Февраль

© Андрей Бодхи, 2025

ISBN 978-5-0068-5334-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

…семь, восемь, девять, десять. Десять шагов. Почему десять? Возможно, это число что-то значит – десять. Или девять? Забыл. Ладно, нужно начать заново. Раз, два, три, четыре… стена, холодный кафель, тусклый свет из окна, четыре стены, одна дверь, один стол, одна кровать, десять шагов… или девять? Ему должны передать сообщение от… от кого? Снова уперся в стену. Теперь нужно повернуть налево, да, налево, потому что направо стена. Это смешно. Но здесь что-то есть на стене. Что-то подозрительное. «Вы подозрительно спокойны» – говорит следователь. Потому что он знает, что скоро выйдет отсюда. Но как он это сделает? Здесь кругом стены: за стенами город, за городом лес, в лесу запах листьев, коры, корней, грибов, звук лопаты, острой как бритва, режущей плоть земли… Он скоро выйдет отсюда.

– Ха-ха-ха, – рассмеялся Паша, упершись затылком в стену. Но тут же затих, потому что придут тюремщики и накажут его. Посадят в одиночку – он и так в одиночке. Паша широко улыбался. Они удивятся, когда он покажет им, как легко отсюда выйдет.

Паша перестал улыбаться – совсем недавно ему было плохо. Он вспомнил стул, наручники, допрос. Он ничего им не сказал – им не расколоть его.

Но он что-то забыл. Да – он считал, сколько шагов от стены до стены – нужно посчитать. А зачем? Опять стало смешно. Это можно оставить на потом. Но что в другом конце камеры и как туда добраться? Можно слева и можно справа, вдоль стены. Если прижаться и идти вдоль стены, то можно не опасаться выйти на середину камеры.

Можно ладонью, щекой, всем телом, душой прижаться к стене и почувствовать её холод. Это холод краски, штукатурки, бетона, вечной мерзлоты, других планет, далеких звезд. Холод проникает под кожу, бежит по венам, просачивается в кости, доходит до самого центра его тела, оттуда он наблюдает за всем этим. Наблюдатель, который молча смотрит.

Крашеная железная дверь – она холоднее стен, стены стабильнее, но дверь… Дверь – это возможность, это дорога, это города людей, площади ветров, чернота парадных, центральное отопление, чайник на плите, сигарета в руке, календарь на обоях… Дверь, она как пистолет… Они не нашли пистолет – он опять их надул. Но никакого пистолета не было.

Паша широко улыбался – ему хотелось смеяться, но придут тюремщики, и будут проблемы. А он не хотел проблем. Он хотел посчитать, сколько шагов вдоль стены, но забыл. Да, забыл, потому что решетки на окне не дают ему помнить. Они разделяют свет на квадраты, а квадраты разделяют память на ячейки, и не хватает места, чтобы всё помнить – да, надо сказать, чтобы поменяли решётку. Хотя нет, нельзя. Они догадаются, что он догадался. Ему нравилось, что он мог раскусить все их хитрые планы.

Ему хотелось смеяться. Он плечом подпёр стену и несильно бьёт по ней кулаком, и беззвучно смеётся, открыв рот. Его ломает пополам, и он, продолжая прижиматься к стене, сползает вниз и садится на пол на корточки. Хочется курить. Паша достал сигареты и зажигалку и прикурил. Глубоко затянулся и медленно выпустил дым. Дым повис в середине камеры – свет из окна, поделенный на квадраты решеткой, отпечатался в клубах дыма. Он догадался, что таким образом можно прочитать послания, которые ему передают с воли. Его скоро вытащат отсюда, но про это нельзя громко думать – иначе они догадаются. Они пытаются читать его мысли. Это всё из-за денег, из-за этих грёбанных денег – ему наплевать на них, но он не скажет им, что денег нет. Иначе его пустят в расход.

Паша поднялся с пола и подошёл к столу. Потушил сигарету в жестяной пепельнице и затем направился к кровати. На секунду он задержался перед тем, как лечь – она напоминала ему недавние пытки. Они что-то вкололи ему, потом притащили из подвала и бросили на кровать.

Паша лёг и, заложив руки за голову, стал смотреть в серый потолок. Он стал думать о том, что он будет делать, как освободится. В первую очередь нужно забрать тачку и достать ствол. Потом залечь на дно на пару дней. И пробить того, кто его подставил. В этом поможет Артём. Он парень хороший. Он должен помочь. Потом нужно встретиться со Степанычем, понять, что за байда произошла?

Он начал продумывать, что будет делать, как выйдет отсюда. Вдруг послышался металлический лязг открывающейся двери. Паша продолжил лежать на кровати, закинув руки за голову. Дверь открылась, и в проеме двери появился начальник СИЗО. Паша и его окружение звали его Полковником. Хотя часто он носил гражданскую одежду.

Вот и сейчас он был одет в дорогой серый костюм: бордовый галстук, лакированные туфли, на левой руке блестели золотые часы. В правой руке он держал чётки из черного камня, а на мизинце блестел огромный перстень.

Он немного задержался в проходе и, затем сделав два шага в камеру, остановился и молча посмотрел на лежащее тело на кровати.

– Встань, когда перед тобой кум стоит, – медленно и спокойно сказал он, но от его голоса у Паши мурашки побежали по коже. Он приподнялся и сел, облокотившись на стену.

Полковник огляделся и, увидев стул, который услужливо занёс контролёр, хотел было сесть, но передумал. Он брезгливо провёл пальцем по сиденью, затем вытащил из внутреннего кармана пиджака сложенные листы бумаги и, аккуратно расстелив их, сел и, закинув ногу на ногу, начал крутить чётки. В тишине камеры их щелкающий звук успокаивал.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Полковник был порядочная сволочь, утопившая немало хороших пацанов. Он всегда опрятно и ухоженно выглядел: уложенные блестящие черные волосы, гладко бритое худое лицо, пронзительный взгляд, идеальный маникюр, и от него всегда приятно воняло дорогим одеколоном.

– Знаешь, на чём я сижу? – наконец произнес он. Паша молчал.

– На предписании о твоём освобождении, – продолжил он, пристально глядя в глаза Паше, – но я, пожалуй, оставлю тебя ещё на одну ночь.

Он наслаждался тем эффектом, который производит его речь. Но Паша продолжал сидеть с безразличным лицом.

– Допустим, предписание пришло, когда я уже уехал с работы, и я его не увидел. Упс – такое бывает, да. И заключенный под стражу мог бы выйти в день, когда бумага была подписана прокурором, но выйдет только завтра. И самое интересное то, что за одну ночь может произойти всё что угодно. Допустим, бедняга вообще не виновен – его задержали по ошибке. Он просидел в камере три дня, не мылся, не брился, отвратительная еда, грубое отношение сотрудников тюрьмы. И он, допустим, не заслуживает такого отношения, он знает, что не виновен. Он знает, что его родные нашли деньги, наняли адвокатов, подняли связи, за него борются. Допустим, они достучались до самого прокурора, и он, хлопнув кулаком об стол, крикнул: «Немедленно освободить из-под стражи».

Полковник сделал драматическую паузу. Он наслаждался своей речью:

– Но, к сожалению или к счастью, здесь действуют другие законы. Или, скажем так – они подчиняются другому порядку вещей. И, попадая сюда, человек оказывается вне времени, оно течет здесь или слишком долго, и дни превращаются в годы, или наоборот, слишком быстро, и за неделю из молодого, пышущего здоровьем человека он превращается в слабого и немощного старика. И тот, кого должны были выпустить немедленно – по тем законам, по законам этого мира, останется здесь ещё на какое-то время.

Он снова сделал паузу. Паша ничего не говорил и старался не выдавать своих эмоций. Но Полковника это не смущало.

– И вот, этот свободный во всех отношениях человек, этот бедняга, попавший сюда случайно, по ошибке, должен выйти на волю в объятья родных и близких людей. Они ждут его, переживают, они даже приехали его встречать, привезли цветы, заказали столик в ресторане, чтобы отпраздновать освобождение. Но им говорят, что сегодня никак – рабочий день закончен, и все ушли домой. Приходите завтра. И они стоят внизу расстроенные, говорят: «Так и так, у нас же бумага от самого прокурора». Но им отвечают: «Ничего не можем поделать – приходите завтра». И они ходят под стенами тюрьмы и пытаются что-то высмотреть в зарешеченных окнах. Но потом уезжают в надежде приехать завтра. Надежду питал и сам заключенный. Но надежда так обманчива. Порой это единственное, что есть у бедняги, попавшего сюда.

Полковник вновь замолчал. Медленно сунул руку во внутренний карман пиджака и достал позолоченный портсигар. Открыл его и вынул сигарету. Затем с щелчком захлопнул и, постучав сигаретой о крышку, положил её в рот. Убрал портсигар и достал позолоченную зажигалку, щелчком открыл и чиркнул – послышался тихий треск прикуриваемой сигареты. Камера наполнилась приятным ароматом. Полковник убрал зажигалку и, выпустив дым, продолжил:

– Поделюсь с тобой своими наблюдениями. За долгие годы, работая здесь, я заметил одну особенность. Человек, попадая сюда, приносит с собой три вещи, или, скажем так, три качества: это – любовь, волю и надежду. И, находясь здесь (а многие здесь, бывает, находятся годами), он постепенно растрачивает эти качества. Любовь, а под любовью я подразумеваю всё хорошее, что было в человеке, это – доброта, искренность, сострадание и желание помочь ближнему своему, исчезает первой. Она растворяется, потому что эти качества или, скажем так, свойства души, которые помогают человеку быть там, на воле, своим, здесь не работают. И поэтому любовь очень быстро забывается, исчезает. Второе качество – это воля. Да, бывают сильные люди, они долго держатся, но у всего в этом мире есть предел, и, как говорится: «время убивает даже сильных». И тот, кто вчера обладал, казалось бы, несгибаемой железобетонной силой воли, сегодня уже серая забитая мышь.

Полковник сделал акцент на последней фразе. Он бросил окурок на пол и туфлёй наступил на него.

– А вот надежда, да, – продолжал он, понизив голос, – надежда в бедняге держится долго. И даже когда в нем не остается ничего человеческого, он еще смотрит туда, где свет пробивается через решетку: его руки дрожат, губы трясутся, но где-то в его лице теплится остаток надежды. Но если и она пропадёт, тогда всё – человек уже не жилец, он смирился с судьбой, и жить ему осталось два понедельника.

Он сделал паузу. Паше казалось, что они сидят так уже очень долго. И в оглушающей тишине, только свист в ушах из-за отходняка от наркотиков, которые ему кололи вчера, и какая-то пронзительная, настойчивая пауза между тем, что случилось секунду назад, и тем, что случится через секунду, и в этой паузе – целая жизнь, где нет этой камеры, Полковника, его самого нет, и только густая пустота, и кажется, что она вот-вот дрогнет, и мир рассыплется на осколки. Но вдруг из этой пустоты он вновь слышит голос Полковника, и он возвращает порядок вещей на своё место.

– Да, к чему это я? К тому, что бедняге завтра на волю, в объятия своих родных и друзей, а с ним за одну ночь вдруг может что-то случиться. Ну, например, к нему посадили сокамерника, и он решил удушить своего соседа, потому что тот на него не так посмотрел, или вдруг произошел несчастный случай – дверь камеры по ошибке оказалась открытой, и он, выйдя, случайно упал на прогал. Или, не дай бог, он потерял надежду и решил раз и навсегда покончить все отношения с этим миром, и утром его найдут уже посиневшего, висящего на оконной решётке с петлёй на шее.

Паша прекрасно понимал, к чему клонит Полковник. Но он блефовал, так же, как и сам Паша. Они оба, как два игрока, сидя за карточным столом, делали вид, что у них в руках сейчас выигрышная комбинация, вынуждая противника пасовать.

– Гражданин начальник, – произнес, улыбаясь, Паша своим слегка сиплым, низким голосом, – я выйду отсюда так, как я сюда зашел, потому что там, – и Паша указал подбородком в сторону окна, – я для всех нужнее, чем здесь. А что касается того, что я выйду не сегодня, а завтра, то это потому, что вы меня накачали наркотой, и вам нужно время, чтобы остатки вышли из крови. И потом, гражданин начальник, если бы я кому-то дорогу перешёл, то меня давно бы уже черви ели.

Полковник смотрел на Пашу взглядом человека, который хотел наступить на него и раздавить как окурок, но его сдерживали обстоятельства, против которых он был бессилен. По наблюдениям Паши за людьми, именно бессилие делало людей злыми и жестокими. Полковник умел прятать свои чувства, но если ты перешёл ему дорогу раз, то он это запомнит. И сейчас Паша и своим тоном, и нежеланием прогибаться перешёл эту черту, после которой можно было включать обратный отсчёт.

Полковник поднял левую руку, потряс ею и посмотрел на часы. Затем поставил обе ноги перед собой и хлопнул ладонями по бёдрам.

– Я вижу, мы с тобой на этот раз не нашли общий язык, – но это поправимо. Потому что у таких, как ты, Февраль, дорога одна. Где бы ты ни бегал, рано или поздно ты окажешься или в канаве с пулей в голове, или здесь. И если в первом случае твоя смерть будет относительно легкой, то во втором ты будешь жалеть, что не умер в канаве.

Полковник встал со стула и посмотрел на него сверху вниз.

– Всё-таки нравишься ты мне, Февраль. Мы будем скучать без тебя. Ну и чтобы ты нас тоже не забывал – напоследок подарок от меня лично.

Полковник подошёл к двери, её тут же открыли, и он вышел. Сразу же следом вошёл контролёр и забрал стул, смахнув бумаги на пол. Когда он вышел, в камеру вошли двое в масках с резиновыми дубинками. Дверь за ними закрылась.

– Чёрт, – с горечью проговорил Паша.

– Встал, – приказал один.

– Мужики, может, договоримся? – начал было говорить Паша, медленно, нехотя вставая с кровати, но тут же получил дубинкой по корпусу.

– А, сука… – вскрикнул он от боли, и его согнуло пополам, и сразу же на него посыпались удары. Он упал на пол. Били профессионально, точно – по печени, почкам, там, где не остаются синяки. Били долго и больно. Паша, корчась от боли и вскрикивая, пытался то и дело заползти под кровать, но его вытаскивали оттуда за ноги на середину камеры и продолжали методично, ровно, без вспышек злости избивать, так, как они это хорошо умели – без суеты и спешки. Профессиональные палачи.

Когда всё закончилось, и Паша услышал, как заперли железную дверь, он ещё долго лежал на полу, боясь пошевелиться от боли. На него напал приступ смеха. Но он не мог смеяться – внутри всё горело. Он лишь, открыв рот в беззвучном смехе, повторял:

– Раз, два, три, четыре… от стены до стены… холод проникает внутрь моего тела и бежит по венам… кровь, холодная кровь внутри моего тела… пять, шесть, семь… они не знают ничего, я ничего им не сказал… восемь, девять, десять…

2

Утром дверь камеры со скрипом распахнулась, и Паша услышал:

– На выход.

Все тело болело от вчерашних побоев. С трудом поднявшись, Паша вышел из камеры.

– Лицом к стене, руки за спину, – приказал охранник, и Паша почувствовал, как наручники защелкнулись на запястьях. Охранник повёл его по гулкой металлической галерее вдоль стены с одинаковыми дверями камер. Эхо их шагов раздавалось по всему внутреннему двору тюрьмы. Слева глубокая пропасть, внизу продол, а на другой стороне такая же галерея и двери. И так на четыре этажа. Они были на четвёртом.

Пройдя сквозь несколько металлических решёток, где охранник одинаково командовал: «Лицом к стене», и отпирал двери ключами, висящими на связке, они наконец спустились вниз. Паша получил свои вещи: кожаную куртку, ремень, бумажник, ключи и документы. С него сняли наручники, и, расписавшись в журнале, Паша накинул куртку и заправив ремень в джинсы под безразличными взглядами сотрудников тюрьмы, вышел на улицу.

Паша несколько секунд стоял на крыльце – глаза резало от яркого дневного света. Наконец, придя в себя, Паша поднял воротник куртки и пошел по тротуару вдоль улицы. За три дня, что его не было, в городе ничего не изменилось – вся та же суета, только чувствовалось в воздухе приближение осени. Он оглянулся на здание городской тюрьмы, выходившее фасадной частью прямо на городскую улицу, и слегка поёжился, ещё чувствуя побои и ломку от препаратов.

Вдруг рядом с ним резко со свистом тормозов остановилась машина. Обернувшись, Паша узнал знакомую Бэху Артёма. Окно пассажирской двери было открыто, и он услышал радостный голос:

– Братан, подвезти?

Паша открыл дверь и запрыгнул в тачку. Машина сразу с буксом тронулась.

– Ну, как отдохнул? – спросил Артём, улыбаясь.

– Лучше не спрашивай, – ответил Паша, закуривая сигарету, – век бы не видел такой отдых и никому не советую.

– Полковник всё так же в своём репертуаре? – уже с сочувствием спросил Артём, и когда Паша, скривив лицо, молча кивнул, добавил: – Ну и мразь же он – как таких вообще земля носит?

– Что, куда двинем? – спросил Паша. – Пожрать бы нормальной еды, а то у меня от тюремной баланды заворот кишок начался, кажется.

– Да, без проблем, – ответил Артём, – сейчас только давай в одно место заедем? Нужно деньги забрать у барыги.

Пару минут они ехали молча. Наконец Артём решил поднять волнующую тему:

– Слушай, Паша, ну что там за замес произошёл? Я так и не понял.

Паша смотрел в окно на серые дома и тротуары и, казалось, думал о своём.

– Да я вот тоже пытаюсь понять, – не сразу ответил он, – а что в городе об этом говорят?

– Вообще в городе кипиш по этому поводу. Адвокат мёртв, вместе с ним трое его телохранителей. Кейс с деньгами пропал. А там, как я понимаю, было около ляма баксов. Или даже больше. Все на ушах – ищут исполнителя, ну и, конечно, деньги. Заинтересованных сторон много – и все думают друг на друга. Под подозрением ещё, конечно, менты, ну и, что скрывать, – ты, Паша.

Произнеся последнюю фразу, Артем посмотрел на своего попутчика. Паша продолжал глядеть в окно и вдруг резко повернул голову и выпалил:

– Слушай, Артём, какого ляда я вообще валил бы их? – начал он с горячностью. – Если мог с этими деньгами, не встречаясь с Робертом, свинтить из города?

– Паша, я за тебя вообще не парюсь, – начал оправдываться Артём. – Устроить такую бойню нужно быть полностью отбитым. Я тебе просто хочу обрисовать ситуацию, понимаешь, – продолжал он. – Народ всякое говорит, мол, в момент передачи денег что-то повздорили, перепалка вышла, и ты, мол, взял и расстрелял всех…

– А потом пошёл спокойно в рестик ужинать, да? – горячо возразил Паша.

– Именно это обстоятельство, что тебя взяли, когда ты спокойно выходил из ресторана, и отчасти снимает подозрения с тебя, – спокойно ответил Артём.

– Ты говоришь как из передачи «Криминальная Россия», – прокомментировал Паша серьёзно, и они, переглянувшись, рассмеялись.

– Паша, ты пойми – я целиком на твоей стороне, – продолжил он уже серьёзно, – но ситуация патовая. Мурад просит твою голову, Степаныч за тебя ручается, так как он тебя рекомендовал отвезти эти деньги. Но если деньги не найдутся…

Артём многозначительно взглянул на Пашу:

– Если деньги не найдутся, Степаныч объявит тебя Мураду, а там сам знаешь.

Паша посмотрел на Артёма с ухмылкой и произнес:

– Тебя Степаныч отправил за мной, чтобы привезти к нему?

Артём не отвечал и смотрел на дорогу, его добродушное лицо стало серьёзным и озабоченным.

– Ты знаешь, Паша, как я к тебе отношусь, и ты мне здорово помог когда-то, – он сделал паузу. – Поэтому, если ты хочешь соскочить, то я отмажусь. Скажу, например, что ты вышел поссать и не вернулся.

Паша минуту смотрел на Артёма. Он знал его уже давно. Они познакомились случайно, и на первой встрече Артём пожаловался на то, что пропала его сестра – связалась с нарками. Тогда Паша предложил помочь, так как знал многие наркопритоны в городе. Он нашёл его сестру и заодно «отдал» Артёму нариков, которые подсадили сестру на героин. После этого Артём познакомил его со Степанычем.

– Ладно, Артём, не парься. Я соскакивать не собираюсь – ты же знаешь меня. Я сам хочу найти того, кто меня подставил.

Артём подъехал к старому четырёхэтажному зданию, в центре города, где на первом этаже находились магазины и мастерские, а над ними офисы. Припарковавшись, он посмотрел на Пашу:

– Пойдёшь со мной или тут подождешь?

Артём улыбался, в свете недавнего разговора вопрос казался с подковыркой.

– Тонкий намёк на толстые обстоятельства? – Паша криво улыбнулся, глядя на Артёма.

Он открыл дверь и вылез из машины на тротуар.

– Пойдём, – произнес Артём и стал спускаться вниз в полуподвальное помещение. Пройдя по коридору мимо кабинетов, где располагались различные ателье по ремонту обуви, одежды и прочего, они подошли к двери с надписью «Директор», и Артём, не стучась, резко открыл дверь и прошёл внутрь, Паша вошёл вслед за ним.

Напротив двери за широким столом сидел упитанный и лысеющий мужик в пиджаке. Его злые пьяные глаза и большой красный нос картошкой говорили о том, что он в стельку пьян и пил не первый день. На столе стояла бутылка водки, гранёный стакан, нарезанный белый хлеб и открытая банка с красной икрой. В переполненной пепельнице дымилась недокуренная сигарета.

Кабинет был обставлен простой мебелью: книжный шкаф, чёрный кожаный диван с каретной стяжкой, аквариум на подстолье. За мужиком в углу стоял столик, заваленный документами и бумагами, и старый обшарпанный сейф с округлыми краями.

– Деньги приготовил? – с ходу выкрикнул Артём, как только зашёл в кабинет.

Директор посмотрел на него пьяными глазами, как будто пытался сфокусироваться, и через несколько секунд ему, видимо, это удалось. Он неожиданно ударил по столу большим мясистым кулаком, отчего подпрыгнула посуда, и заорал:

– Тебя стучаться не учили, сопляк?

Артём подошёл и бесцеремонно сел на стол.

– Климов, ты чё это с утра надрался? – он взял в руки бутылку с водкой, в которой было уже меньше половины, и посмотрел этикетку. – Я смотрю, ты любишь себя побаловать? Водка «Смирновская», икра… Это ты не мои деньги пропиваешь случайно?

Мужик, видимо, от такой наглости опешил, он вытаращил глаза и покраснел как рак.

– Я со своими, честно заработанными деньгами, могу делать всё что захочу! – заорал он. – А ты слезь со стола, скотина!

Паша подошёл к аквариуму и начал разглядывать огромных золотых рыбок. Артём, не обращая внимания на крики, взял банку с икрой и, зачерпнув ложку, сунул в рот и, покачав головой в знак одобрения, поставил банку обратно на стол.

– Ладно, мне с тобой некогда базарить – давай гони лавэ, и я поехал. У меня кроме тебя дел полно.

Директор вдруг резко изменился в лице и, несмотря на то что зажжённая сигарета дымилась в пепельнице, достал из пачки новую сигарету, прикурил и кинул зажигалку на стол.

– Нет у меня денег, – произнес он поникшим голосом, взял бутылку и начал наливать водку в стакан. Артём выхватил у него бутылку из рук.

– Климов, ты что, во мне тупого надыбал? Мы с тобой на прошлой неделе договорились, что деньги будут.

Паша в этот момент взял рыбий корм и начал кормить рыбок.

– А ну отойди от моего аквариума, сволочь, – снова заорал директор во все горло на Пашу, и, развернувшись, заорал на Артёма: – А ты слезь с моего стола.

– Так, Климов, мне с тобой некогда титьки мять, – давай деньги, как договаривались, и я поехал.

Директор вскочил, и теперь стало видно его огромный рост и большое пузо.

– Нет у меня никаких денег и не будет, – вновь заорал он таким зычным басом, что казалось, стены зашатались. – Убирайтесь вон из моего кабинета.

– Ты меня уже бесишь, – проговорил Артём, выходя из себя. Он соскочил со стола и, подойдя к Климову, со всей силы пнул по его огромному пузу. Климов отлетел за стол и упал на полку с бумагами, опрокинув всё на пол. Артём набросился сверху и стал пинать его ногами. Паша подошёл и подключился к Артёму. Через минуту они выдохлись, и Артём взяв со стола бутылку водки и, сделав глоток прямо из бутылки, передал её Паше. Тот тоже сделал глоток и закусил икрой прямо из банки.

На Климова, видимо, эта терапия не сильно подействовала. Он, кряхтя, вылез из-за стола с красной, как у варёного рака, мордой и, усевшись за стол, взял новую сигарету и прикурил.

– Что хотите со мной делайте, – пробубнил он под нос. – Можете даже убить меня… Но денег у меня нету.

– Слушай, такую тушу не пробьешь, – произнес Артём, глядя на Пашу. – Что делать с ним будем?

Паша молча подошёл к аквариуму и, закатав рукав куртки, засунул руку и вытащил за хвост золотую рыбку. Рыбка беспомощно дёргалась в руке Паши, и директор, увидев эту картину, жалобно закричал: