Повелители кладов

Пролог от автора

В краеведческом музее критского города Рефимно есть стенд с уникальной саблей средиземноморского пирата Улуч-Али. Оружие это – большая ювелирная ценность. Сабля украшена золотым травлением по дамасскому клинку и драгоценными алмазами, рубинами и изумрудами по эфесу. Кто бы мог подумать, что этот артефакт был найден моим отцом, который в девяностые годы прошлого века жил и учился в Тюмени. Выйти на след сабли, утерянной еще в прошлых веках, помогла книга из школьной библиотеки. Впрочем, давайте обо всем по порядку…

"– Хозяин, хозяин, проснитесь!

Сфорца Паловеччини, который, казалось, только-только успел забыться тревожным предрассветным сном, со стоном повернулся на спину и открыл воспаленные от недосыпания и песка, который в этих местах старался запорошить все, глаза.

Что еще могло произойти в этом Богом забытом месте, которое, казалось, просто притягивало к себе несчастья?

– Хозяин! Вестовой доложил – неизвестная эскадра в пределах видимости!

Только этого не хватало!

Начальник гарнизона нашарил справа от ложа кирасу, после секундного раздумья отложил ее в сторону и поспешил вниз налегке. День, что обещал быть таким же знойным, как и сто предыдущих, уже набирал силу. В доме, который засыпал только тогда, когда хозяин преклонял голову, уже суетились слуги, правда, особенно старались только те, которых Сфорца привез с собой из Венеции. Другие же исполняли свои обязанности вяло, то и дело скрывая зевоту.

Сфорца быстро оделся, ибо не позволял себе тратить время на то, чтобы прислуга обряжала его, как изнеженного вельможу, и коротко бросил в сторону вестового:

– Где?

– Бастион Сан-Сальваторе, – доложил тот.

Сфорца заметил, что парень здорово струхнул. Это было неприятно. Раз неожиданно появившаяся на горизонте армада напугала солдата, возможно она станет серьезной проблемой для начальника гарнизона.

Вдохнув напоследок прохладный воздух палаццо, Паловеччини решительно вышел наружу – под палящее солнце. Трудно было даже представить себе, что будет твориться тут в полдень, если с утра от солнечных лучей одежда на плечах казалось вот-вот начнет тлеть.

Кивая по ходу дела знакомым и стараясь идти к бастиону Сан-Сальваторе неспешным шагом, чтобы не давать повода для досужих разговоров, Паловеччини прошел к западной части крепости Фортецца. По правую его руку, вдоль великолепного песчаного пляжа расстилался город Рефимно. Сама крепость, будто господин над вассалом, возвышалась над городом и над морем. На самом деле, скорее крепость служила городу, а не наоборот. С тех пор, как здесь, на северном берегу Крита, венецианцы основали свое поселение, их неоднократно грабили заезжие пираты всяческих мастей. После одного из последних таких набегов знаменитого алжирского головореза Барбароссы местные жители отправили делегацию в Венецию, и республика выделила-таки средства для строительства оборонительного сооружения…"

Вовка Казаков услышал подозрительный шорох в соседней комнате, тут же выключил фонарик и затаил дыхание. Нет, кажется почудилось, родители по-прежнему сидят на кухне и что-то тихо обсуждают. Что ж, чем больше они будут говорить, тем больше Вовка успеет прочитать. Надо же – всегда его прерывают на самом интересном месте!

Под одеялом, где прятался Вовка, опять раздался щелчок и грязно-желтый круг света от фонаря осветил страницу.

"…Легким шагом, так как тяжелый сон уже сошел с него, Паловеччини поднялся на бастион и взглянул в ту сторону, куда ему указывал вестовой. Действительно, на горизонте, будто перетекая с волны на волну, медленно приближаясь к острову, плыл довольно большой флот, общим числом до сорока галер. Паловеччини задумчиво рассматривал корабли, а потом, кликнув вестового, приказал ему принести подзорную трубу. Пока солдат бегал в палаццо, начальник гарнизона Фортеццы напряженно размышлял.

Кто бы это мог быть? На галерах он не заметил никакого намека на флаг венецианской республики. Значит, скорее всего, это либо турки, либо средиземноморские купцы с эскортом охраны, либо алжирские искатели приключений.

