Кровь последней розы

Сквозь замыленные стёкла грязного окна кареты виднелись величественные каменные дома Лондона. Мимо нас проносились всадники в красных сюртуках и походных камзолах, ехали запряженные усталыми бурыми лошадьми телеги с провиантом, семенили по мостовой хмурые горожане.

Карета двигалась быстро, подскакивая на каждой ухабине и ямке. Эта тряска, вместе со спешкой, вызванной опозданием, не давала уснуть, сосредоточиться на моих мыслях.

Сегодня очень важный день, а из-за того, что матушка долго не могла выбрать наряд, мы опаздываем на корабль. Как будто кто-то будет смотреть на нас, когда мы сойдем с судна!

Колёса кареты яростно месили грязь, обрызгивая проходящих людей. Вот пожилой господин в коричневом сюртуке что-то прокричал нам после того, как его окатила волна грязи из-под колёс.

Чванливые англичане, вечно думающие, что они правы.

Мне нравится Лондон. Да, грязный, серый город с его спешкой, огромным количеством людей, зваными балами и пирами, бесконечными пьянками моего отца, просаживающего то немногочисленное золото, что осталось у нас после эмиграции.

Но в то же время такой родной, с огромным количеством интересных мест и с не менее интересными жителями, что его населяют. Дворяне, лорды, представители палат парламента и даже корсары на службе у короля – это лишь маленький список тех, с кем мне удалось познакомиться за время моей жизни в Лондоне.

– Н-но! Стойте, проклятые!

Кучер своим грубым голосом грязно выругался, останавливая лошадей, после чего подошел, открыл дверь и подал мне руку.

Уперевшись, я вышла на свежий воздух. Если его можно было так назвать.

Мерзкие запахи лошадиного навоза, тухлой рыбы, человеческих испражнений и солёной воды ударили мне в ноздри. От них на секунду стало тошно, но я, даже не поморщившись, лишь улыбнулась кучеру.

– Мерси!

– Пожалуйста, моя леди, – слегка приподнимая черный цилиндр, ответил пожилой кэбмен.

Мы уже не в первый раз нанимали этого кучера для каких-либо поездок. Раньтер был французом, бывшим солдатом армии короля, эмигрировавшим после революции, но возвращаться назад не хотел. Когда я спрашивала его насчёт этого, пожилой солдат лишь строил гримасу отвращения и говорил:

– Моя леди, я проливал кровь за короля и не собираюсь это делать ради черни, что отправила помазанного Богом на плаху!

– Но почему? – удивлённо спрашивала я. – республики уже нет!

– Поверьте мне, ваша светлость, – ухмылялся старый Раньтер, – этот император такой же санкюлот, что и те, кто построили республику на крови Бурбонов. Корсиканское чудовище всего лишь диктатор и тиран, а не богоизбранный монарх.

Его слова глубоко запали в мою душу. Папа говорил, что Наполеон был послан Богом для возвращения Франции былого величия и спасения её из бездны, в которую провалилась наша страна после ада крестьянских бунтов и восстаний, но так ли это?

Внезапный твёрдый голос вывел меня из раздумий.

– Иветта, помоги матушке!

Он принадлежал среднего роста мужчине с тёмными волнистыми волосами. Он стоял рядом с каретой, пачкая в грязи мостовой лакированные чёрные ботинки, до блеска вычищенные воском, и внимательно следил за слугами, что выгружали наш скарб и несли его на причал. Мужчина был одет в строгий чёрный фрак, под которым виднелся белый жилет и панталоны, державшиеся на подтяжках.

Это был мой отец, глава нашей семьи и представитель старинного дворянского рода. Граф Антуан де Гин. Строгий мужчина, закоренелый патриот и роялист.

Папа всегда был строгим. От него никогда нельзя было дождаться доброго слова или похвалы. Он считал, что семья должна быть похожа на армию – в духе дисциплины и иерархии.

Я склонила голову в знак повиновения и, держа походное платье так, чтобы оно не слишком запачкалось, подбежала к другой стороны кареты, открыла дверь, параллельно подавая руку матушке.

Худощавая, бледная рука опёрлась на мою. Из кареты на трясущихся ногах вышла женщина с хорошо видимыми складками и морщинами на лице, которые нельзя было спрятать ни за какими румянами.

