Паршивое чувство юмора

Глава 1. Жду когда кто-нибудь выйдет и даст себя пристрелить

Андрея бесит отморозок сосед и его ублюдская электрогитара. В список входят усилители звука, медиатор и электрошнур. Все это Андрей готов затолкать недорокеру в задницу и вытащить через рот, чтобы знал, что порядочных людей беспокоить не стоит. Себя, правда, теперь сложно отнести к этой категории, но сосед-то не в курсе. Как и не в курсе того, что прежнего Андрея, который вопил в подушку от бешенства, когда громкие звуки инди-рока просачивались сквозь стены, больше нет. Старицкий больше терпеть не станет.

– Гребаная какофония, – грохочет голос в черепной коробке и Андрей с ним согласен.

Старицкий, как представитель профессии, в которой ценятся мозги, всегда был приверженцем более интеллектуальной музыки: джаз, блюз, соул, фьюжн, на худой конец. Эта музыка была тем, что Андрей уважал и под что расслаблялся. Рок и металл тоже имели место быть, но если исполнялись профессионалами. А этот шум – ничто иное, как мольба о хорошей затрещине. Старицкий не скупой: просят втащить – он всегда пожалуйста. С недавних пор.

Андрей вскакивает с места и рывком открывает дверь, вываливаясь в коридор. Хочет доходчиво объяснить соседу, чтобы прикрыл музыкальную лавочку, но резко тормозит – его опередили. В дверь напротив со всей дури кулаком барабанит девчонка.

Открывает ей укуренный патлатый рокер.

– Если ты, абортированный близнец Тилля Линдеманна, не прекратишь свою самодеятельность, – обрубок трубы в ее руке с треском врезается в дверной косяк, – в следующий раз это будет твоя черепушка, ты понял?

– Какая женщина, – восхищенно гремит голос в голове Андрея.

Он сплевывает.

Мужик с растерянностью смотрит на девчонку перед собой и переводит взгляд на Старицкого, решив, что они пришли на разборки вместе. Андрей цокает и за секунду выпускает тень на волю. Черная дымка вытягивается в росте за Старицким, рогами царапает потолок и улыбается клыкастой козлиной мордой. После втягивается под кожу обратно. Андрей улыбается.

– Ну, нахрен, – дребезжит связками сосед и в панике захлопывает дверь.

Девчонка хмыкает себе под нос, поворачивается к Андрею.

Старицкий узнает ее: темные глаза на пол-лица, вечная ухмылка на губах и неестественно блондинистые волосы для такой смуглой кожи – Тата жила этажом ниже, они частенько перебрасывались колкими фразочками.

– Вечерочек, Тат. Как твои толстосумы сегодня? Всех ублажила? – беззлобно поддевает Андрей девчонку, сталкиваясь с ней на лестнице по пути домой.

– Как и всегда, Старицкий, – ярко улыбается она, – а ты все без работы? Имей в виду, ты всегда можешь устроиться проститутом. Пару кило скинуть и цены тебе не будет. Я и номерок сутенера подгоню – у нас в клубе их хоть отстреливай.

Тата работает в клубе-кабаре через две улицы. И хоть в их районе простых личностей не водится, Андрей не подумал бы, что маленькая Тата может быть такой бойкой.

– Собрание жильцов окончено, – разводит руками блондинка, – хотите дать взнос на починку протекающей крыши?

– А она с характером, – хмыкает демон.

– Сам вижу, – отвечает голосу в голове Андрей, тут же осекается – он даже не понял еще, что с ним за творится, а уже с этой заразой о девке болтает.

– Сам ты зараза, – бормочет голос в черепной коробке, а Старицкому хочется на стену лезть от растерянности и страха.

– Спокойной ночи, было приятно поболтать, – быстро лопочет он в ответ недоумевающей Тате и скрывается за дверью своей квартиры, сползая на пол.

– Ссыкло, хоть бы на кофе пригласил, – цокает демон, Андрей бьет себя по голове.

– Заткнись! – рыкает. – Да что же ты такое? – в отчаянии возводит он взгляд к потолку.

– Лучшее, что с тобой случалось.

– Почему ты сдаешься?

– Потому что мне это показалось правильным решением, – обливаясь потом, отвечает самому себе Андрей.

