Любимые актеры без грима и желтизны. Книга-расследование

Фаина Георгиевна Раневская скончалась 41 год назад, 19 июля 1984 года, в Кунцевской больнице в Москве после инфаркта и пневмонии, на 88 году жизни. И все эти годы люди спорят:

Что из приписываемых ей афоризмов было сказано Раневской на самом деле? Был ли у нее неплатонический роман с Анной Ахматовой и Лилей Брик? Действительно ли она послала по известному адресу режиссера Сергея Эйзенштейна? Правда ли, что Фаину Георгиевну вербовал КГБ, и она обвела вербовщиков вокруг пальца?

И таких «а правда ли?» в отношении Раневской множество. Факт один: она до сих пор остается самой цитируемой артисткой ХХ века и актрисой во многом феноменальной. Достаточно перечислить эпитеты, которые сопровождали ее еще при жизни: «великая», «несравненная», «неповторимая».

Хотя актрисой Фанни Фельдман (такова ее настоящая фамилия) стала, скорее, вопреки. Родной отец, узнав, что дочь собирается свою жизнь посвятить сцене, в ужасе воскликнул: «Посмотри на себя в зеркало!» И действительно – девушка с детства заикалась, а из-за своей неказистой внешности, нескладной фигуры, неуклюжести, не по возрасту высокого роста была объектом насмешек не только сверстников, но и сестры и братьев. В юности ее считали дурнушкой, бездарной, категорически не брали ни в одну театральную студию. Но…

«Все сбудется, стоит только расхотеть», – говорила народная артистка СССР, трижды лауреат Сталинской премии и любимица зрителей Фаина Раневская на склоне лет.

Во всем виноват Ромео

Будущая актриса появилась на свет 27 августа (по новому стилю) 1896 года в Таганроге, в очень состоятельной многодетной еврейской семье. Ее отец, Гирш Хаимович, промышленник и коммерсант, купец 1-й гильдии торговал черным металлом и удобрениями, владел фабрикой масляных и сухих красок, несколькими доходными домами, мельницей и пароходом «Святой Николай». Мама, Милка Рафаиловна, вела домашнее хозяйство и была настоящей еврейской мамой. Поклонница музыки, поэзии и театра, страстная почитательница Чехова, именно она тайком от всего семейства морально и финансово поддерживала младшую дочку, когда та ради исполнения своей мечты ушла из дома и осталась без средств существования.

Фанни с детства тяготилась своей «некрасивостью» – особенно это бросалось в глаза на фоне красавицы сестры Изабеллы, которой она втайне завидовала. Сестра была старше на четыре года, на нее заглядывались гимназисты, а Фанни получала только обидные прозвища и издевки из-за ее заикания, формы носа и фигуры. Позже Раневская признавалась: «Мой нос испортил мне всю биографию. Моя внешность лишила меня личной жизни!»

Тем не менее, она получила приличное для девочки из обеспеченной семьи домашнее воспитание, обучалась музыке, иностранным языкам, литературе, живописи. Она пела и играла на фортепиано, неплохо писала пейзажи и натюрморты, которые иронично называла «натур и морды». Но больше всего обожала читать – эту страсть она пронесла через всю жизнь.

В раннем возрасте ярко проявилась ее способность отпускать ядовитые реплики – так она защищалась от насмешек подтрунивавших над ней братьев. Со временем это стало ее фирменной фишкой, которую «великая и ужасная Раневская» довела практически до совершенства.

По воспоминаниям актрисы, жгучее желание посвятить себя сцене у нее появилось после просмотра немого американского фильма «Ромео и Джульетта».

«Мне было 12. По лестнице взбирался на балкон юноша неописуемо красивый, потом появилась девушка неописуемо красивая, они поцеловались, от восхищения я плакала. Это было потрясение!»

А окончательно это желание укрепилось, когда в 1913 году девушка увидела спектакль «Вишневый сад» на сцене Московского Художественного театра, где играли звезды тех лет.

«Профессию я не выбирала, – скажет позже Фаина Георгиевна, – она во мне таилась».

Вернувшись в Таганрог, 17-летняя Фанни экстерном сдала экзамены в гимназии и поступила на частные актерские курсы А. Ягелло (А. Н. Говберга). Именно тогда она поставила семью перед фактом относительно своего решения стать профессиональной артисткой. А когда отец заявил, что на эту затею не даст ни копейки, показала свой норов и уехала в Москву. Мама украдкой передала ей небольшую сумму на первое время.

«Решение уйти на сцену послужило поводом к полному разрыву с семьей, которая противилась тому, чтобы я стала актрисой… Господи! Мать рыдает, я рыдаю, мучительно больно, страшно, но своего решения я изменить не могла, и я тогда была страшно самолюбива и упряма, – писала в автобиографии Ф. Раневская.

Несколько лет спустя вся семья Фельдман на собственном пароходе через Румынию и Турцию эмигрирует за границу и осядет в Праге. Своих родителей «блудная дочь» больше не увидит никогда.

«Запомните эту барышню»

Но ни в студию МХАТа, ни в другие театральные студии Фанни не приняли, «как неспособную». Это был серьезный «приговор», но она и не думала сдаваться. Девушка устроилась было в частную актерскую школу, но вскоре оплачивать уроки стало нечем. Из съемной комнатушки на Большой Никитской также пришлось съехать. Фанни оказалась в столице в тяжелом положении: без денег, знакомых, жилья.

Но вскоре удача ей улыбнулась – судьба свела ее с Екатериной Гельцер – примой-балериной Большого театра, танцевавшей в антрепризе Сергея Дягилева. Будущая звезда советского балета и, как ее называли, «хозяйка Большого» первая разглядела в юной барышне искру божью. Она приютила девушку у себя, познакомила с Владимиром Маяковским, Мариной Цветаевой, Осипом Мандельштамом, Василием Качаловым.

Театральная Москва потрясла Раневскую. Она живьем слушала Шаляпина, «с ума сходила» от Художественного театра, а в Василия Качалова влюбилась «просто как ненормальная». Их платонический роман со временем перерос в трогательную дружбу. Впоследствии на вопросы о личной жизни Раневская отвечала гениально: «В жизни я любила только двоих. Первым был Качалов. Второго – не помню».

«Восхитительная Гельцер, – вспоминала она, – устроила меня на выходные роли в летний Малаховский театр. Представляя меня антрепризе театра, Екатерина Васильевна сказала: «Знакомьтесь, это моя закадычная подруга Фанни из перефилии».

На сцене этого летнего Малаховского театра в те годы блистали такие столичные знаменитости, как Александр Вертинский, Иван Москвин с женой Аллой Тарасовой, Антонина Нежданова. Раневская дебютировала в массовке – в спектакле по пьесе Леонида Андреева «Тот, кто получает пощечины». Однако даже в своей крохотной роли без слов юная актриса сумела обратить на себя внимание.

В тот же день знаменитый актер и педагог Илларион Певцов (к слову, его учениками были Рина Зеленая и Борис Бабочкин) убежденно сказал:

«Запомните эту барышню! Она станет великой актрисой!»

Вся Москва говорила о «проститутке» Раневской

Осенью 1915 года Раневская подписала на актёрской бирже контракт на работу в керченской «труппе мадам Лавровской». По этому контракту актриса приглашалась «на роли героинь-кокетт с пением и танцами за 35 рублей со своим гардеробом». Однако вскоре антрепризный театр мадам Лавровской «прогорел», для Фанни начался 16-летний период блуждания по провинциальным подмосткам, которые она легко меняла в поисках «своего» театра. Феодосия, Кисловодск, Ростов-на-Дону, Саратов, Баку, Смоленск, Ташкент, Архангельск…

Но именно в Керчи родился ее знаменитый псевдоним.

Идея позаимствовать фамилию помещицы Любови Андреевны Раневской – романтичной и непрактичной героини пьесы Чехова «Вишневый сад» появилась спонтанно. Актриса получила в банке очередной спасительный денежный перевод от мамы, вышла на улицу, а там ветер вырвал все до единой купюры из ее рук и вихрем понес по улице. «Денег жаль, но как красиво они улетают!» – наблюдая за парящими банкнотами, искренне восхитилась девушка. У сопровождавшего ее актера-трагика вырвалось:

«Да ведь вы – Раневская! Только она могла так сказать!»

«Когда мне позже пришлось выбирать псевдоним, я решила взять фамилию чеховской героини. У нас есть с ней что-то общее», – так объяснила свой выбор Фаина Георгиевна.

В Ростове-на-Дону Раневская познакомилась с «провинциальной Комиссаржевской», как ее называли, – актрисой Павлой Леонтьевной Вульф. Увидев нескладную, смешную, высокую (180 см) Фаину в одном из спектаклей, Вульф сразу разглядела в ней талант и пригласила к себе домой. Эта встреча стала для Раневской судьбоносной и «определила ее становление как актрисы». Уроки у Павлы Леонтьевны стали, по сути, ее единственной «театральной школой». Несмотря на 16-летнюю разницу в возрасте, ученица и учительница дружили всю жизнь.

«Павла Леонтьевна спасла меня от улицы, – вспоминала Раневская на закате жизни. – Она меня очень любила, а я относилась к ней молитвенно. Она научила меня тому, что ей преподал ее великий учитель Давыдов и очень любившая ее Комиссаржевская. Она сделала из меня и человека, и актрису».

Сменив огромное количество театров и исколесив с гастролями всю страну, в 1931 году 35-летняя Раневская решила вернуться в Москву. Повод для этого представился великолепный: знаменитый режиссер Александр Таиров пригласил ее – неизвестную провинциальную актрису – в свой Камерный театр на роль проститутки Зинки в спектакле «Патетическая соната».

«Вся труппа сидела в зале, – вспоминала Фаина Георгиевна, – а я что-то делала на сцене – ужасно, чудовищно, по-моему, все переглядывались, пожимали плечами. Таиров молчал. Так было день, второй, третий. Потом вдруг в мертвом зале Александр Яковлевич сказал: „Молодец! Отлично! Видите, какая она молодец, как работает! Учитесь!“ У меня выросли крылья…»

Вскоре вся театральная Москва говорила о Раневской! Публика на этот спектакль буквально ломилась. Таиров, опасаясь, что актрису переманят другие театры, тут же предложил ей лакомые условия.

Впрочем, и в Камерном актриса надолго не задержалась. Врожденный перфекционизм, собственное самоедство, нежелание играть бездарные пьесы и терпеть диктат (по выражению актера Андрея Попова, – «режиссероненавистничество»), ее едкий и беспощадный сарказм, порой доводивший режиссеров и коллег до белого каления, становились поводом для громких скандалов и уходов Раневской в другие столичные труппы. Она служила в театре Красной Армии, в Театре Драмы, долгое время была актрисой Театра имени Моссовета, потом уходила на сцену Пушкинского театра и вновь возвращалась назад.

«Я переспала со многими театрами, но так и не получила удовольствия», – признавалась актриса.

«Вон из искусства, перпетуум кобеле»

Но во всех театрах неизменным оставалось одно: зритель шел на Раневскую, она делала кассу, даже появляясь в эпизодах. Самый яркий пример – послевоенный спектакль «Шторм» на сцене театра им. Моссовета, где Фаина Георгиевна блистала в роли Маньки-спекулянтки. Многие зрители приходили специально за тем, чтобы посмотреть на Маньку-Раневскую, после чего покидали театр, не досмотрев в целом довольно посредственную постановку до конца. По этой причине главный режиссер Юрий Завадский снял актрису с этой роли.

История конфликтов Раневской с режиссерами – это тема отдельной статьи. Если многие коллеги побаивались Раневскую и старались держаться подальше, опасаясь ее ядовитого язычка, то режиссеры ее просто стоически терпели – за талант. Но большие роли давали редко. Потому что актриса постоянно «редактировала» текст роли под себя (как было с той же ролью Маньки-спекулянтки), импровизировала, порой напрочь перечеркивая авторский замысел. Учила режиссеров, как надо ставить спектакли, корректировала актерский состав и никогда и ни за какие коврижки не соглашалась играть то, что не хотела.

Кто же это будет терпеть?

Самый громкий конфликт у нее случился с главным режиссером Юрием Завадским на репетиции спектакля «Модная лавка».

Подруга Раневской, актриса Театра имени Моссовета Ирина Карташева (1922—2017) рассказывала:

«Юрию Александровичу не понравилось, как Раневская работает над ролью, и он закричал ей из зрительного зала: «Своими выходками вы сожрали весь мой замысел!» Фаина Георгиевна, которая никогда за словом в карман не лезла, парировала: «То-то у меня такое чувство, будто дерьма наелась». – «Вон из театра!» – вне себя крикнул Завадский, а Раневская, подойдя к краю сцены, тихо и спокойно сказала ему: «Вон из искусства!». После этого несколько лет она скиталась по другим театрам, а затем попросилась обратно, сказав, что там, где она успела поработать, «дерьма еще больше».

Что и говорить, Завадский от нее, конечно, натерпелся. Фуфочка – так мы, любя, ее называли – могла отказаться играть в спектакле, если ей, например, не нравились декорации. А о том, как она опаздывала на репетиции, в театре ходили легенды. Если Юрий Александрович делал ей замечания, она отмахивалась: «Что толку служить мессу в бардаке?», а за повышенную симпатию к женскому полу за глаза называла его «Перпетуум кобеле». Да что там Завадский, как-то Фаина Георгиевна послала по всем известному адресу самого Сергея Эйзенштейна: он обещал дать ей роль Ефросиньи Старицкой в фильме «Иван Грозный» (на самом деле не «обещал», а утвердил, – авт.), но обманул, и Фуфочка очень на него обиделась».

Неуживчивый, непримиримый характер – это одна из главных причин, почему Фаина Георгиевна не так много играла в театре. Недаром классик эпиграммы Валентин Гафт посвятил Раневской четверостишие с такими словами:

Впрочем, сама она категорически не признавала слово «играть», говорила: «Играть можно в карты, на скачках, в шашки. На сцене жить нужно». Фаина Раневская на сцене жила и от других требовала того же.

Страдала ли «многострадальная Фаина», от того, что в театре реализовалась не в полной мере? Подозреваю, что нет. Умница, тонкая и ранимая, она прекрасно все понимала. Для нее важнее было не изменять себе.

«У меня хватило ума глупо прожить жизнь. Живу только собой – какое самоограничение», – философски молвила она как-то.

«Муля, не нервируй меня!» и др.

С кино совсем другая история. Кинорежиссеры любили Фаину Георгиевну, приглашали ее охотно, были готовы терпеть любые ее капризы, закидоны и импровизации, понимая – фильм просто обречен на успех, если в нем есть Раневская. Кто бы сегодня помнил фильмы «Подкидыш», «Мечта», «Александр Пархоменко», «Девушка с гитарой», «Осторожно, бабушка!», если бы не она?

Но в отличие от театра главные роли в кино ей изначально не светили. Когда Сергей Эйзенштейн собрался снимать ее в «Иване Грозном», министр кинематографии СССР Иван Большаков написал ему письмо: «Семитские черты лица Раневской очень ярко выступают, особенно на крупных планах, и поэтому утверждать Раневскую на роль Ефросиньи не следует». В те годы это было руководством к действию, и Эйзенштейн вынужден был Раневской отказать (за что, как уже упоминалось, был послан «по известному адресу»).

К тому же Фаина Георгиевна сама понимала, что у нее выразительные, но совсем «некиношные» черты лица – крупный нос, большие темные глаза, густые брови, высокий рост… И поэтому соглашалась сниматься «только самом в крайнем случае» – если роль нравилась. В анналы вошли два ее знаменитых изречения на этот счет: «Деньги я проем, а позор останется» и «сняться в плохом фильме – все равно, что плюнуть в вечность».

Таких «крайних случаев» за ее долгую карьеру набралось всего 25. И именно они принесли актрисе невиданный успех и народную любовь.

О своей первой работе в кино («Пышка», 1934 год, режиссер Михаил Ромм), Раневская вспоминала с ужасом. Большую часть сцен снимали морозной ночью, в нетопленном павильоне – у всей съемочной группы зуб на зуб не попадал.

«С тех пор я, как сова, по ночам не сплю! – вспоминала Раневская. – Платье мне сшили – стопудовое. Я чувствовала себя штангистом, месяц не покидающим тренировочный помост! И когда закончила сниматься, мы с Ниночкой (актриса Нина Сухоцкая сыграла в „Пышке“ монахиню, – авт.) поклялись на Воробьевых горах, как Герцен и Огарев, что наши женские ноги никогда не переступят больше порога этого ада!»

Всесоюзную популярность Раневской принесла комедия «Подкидыш» (режиссер Татьяна Лукашевич, 1939 год), где она произнесла ставшую знаменитой фразу (кстати, ею же и придуманную): «Муля, не нервируй меня!». Любопытно, что сама Фаина Георгиевна эту роль на дух не переносила. Дело в том, что эта ненавистная фраза и сомнительный титул «всесоюзной Мули» потом преследовали ее всю жизнь. Даже Леонид Ильич Брежнев, вручая Раневской в 1976 году орден Ленина, не удержался и выдал: «А вот идет «Муля, не нервируй меня!» Правда, тут же признался актрисе в любви.

А разве можно забыть Раневскую в роли мамы невесты – Настасьи Тимофеевны Жигаловой в бессмертной комедии «Свадьба» (режиссер Исидор Анненский, 1944 год)? Или колоритную тапёршу в «Александре Пархоменко» (режиссер Леонид Луков, 1942 год), одновременно жующую яблоко, смолящую папиросу и поющую? Или ее Маргариту Львовну в комедии Георгия Александрова «Весна» (1947 год) и опять навсегда ушедшее в народ выражение ее героини:

«Красота – это страшная сила!»?!

Одной из самых своих любимых киноролей Фаина Георгиевна называла роль злой Мачехи в сказке «Золушка» (1948 год) Надежды Кошеверовой и Михаила Шапиро. Она была благодарна автору сценария Евгению Шварцу – за то, что тот разрешил ей вставлять собственные экспромты. Например, реплики «Я буду жаловаться королю! Я буду жаловаться на короля!», «Крошки мои, за мной!» И вообще на съемках этого фильма Раневская феерила – роль Мачехи стала одной из лучших комедийных ролей актрисы.

Особняком в ее фильмографии стоит лента Михаила Ромма «Мечта» (1941 год). Во-первых, актриса сыграла в ней трагедийную роль – грубую, алчную хозяйку пансиона Розу Скороход, во-вторых, – «Мечта» и Раневская получили мировое признание. После премьеры один из американских журналов написал: «В Белом доме картину видел президент Соединенных Штатов Америки Рузвельт; он сказал: „Мечта“, Раневская, очень талантлива. На мой взгляд, это один из самых великих фильмов земного шара. Раневская – блестящая трагическая актриса».

Кто бы сомневался.

Неслучайно же «многострадальная Фаина» была окружена любовью публики и, несмотря на свой непростой характер, обласкана властями – три Сталинские премии, звание народной артистки СССР, Государственные премии, ордена «Знак Почета», Ленина и дважды – Трудового Красного Знамени. Все свои ордена и медали (у нее была медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне») она хранила в отдельной коробочке, которую иронично называла «Мои похоронные принадлежности».

Раневская даже получила комплимент от Сталина, который однажды сказал:

«Товарищ Жаров – хороший актер: понаклеит усики, бакенбарды или нацепит бороду. Все равно сразу видно, что это Жаров. А вот Раневская ничего не наклеивает – и все равно всегда разная».

Друг и коллега Раневской – актер Театра имени Моссовета Анатолий Адоскин (1927—2019) вспоминал:

«Она прославилась, играя идиоток. Ей не давали ролей секретарей райкомов и строительниц коммунизма, поэтому она довольствовалась тем, что, как крохи с барского стола, выпадало на ее долю, и в силу своего блестящего таланта делала эти образы незабываемыми. Ее идиотки, которых у Раневской целая галерея, – такие же яркие и трагические персонажи, как рембрандтовские старухи. Из этих образов гораздо больше можно узнать о жизни того времени, чем из самых серьезных жизнеописаний и монографий.

«Она прославилась, играя идиоток. Ей не давали ролей секретарей райкомов и строительниц коммунизма, поэтому она довольствовалась тем, что, как крохи с барского стола, выпадало на ее долю, и в силу своего блестящего таланта делала эти образы незабываемыми. Ее идиотки, которых у Раневской целая галерея, – такие же яркие и трагические персонажи, как рембрандтовские старухи. Из этих образов гораздо больше можно узнать о жизни того времени, чем из самых серьезных жизнеописаний и монографий.

Другие актрисы нашего театра, Вера Марецкая и Любовь Орлова, работавшие рядом с ней, играли главные роли в кино, но их героинь зрители давно забыли, а Мулю из «Подкидыша» и Льва Маргаритовича из «Весны» помнят до сих пор. Почему? Загадка!»

«Лешка, не верь, что мы были лесбиянками»

Как и положено великой, личная жизнь Фаины Раневской и при жизни была окутана легендами, мифами, сплетнями и слухами, а после смерти и подавно. В этом смысле дальше всех шагнула писательница и поэтесса Лидия Корнеевна Чуковская, которая в своих мемуарах прозрачно намекнула, что Раневская была нетрадиционной ориентации. Дескать, ее связывали романтические отношения с Лилей Брик и с Анной Ахматовой. Правда, фото, где она со свечкой стоит на «месте преступления», почему-то не обнародовала. И других «доказательств», кстати, – тоже. В каждой строчке ее воспоминаний (пришлось внимательно их изучить, – авт.) ярким пламенем горит ревность – она хотела быть такой же приближенной к Анне Андреевне как Раневская. Которая, как известно, бывало, завидев подругу-актрису из окна, кричала: «Дайте, дайте мне Раневскую!»

Сама Фаина Георгиевна своей единственной любовью называла своего учителя – актрису Павлу Вульф, чем, конечно, косвенно сама давала повод для домыслов. Но надо знать иронично-саркастичную Раневскую! Внук Павлы Вульф архитектор и писатель Алексей Щеглов, который не только с детства хорошо знал актрису, но и написал о ней книгу «Раневская: вся жизнь», вспоминал, как однажды она сама прокомментировала слухи о своих связях с женщинами.

Алексей Щеглов: «Она (Раневская) стояла в дверях и смотрела на меня. «Лешка, тебе будут говорить, что мы с твоей бабушкой были лесбиянками. Не верь».

Кстати, актрисе приписывали романы и с мужчинами – с Соломоном Михоэлсом, Осипом Абдуловым, Василием Меркурьевым (после «Золушки»), маршалом СССР Федором Толбухиным… то есть с теми, с кем она тесно дружила. Типичная история – именно так и рождаются мифы.

На самом деле достоверно известно только об одном серьезном романе Раневской. Главной любовью всей ее жизни был… театр! Все свои нерастраченные чувства, энергию, всю природную страсть она воплотила в своих ролях.

А были ли в ее бурной жизни плотские срасти, трагедии, потери… Так ли это сейчас важно? Мы же помним о ее любви к Качалову, о «втором» и о «носе», который испортил Раневской «всю биографию».

На одном из творческих вечеров некая юная девушка задала уже очень пожилой актрисе вопрос: