на огонь, воду и счастливую Татум Дрейк.

Крис

На лекциях Крис улыбался. Глупо так, неоправданно, совершенно не скрываясь. Выйдя из его машины возле универа, Дрейк не ушла по-английски: обняла Криса, легко чмокнула в щеку, а Крис не хотел убирать руки с ее талии.

Тат не бросала его, но снова ушла. Чувство собственничества взвыло в груди Вертинского раненым зверем, когда Дрейк продолжила дарить дружелюбные улыбки кому-то, кроме него, но Крис взял себя в руки.

Продержался он до обеда.

В этот раз Татум сидела в столовой за крайним столом одна, будто специально. Крис усмехнулся: Тат не заезжала домой за новой одеждой, но привлекать внимание вчерашним нарядом не хотела. Учитывая, что приехала на машине Вертинского.

Дрейк вывернула блузку с красной подкладкой наизнанку и зарубила на корню поводы для слухов. Это Криса, признаться, тоже слегка возмущало: иррациональная часть сознания хотела пометить Дрейк, сделать так, чтобы каждый знал, чья она.

Единственное, что во всем этом отталкивало и притягивало Криса одновременно, – горящая надпись на лбу Дрейк: «Ничья. Только своя».

– Ты почему не ешь? – Крис бесцеремонно плюхнулся на скамейку рядом с Тат, заставив девушку вздрогнуть.

– Блинчики в желудке ревновать будут. – Дрейк с улыбкой прищурилась, поворачиваясь к парню.

Ее темные, глубокие глаза опять заставили Криса сделать секундную паузу.

– У них было четыре часа, переживут, – отмахнулся Вертинский, накалывая на вилку салат.

Это он тоже заметил: Дрейк любила поесть, но делала это с нездоровыми перерывами. Настроение «мамки» включилось в нем неожиданно.

– Этого я не переживу, – запротестовала Тат, отнекиваясь от еды. – …Крис! – возмущенно вскрикнула она уже с полным ртом салата, просверлив парня укоризненным взглядом.

– Давай, давай, кушай, – кивнул он. – Не хочу, чтобы пропало то, что мне так нравится мять. – Крис усмехнулся, одним движением притянул Дрейк за талию вплотную к себе.

Тат недовольно сквозь улыбку скривилась, отправляя в рот очередную порцию салата уже самостоятельно.

– Эгоизма тебе не занимать. – Дрейк закатила глаза и постаралась отстраниться хотя бы на несколько сантиметров, но Крис не позволил.

Тат нетерпеливо вздохнула, сдалась. У Криса под боком было тепло.

– Ну почему же? – Вертинский хохотнул. – Одолжу, если хочешь. – Краем глаза он заметил, как поворачивались головы учащихся в их сторону. Тат это, кажется, не волновало. – Почему одна тут сидишь? – Он наклонился к Дрейк. – Поддерживаешь репутацию загадочной Снежной королевы?

– Я слишком ленива, чтобы думать о репутации. – Татум скептично цокнула. – Психолог дал задание написать о том, что меня радует, – со вздохом пояснила она.

Будто чертовой домашки ей на учебе не хватало.

– И что тебя радует? – Вертинский наклонил голову.

Их губы были так близко друг к другу, когда Тат подняла взгляд на парня, будто оба ждали поцелуя… но они просто вели диалог.

– Твоя лучезарная улыбка, дорогой. – Дрейк патетично возвела глаза к небу.

– А не из очевидного?

Мерный гам столовой вновь разрезал яркий смех Татум. Она покачала головой, пряча улыбку, на несколько мгновений задумалась.

– Искусство. – Она уверенно кивнула, снова взглянув на парня. – Живопись, музыка. Даже в самый плохой день моя душа улыбается, когда глаза видят картины, – добавила Тат со слабой улыбкой.

Крис сглотнул. Казалось, Дрейк так близко, что кожей сможет почувствовать его колотящееся в груди сердце. Эта девчонка никак не укладывалась в его голове.

– Ты хотела стать художником?

– Нет, никогда, – отмахнулась она. – И музыкантом тоже. Я слишком бесталанная для этого. – Дрейк скептично усмехнулась.

Крис фыркнул.

– Категорично.

– Как есть. – Татум пожала плечами, будто давно смирилась с этой мыслью. – Но я умею видеть таланты других, это да. Сразу чувствую, от чего расцветает человек. – Она посмотрела куда-то сквозь Вертинского, роясь в воспоминаниях. – Когда внутри тебя много гнили, хорошее в людях видно ярче. – Тат скупо улыбнулась.

Крис нахмурился.

– Говоришь так, будто ты плохой человек. Даже то, что ты рассказала… каждый совершал ошибки. – Он недоверчиво хмыкнул, неосознанно рисуя узор на холодной ладошке Дрейк.

Татум подняла на него неожиданно взрослый взгляд и улыбнулась одними глазами.

– Я и есть плохой человек, Крис.

Она сказала это так легко, осознанно, что у Вертинского мурашки по спине поползли. Не было в словах Дрейк напускного пафоса или иронии – только кристальная правда, в которой она давно призналась сама себе. Крис говорил так же. Только он был косвенно причастен к инвалидности друга. И распространению наркотиков Славой. А Дрейк что?.. Целовалась под порошком с тремя парнями за вечеринку? Не смешите.

Только в голосе Татум, как и в ее «спасибо» над горячими панкейками, снова слышалось гораздо больше, чем она озвучивала. На секунду стало не по себе.

– Звучишь пугающе уверенно, – со смешком, настороженно протянул Крис, но в эту секунду во взгляд Дрейк снова вернулись привычные смешливые искры – от устрашающего чувства кристальной исповеди не осталось и следа.

Она закрыла тему.

– Как есть, – повторила Дрейк. – Я всегда мечтала открыть картинную галерею. – Тат откинулась на плечо Криса, вторя его задумчивым манипуляциям с ее ладонями. – Пространство, где могла бы давать талантливым людям возможность раскрыться.

– Звучит как план, – задумчиво пробубнил Крис, отходя от недавнего помешательства.

Как одним диалогом Дрейк могла вызывать у него столько противоположных чувств?

– Правда? – недоверчиво спросила Тат, на что Вертинский отстранился, взял Дрейк двумя пальцами за подбородок, заставил посмотреть на себя.

– Правда. – Он загадочно улыбнулся, после чего впился в ее губы неожиданным, ярким поцелуем. Тат задержала дыхание, дернулась, но через секунду обмякла в его руках. Крис облизнулся, заглянул Дрейк в глаза. Снова на секунду потерялся, но потом кивнул. – Не планируй ничего на сегодня. Отвезу тебя кое-куда.

Татум

Восхищенные вздохи Дрейк были музыкой для ушей Вертинского. Он тащил ее за руку по коридорам особняка на краю города и не мог насмотреться на девушку: было приятно осознавать, что он может удивить всегда скептично ко всему настроенную Татум.

Дрейк вертела головой в разные стороны: дом был пуст, здесь не было родни Вертинского, не перед кем было притворяться девушкой, ни разу не державшей в руках телескопическую дубинку. Сейчас Татум вдоволь могла насмотреться на позолоченную лепку потолков, удивиться колоннам в холле и мраморной отделке камина.

Это было приключением: сбежать с последней пары под руку с Крисом и отправиться в полгода как нежилой особняк кого-то из родственников Вертинского. Крис и Татум, не сговариваясь, поймали волну ребячества и веселья, поэтому по универу крались, как мышки, а салон машины наполняли заговорщическими смешками.

Крис было завел разговор в стиле: «Видела, как на нас все в столовой смотрели?», гордо вздернув подбородок, но Дрейк быстро закрыла тему, отмахнувшись: «Мне без разницы, кто, как и когда на меня смотрит. А если ты к тому, что твои бывшие скопом начнут ревновать, то снова мимо. Думаешь, кто-то ко мне посмеет подойти? Брось, Крис, благодаря слухам каждая из них думает, что я ношу в подвязке чулок складной нож».

Ей было плевать.

Вертинский на секунду оскорбился: да, они друг другу по-прежнему никто официально, но… Да ладно, каждому хочется почувствовать долю ревности от общества, когда сидишь рядом с симпатичными девушкой или парнем.

Но мысли об уязвленном самолюбии испарились, как только Крис припарковался на мощеной подъездной дорожке. Восхищения и трепета в глазах Дрейк при виде готического особняка было столько… Вертинский готов был простить этому миру все его грехи.

Они добрались до нужной галереи. Книжные стеллажи вытягивались вдоль стен до самого потолка, застекленные на манер витражей окна выходили в сад. Крис остановился у дальней стены, жестом подзывая к себе вертящуюся с запрокинутой головой посреди комнаты Тат: потолок был расписан под фреску.

Она засмеялась, вприпрыжку подбежала к Крису, а когда перевела взгляд на полотно, висевшее на стене, застыла.

В темных глазах Дрейк в этот момент отражалась вселенная. Краем глаза Крис заметил остановившегося в дверях человека, так же пристально наблюдавшего за Тат.

– Фугас мне в жопу, это же Поллок! – Изумлению Дрейк не было предела – она всплеснула руками, пораженно отступила на шаг, мотая головой: не могла поверить, что видит подлинник. А это точно был он.

– Самая искренняя реакция на искусство, что я слышал…

Дрейк вздрогнула от неожиданности, Крис покачал головой, усмехнулся.

– Тат, знакомься. Мой дядя Лев. Которого, насколько я помню, не должно быть в стране, – со смешком проговорил Крис, приобняв мужчину, когда тот подошел ближе.

Льву на вид было лет сорок, в чертах лица прослеживалось явное сходство с Матвеем Степановичем, взгляд на заводских установках был ироничным и слегка надменным, мутно-серые глаза из-под затемненных очков смотрели прямо.

Вьющиеся каштановые волосы были зачесаны назад, а расслабленные, с ленцой жесты обрамляли черный пиджак с черной же футболкой. На краю сознания мелькнула мысль, что так в современном мире выглядели бы бандиты. Лев казался точной копией Виктора двадцать лет спустя. Мужчина заметил пронзительный, изучающий взгляд девушки.

Тат смутилась, но вида не подала.

– Татум Дрейк. – Она протянула руку для рукопожатия, сильнее сжав челюсти, чтобы не рассмеяться от неловкости.

Лев лишь галантно пожал ее руку, взглянув на Дрейк исподлобья. Про имя не сказал ни слова. Как и его брат в свое время. Вертинские умели выделяться.

– Истинный ценитель искусства, я понимаю. – Он улыбнулся, а Тат пожала плечами.

Облажался – обоснуй.

– Не люблю скрывать эмоции, но прошу прощения за свой комментарий: не знала, что здесь кто-то есть. – Дрейк улыбнулась с притворным сожалением. Кто-кто, а она точно знала цену настоящей вины и испытывать это чувство по пустякам вроде не вовремя сказанного слова «жопа» точно не собиралась. – Просто это… – Она вернула взгляд к грязно-желтому цветастому полотну Поллока. – Это… Крис, ты понимаешь, что это? – Она снова захлебнулась восхищением, напрочь забыв о неловкости.