Сага о ночной Волчице

Глава 6. Кодекс Охотника

Голод был теперь ее вечным спутником. Тихим, настойчивым, сверлящим мозг. Дичь, которую она ловила в лесу, лишь притупляла остроту, оставляя после себя металлический привкус и чувство глубокой, животной неудовлетворенности. Ее тело требовало большего. Того, что она дала себе слово никогда не касаться.

Но слово, данное себе в тишине погреба, трещало по швам под давлением инстинкта.

Именно в таком состоянии, на грани срыва, она наткнулась на них. Запах дыма, жареного мяса и немытых тел донесся до нее за несколько сот метров. И под ним – сладкий, пьянящий аромат человеческой крови. Но не чистой. Испорченной. Пахнущей страхом, жестокостью и вином.

Она подкралась к опушке, скрывшись за частоколом вековых елей. На лесной поляне горел костер. Вокруг него сидели шестеро мужчин. Не крестьян и не путников. Бандиты. Их одежда была грязной и рваной, лица – обветренными и жестокими. Оружие – зазубренное, в засохшей крови – было разбросано рядом.

А посреди них, привязанный к дереву, сидел старик. Лицо его было избито в кровавое месиво, одежда порвана.

– Ну что, старый хрыч, – сипло говорил один, вертя в руках окровавленный нож. – Где спрятал деньги? Дочь твою мы уже нашли… жаль, долго не продержалась. Может, хоть ты будешь умнее?

Старик что-то прошептал, молитву или проклятие. Бандит со смехом плюнул ему в лицо.

Анна замерла. Голод в ней взревел, почуяв легкую добычу и оправдание. Ее моральный кодекс, такой хрупкий, нашел свою лазейку.

Они не люди, – пронеслось в ее голове, и мысль прозвучала с облегчением. Они – мусор. Они – болезнь. А я.… я становлюсь лекарством.

Это была не правда. Это была сделка с собственной совестью. И она ее с готовностью приняла.

Ее губы растянулись в улыбке, лишенной всякой теплоты. Оскал. Синий свет вспыхнул в ее глазах, заливая мир холодным, безжалостным сиянием. Страх, который она должна была чувствовать, сменился леденящей яростью и.… предвкушением.

Она не стала скрывать свой подход. Вышла из тени деревьев на свет костра, ее бледная фигура в окровавленном платье должна была выглядеть призраком.

Бандиты замерли, уставившись на нее. Тот, что с ножом, медленно поднялся.

–Ого! Лесная невеста вышла погулять? – он осклабился, оглядывая своих товарищей. – Иди к нам, красотка, погреем…

Он не успел договорить.

Анна двинулась. Не бегом. Исчезла с места и возникла перед ним. Ее рука, словно клинок, пронзила его грудь, прошла сквозь мышцы и ребра, и вышла со спины, сжимая в пальцах его еще трепещущее, теплое сердце. Он успел издать лишь короткий, удивленный вздох, прежде чем его глаза остекленели.

Она отшвырнула окровавленный комок в сторону, и тело бандита рухнуло на землю.

Наступила секунда ошеломленной тишины. Потом все завертелось.

С криками ужаса и ярости остальные пятеро схватили оружие. Один, самый крупный, с секирой, бросился на нее с воплем. Анна не стала уворачиваться. Она встретила его атаку, поймав древко секиры голой рукой и с легкостью вырвав его из его рук. Дерево треснуло. Прежде чем он успел опомниться, ее пальцы впились в его горло и сомкнулись. Хруст. Он захрипел, захлебываясь собственной кровью, и упал.

Она наслаждалась. Каждым их криком. Каждым всплеском страха, который она чувствовала кожей. Это была не просто охота. Это был катарсис.

Двое кинулись на нее с двух сторон. Она провернулась на пятке, ее рука описала дугу, и ее когти рассекли горло одному, а потом второму. Фонтаны алой крови оросили траву. Они упали, дергаясь в предсмертных судорогах.

Четвертый, более трусливый, бросился бежать. Анна позволила ему отбежать на два десятка шагов, наслаждаясь его паникой. Потом сорвала с плеча одного из мертвецов лук, натянула тетиву (с такой силой, что дерево затрещало) и выпустила самодельную стрелу. Та пробила беглеца насквозь, пригвоздив его тело к стволу сосны.

Остался последний. Молодой, почти мальчик, с перекошенным от ужаса лицом. Он упал на колени.

–Нет… пожалуйста… я.… я всего лишь…

Она оказалась перед ним, присела на корточки. Ее синие, светящиеся глаза впились в его перепуганные зрачки.

–Всего лишь что? – ее голос был шепотом, полным ледяной насмешки. – Помогал мучить стариков и девушек? Всего лишь?

Она провела окровавленным пальцем по его щеке.

–Не бойся. Твоя грязь смоется с землей.

Ее рука впилась в его волосы, запрокинув голову. Она видела, как в его глазах отражаются ее синие огни – последнее, что он видел в этой жизни. Потом ее клыки вонзились в его шею.

Это было иначе, чем с мародером. Тогда это был неконтролируемый порыв. Теперь – это был акт воли. Осознанный выбор. И от этого глоток его горячей, испуганной крови был в тысячу раз слаще. Она пила долго, пока его тело не стало легким и холодным, а ее собственное не наполнилось ликующей, темной силой.

Она отпустила его, и он безжизненно рухнул.

Тишина. Лишь потрескивание костра. Анна подошла к старику. Он смотрел на нее с благоговейным ужасом, не в силах вымолвить ни слова. Она взглянула на веревки, связывавшие его, и просто провела по ним когтем. Пеньковые жгуты разлетелись, как гнилые нитки.

Она не сказала ему ни слова. Просто повернулась и медленно зашагала прочь с поляны, оставляя за собой шесть трупов, лужи крови и старца, который будет рассказывать историю о демоне-спасителе до конца своих дней.

Анна остановилась на краю леса, обернулась. Ее взгляд скользнул по бойне. Ни капли сожаления. Только холодное удовлетворение.

Вот мой кодекс, – подумала она, чувствуя, как сила пульсирует в ее жилах. Я не убиваю людей. Я выношу мусор.

И впервые с момента пробуждения ее улыбка не была ни саркастичной, ни ехидной. Она была голодной. И очень, очень довольной.

Глава 7. Маска Сарказма

Она шла прочь от поляны, оставляя за собой запах крови и паленого мяса. Сила, горячая и темная, переполняла ее. Каждый мускул был напружинен, каждый нерв пел. Она чувствовала себя не просто сытой – она чувствовала себя… живой. И в этом была ужасающая ирония.

Когда адреналин и первобытная ярость начали отступать, на их место пришло другое. Тихая, пронзительная нота, которую она узнавала. Боль. Не физическая – та была давно забыта. Боль от потери. От воспоминаний. От осознания, что она только что наслаждалась убийством.

«Ах, какие мы нежные, – тут же прозвучал в ее голове новый, едкий голос. – Упиваешься силой, а потом рыдаешь над пеплом? Как скучно. Как по-человечески».

Анна остановилась, опершись рукой о ствол старого дуба. Его кора была шершавой и реальной. Она вонзила в нее когти, чувствуя, как дерево крошится под ее пальцами.

«Я не рыдаю», – мысленно парировала она.

«Нет? А что это за червяк тоски пытается извиваться у тебя внутри? – продолжал внутренний насмешник. – Папочка бы не одобрил. Его милая, добрая дочка, разрывающая людей на части. Хотя… кто его знает. Может, втайне он гордился бы? В нашем мире доброта – это роскошь, которую могут позволить себе лишь те, у кого есть сильные стены и острый меч. А у нас, моя дорогая, нет ни того, ни другого. Только когти и голод».

Она выдернула руку из дерева, смахнув щепки. Этот голос… он был неприятным, циничным, но в его яде была своя правда. Это был идеальный щит. Если она будет думать, как жертва, как несчастная девушка, с которой случилось ужасное, она сойдет с ума. Если же она примет это, превратит в оружие, в броню…

«Хорошо, – прошептала она, и ее губы изогнулись в улыбку, не имеющую ничего общего с радостью. – Посмотрим на вещи трезво. Ты – монстр. Красивый, смертоносный и бессмертный. У тебя есть сверхсила, чтобы вершить… что? Добро? Зло? Какая разница? Справедливость. Это звучит лучше. Более оправдано».

Она посмотрела на свои руки, уже чистые – она вытерла их о мох, с неожиданной для себя брезгливостью.

«Ты питаешься кровью. Отлично. Мир полон отбросов, чья кровь только портит их грешные тела. Ты делаешь им одолжение, очищая мир. Ты – санитар леса. Только в роли санитара – острая бритва».

Мысль заставила ее тихо рассмеяться. Звук был хриплым, но уже не чужим.

«Солнце жжет. Прекрасно. Кто в здравом уме вообще любит это слепое, жаркое светило? Оно сушит кожу, заставляет потеть и привлекает мух. Ночь… вот истинная стихия. Элегантная, таинственная, честная».

Она снова двинулась в путь, ее походка стала другой – более плавной, уверенной, с оттенком вызывающей небрежности. Маска сарказма и цинизма прирастала к ее лицу, становясь новой кожей. Под ней все еще шевелилось что-то ранимое, но она давила это безжалостно.

«И последнее, – заключила она свой внутренний диалог, глядя на восходящую луну. – Ты одинока. Все боятся тебя, либо хотят убить. Идеальные условия. Привязанности – это слабость. Любовь – яд. А у меня и так достаточно токсинов в крови».

Она шла, и ее тень, длинная и острая, тянулась за ней по лесной тропе. Она больше не была Анной, дочерью кузнеца из Ольхового Кряжа. Она становилась кем-то другим. Кем-то, кто может пережить эту вечность, не сломавшись. Кем-то опасным. Саркастичным. Сексуальным. Циничным.

«Да, – окончательно решила она, переступая через валежник с грацией пантеры. – Так гораздо, гораздо интереснее».

Глава 8. Тень Колдуна

Она нашла убежище в пещере, скрытой завесой папоротников и свисающих корней. Внутри было сухо, прохладно и пахло старой пылью и камнем. Идеальная берлога для зверя. Для нее.

Сила, почерпнутая из бандитов, все еще горела в ее жилах, как хорошее вино. Она сидела, прислонившись к стене, и наблюдала, как луна заливает серебристым светом вход в пещеру. Ей не нужно было спать, но ее разум погружался в странное, медитативное состояние, где мысли текли свободно, а воспоминания всплывали с пугающей четкостью.

И тогда, из этого полумрака, проступило Его лицо.

Не как смутный образ кошмара, а с фотографической точностью. Бледное, как у трупа, с высокими скулами и тонкими, насмешливо изогнутыми губами. Глаза – две черные дыры, в которых тонул свет и надежда. Колдун. Морвен.

«Добро пожаловать в вечность, дитя мое».

Его голос прозвучал в ее сознании так же ясно, как в тот роковой миг. Он не просто убил ее. Он осквернил. Превратил в орудие, в пародию на саму себя. Он отнял все: семью, дом, человечность, саму возможность плакать.

Ярость, внезапная и всепоглощающая, вскипела в ней. Она вскочила на ноги, ее пальцы впились в каменную стену, оставляя глубокие борозды. Синий свет вспыхнул в ее глазах.

«Морвен, – его имя вырвалось у нее сквозь стиснутые зубы, звуча как плевок. – Морвен!»

Она начала метаться по ограниченному пространству пещеры, как дикая кошка в клетке. Ее тело, такое сильное и быстрое, было бесполезно против призрака из ее памяти.

Он где-то там. Дышит. Ходит. Творит то же самое с другими. Пока я здесь охочусь на шелупонь, он строит из себя бога на костях таких же, как я.

Мысль обожгла ее, как раскаленное железо. Ее охота, ее «кодекс» – все это было просто игрой. Пока она упражнялась в морали, истинное чудовище, породившее ее, оставалось безнаказанным.

«Нет, – прошипела она, останавливаясь. Ее грудь вздымалась, хотя дыхание было ей не нужно. Это был просто рефлекс ярости. – Нет, это не может продолжаться».

Она подошла к входу в пещеру, раздвинула папоротники и посмотрела на звезды. Где-то под этим же небом он находился. Возможно, в замке, уставленном черепами. Возможно, в другом селении, творя очередной акт бессмысленной жестокости.

Ее существование обрело форму. Раньше она была просто выживающим монстром. Теперь у нее появилась цель. Навязчивая, пожирающая идея.

Месть.

Это было не просто желание убить. Это было стремление стереть его. Заставить его почувствовать хотя бы тень того ужаса и боли, которые он принес ей и сотням других. Вырвать у него его вечность и растоптать ее перед его черными глазами.

«Хорошо, колдун, – ее голос был тихим и обманчиво спокойным. – Ты сделал из меня оружие. Что ж, посмотрим, насколько хорошо ты подготовлен к тому, чтобы быть мишенью».

Она повернулась и снова вошла в пещеру. Ее движения стали собранными, целеустремленными. Она подошла к тому месту, где спала, и подняла с земли единственную вещь, которую взяла с собой из прошлой жизни – заточенный охотничий нож отца. Лезвие было бессмысленным против упырей и колдунов, но оно было символом. Якорем.

Засунув его за пояс, она в последний раз окинула взглядом свое временное убежище. Здесь не было ничего, что могло бы ее удержать. Только пепел воспоминаний.

Она вышла из пещеры и, не оглядываясь, зашагала прочь от леса, что скрывал руины Ольхового Кряжа. Она не знала, куда идет. Но она знала, кого ищет.

Ее путь лежал в неизвестность, навстречу теням, слухам и обещанию кровавой расплаты. Тень колдуна легла на ее душу, и теперь она будет следовать за ней, куда бы та ни вела.

«Ищи меня, Морвен, – подумала она, и на ее лице застыла та самая, холодная и опасная улыбка. – Теперь это я буду охотиться на тебя».

Глава 9. Ночная Странница

Первые лучи восходящего солнца заставили ее укрыться в чащобе, словно удар хлыста. Даже отраженный, рассеянный свет лесной утренней зари вызывал на коже жгучее покалывание. Анна нашла глубокую промоину под вывернутыми корнями векового бука, куда не проникал дневной свет, и замерла в анабиозе, похожем на смерть. Ее сознание угасло, не оставив и снов.

Ее разбудила ночь. Полная, безлунная, бархатная тьма, ставшая ее новой стихией. Она выползла из своего укрытия, отряхивая с платья сухие листья и землю. В воздухе витал новый запах – дым очагов, запах скота и людей. Много людей.

Деревня Глуховье раскинулась в долине внизу. Несколько десятков деревянных домов, мельница на речке и, что самое главное, таверна «У Пьяного Вепря», из трубы которой валил густой дым. Окна светились тусклым желтым светом – для ее глаз, привыкших к кромешной тьме, они сияли, как маяки.

«Начинаем», – подумала она без всякого энтузиазма.

Она обошла деревню по краю леса, выискивая уединенное место. На самой окраине, на задах кладбища, стояла полуразрушенная часовня, а рядом – старая мельница. Колесо давно сгнило и застыло, сама постройка кренилась набок, словно устала от жизни. Идеально.

Она проскользнула внутрь через широкую щель в стене. Внутри пахло плесенью, пылью и слабым, давно выветрившимся ароматом зерна. Мышиный писк тут же затих, почуяв новый, опасный запах. Анна забралась на чердак, под самую крышу, где в груде старых мешков можно было устроить нечто вроде логова. Отсюда, через щели в кровле, был виден весь Глуховье и дорога к нему.

Когда последние огни в домах погасли, и деревня погрузилась в сон, она вышла из своего укрытия. Она не надеялась найти след Морвена здесь, в этой глуши. Но шепоты… шепоты иногда разносят ветер очень далеко.

Таверна «У Пьяного Вепря» еще не закрылась. Из-за закопченных стекол доносился хриплый смех и гул голосов. Анна выбрала тень под огромным старым вязом напротив входа. Она слилась с ней, став неотличимой от ствола, лишь два призрачных синих огонька мерцали в глубине, если бы кто-то посмотрел очень внимательно.

И она слушала.

Ее слух, обостренный до сверхъестественной остроты, выхватывал из общего гама отдельные слова, обрывки фраз.

«…и говорят, опять стадо коров перерезали… не волки, нет… зверь какой-то, говорит Гаврила, следы невидные…»

«…а у них в Кузьмино мост рухнул, ночью, ни с того ни с сего… колдовство, не иначе…»

«…налоги опять повышают… если так пойдет, зимой с голоду помрем…»

Бессмыслица. Деревенские суеверия и бытовые жалобы. Ничего о колдуне. Ничего о армии тьмы. Разочарование начало подкрадываться к ней, холодное и липкое.

И тогда ее ухо уловило другой разговор. Тихий, на грани шепота, за углом таверны, где двое мужчин курили трубочки.

«…не просто твари, слышал я.… у них знаки. На плащах вышиты. Глаз в треугольнике».

«Молчи, дурак! Мало ли что…»

«Да я никому… Но Степан с того света, из-под Ольхового, говорил, перед смертью… там у колдуна того, Морвена, такова метка была…»

Морвен.

Имя прозвучало как удар грома в тишине ее разума. Синий свет в ее глазах вспыхнул ярче. Она вся превратилась в слух.

«…а тут теперь по всему краю эти шайки рыщут… словно ищут что-то. Или кого-то».

«Нам бы своих волков извести… Ладно, пойдем, пиво стынет».

Шаги затихли. Анна осталась в тени, переваривая услышанное. «Глаз в треугольнике». Метка. Шайки, рыщущие по краю. Ищут что-то? Или кого-то?

Возможно, ее.

Уголек надежды тлел в груди. След был старым, призрачным, но он был. Она смотрела на темные окна деревни, на свою старую мельницу, и впервые за многие ночи ее саркастичная улыбка не была совсем уж фальшивой.

Охота началась. И первая дичь – не люди, а информация. И она знала, где ее искать. В шепотах пьяных мужиков, в страхах старух, в ночных кошмарах детей. Она будет собирать их все, по крупицам, пока не сложит дорогу к его порогу.

Глава 10. Незримый Защитник

Следующие несколько ночей Анна провела, слившись с тенями Глуховья. Она стала призраком, шепотом, мимолетным холодным дуновением за спиной у тех, кто решался засидеться в таверне допоздна. Ее сверхъестественный слух выхватывал все новые детали.

Староста деревни, Глеб, был не просто сборщиком податей. Он был паразитом, высасывающим последние соки из и без того бедствующей деревни. Он прикарманивал средства, собранные на ремонт моста, обложил непосильным налогом вдов и сирот, а тех, кто жаловался, его двое прихвостней – братья Кузьмичи – жестоко избивали. Люди боялись его пуще лесного зверя.

Именно братья Кузьмичи, сидя в таверне, проболтались о том, что на следующую ночь Глеб собирается забрать у вдовы Марины ее единственную корову – последний источник пропитания для нее и троих детей. Причину они придумали стандартную – неуплата налога.

«Идеально», – подумала Анна, и ее губы тронула ледяная улыбка. «Свинья, окруженная мусором. Санитару есть над чем поработать».

Она не испытывала благородного порыва. Это была холодная расчетливость. Такие, как Глеб, разлагали все на своем пути. Они были той самой гнилью, что мешала деревне выжить. Убрав его, она не просто совершала акт «справедливости». Она очищала территорию. И, возможно, сеяла семена легенды, которая рано или поздно достигнет ушей Морвена.

В ту ночь, когда Глеб и братья Кузьмичи, похаживая и посмеиваясь, направились к хлеву вдовы Марины, Анна уже ждала их.

Она выбрала местом засады узкий проулок между двумя амбарами, через который они должны были возвращаться обратно, таща свою «добычу». Луна скрылась за тучами, и тьма была абсолютной. Для всех, кроме нее.

Она слышала их приближение: тяжелое, пьяное дыхание Глеба, грубый смех братьев, испуганное мычание коровы.

–Тащи, не отставай! – сипел Глеб. – Завтра сдеру с нее тройную цену, будет знать, как подати не платить!

Они вошли в проулок. Анна сошла со стены, с которой сливалась до этого, и встала перед ними, перекрыв выход. Ее бледное лицо и сияющие в темноте синие глаза были единственными светящимися точками в кромешной тьме.

Смех братьев замер.

–Чего за… – начал один из Кузьмичей.

Он не успел договорить. Анна двинулась. Не для того, чтобы убить сразу. Для того, чтобы насладиться.

Она пронеслась мимо них, как вихрь. Ее рука мелькнула, и один из братьев, Петр, громко вскрикнул, хватая себя за лицо. Из-под его пальцев хлестнула темная жидкость. Она не разрезала ему горло – она вырвала ему язык.

Глеб отшатнулся, издавая мычащий звук ужаса. Второй брат, Федор, с диким воплем выхватил топор и замахнулся. Анна поймала его руку в воздухе и сжала. Кости запястья затрещали, превратившись в месиво. Топор с грохотом упал на землю. Прежде чем он успел вскрикнуть, ее вторая рука впилась ему в горло, но не разорвала его, а сдавила, перекрывая дыхание. Он затрепыхался, как рыба на берегу, его лицо начало синеть.

Глеб, обернувшись, попытался бежать. Анна позволила ему сделать три шага. Потом бросила в его спину окровавленный топор Федора. Орудие вонзилось в его позвоночник с глухим, влажным звуком. Глеб рухнул на землю, парализованный, с хриплым стоном.

Все это заняло несколько секунд.

Анна подошла к Глебу. Он лежал, не в силах пошевелиться, его глаза были полны слепого, животного ужаса. Она наклонилась над ним, ее синие глаза горели в дюйме от его лица.

–Слышишь, свинья? – прошептала она, и ее голос был сладок, как яд. – Твоя грязь залила эту деревню. Пора сделать уборку.

Ее рука опустилась ему на грудь. Пальцы впились в плоть, пронзили ребра. Он забился в последней, беззвучной агонии. Она сжала его еще трепещущее сердце и вырвала его из грудины с мокрым, отрывистым звуком.

Она поднялась, держа в руке этот окровавленный комок. Федор, все еще синеющий от удушья, смотрел на нее, застыв в предсмертном ужасе. Она бросила ему сердце Глеба прямо в лицо.

–Держи. Твоя доля.

Потом она развернулась и подошла к Петру, который, истекая кровью, полз по земле. Она просто наступила ему на шею. Хруст прозвучал оглушительно громко в ночной тишине.

Тишина. Лишь предсмертные хрипы Федора и испуганное мычание коровы, привязанной неподалеку.

Анна оглядела свою работу. Три трупа. Лужи крови. Воздух гудел от запаха смерти и испражнений. Она подошла к Глебу и, используя его же кровь, нарисовала на стене амбара большой, грубый знак – след волка. Послание. Предупреждение.

Она отпустила корову, шлепнув ее по крупу, и та помчалась прочь, обратно к хлеву вдовы Марины.

На следующее утро деревня проснулась от криков. Ужас, смятение, а потом… тихая, сдержанная радость. Шепотки передавались из уст в уста: «Ночная Волчица. Это она. Она наказывает злых».

Анна, прячась на своем чердаке и слушая эти шепоты, чувствовала не гордость, а холодное удовлетворение. Один мусорный бак опустошен. Деревня вздохнула свободнее. А ее легенда сделала первый, робкий шаг в мир.

Она свернулась калачиком в своем гнезде из мешков, прижав колени к подбородку. Голод был утолен. Цель – на шаг ближе.

«Продолжайте шептаться, люди, – думала она, закрывая глаза. – Складывайте свою легенду. Чем громче вы будете шептать, тем скорее он услышит».

Глава 11. Шепот в Темноте

Слух о расправе над старостой Глебом разнесся по Глуховью быстрее весеннего паводка. Анна, притаившаяся на своем чердаке, слышала все. Страх, смешанный с надеждой. Недоумение. И это имя – «Ночная Волчица». Его произносили шепотом, с благоговейным ужасом. Оно начало обрастать легендами еще до того, как она покинула это место.

Она слушала и чувствовала странное удовлетворение. Не гордость – ее тщеславие умерло вместе с человечностью. Скорее, холодное подтверждение правильности выбранного пути. Она стала силой. Невидимым регулятором в мире, где официальная власть была либо слаба, либо прогнила.

Но Глуховье было лишь первой остановкой. След Морвена, тот самый «Глаз в треугольнике», вел дальше. Она двинулась на юг, от деревни к деревне, всегда оставаясь в тени, всегда селясь на заброшенных мельницах, в старых часовнях или просто в глубине леса.

В одной деревне, у подножия холмов, она услышала в таверне разговоры о стае волков, которая стала нападать не только на скот, но и на людей. Охотники возвращались ни с чем, а то и вовсе не возвращались. В воздухе витал запах страха.

Анна отправилась в лес. Ее обостренные чувства без труда вывели ее на логово – пещеру, от которой пахло кровью и звериной яростью. Волков было штук десять. Большие, тощие, с безумными голодающими глазами.

Она могла бы просто перебить их. Устроить кровавую баню. Но это было бы слишком заметно. Слишком… монструозно. Вместо этого она выбрала иной путь.

Когда стая вышла на ночную охоту, она последовала за ней. Она двигалась бесшумно, как призрак, обгоняя их и заходя со стороны деревни. Когда первые волки оказались на опушке, Анна внезапно возникла перед ними, сбросив с себя все ограничения.

Ее синие глаза вспыхнули, как звезды, освещая ее оскаленное лицо и длинные клыки. От нее исходила аура чистой, древней хищности, против которой их волчья природа была жалким подобием. Она издала низкий, рычащий звук, который не принадлежал ни одному зверю этого мира – он шел из самой преисподней, полный угрозы и абсолютного превосходства.

Волки завыли от ужаса. Их боевой дух был сломлен в одно мгновение. Они поджали хвосты и бросились прочь, вглубь леса, подальше от этого демонического существа. Анна преследовала их несколько километров, гоня, как стадо испуганных овец, пока они не убежали так далеко, что запах деревни больше не достигал их ноздрей.