Резкий ветер, с каждой секундой набирая силу, вдруг помчался с западной стороны острова на восточную. Он заставил стелиться невысокую, выгоревшую на солнце, желтую траву вдоль серой с красноватыми прожилками, земли, зашумел листьями кедров и склонил пальмы так, что они выгнулись, будто клинок дамасской сабли. Все крепчающий ветер срывал с верхушек волн воду и рассеивал ее в воздухе тонкой кружевной сетью.

Ветер был форту на руку, и это обстоятельство отметил Паловеччини про себя чисто машинально, по старой привычке просчитывать все возможные варианты, пока не началась схватка или, что гораздо более интересно и прибыльно для венецианской республики, торговля.

Наконец, явился запыхавшийся вестовой и протянул начальнику гарнизона медную трубу, прикрытую с двух сторон линзами, установил специальную треногу, с помощью которой можно было использовать этот редкий для тех времен оптический прибор.

Паловеччини прильнул глазом к окуляру. Рассмотреть на таком расстоянии все в деталях было трудно, но, похоже, его самые худшие опасения оправдывались. Дозорный, который сидел в башне Сан-Сальваторе, поглядывал на своего начальника с нескрываемой тревогой. Однако на лице Паловеччини ничего прочесть было нельзя.

Раньше, чем через полчаса галеры подойти к гавани не могли, а потому начальник гарнизона решил проверить боеготовность своих…"

Стоп! А вот это вот уже настоящая тревога. В соседней комнате скрипнула половица, и Вовка, едва успев закинуть фонарик и книжку под подушку, в какой-то раскоряченной позе застыл под одеялом. Пока мама осторожно открывала дверь, и в комнату просачивался свет, Вовка успел вытащить голову из-под одеяла и притвориться спящим. Мама подошла к нему, погладила его по головке будто маленького, поправила одеяло и на цыпочках ретировалась. Теперь нужно было лежать и тупо смотреть в стенку – ждать пока родители угомонятся.

Пока за стенкой скрипели пружины раздвигаемого дивана, и от тяжелой походки отца позвякивали фужеры в серванте, Вовка щипал себя за руку, чтобы ненароком не задремать. Но сон все время подкрадывался – незаметно, то и дело мягкими лапами нажимая ему на веки. Мысли его начали путаться и, не успев осознать, что он уже дремлет, Вовка крепко заснул…

Битва была в полном разгаре, и Вовка только-только схватился на ятаганах с коренастым, загорелым дочерна сарацином, как над ухом героя противно заверещал будильник.

Надо же было случиться такой подлости! Ведь Вовка, после того как случайно грохнул свой предыдущий будильник, специально пошел с маманей в магазин, чтобы выбрать такой, который бы вопил по утрам более приятно, чем предыдущий. В конце концов он остановил свой выбор на большом пингвине, внутри которого были вделаны часы. Когда продавщица демонстрировала в магазине звонок, он казался вполне мелодичным. Но теперь, каждое утро, он врывался в Вовкин сон с каким-то противным скрежетом, сравнимым разве что со звуком, производимым бормашиной. Вовка, не глядя, прихлопнул красную шапочку на голове пингвина вниз, и будильник заткнулся. Однако сарацин вместе со своими узкими глазками и тонкими черными усиками, будто позаимствованными у главы семейки Аддамс, уже растворился. От сна остались одни воспоминания и теперь уже не имело смысла пытаться поймать его остатки.

Вовка потянулся, перевернулся на спину и тут вспомнил, что точно также делал герой книги, который он сейчас зачитывался, начальник гарнизона Сфорца Паловеччини.

Черт! А выключил ли он вчера фонарик? Надо же – так позорно заснуть! Вовка откинул подушку в сторону и, убедившись, что фонарик выключен – а значит батарейки не сели, поскорей спрятал его под кровать – сегодня вечером он еще пригодится.

Вообще-то время позволяло Вовке подремать еще минут десять и до водных процедур сделать зарядку. Вовка, стеная про себя и зная, что маманя, которая уже проводила отца на работу, внимательно слушает – что происходит в его комнате, погремел гантелями, попрыгал на коврике и сделал несколько махательно-вращательных движений руками. И кому она нужна, эта зарядка? Вот если бы его с утра обучали приемам рукопашного боя или искусству владения мечом кендо – тогда другое бы дело! А так, какой смысл в этом "поставьте ноги на ширину плеч, сделайте глубокий вдох, выдох" – одно издевательство над организмом. Посчитав утреннюю гимнастику законченной, Вовка, тяжело отдуваясь, вышел в коридор и потелепался в ванную – умываться.

Горячую воду все еще не дали, хотя, как обещали в ЖЭКе, должны были включить еще позавчера. Заранее морщась от неизбежной встречи с холодной водой, Вовка открыл кран и стал полоскать свою зубную щетку. Вяло надраив зубы, он помочил глаза капельками воды и, вытерев полотенцем и без того сухое лицо, поплелся обратно в комнату – одеваться.

– Вова, ты хорошо почистил зубы? – донесся до него голос мамы.

– Хорошо, – отозвался Вовка, – лучше не бывает.

– Что-что? – не расслышала мама.

– Хорошо! – рявкнул Вовка. – У меня зубы, как у крокодила теперь.

– А-а, это хорошо, когда много дел. Так ты поторопись, завтрак уже готов.

Вовка присел на свою кровать и в первую очередь сунул свою книжку в портфель. Потом он, не торопясь, оделся и двинул поглощать полезные для детского организма витамины, углеводы и жиры.

Мама у Вовки была ходячей медицинской энциклопедией и журналом "Здоровье" под одной обложкой. Она то и дело экспериментировала над семьей, опробывая, как шутил папа, на живом материале, все новомодные тенденции по сохранению здоровья. На Вовке уже отрабатывались приемы закаливания, заворачивания в мокрую простыню и хождение в ванной по специально притащенному галечнику, диеты из морских продуктов и сыролечение, а также питие мумие, настоек зверобоя, девясила, корня дуба, натирания мазью "Звездочка" и экстрактом из женьшеневого корня. К счастью для Вовки, в семье он еще проходил под социальным статусом – ребенок – поэтому голодовки по системе Брэгга и лечение глаз по рекомендациям Бейля, его, к счастью, обошли.

Вовка с замиранием в груди прошел на кухню и с тоской посмотрел на стол. Что его ждет на этот раз? Морская капустка, приправленная каплей майонеза, или сухарики, или суперпродвинутая смесь из орехов, кураги и тертой цедры лимона? Нет, Васька вовсе не был против этих экзотичных блюд, но иногда так хотелось с утра кокнуть о край сковородки четыре яйца и заделать на широком озерце подсолнечного масла шикарную глазунью – всю такую желто-белую, с прожаренной коричневой каемочкой по краям.

На этот раз Вовке повезло – мама куда-то торопилась, а потому вручила ему чай с молоком без сахара и пару тостов. Очередная порция поджариваемого хлеба готова была выскочить из электропечки. На Вовкино счастье, в прихожей заголосил телефон, а потому как только он остался на кухне один, то резким рывком бросился к шкафу, молниеносно вытащил из "сахарницы для гостей" три куска рафинада и тут же забабахал их в чай. Пузырьки от растворяющегося сахара перестали подниматься на поверхность довольно быстро, и Вовка мог спокойно позавтракать. Стоп! А не полезет ли сейчас мама в его сумку с целью положить какое-нибудь яблочко или жутко витаминизированный манго? Увидит еще книжку. Эх, черт, надо бы ее замаскировать. Ладно, авось пронесет.

Поскольку мама все беседовала по телефону, Вовка решился и включил с помощью пульта телевизор. Вообще-то в их доме был еще и большой "GAO 70", но поскольку мама третировала отца тем, что ребенок должен заниматься в тишине, глава семьи купил "GAO" поменьше – "50 по диагонали" – и водрузил его на специальном кронштейне на кухне. Здесь отец вечерами сидел, смотрел новости, позволяя иногда неслыханную роскошь – выкурить – в форточку – сигарету на своей кухне, а не у мусоропровода.

По местному кабельному телевидению, на которое переключился Вовка, шла программа новостей. Вначале, как обычно, говорили о проблемах местного тюменского металлургического комбината, и Вовке, в который раз, искренне стало жаль своего папаню, который работал директором этого самого злосчастного предприятия. Потом прошли сюжеты из жизни города в виде Олимпиады по математике, закладки памятного камня в честь какого-то жутко знаменитого местного писателя, о котором Вовка слышал впервые, и, наконец, началось самое интересное – сводка криминальных новостей. Правда, особым разнообразием жизнь в тот день тюменчан не баловала: как обычно в подвале нашли подпольный цех, в котором разливалась в любую тару пепси-кола и другие горячительно-прохладительные напитки. Как обычно задержаны участники массового загула нефтяников с Крайнего Севера. Ограблен магазин. Банда подростков зверски избила другую банду подростков – мстя за свое прошлонедельное поражение в драке с тем же противником.

Наконец, любимая Вовкина дикторша, которая начинала свое выступление в криминальной хронике с неизменного жизнерадостного "Здравствуйте, я – Лена Шмелева. Сегодня в Тюмени погибло девятнадцать человек!" исчезла с экрана, и там начали появляться фотографии пропавших людей, тех, кого искали родственники или милиция.

"Органами правопорядка разыскивается нигде не работающие граждане Бутяков Виктор Степанович и Грибков-Майский Александр Семенович, обвиняемые в жульничестве и финансовых махинациях."

Вовка, уписывая третий тост, с интересом глянул на одутловатую морду Виктора Степановича Бутякова и хитрое узенькое личико Александра Семеновича Грибкова-Майского. Надо же, сколько, оказывается, среди обычных граждан встречается всякого жулья! Каждый день объявляются все новые и новые персонажи. И вот ведь встретишь такого на улице, подумаешь – ну, ничего особенного в этих людях и нет. Взять хотя бы Бутякова Виктора Степановича – работяга, каких часто можно видеть у пивного киоска и на лавочке. А вот Грибков-Майский больше похож на банкира. Нет, впрочем не на банкира, а на кассира или клерка в банке, или, может быть, даже на преподавателя в каком-нибудь политехникуме. А вот ведь, свела их судьба вместе и вместе они занимаются какими-то аферами. И чего только в жизни не бывает!

Поскольку сводка криминальных сообщений кончилась, и жизнерадостная Лена Шмелева попрощалась со зрителями до следующего выпуска, Вовка потерял к телевизору интерес. Пока по ящику вещали что-то о погоде, Вовка наконец расправился с завтраком и, убедившись, что он как всегда опаздывает, вихрем бросился за портфелем и, прервав мамино восклицание о том, что нужно почистить обувь, только отмахнулся и с криком "Потом!" помчался по лестнице вниз, на первый этаж.

Странная это штука – время. Ведь вот встал он сегодня ни свет, ни заря, пожертвовал, можно сказать, физическим развитием своего организма – то есть не стал делать зарядку. А все для чего? Для того, чтобы спокойно позавтракать и, не торопясь, степенным шагом дойти до школы. Но, как всегда, часы принялись выделывать чудеса и вдруг выяснялось – чтобы совершить моцион до своего учебного заведения нужно было выходить десять минут назад. А так приходилось, пугая окрестных старушек и дворовых котов, стремглав, срезая углы, бежать, чтобы наверстать упущенное.

Во дворе школы Вовка Казаков увидел своего закадычного друга Лешку Иконникова и помахал издали ему портфелем. По ходу дела – пока они сдавали куртки в гардероб и поднимались в класс, на первый урок – было время перекинуться парой слов.

– Вот, – достал из портфеля Вовка книжку и сунул ее другу, – читал?

Лешка, прижимая свой портфель левым локтем к боку, взял в руки книгу и глянул на обложку.

– Франц Фрезе, "Алжирский клинок". Впервые вижу…

– Классная вещь, – заверил Вовка, – я только вчера ее начал, но уже вон сколько прочитал. Между прочим, здесь описывается эпоха, по которой не так-то много существует других источников.

Вовка Казаков и Лешка Иконников были своеобразными ребятами. В то время как их сверстники днями напролет сражались с виртуальными гоблинами, истребителями, монстрами в компьютерах, а другие шлялись без цели по дворам, клянча у старших деньги, а у младших их попросту отбирая, два друга занимались изучением историей средиземноморских пиратов. Каким образом их занесло на столь далекую от обычных увлечений их приятелей тему, сказать было трудно. Наверное, кому-то в детстве попался интересный приключенческий роман… Сначала ребята сами играли в пиратов, а потом История захлестнула их с головой, и бывали месяцы, особенно каникулярные, когда они и думать ни о чем не могли, кроме как достать где-нибудь новую книгу или исследование по интересующему их вопросу.

В свои неполные двенадцать лет Вовка и Лешка знали все, или почти все, что можно было раскопать в библиотеках, о средиземноморских морских пиратах – Харуджи-носильщике, Эль-Хаджи Гуссейне, Хеир-Эддине Барбароссе, разбойниках с Альпухаррасских гор… Они могли часами рассказывать друг другу о подвигах адмирала и дожа Андреа Дориа, наводящем в свое время ужас на средиземноморских пиратов и ставшем впоследствии правителем генуэзской республики.

Вовка и Лешка в свое время открыли глаза учительнице литературы на то, что знаменитая сказка о зелотом петушке Александра Сергеевича Пушкина – ни что иное как переложение легенды о башне Кудиат-эль-Сабун. Почти целый урок разрешила "литра" рассказывать Вовке и Лешке классу о том, как алжирский правитель Эль-Ходжи-Мухими по совету своего астролога воздвиг высокую башню, для постройки которой материал привозили за дорогую цену из Египта. К каждому окну той башни была приделана бронзовая доска с искусно вырезанными из дерева отрядами пеших и конных воинов. Подле каждой доски лежало небольшое копье, испещренное халдейскими письменами. А на куполе находился флюгер из чистого серебра, на котором был водружен всадник с копьем в руке. Флюгер этот был неподвластен силе ветра, но силой волшебства поворачивался в ту сторону, откуда угрожала опасность.

А на уроке истории парни, пользуясь случаем, прочли целую лекцию о герцоге Нижней Лотарингии, одном из предводителей первого крестового похода на Восток и первом правителе Иерусалимского королевства Готфриде Бульонском.

В общем, благодаря своему интересу и своим познаниям Вовка и Лешка в школе слыли за местных знаменитостей. Но, поскольку в их учебном заведении учились самые разноплановые люди, прославившиеся кто хулиганскими выходками, кто – достижениями в области спорта, то Вовка и Лешка на фоне этих фигур особо сильно не выделялись, да и не хотели этого делать, чтобы не прослыть за безнадежных ботанов.

Поскольку изучение истории морских разбойников Средиземноморья никак не могло помочь ребятам впасть в милость преподавательнице математики, то на ее урок Вовка и Лешка тащились не спеша, "влача свое жалкое существование", как написал кто-то из их одноклассников в сочинении, по пролетам лестничной клетки школы. Но как бы они не оттягивали начало нелюбимого ими урока, школьный звонок прогремел, как набат, и в класс, мгновенно срезав своим появлением веселый гомон, вошла преподавательница математики Горошина.

Прозвали ее так за то, что она в журнале ставила вместо двоек жирные точки, похожие на горошинки. Точки эти позже, в зависимости от настроения учительницы и стараний самих школьников, превращались в двойки, тройки, изредка в четверки, но пятерки ждать обладателям "горошин" уже было бесполезно.

Горошина прошла на свое место и разрешила классу сесть. Притихшие семиклассники смотрели на учительницу, ожидая от нее подвоха в виде подробного разбора домашних заданий или какой-нибудь, упаси Боже, контрольной.

Горошина объявила, что сегодня они будут разбирать несколько уравнений и углубилась в изучение расставленных ею в классном журнале точек.

Это означало, что удар на себя примет один мученик, и класс затаил дыхание, пытаясь угадать – кто им станет. Горошина вызвала к доске щуплого ушастого мальчишку в очках черепаховой оправы и начала его с пристрастием допрашивать. Поскольку Кащей – таково было второе имя этого мальчишки в математике волок, разговор обещал не кончиться на третьей минуте проставлением очередной горошины, а затянуться, как минимум, на четверть часа.

Толкнув Лешку коленом, Вовка аккуратно, стараясь сильно не наклонять левое плечо, достал из портфеля "Алжирский клинок" и раскрыл на первом попавшемся месте. Сдвинув тетради к краю парты и взяв шариковые авторучки, друзья нахмурились, будто пытались собственными силами расколоть орешек знаний в виде очередного математического уравнения-троглодита и углубились в чтение.

"…Начальник гарнизона Сфорца Паловеччини, уже облаченный в кирасу, с широким турецким кинжалом, заткнутым за красный шелковый пояс, в очередной раз взошел на бастион Сан-Сальваторе и взглянул вниз. Справа от города Рефимно уже тянулись к крепости небольшие отряды местных ополченцев, хорошо знающих, что от пиратов не приходится ждать пощады. Вдоль всей западной стены канониры с зажженными фитилями, ждали приказа Паловеччини, чтобы начать огонь по приближающимся галерам. Однако сам начальник гарнизона знал, что на таком расстоянии ядра скорее способны причинить ущерб такелажу судов, чем самим пиратам. Для встречи последних под стенами Фортеццы была приготовлена картечь и – у каждой бойницы – группа поддержки в виде солдат с арбалетами. Две башни – Сан-Сальваторе и Сан-Люка охватывали нападающих с флангов, и нужно было быть отличным головорезом, чтобы лезть в эти клещи.

Сфорца еще раз направил на пляшущие на волнах галеры подзорную трубу. Теперь уже отчетливо можно было разглядеть загорелых дочерна, заросших диким волосом пиратов, а на одной из галер их предводителя, выделяющегося из общей толпы оборванцев, вооруженных кто во что горазд, своим расшитым золотыми нитями шелковым халатом, чалмой, украшенной крупным рубином, и саблей, эфес которой сверкал на солнце, переливаясь всеми цветами радуги.

Опытный глаз Паловеччини заметил характерный блеск этого свечения и про себя начальник гарнизона отметил – столь крупных бриллиантов, способных испускать сильное сияние найдется немного. Однако более важные мысли отвлекли его от созерцания ювелирных красот.

Самым главным сейчас было – определить направление главного удара пиратов и попытаться организовать им мощный отпор – собранными воедино в кулак опытными стрельцами и бойцами. Конечно, самым лакомым кусочком для пиратов сейчас был город. Но для того, чтобы причалить в гавани, нужно было пройти сквозь огонь батарей с гарнизона. Да и поскольку большинство местных жителей уже покинуло Рефимно и спряталось за стенами Фортеццы, то грабителей, если они все же решились бы выйти в город, бомбардировали сверху еще и в городе. Никакого другого выхода у пиратов, кроме как сначала взять Фортеццу, а потом предаться грабежу и насилию, не было.

Галеры, разрезая носами белые барашки волн двигались все быстрее. Паловеччини стало ясно, что готовится атака. Казалось, он слышит, как, рассекая воздух, бичи надсмотрщиков опускаются со свистом на голые, покрытые потом плечи гребцов-кандальников, и, все убыстряя темп, стучит по огромному кожаному барабану главный надсмотрщик. Еще минута-другая и пираты начнут высаживаться на берег и штурмовать крепость.

С вершины башни Паловеччини посмотрел вниз. Подниматься на этот отвесный утес мог решиться разве что сумасшедший отряд. Зато левее – там, где усеянный каменными обломками, заросший зеленой травой в мелкий желтый цветочек, открывался более пологий склон, место для атаки было вполне приемлемым. Тем более что с этой стороны находились небольшие, слабо укрепленные, ворота, предназначенные для выхода из крепости войск. Если пираты первым делом ринутся сюда, значит направляет их человек, который когда-то был в Фортецце и знает об этих воротах. Вопрос состоял в том, когда именно лазутчик был здесь. Если алжирцы выгрузят с галеры таран, то… Но тут Паловеччини суеверно отогнал от себя эту мысль, будто боясь, что каким-то мистическим образом ее перехватит предводитель пиратов.

– Да поможет нам Господь! – пробормотал себе под нос начальник гарнизона и надвинул шлем на лоб.

Пять львов святого Марка, двадцать шесть крестов – символов самых известных венецианских фамилий охраняли Фортеццу от превратностей судьбы. Но сейчас каждый, кто находился в крепости понимал, что его судьба зависит от его собственных рук, от его меткости, храбрости и умения обращаться с холодным и огнестрельным оружием.

Паловеччини приказал выдвинуть пушки с картечью в амбразуры и приготовиться к стрельбе. Команда, передаваемая из уст в уста, понеслась вдоль стены, и канониры пришли в движение. Огоньки их запалов, почти невидимые в воздухе, пронизанном солнечным светом, медленно, будто во сне, приближались к…"

– Казаков! Казаков! Я к тебе обращаюсь! – услышал Вовка настойчивый голос Горошины, инстинктивно захлопнул книгу и зажал ее между коленями. – Так о чем мы только что говорили, а, Казаков?