Наемник, со знакомыми нашивками черепа напротив хмурится, осознавая, с какой жестью столкнулся, но пистолет не опускает.

– Как хочешь, – рыкает демон и выходит из ситуации победителем.

Тень за Старицким вырастает быстро, будто мужчину подожгли из огнемета и потушили: черный дым струится к потолку, вытягиваясь в уродливую козлиную морду с мощной шеей. Кривые, прозрачные рога буйвола оказываются не бесплотными, когда надевают, будто елочную игрушку, одного из наемников в черной форме, на себя. Андрей наблюдает за этим снизу с открытым ртом, а потом пропадает из реальности.

Тень поглощает его полностью, и он чувствует, будто это его рот, превратившись в пасть, открывается на полметра, откусывая голову второму. На языке жжет железистая кровь, руки наливаются силой. Их больше двух, даже не четыре, но Андрей не успевает считать: в измененном состоянии сознания он чувствует лишь силу, способную на вытянутых конечностях поднять в воздух стокилограммового парня и швырнуть в стену.

– Какого хрена ты творишь? – почти взвизгивает Андрей, вернув себе контроль над частью сознания.

Он никогда не был из робкого десятка, но то, что происходит с ним сейчас – дичь. Его тело живет своей жизнью, и, он не спорит, делает все правильно, насколько это возможно – устраняет угрозу его жизни, но не с оторванными головами же!

– Разгребаю дерьмо, – шипит голос.

Андрей уже понял, что не сходит с ума – мысль не отметает, но сомневается, что такое может привидеться: слишком реально он ощущает силу внутри себя, дьявольское могущество и зудящие костяшки пальцев от соприкосновения с черепами, чтобы счесть себя психом, выдумавшим это под транквилизаторами в психушке.

Старицкий отдает себе отчет – он не один. И то, что внутри него, отнюдь не глист, из-за которого налегаешь на сладкое. То, что внутри него, имеет не поддающиеся осмыслению возможности и силу, способную уложить троих наемников за двадцать секунд. Стоп, троих? Их разве было не четверо?

Андрей сглатывает, оборачивается на звук упавшего тела – над обездвиженным мужиком стоит запыхавшаяся Тата, все с тем же обрубком трубы наперевес.

– Сутенерам такие опции не понравятся.

Она усмехается нервно, опасливо, но распрямляет плечи смотрит на Андрея гордо, с вызовом, мол, если что удумаешь, этой же трубой по черепу получишь.

Антрацитовая дымка исчезает под кожей.

– Почему ты… помогла мне? – нервозно переминается с ноги на ногу Андрей, не понимая, за какую сторону играет девчонка – может она работает на военных, кто ее знает.

Демон тоже присматривается.

– Не люблю, когда со своими правилами приходят на чужую территорию, – выплевывает она с раздражением. – А ты у нас… что такое? – выгибает бровь Тата, осматривает мужчину с головы до ног – вроде только что из него высовывались черные рога или что там было.

Она, если что, и с ним потягаться может, что видно по горящим решительностью глазам, но сначала хочет понять, с чем имеет дело.

– Я… я не причиню тебе вреда, – выставляет руки вперед Старицкий, старается устаканить дрожащий голос – он себе не простит, если убьет девушку. Не он – то, что внутри него. – Не убивай ее, слышишь? Она – друг, – убеждает он как будто самого себя, а у Таты холодок по спине пробегает.

Это гораздо страшнее, чем толпа наемников с оружием наперевес.

– А я и не собирался, – загадочно мурлычет демон в голове, – не каждый человек так отчаянно бьется за свою жалкую жизнь, – философски заключает он, а Старицкий совсем теряется.

– Чувак, моя фамилия «Барсегян». Мой дядя отрезал три пальца парню, который лишил меня девственности. При мне. В мой пятнадцатый день рождения. Так что, чтобы с тобой не было, меня это не шокирует так, как ты думаешь, – нервно посмеивается она и наконец опускает обрубок трубы.

– Потрясающая. Она в нашем вкусе, Андрей. Слышишь? Определенно.

– Ладно, мне пора, лучше иди к себе не высовывайся, – кидает напоследок Андрей, прежде чем вылететь из квартиры и мазнуть по растерянной Тате коротким взглядом.