Матушка покашливала, немного тряслась.

На ней, помимо белого платья, украшенного вышитыми золотистыми лилиями, был зелёный плотный плащ с капюшоном, но, видимо, он не спасал от противной влажности и холода этого города.

«Альбион сжёг её своей сыростью».

Так мне один раз сказал папа за чашкой утреннего чая. Я лишь покорно наклонила голову и согласно кивнула.

И вовсе не отвратительное отношение отца убивало мать. Его злоба по отношению к ней из-за того, что она не смогла подарить ему наследника. Совсем не пренебрежение отца или его отстранённость и безразличие, упаси Господь.

Отдавая матушку на попечение слуги, я подошла к отцу, который даже не обратил на неё внимания. Он пожирал взглядом корабль, небольшую двухмачтовую бригантину с гордым названием – «Лютенция».

Отец жадно вдохнул морской воздух и, не поворачивая головы, спросил у меня:

– Скажи мне, Иветта. Что есть Лютенция?

– Это название римского города, – чётко проговорила я заученный урок по истории, – который стал столицей Франкского государства и основой для постройки Парижа, нынешней столицы Французской Империи.

– Ах, Париж, – мечтательно ответил отец, почёсывая подбородок, – твой дед, Поль де Гин, родился в нашей славной столице.

Он повернулся, внимательно осматривая меня. Я покорно наклонила голову и ждала, когда папа вновь скажет что-то.

– Вот найдём тебе мужа, – задумчиво произнёс отец, – из Парижа. Он заберет тебя в столицу, где ты станешь парижанкой, наслаждающейся столичным великолепием и роскошью. Будешь общаться со знатными вельможами, ходить в салоны, делиться сплетнями со светскими дамами. Тебе уготовано блестящее будущее. Нечего гнить в этом мерзком городе и грязной стране.

Отец скривился. Ему никогда не нравилась Англия, её холодность, сырость и серость.

Я согласно кивнула. Папа довольно хмыкнул и вновь уставился на море. Мой же взгляд скользил по прибывающим в порт великолепным кораблям, по утлым шлюпкам, снующим между ними, по рабочим, грузящим вещи на суда, по матросам, веселящимся с кружками пива около дверей портовых кабаков с неприятного вида женщинами.

Вечно серое небо сегодня было необычно голубым. Лёгкие солнечные лучи впервые за долгое время пробились сквозь плотные облака и грели собой жителей Туманного Альбиона. Погода буквально радовалась тому, что мы отбываем домой. Во Францию.

Честно говоря, не помню родины. Папа рассказывал о зелёных лугах Булони, о мирной жизни крестьян, что ухаживают за нашими полями и тихих ночных вечерах в нашем имении, когда потрескивающий камин нежно согревает твои кости холодной ночью.

Не знаю. Мне было всего два года, когда отец собрал все наши вещи, погрузил их в крошечный баркас и мы пересекли Ла-Манш. Другой жизни, кроме спешки и постоянного уличного гомона Лондона, я и не помню.

От этого страшно. Страшно и боязно покидать место, что стало мне домом, надеясь, что родная страна сможет нас принять обратно.

И матушка, и отец так хотели вернуться домой, мечтали, когда ситуация изменится и старый уклад жизни снова вернётся в нашу страну.

А я просто не могу представить свою жизнь тихой и мирной. Без узких улочек Лондона, постоянных проезжающих карет, красивых кавалеристов в алых камзолах, постоянных балов и званых вечеров. Жизнь столицы Англии нравилась мне, эта постоянная жизненная суета придавала спокойствие моей душе, стала для меня родной.

А слова отца о Париже? Я никогда не пыталась противостоять ему, но мне не хотелось выходить замуж за какого-то старого графа или напыщенного, высокомерного столичного дворянина. В мыслях ещё даже не было ничего про замужество, мне хотелось поступить в академию, коих в Лондоне было предостаточно, научиться красиво петь арию Дидоны из оперы «Дидона и Эней», рисовать прекрасные пейзажи.

Смогу ли я осуществить это во Франции?

– Ваша светлость, Антуан де Гин ждёт Вас, погрузка на борт идет полным ходом!

Слова мальчишки в грязных тряпках, склонившегося в почтительной позе, вывели меня из раздумий. Действительно, отца уже не было рядом – видимо, он ждал меня на судне.

Поблагодарив улыбкой докера, я медленно направилась к трапу.

Каждый шаг давался мне с небольшими трудностями, колени предательски тряслись, мне не хотелось покидать Англию, бросаться с головой в неизвестность, но я давила эту трусость в себе.

Не время бояться или поворачиваться назад. Нужно было принять брошенный судьбой вызов.

Пора возвращаться домой.

***

Полноватый мужчина в тёмно-синем фраке с позолоченными пуговицами и черными сапогами внимательно осматривал наши документы, параллельно разглядывая меня, отца, матушку и двух слуг.

– Вы прибыли во Францию с территории Голландии, верно? – строго спросил он, следя за реакцией отца.

– Да, монсеньор, – не поведя бровью, соврал отец, – именно так.

– Разрешение на въезд, будьте любезны, – командирским голосом приказал офицер.

– Конечно.

Папа отдал бумагу, украшенную гербом Французской империи. Мужчина взял её, снял кожаную перчатку жёлтого цвета и начал внимательно читать текст, проводя по каждой строчке пальцем.

– Его Императорское Величество, – твёрдо и чётко, проговаривая каждую букву, вслух зачитывал он, – разрешает графу Антуану де Гизу, вместе с… так… – офицер еще раз внимательно осмотрел всех нас, – прибыть на территорию Французской Империи… получить в собственность… считать гражданами Империи… подписано собственноручно… печать подлинная, вижу. Хм.

Мужчина на секунду задумался, осматривая бумагу и переводя взгляд на нас. Мой отец, видимо, не выдержал его давления и спросил:

– Монсеньор, всё в порядке?

– Да, гражданин. Вы и Ваша семья можете идти, – он поправил очки, – поздравляю с прибытием домой! Виват Император!

– Виват! – громко произнёс отец, улыбаясь и забирая документ из рук офицера.

Тот хмуро улыбнулся уголками губ и спустился по трапу на пристань. Отец указал слугам на наши вещи, пошёл вслед за ним, видимо, чтобы нанять карету и кучера в порту.

Вскоре мы уже ехали по французской земле. Карета была довольно стара, внутри пахло затхлостью, а сам корпус ежеминутно трещал, как будто вот-вот развалится на части.

Небольшие узкие улочки Булони с хрупкими домиками сменились на настоящие зелёные моря, украшенные островками дивных полевых цветов. Франция цвела под ярким солнцем, вызывая в душе невероятные, незнакомые мной ранее эмоции. Я с жадностью рассматривала редкие деревянные хибары, крестьян в коричневых жакетах с косами наперевес или крестьянок, несущих вёдра со студёной водой на плечах, что шли вдоль дороги. Глядела с удивлением на пасущихся лошадей, но гораздо больше меня восхищали коровы, быки, овцы и козы, которые встречались тут и там.

Что и говорить об отце, который обычно не позволял себе каких-либо эмоций – сейчас его просто было невозможно оторвать от окна. Он вглядывался в мелькающие пейзажи и людей, молча смотрел в окно, и обычная серость его лица была сметена радостной улыбкой.

Матушка же была безутешна. Она опечаленно смотрела на дощатое дно кареты, не поднимая глаз. Видимо, плаванье утомило её и у неё не было такого энтузиазма, как у нас с папой.

– Матушка, – ласково обратилась я к ней, беря её за холодную руку, – как Вы себя чувствуете?

– Мне тяжело, – тихо прошептала она, – мне нужно отдохнуть, не переживай.

Было больно смотреть на неё такую, но, справедливости ради, другой её я и не знала. Она всегда была меланхоличной, отсутствующей. Не обращая внимания на слова отца, лишь покорно кивала и выполняла всё, что он скажет. Так что мне оставалось лишь улыбнуться ей и снова наслаждаться видами солнечной Франции.

Карета сделала поворот, въезжая в небольшой дворик, огороженный скромным каменным забором.

Мы услышали, как слуги вытаскивают багаж, а кучера успокаивают лошадей, но дверцы кареты не открывались. Странно, обычно слуга или кучер открывают двери и помогают выбраться, но сейчас такого не было.

Мы прождали несколько минут, пока недовольный отец самолично, кряхтя и фыркая, не вылез из карты, параллельно подавая мне руку. Я вышла и осмотрелась.

Внутреннее устройство двора не выглядело так уж красочно, как мне представлялось ранее. Когда-то здесь, видимо, был сад, но теперь лишь полевая трава гнездилась на клумбах. В стойле, что находилось рядом, стояли несколько распряжённых лошадей, с опаской поглядывающих на нас.

Странно, усадьба выглядит пустующей, но здесь явно кто-то живёт, иначе откуда тут лошади…

– Почему Вы не открыли мне дверь, сударь?

Рассерженный голос отца послышался откуда-то слева. Развернувшись, мои глаза увидели, как папа стоял, сердито насупившись и уперев руки в бока, параллельно покрывая кучера с густыми седыми усами различного рода неприличными словами, что благородным дамам слышать, а тем более употреблять крайне недопустимо.

Отец выглядел зло и обеспокоенно, когда как его визави, напротив, сидел на облучке кареты, жуя стебель какой-то травинки и с отсутствующим видом смотрел на него.

Эта дуэль, быть может, продолжалась бы целую вечность, если бы её не прервал молодой человек, что выбежал из-за стойла.

Он явно был солдатом армии. Это стало понятно по его одежде.

Светло-синий сюртук, с белым кожаным ремнём, перекинутым через плечо и идущим по диагонали к поясу с золотистой пряжкой. Подобные ремни я часто встречала на гравюрах и видела у английских кирасиров, что иногда посещали балы.

Под застёгнутым сюртуком виднелись края белого полотняного жилета, а на ногах у офицера были высокие чёрные кавалерийские сапоги с позолоченными шпорами.

Судя по жёлтым эполетам, один из которых украшала бахрома, поясному ремню из красной кожи с серебряными галунами и золотистой пряжкой, а также твёрдой поступью, это точно был офицер. На данное обстоятельство указывала ещё и появившаяся за ним пара других солдат, но уже в кирасах, одетых менее красиво, без украшений и золотистых строчек, а также их сапоги были в грязи, в отличие от чистой обуви офицера.

Он быстро подошёл к отцу, на ходу поправляя пристёгнутый к поясу палаш с золотистым эфесом, и положил ему руку на плечо. Два кирасира встали по бокам от него.

Отец опешил от этого, развернулся и удивлённо посмотрел на офицера. Тот лишь улыбнулся.

– Гражданин, – твёрдым голосом произнёс он, – во Франции уже давно нет господ. Кучер не обязан открывать Вам двери, если за это не уплачено франками.

– Простите, монсеньор, – робко ответил отец, – просто мы с семьёй только что приехали, уже давно не были во Франции, поэтому новые порядки нам пока чужды.

– Но я уверен, что это лишь временно, – улыбнулся офицер, – Вам просто необходимо привыкнуть, сударь. Кстати, кто Вы и по какому праву приехали сюда?

– Извольте! – папа выпрямился, пытаясь держать горделивую осанку, – перед Вами граф Антуан де Гин, законный владелец этой усадьбы и прилегающих к ней земель. Это, кстати, – он достал из-за пазухи документ, – подтверждается подписью его императорского величества! А что Вы, господа, делаете на моей земле?

Офицер усмехнулся, взяв из его рук бумагу, пробежался по ней взглядом, после чего повернулся к подчинённым. Переглянувшись, они нахмурились, и их руки потянулись к пистолетам, заткнутым за пояс, но молодой человек покачал головой и, вернувшись взглядом к отцу, отдал ему документ.

– Антуан, – начал он, – Вы теперь гражданин новой Франции, и мы, как солдаты и защитники государства, приносим свои извинения. Видимо, интендант что-то напутал и выдал мне это прекрасное здание, как место для отпуска и отдыха, прошу меня извинить.

– Ничего, монсеньор, – улыбаясь, ответил отец, – бюрократия всегда была вечным бичом Божьим для Франции, и ошибки в бумагах – это нормально. Такое было всегда.

– Гражданин, – внезапно строго прервал его офицер, – постарайтесь не вспоминать о том, как было раньше. Сейчас намного лучше, чем было до того, как Вы уехали, и кстати, – он указал пальцем на кучера, – имейте уважение к такому же гражданину, как и Вы, и зря не вступайте в перебранку с ними. Иначе последствия могут Вас неприятно удивить. Договорились?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.