– Мы еще увидимся, – шепчет демон и переключается на то, чтобы увернуться вместе с носителем от пули. – Все-таки баба горячая.

Глава 2. Кто умер тот лох

Уживаться с демоном в собственном теле стало на удивление легко. После того экстрима, который они пережили вместе, осталось решить только вопрос этики. С этим было сложнее.

– Он нас толкнул, может сожрем его?

– Нет, он случайно, мы не будем его есть. Теперь ты живешь здесь, так что социализируйся, в конце концов! – в сердцах восклицает «самому себе» Андрей, чем пугает прохожих вокруг, раздраженно хватает из рук продавца газету.

– Андрей, – зовет демон.

– Что?

– Иди к черту.

Старицкий закатывает глаза и думает о том, что это все демоны такие засранцы, или только его особенный?

– Весь в тебя, мудила, – отвечает Малум на мысли Андрея, и тот начинает напевать гимн, чтобы «зараза» хотя бы в его мыслях не копалась.

Он сам себя так назвал. Андрей не был даже уверен, демон ли это. Удивительно, что дух, существо, которое довело его до нервного срыва своим появлением в голове Старицкого, сейчас было единственным, кто его успокаивал.

– Они вернутся, они точно вернутся.

– Замолкни, прошла уже неделя, хвостов за нами не было. И мы проверяли – их тела никто не искал. Это была самоволка.

– Ты прав.

– Конечно, я прав, а ты сопляк.

Андрей снова закатывает глаза.

Объяснений происходящему не было. Только то, что дал ему Малум.

Расставшись с девушкой, Андрей, как журналист, решил новый материал о российской частной военной компании писать не на дистанции, а съездить самому с «музыкантами» в Сирию. В последние дни командировки после сильнейшей песчаной бури он очнулся на обломках здания с голосом в голове, который назвался Малумом.

– Ты везунчик, заюш, – хихикал голос. – Слабак, конечно, раз смог стать моим носителем, но мы с тобой знатно повеселимся.

Объяснил он свое «рождение» в теле Старицкого тем, что скопление неоплаканных душ, покинувших свои оболочки насильственным способом, становятся массой энергии, существующей за гранью реальности. Ни в аду, ни в раю, а здесь, на земле. Но если в нужное время и в нужном месте оказывается подходящий носитель, энергия обретает подобие плоти и сознания. В давние времена люди называли это «демонами». Андрей сейчас – заразой.

– Почему я везунчик и слабак одновременно? – задает вопрос Андрей сам себе.

Тень окутывает сознание, сочится по рукам, превращается в козлиную морду без тела, висящую напротив его собственного лица.

– Везунчик – потому что даже представить не можешь, на что мы с тобой будем способны. Слабак – потому что только души на низких вибрациях могут зацепить энергию, из которой я был рожден.

Андрей вздыхает. Депрессия после расставания с девушкой после пяти лет отношений и тут вылезла боком.

В интернете информации по этому поводу не было, правительству сдаваться на опыты Старицкий не спешил, демон туманным отростком подсовывал под нос комиксы с супергероями, саркастично подмечая, что они и без трусов поверх трико сильнее всех вместе взятых.

Осталось только смириться и переехать на окраину, где камер на улицах не было, а подозрительные личности оттеняли адекватностью его безумие.

Старицкий напивается в баре у дома. Напивается сильно, сам не зная, зачем: завтра будет умирать с похмелья, но все равно методично опрокидывает в себя стопку за стопкой, пока демон внутри пьяным китом не валится без сознания и не оставляет Андрея хотя бы на полчасика одного.

В этот момент Старицкий с удивлением обнаруживает, что испытывает чувство, похожее на одиночество – ему, понимаете ли, одиноко без демона! Вот так новость, спасибо большое.

Андрей плетется домой и почти смиряется с тем, что без своего «соседа по телу» уже не может.

Когда Андрей просыпается, то не чувствует привычного похмелья, будто он сонный труп и от него веет могильным смрадом. Андрей чувствует себя прекрасно – голова ясная, светлая, тело полно силы, уйма перспектив.

Старицкий вскакивает с кровати, ощупывает тело – не приснилось ли ему это после дичайшего запоя.

– Как себя чувствуешь? – хмыкает демон.

Андрей вприпрыжку отправляется в душ, хватает куртку и вываливается в коридор – у него есть пару идей, какое предложение сделать крупному журналу.

– Как человек, круче их всех вместе взятых, – широко улыбается Андрей.

– То есть, как обычно. – Будто бы закатывает глаза Малум.

– О да, детка, – подмигивает старушке Андрей и сбегает вниз по ступенькам, где сталкивается нос к носу с Татой.

На ней нарядный красный сарафан и большое блюдо, завернутое в фольгу. Она вздрагивает от неожиданного появления Андрей, ухмыляется уголком губ. Малум, правда, чувствует, как колотится ее сердце, но девчонка отчаянно храбрится.

– Утречко, Андрей, – улыбается она, задирая голову, чтобы смотреть мужчине в глаза, – или как мне теперь тебя называть? – посмеивается нервно Тата, стараясь перевести все в шутку.

Хотя, признаться честно, страшно ей лишь на треть: на одну треть интересно и на одну она в восхищении. Помимо того, что статьи у Андрея раньше были просто шикарные – остроумные, тонкие и достаточно жесткие, так мужчина оказался еще и чем-то большим, чем обычный работник большого офиса.

Тата силу ценила и уважала: ее с детства окружали мужчины, отвечающие за свои слова. Ее воспитали так, что она могла постоять за себя, но одной выжить было сложно. Морально, в первую очередь. Хотелось рядом с собой видеть мужчину, который во всех отношениях безоговорочно будет сильнее нее. Но вот проблема – двадцать первый век выкосил таких почти подчистую, оставив пару особей, которые либо ушли на войну, либо принадлежали семьям, знакомых с ее отцом. Остальные были сопляками.

А потом она встретила Андрея. Он ей понравился сразу – был дерзким, и несмотря на все дерьмо, полным перспектив. Тата даже растеряла свою уверенность: обычно могла спокойно потащить понравившегося парня на кофе или в постель, а тут краснела как пятиклассница. Робела в его присутствии нещадно и жалко отшучивалась, когда мужчина с ней заговаривал. Так жгучая и дерзкая Тата превратилась в мямлю, рисующую сердечки на полях чеков подружек-официанток.

А неделю назад ее поднял с кровати шум и топот ног по лестнице. Тата уже собиралась выйти и раздать затрещин, однако вместо пьяной молодежи увидела вооруженных людей в черном. Сразу появилась мысль о том, что папа ее ищет. Поэтому Тата схватила обрубок трубы и собралась делать ноги, но когда услышала, как наемники ворвались в квартиру Андрея, решила выяснить, что происходит.

От увиденного Тата встала, как вкопанная.

Андрей был чем-то невероятным, чем-то сильным и очень страшным – окутанный черной дымкой, с тенью большого монстра позади себя. Клыки белели на фоне черной пасти, антрацитовые щупы раскидывали наемников без усилий.

Она так и застыла с открытым от удивления ртом на пороге квартиры соседа, пока на нее не обернулся четвертый наемник и не начал поднимать пистолет. Тогда Тата машинально выбросила вперед руку с тяжелой железкой и очень удачно попала ему в подбородок, чем мгновенно вырубила мужчину.

А потом она увидела Андрея. Нового Андрея – с заторможенной реакцией, будто он общался еще с кем-то, переливающимися антрацитовыми глазами и хриплым голосом. И может так сказалась не самая здоровая среда обитания для ребенка, но он ей понравился еще сильнее.

– Еще встретимся, – прорычал он не своим голосом напоследок и у Таты подогнулись коленки.

Она нашла мужчину своей мечты.

И вот теперь он стоит перед ней, решивший проблемы с незваными гостями, и улыбается как-то загадочно, подходит почти вплотную, от чего ей надо задрать голову точно вверх, чтобы не уткнуться носом ему в рубашку. Хотя она, честно, не против.

– Какая хорошенькая. Маленькая, правда, очень – даже на зубок не попробовать, но с ней можно делать и другие вещи. Пока не придумал что, но точно что-то, – умиляется голос в голове.

Андрей с ним согласен.

– Зови нас Малум, – хмыкает он, наслаждаясь ее видом хорохорящегося кролика, но Тата тут же трясет головой, сбрасывая наваждение.

– Без базара, – соглашается девчонка, – слушай, у меня тут семейное застолье отменилось, и боюсь, что еда пропадет, а мне уходить надо. Будешь? Тут стейк – с кровью, правда, не знаю, любишь ли ты такое, – поджимает губы она.

– Что? Да-да-да, мы будем! Не женщина, а сказка, – мурлычет Малум, Андрей улыбается – он уже привык не вздрагивать от чужих восклицаний или упреков в сознании, выглядит вполне обычным человеком.

– Я бы не отказался.

Она касается его пальцев дольше положенного, когда отдает еще теплое блюдо с мясом. Опомнившись, грубо всучивает еду ему в руки и срывается с места, скрываясь за дверью подъезда, не попрощавшись.

Надеется только, что он не увидел ее горящих ушей. Стыдно-то как. Еще неделю назад Тата Барсегян сломала палец слишком наглому гостю, пристававшему к ее подруге в клубе, а теперь краснеет от обычной благодарности чокнутого соседа. До добра это не доведет, определенно.

Глава 3. Сочту за честь испортить тебе жизнь

Приключения хотел найти Старицкий, а нашла их его задница: Андрей не жалуется, но холодок по коже, как от классического английского юмора, все же проходится, когда он в сотый раз осознает, кем стал.

Хотя, плевать.

Страдания по утерянной жизни перекрывает чувство неуемной мощи, чешущееся под кожей. Это похоже на кайф: Андрей как-то баловался косяком, но это не идет ни в какое сравнение с тем, что он чувствует сейчас – будто большой город – песочный замок на пляже, который он, Малум, может растоптать, только если захочет. Это потрясающе: нет наркотика сильнее на свете, чем власть – она пьянит похлеще хмурого и колес, с ней ты можешь решать кому жить, а кому умереть. Даже представить сложно – Андрей теперь может не просто многое, он может все.

Правда, Старицкий пока устроился только в новый журнал, но там и завоевание мира не за горами.

– Чем займемся, приятель? – хмыкает Андрей себе под нос, обращаясь к демону. Тут же осекается, – кроме убийств. – Ему хватило на той неделе.

– Убийство сегодня не входило в мои планы.

– Убийство в принципе не должно входить в планы на день!

– Не согласен, но в начале недели да, это слишком. – Голос в черепной коробке недовольно тарахтит, но быстро прекращает. – Развлечемся.

– Окей, я не против, – веселеет Андрей, – только на этот раз я покажу тебе обычные развлечения, а не это твое членовредительство, – поддевает он голос в собственной голове (господи, черт, серьезно?). Все-таки сложно с этим свыкнуться.

– Как хочешь, размазня, – фыркает демон, но видя, куда направляется Андрей, ощетинивается. – Клуб? Это там, где звуки музыки и все такое? – бесится голос.

– Не ссы, зараза, – любя обзывается Старицкий, – тебе понравится.

Демон несмело «отпускает вожжи», позволяет Андрею толкнуть тяжелую дверь, после чего они оказываются в просторном, залитом неоновым светом, помещении.

По углам расставлены лампы с красным фильтром, атмосфера полнится порочностью: тут и там снуют официантки в нижнем белье, за баром вмонтирован в стену огромный аквариум с какими-то жуткими рыбами.

– Нормально так, – одобрительно хрипит демон и подталкивает Андрея к вип диванчикам.

– А я говорил, – хмыкает Старицкий, разваливаясь на мягком пуфе.

Никого здесь не смущает обветшалый рояль на сцене и грустно прислоненный к перилам контрабас. А на искусственном гранатовом дереве возле – ритмично покачивающийся на ветру элегантный саксофон.

Они пришли вовремя: люди рассаживаются по местам, заказывают выпивку. Свет гаснет и в лучах прожектора Малум видит Тату.

– Смотри, какая нарядная, даже щебетальник накрасила, – весело восклицает демон, Андрей на него шикает.

На Тате золотое платье, собранное из цепочек, надето будто на голое тело: они струятся «складками» вниз, к щиколоткам, заставляя желать увидеть больше. Светлые волосы лежат богатыми крупными локонами на плечах, а внимание всех в зале приковано к ее губам, покрытым алым блеском.

По краям сцены загораются огни, выходят танцовщицы, Тата начинает петь. Она расцветает на сцене, ее глаза начинают блестеть, а голос нота за нотой покоряет зал. Она виртуозно вворачивает в песню «скэт» – имитируя звук инструментов: голос Таты будто соревнуется и разговаривает на равных с оркестром – с тенором саксофона, трубой, «пестро» пианино.

Она поет песню «бриллианты – лучшие друзья девушек» и, как ни странно, изящно вписывается в образ: берет ноты низким, глубоким, чуть хрипловатым голосом, заставляет хотеть положить к ее ногам весь мир.

Малум хмыкает, читая мысли Андрея – в этом клубе они единственные, действительно способны на это.

Тата покачивается с ноги на ногу в такт музыке, призывно манит в воздухе пальчиком, обращаясь ко всем и ни к кому одновременно. Такая разница между соседской девчонкой, язвящей на каждое слово, и поистине шикарной женщиной, стоящей на сцене, перехватывает у Андрея дыхание.

Тата берет нижние ноты, неожиданно переходит на гроул, и в этот момент подает голос демон.

– Что это? Что мы чувствуем? Как будто внутренности щекочет, – растерянно хрипит он и ежится в теле Старицкого.

– Это называется возбуждение, чувак, – сдавленно хмыкает Андрей.

Ему тоже нравится, как Тата поет.

– И что… что с этим делать?

Если бы Старицкий не знал, что Малум – могущественное потустороннее существо, чуть ли не читающее мысли, подумал бы, что ему нужно рассказывать о пестиках и тычинках.

– Заняться сексом, – посмеиваясь, бормочет себе под нос, за что получает ощутимый тычок в печень.

Изнутри.

– А, ваш способ размножения и получения наслаждения, – будто бы отмахивается демон в сознании Андрея, – сомнительное удовольствие, – фыркает голос.

– Ты просто не пробовал.

Песня заканчивается, Тата берет последние ноты, исполняя их глубоким, чарующим голосом, игриво машет пальчиками со сцены.

– О… о боже… – внутри Андрея будто все плавится, он расслабленно растягивается на пуфе. – Что это было? – бормочет устало демон.

– Похоже на ментальный оргазм, – хрипит Андрей, – по крайней мере, я буду себе так внушать, извращенец.

Тата благодарит всех, кто пришел, и уходит за кулисы. Старицкий нехотя поднимается с насиженного места и отправляется в бар, где уже через несколько минут начинают толпиться танцовщицы, среди которых Андрей замечает соседку. Машет ей, Тата улыбается, протискиваясь сквозь толпу.

– Вечерочек, Андрей. То есть, Малум, – будто виновато осекается она, демон посмеивается.

– Наша малышка Тата.

Старицкий еле удерживается от того, чтобы шикнуть на демона в присутствии других, но с Малумом соглашается: без каблуков и роскошного платья Тата кажется маленькой девочкой. На ней несуразный комбинезон в цветочек, мальчишечьи кеды и не девичья ухмылка. Только пышная прическа, резко контрастирующая с теперешним образом, дает понять, что несколько минут назад у Андрея не было глюков и он видел на сцене Тату – блистательную и неповторимую.

– Позволь угостить тебя…

– Ну наконец-то, – со стоном выдыхает она и тащит Андрея к другому концу барной стойки, – думала ты вечно будешь спорить сам с собой.

Она говорит это для красного словца, но даже не представляет, насколько права: Андрею сложно вставить хотя бы одну свою мысль между нескончаемым потоком трепа демона.

– Она такая хорошенькая, Старицкий, ты тоже это видишь? И остра на язычок, прямо как ты, когда не тонешь в своих этих «принципах». Не скромничай, ты тоже ощутил это, я знаю – желание обладать малышкой Татой во всех смыслах. Чтобы она буквально стала нашей, без возражений и прочего дерьма. Я терпеливый, еще дождусь, когда ты признаешь это и многое что еще, – шипит демон, будто облизываясь.

– Признаю что? – хмурится Андрей и глупо улыбается, качая головой, когда Тата оборачивается на его реплику не к месту, мол, «ничего-ничего, тебе послышалось».

– Что все, о чем я говорю – это не плод моего больного воображения, а отражение твоих мыслей, Андрей. Я не изобретаю велосипед, а лишь показываю, как можно им пользоваться. Тебя-то хватило только на запугивание соседа, сопляк.