Глава 1
Очнулся Антон от зуда во всём теле, словно тысячи насекомых устраивали олимпийские игры на его коже, к тому же, раскалывалась голова. Из открытого окна сквозило, раздвинутые шторы впускали слепящие огни фар припозднившихся автомобилей. По периметру комнаты горели свечи, огни извивались в зловещем танце. Жутко хотелось смахнуть насекомых, но руки оказались прочно привязаны к спинке кровати. Ноги тоже.
В мерцающих огнях красавица Лакшми с презрением наблюдала за его подёргиваниями. В одной руке она держала стопку бумаг – его диссертацию, – другой подбрасывая по листочку под потолок; белые плотики с пассажирами – мелкими буквами – планировали по комнате. Расправившись с бумагой, красавица сняла с шеи длинную дорожку цветастого шарфика – подарок Антона, запихнула ему в глотку, легким шагом приблизилась к раскрытому окну и по-кошачьи выпрыгнула наружу.
***
Тремя месяцами раньше. Молодого аспиранта Антона Антонова распирало от удачно подвернувшейся шикарной темы для диссертации. Ещё бы! Его научному руководителю после многолетних попыток удалось, наконец, вывести из анабиоза молодую женщину, проспавшую миллионы лет в капсуле с биологическим раствором неизвестного науке состава. Событие редкое, уникальное, сулящее защиту не одной, а целого роя диссертаций.
Антон узнал о необычной находке ещё в детстве, из рассказа соседа Петровича, когда-то работавшего начальником смены угольного разреза в Тисульском районе. Соседи всегда жили дружно, вместе отмечали праздники. В одно из таких дружеских застолий, опрокинув рюмочку под солёные огурчики, Петрович и проболтался как было дело:
«Слышь, Гришка, наш экскаваторщик, вваливается в бендёжку и орёт во всю глотку: -Петрович, так тебя растак, иди глянь, чего в карьере! -Иди ты к монаху, Гришка, – отвечаю, – нет резона таскаться по твоей прихоти! А он, зараза, не отстаёт: – Иди, Петрович! Баба там! В гробу! Ну, думаю, глюки у парня, скоро чертей ловить начнёт. -Не бреши, – говорю, – пьяная морда. Иди проспись. В гробу! Ещё скажи, что ты его ковшом разворотил. Он, слышь, клянётся, божится: -Да я ни в одном глазу. Гроб, ну, того. Крышка прозрачная. Баба как есть, в платье, с косами, бусы там. Я опять не верю: -Поди-ка, Пушкина детям на ночь читал: «В том гробу лежит царевна» Дверь открывается, бригадир, значит, входит и с порога: -Реально, Александр Петрович, на отметке семь метров обнаружился саркофаг с молодой женщиной. А это каменноугольный период палеозойской эры, отложениям 800 миллионов лет почитай. Слышь ты, бригадир у нас был умный, книжонки почитывал. Ну, раз такое дело, надо звонить в район. Я, конечно, немедля встаю из-за стола, поправляю галстук и культурно так отвечаю: – Идёмте, Матвей Фомич. А экскаваторщику кулак под нос сую, чтоб боялся, значит, то есть, уважал: – Так бы сразу и сказал, Григорий, а то орёшь незнамо что.
Баба оказалась словно живая: руки, лицо – розовые, ресницы длинные, волосы русые в две косы. В платье. Ожерелье, браслет, серьги, вроде, золотые. Стопроцентная принцесса. Хороша, красотка, думаю про себя, я б женился на такой.
После звонка, значит, в исполком – прилетели вертолёты, вояки оцепили район. Репортёришка мой знакомый статейку пихнул в газету, с его подачи прозвали бабу «тисульской принцессой». После никто из разреза ничего не слышал о ней. Поговаривали, что продали «принцессу» японцам».
То, что продали японцам – враньё, повзрослевший Антон убедился воочию спустя годы. Никаким не японцам. Увезли в спец лабораторию, да и засекретили. И надо ж, какая удача – он, Антон, будет исследовать молодую особу возрастом миллионы годков! Хороша старушка!
***
В первую же встречу аспирант поначалу будто впал в ступор. Проходя сквозь длинный серый коридор, в идеальной тишине он слышал каждый гулкий шаг по металлическому полу. Стены тускло подсвечивались изнутри. Ощущая себя крысой в длинной норе, Антон стремился поскорее достичь конца коридора, но время от времени ускоряя шаги, ощущал болезненное давление на ушные перепонки и вновь замедлял ход.
От прикосновения карточки массивная дверь отъехала в сторону, открывая вид на комнату без окон. Антон шагнул на палас, имитирующий весеннюю травку. На кровати лежала девушка – в простеньком ситцевом, в мелкий цветочек, платье. В руке она держала пульт от видеомагнитофона. При звуках открывающегося входа поднялась, легкокрылой стрекозой пересела к непокрытому столу.
На краю столешницы приютились глиняный кувшин с водой и хрустальный бокал. Антон, как художник-любитель, мысленно подправил натюрморт: представил вместо кувшина хрустальную вазу с букетом маков и ромашек.
Сел напротив подопытной. Она принялась разглядывать вошедшего с любопытством, тщательно, сантиметр за сантиметром. Взгляд скользил, начиная от кончика приютившегося на столешнице коричневого галстука и скрещенных рук с длинными пальцами, по белой рубахе с маленькими пуговицами в два ряда, по широким плечам, наглаженному воротнику, длинной шее с родинкой, тонкому изящному носу, тщательно зачёсанным волосам.
Антон сидел словно заколдованный, связанный взглядом молодой женщины, пришелицы из прошлого. Из прошлой цивилизации или с другой планеты, он ещё не знал. Вроде бы сидит напротив него обыкновенная славянка: русые косые, курносый нос. Грудь, талия, ноги, руки – всё как у современниц, у самых красивых современниц. Всё, да не всё. Взгляд её завораживал, обездвиживал.
Помолчали. Наконец, Антон выдавил из себя:
–Вы уже освоились?
–Освоились? – голос её был бархатным.
–Ну, тут, – он неопределённо махнул рукой.
–Тут? – она демонстративно оглядела стены с развешанными картинами мировых классиков, таблицами умножения, электропроводности и удельного веса – психологи в союзе со специалистами по неземным контактам постарались на славу.
Понимает ли она его? Нажал кнопку на наушнике, отвёл взгляд в сторону и спросил дежурившего за пультом в кабинете наблюдения, работал ли с девушкой лингвист. Младший научный сотрудник, он же кореш Антона – Серёга, ответил: подопытная разговаривает на санскрите, еле-еле нашли спеца по санскриту. За неделю работы с ним, параллельно просматривая обучающие программы, она освоила вполне приличный словарный запас, понемногу начала разговаривать на русском. Антон помял подбородок и неуверенно спросил: «Как думаешь, можно ей рассказать про лабораторию?» «Руби правду-матку, чего церемониться, ей тут всю оставшуюся жизнь воландать» – по-свойски посоветовал Серёга.
Голос друга слегка отрезвил. Прерванная беседа возобновилась:
–Вы, так сказать, в безопасности. Я Антон. А Вы? – он указал на себя, потом на «принцессу».
–Так сказать, в безопасности. Антон. Лакшми, – она повторила его слова и жесты.
–Вас нашли в капсуле, в пластах угля. Мы провели анализ жидкости, в котором Вы… э… спали. И, видимо, очень долго… спали. Около миллиона лет, – Антон понимал – надо упрощать фразы, но по инерции озвучивал домашнюю заготовку.
–Так сказать, очень много, – она вглядывалась в него, повторяя слова, глубоко погружалась в его мысли, улавливала смысл.-Миллиона лет? -Это, так сказать, очень много.
–Нам бы хотелось узнать, что вы можете вспомнить из времени э… до сна?
Он любовался её сосредоточенным лицом, длинными косами, крепкой грудью, и вдруг осознал, что хотел бы не только узнать многое «из времени до её сна», а и подружиться, и обнять, и…
–Вспомнить… до сна. Вспомнить Вишну.
–Вишню?
–Вишну. Помогать люди лететь звёзды. Лакшми лететь звёзды.
Она помолчала. Казалось, вспоминала.
Она помолчала. Казалось, вспоминала. Потом вдруг вскочила, с криком "Вспомнить Вишну!" метнулась к выходу, словно хотела немедленно протаранить стены бункера, непременно разыскать своего Вишну.
Антон, опрокинув стул, поймал её. Мехи лёгких рванули на полную мощность. Прижатое гибкое тело взволновало аспиранта, два сердца в унисон бешено колотились… Но – по разным поводам. Лакшми оттолкнула Антона. Он жестом попросил её снова присесть. Его осенило: она всё понимает, можно не упрощать речь. Она всё понимает…
Уняв накатившую дрожь, отдышавшись, аспирант налил в стакан воды, протянул даме, потом сам громкими глотками освежил пересохшую глотку.
–Под капсулой лежал мужской скелет.
–Скелет? Вишну скелет? Лакшми не лететь звёзды… – закрыла лицо ладонями. Долго не двигалась. Потом очнулась, отняла ладони и потребовала:
–Лакшми хотеть видеть небо! – подняла взгляд к потолку, светодиодами имитирующему созвездия.
–Вы должны рассказать нам всё, что вспомните. Это очень важно для нашей цивилизации.
–Рассказать? – помолчала. – Люди жить пещеры, глубоко. – Пауза. – Антон жить глубина планета?
–Нет – на поверхности, мы строим дома, выращиваем растения для еды, разводим животных.
–Да, я видеть, – изящным жестом указала на телевизор, придавивший видеомагнитофон. – Лакшми хотеть видеть не коробка.
–Когда-нибудь.
–Лакшми спешить! Лакшми искать Вишну! Вишну создать Лакшми миры!
–Он мёртв.
–Искать новый воплощение Вишну!
Антон, не будучи силён в теориях перевоплощений, пожал плечами. Наушники голосом Серёги велели ему закругляться, не перенапрягать подопытную. Антон встал, улыбнулся на прощание и побрёл в крысиный коридор под тихий шёпот в спину:
–Вишну искать Лакшми, Лакшми давать миру благость.
***
Мастихин подхватил с палитры смесь охры и кадмия, затем, постукивая ребром по холсту, отпечатал лепестки одуванчика. Жёлтый цветок на голубом фоне, неплохо. Солнечный день, изумрудная трава. Контрасты. Кисть подхватывает голубовато-серый, за пару взмахов создаёт цветочный горшок, получается картина «Цветок в горшке на поляне, или – личность как пазл мозаики общества».
Отойдя от холста, Антон критически оценил своё создание. Его давно терзали сомнения – принимают ли в Союз Художников с цветочными композициями? Наверно, нужно что-то оригинальное, например, в натюр-морт – мёртвую природу – внести живое. Тонкой кистью наметил трясогузку. Получалось не хуже голландских мастеров.
Живопись была его тайной. Подобно любому начинающему творцу, сомнения терзали его – имеют ли право на жизнь творения, столь не похожие, или, наоборот, слишком похожие на произведения классиков. Показать кому-то – и хочется, и боязно. А если подопытной – что она скажет? Заодно пригодится для диссертации: была ли живопись миллионы лет назад, какие цвели растения?
***
Лакшми долго вглядывалась в небольшой холст, подносила к лицу, вдыхая непривычный запах. С последней встречи в её речи обозначились серьёзные продвижки, особенно касательно падежей, теперь общаться стало гораздо легче.
–Это что? – спрашивала Лакшми.
–Картина маслом, цветы, одуванчики, – отвечал Антон.
–Живые? Одуванчики надо дуть?
–Созреют, станут белыми, пушистыми, тогда дуть.
Поводила рукой по бугристому высохшему маслу.
–Живые – хорошо, красиво. Кто создал мир цветов?
–Я, Антон.
–Антон создал мир одуванчиков? – она удивлённо подняла бровь, вгляделась в аспиранта, словно выискивая давно знакомые черты. – Лакшми вносит в миры благость.
Тонкие руки с изящными пальчиками взметнулись над поверхностью картины. Холст потемнел, затем заалел розовым. Проявились цветы, закрытые на ночь; с рассветом бутоны проснулись, раскрылись, но уже не мини-солнышками покрывалась поляна, а белыми пушистыми шарами.
–Дуй! – велела Лакшми.
Зачарованный переменами, Антон послушно подул на свой, вмиг ставший чудесным, холст. Весёлые парашютики улетали за горизонт… Взмах, и картина приняла прежний облик.
***
Прошли сутки, другие, а мысль о превращении холста под загадочными пассами Лакшми не покидала Антона. Показать холст с одуванчиками ценителям прекрасного и прославиться. Да! Однако, одной картины недостаточно. В секретариате СХ сказали: надо предоставить выставочному залу не меньше сорока холстов, и лишь после положительных отзывов комиссии подавать заявление на вступление в Союз.
Сорок картин не пронести в бункер. Однако, «если гора не идёт к Магомеду, Магомед идёт к горе». А если привести Лакшми в мастерскую?
***
Сергей страдал от недостаточной, как ему казалось, любви брюнетки Ксении. А вот она ни о ком не страдала. Больше, чем воздыхателей, любила она всё прекрасное – серьги с бриллиантами, мраморные статуэтки, копии знаменитых картин, а лучше сами картины.
Сергей архивировал запись беседы лингвиста с подопечной, когда раздался звонок и друг-кореш позвал его после смены заглянуть в кафешку, поболтать о том, о сём.
Над головами посетителей, спасая их от неимоверной летней жары, вертели огромными лопастями вентиляторы. Несколько посетителей за круглыми столиками лакомились разноцветными шариками сливочного мороженого, прихлёбывая ароматным латте.
– Как у тебя с Ксюхой? – спросил Антон, вращая в руках сахарницу в виде влюблённой парочки. -Норм. Почти, – отвечал Сергей, – ну, ты же позвал меня сюда не посоветовать психолога? -Ага. Видел на записи, что принцесса с моим холстом сотворила?
–Шедеврально! Шеф орал, почему тебя с картиной обратно выпустили. Погоди, ещё вызовут на ковёр, затребуют шедевр обратно, взад.
Вентилятор сдувал пенку с кофе. Антон отхлебнул, затянув в себя остатки пенного рисунка в виде знака «ян-инь».
–Как думаешь, она ещё такое сможет?
–Таинственная особа, может сможет, а то – не захочет. А ты хочешь притащить ещё один холст?
–Один – маловато. Другая идея. Заполучить Лакшми в мастерскую, и сразу оптом – всё!
–Ух, ну ты и хмырь! Оптом! Ну, ну.
–Поможешь?
Сергей рассеянным взглядом обвёл развешанные по стенам абстракции – такие, наверно, трёхлетний пацанёнок мог намалевать, – постучал пальцами по столику. Антон понял:
–Отвалю бабок с первой же проданной картины, фифти-фифти, половину.
Сергей поднял взгляд к готовым на взлёт лопастям вентилятора, продолжая барабанить по столешнице.
–Так как, договорились? – осторожно спросил Антон.
–У Ксюхи скоро днюха, вот, думаю картину ей подогнать.
«Одуванчики» было очень жаль, но впереди маячило большее, и гораздо, гораздо большее.
Антон решился, привстал, протянул ладонь другу. Рукопожатие скрепило договор. Остатки кофе опрокинулись на пол.
***
Старенькая «шестёрка» подкатила к высоким воротам. Охранник Фёдор – гигантского роста «качок» в кепке козырьком назад – впустил авто.
–Чего так поздно, до конца смены всего ничего, а Вы работать надумали?
Антон, вцепившись в руль до побеления пальцев, натужно улыбнулся:
–Да я ненадолго, успею до пересменки.
Охранник обошёл машину, проверил багажник – всё в порядке, заглянул в салон. На заднем сиденье лежала кукла в человеческий рост – с короткой стрижкой, в лёгком платьице, на ногах босоножки, на шее – разноцветный шарфик.
–А это зачем?
–Кукла, подарок другу на день рождения. После работы сразу к нему махну.
Фёдор потрогал лицо красотки, удостоверился – действительно – кукла, очень искусно сделанная, кожа тёплая, упругая.
– Ваш друг холостяк?
–Да, он давно о такой мечтал, об импортной.
–А выглядит как наша. Ладно, проезжайте.
В условленное время, минута в минуту, Антон с куклой вошёл к затворнице Лакшми, зашептал ей на ушко, она кивнула, обняла куклу за талию, прижала к себе и упорхнула в туалетный закуток.
Уже позднее, при расследовании, обнаружилось: на склеенных видеофрагментах мгновенно изменилась поза спящей «принцессы» – положение на животе сменилось положением спиной к видеокамере, в остальном – те же розовые пяточки из-под одеяла, те же русые косы по подушке.
Сменщик Фёдора, брат-близнец, прибыл на службу раньше обычного, и только он расположился выпить чашку кофе, поделиться свежими анекдотами, как подкатила «шестёрка» аспиранта.
–Это ещё что за на? – возмутился дотошный близнец-охранник, завидев даму, лежащую на заднем сидении авто. – Не положено! Фёдор, звони, начальству!
Антон побледнел. Сердце упало в пятки. Столько приготовлений, и всё песцу под хвост!
Глава 2
Глава 2
Мастерская – святая обитель художника. Антон с гордостью, нежно приобняв за талию, водил гостью по своей святой обители – вдоль белёных стен с расставленными и развешанными картинами. С холстов на гостью с любопытством поглядывали анютины глазки, орхидеи, гладиолусы, собранные в букеты, в широких и узких, прозрачных и расписных вазах, в кофейниках, небрежно брошенные на стол рядом с фруктами. Цветочные натюрморты.
Ни одно растение не выглядело агрессивно-разумным, значит, решила Лакшми, дино не наследили, не принесли заразу в будущее.
Поначалу, в первые несколько встреч, ей казалось – Антон и есть возлюбленный Вишну, создатель множества миров. Во-первых, вызволил её из бункера, во-вторых, смело создаёт цветочные миры, а ведь цветок – это влюблённый лист…
Но, с другой точки зрения…
Букет в вазе – это ужасно. Натюр_морты – растения_мёртвые! Оторванные от почвы, букеты в вазах – мёртвецы в вазах! Так нельзя! Настоящий Вишну спасал птиц, он не делал из них чучел-трупов. Самое ценное и прекрасное – жизнь, а не изображения увядающей жизни в золочёных рамах.
Запнувшись и чуть не уронив мольберт, она вдруг вспомнила телефонный разговор своего похитителя с сообщником, по пути к мастерской. По обрывкам фраз стало понятно: её тайно увезли на одну лишь ночь, а потом предательски планируют обратную подмену на куклу.
Вернуться в бункер? Ни за что! Только свобода! И поиски. Хотя, найти иглу в стоге сена, пожалуй, легче, чем человека в неизвестном теле среди миллионов и миллиардов жителей планеты. Миллионы лет назад население, даже вместе с мигрантами дино, было значительно меньше. Не известно, остался ли жив, вообще, кто-нибудь после всеразрушающих пожаров. Возможно … скорее всего … хотелось верить – души погибших воплотились в современников Антона.
И среди них где-то её возлюбленный. Найти! Будь он хоть в теле темнокожего, хоть в карлике, хоть даже в инвалиде. Аватары не имеют ограничений в выборе тел. Она найдёт его по бархатному завораживающему голосу, по величественным движениям, по таланту созидания. А предатель аспирант–живописец сгубленных цветов – ложный герой и возлюбленным Лакшми не станет никогда!
После демонстрации своих полотен Антон усадил гостью в мягкое кресло с подлокотниками, рядом с дубовым журнальным столиком, напротив широкого, во всю стену, окна. Налил в бокалы клубничного ликёра, выставил из холодильника на столешницу вазу с фруктами.
– Угощайся. Я в душ, мигом вернусь.
Дохнул ветерок закрывающейся двери, зашуршали звуки дождя, весеннего лесного дождя, шлёпающего по ладошкам молоденьких листьев.
Бежать! Бежать, пока обманщик моется под домашним дождём! Но каким образом? Она подняла взгляд и увидела в отражении потолочного зеркала коротко стриженую копию сегодняшней подставной ростовой куклы.
Лакшми вспомнила проходную. Дышать не смела, лёжа на заднем сиденье авто. Услышь охранник бешеный стук её сердца, немедля раскрыл бы заговор, вытащил её наружу. Ситуацию спас окрик напарника: «Оставь, я проверял, его дружок – любитель надувных баб, на днюху катит». Так и выехали с территории под спасительный саркастический хохот близнецов-охранников.
Без привычных кос облик Лакшми изменился. Подобно хамелеонам и осьминогам – универсальным трансформерам. Мимикрия – вот ключ к свободе! Лакшми вскочила, скинула платьице, кинулась к мольберту, окунула пальцы в непросохшую палитру аспиранта. Началось преображение прекрасного гладкого тела…
***
Выходя из душа, Антонов в сладостном предчувствии первопроходца по части прекрасной принцессы, почти инопланетянки, насвистывал тарантеллу, вытираясь душистым махровым полотенцем. Отбросив полотенце на спинку стула, он окинул взглядом комнату и остолбенел, ощутив арктический холод в кончиках пальцев. Говорила ему бабушка – не свисти дома, потерь не оберёшься!
Нет, только не это! Куда могла исчезнуть соблазнительная женщина из крови и плоти? Исчезнуть из мастерской, закрытой на секретные замки, с бронированными стёклами в рамах? От отчаянья он заглянул под застеленную батистовыми простынями кровать-аэродром; распахнул дверцы встроенного шкафа, при этом зазвучала мелодия с недвусмысленными вставками-вздохами; заглянул за свисающие по бокам окна плотные шторы. Безрезультатно. Кухня, душевая, коридор – пусто.
Могучий старый дуб за бронированным стеклом помахивал на ветру ветвями, явно насмехаясь над живописцем-любителем, польстившимся «на сладенькое», размечтавшимся о мировой славе и богатстве, причём, за счёт этого «сладенького», насмехаясь над секретным сотрудником, нарушившим все возможные приказы, запреты, инструкции.
Холодный пот со лба стекал по щекам, щипал глаза. Душно. Пальцы заледенели – как в тот раз, у ворот. Но тогда его выручил Фёдор, вовремя притормозив сменщика. А сейчас – кто спасёт от грозного шефа и мстительного спонсора проекта? Уроют его живьём, ох, уроют, и мама даже не сможет погоревать на его могиле, ибо пропадёт её непутёвый сын в неизвестности. Ох, пропадёт!
Душно. Нечем дышать. Так, взять себя в руки. Распахнуть крайнюю четверть окна – впустить свежий ветер, запах свежескошенной травы. Полегчало. Успокоиться и думать! Шесть шагов от окна к входной двери и обратно. От окна к двери и обратно.
За окном прошуршали, будто лёгкие прыжки. Кошка за воробьями охотится. Прошляпил. Звонить начальству? Стоп, а не его ли беглянка шуршит? Опёрся о подоконник, высунулся разглядеть мифическую кошку, но нежданно-негаданно прилетел удар по затылку. Понёсся по спирали в бесконечную чёрную пропасть…
***
Ночной мотылёк шарахнулся от выпрыгнувшей из окна женщины-кошки, взлетел из травы и устремился к фонарному столбу, к по-лунному жёлтой лампе. Женщина, в темноте похожая на привидение, огляделась по сторонам, прижалась к стене, словно желая слиться с каменной кладкой, и, подобно тени, скользнула к углу дома.
Двухэтажные здания, под копирку похожие на опору за её спиной, выстроились вдоль аллеи высоких раскидистых деревьев, тянувших ветви-руки к полуночным влюблённым парам.
Не обнаружив опасности за углом, женщина-привидение отцепилась от стены, поправила подол платья, на цыпочках, легко пробежала метров двести, остановилась возле лавочки-качели. Тут и приютилась – среди чуждого тёмного царства – ждать рассвет. Отталкиваясь ногой от земли, раскачалась, подобно часовому маятнику из видео-ящика. Босоножки скинула, ноги поджала, прилегла. Небо в звёздах. Хорошо. Прикрыла глаза: словно мама качает у мягкой груди; всплыло давнее-предавнее, и пахло тогда от мамы молоком и мёдом.
Воспоминания принялись блуждать по гуттаперчивым лабиринтам памяти, выхватывали то яркие, то чёрно-белые картины прошлого, воспоминания сплетались, перепутывались, начинали звучать тихими мелодиями, усиливались до громоподобных симфоний, переливались в шёпот эха, погружали всё глубже в пучины сна.
Небо распростёрло фиолетово-розово-серебристые крылья облаков. Появляется тростниковый плот среди океана, на плоту стоит Вишну, смычком осторожно трогает струны. Ветерок заигрывает с его чёрными кудрями. Инструмент звучит, поёт трепетом крыльев стрекозы, трелью лесной птахи, рыком хищника, топотом стада диких дино. Классика переплетается с импровизацией, сливается с плеском неугомонных волн. Откуда ни возьмись, стайка дельфинов радостно окружает плот. Дельфины прибывают, вот уже вода кишит их неугомонными спинами, они кружатся, выпрыгивают из воды, танцуют! Смычок на мгновение замирает, морские танцоры продолжают ладно двигаться. Неожиданно с высоты приближается свист, визг, грохот двигателей. Оставляя за собой огненный след, в море ныряет вимана! Гигантская волна накрывает плот.
***
Чуть поднялось солнце над горизонтом, осветило тополиную аллею – и распелись, растрезвонились птахи, приветствуя древнее светило. Трясогузки затрясли хвостами, бегая по клумбам среди разноцветных конусов цветков.
А перед взором возникло, вспомнилось, будто и недавно это было: птица, похожая на трясогузку, одна из спасённых Вишну, свила в его подземном убежище гнездо. Однажды Лакшми обнаружила в гнезде сиреневые в крапинку яйца. Вот радость! Жаль, что так и не увидела она вылупившихся птенцов: пришла пора покинуть пламенеющую родину, лететь к далёкой экзопланете…
Проснулись машины, помчались гуськом по длинным дорогам. Много машин, стая. Виманы с крыльями орлов полетели в вышине. Выбежали из подъездов дети, мяч пинают.
К качели-лавочке приближается худощавый человек неопределённого возраста в маске небесного цвета, прикрывающей рот и нос, в мышастом пиджачном костюме. Он громыхает по дорожке сумкой на скрипучих колёсах. Одной рукой уцепившись за ручку своей сумки-тележки, другой удерживает пачку бумаг.
В тени высоких деревьев присаживаются на скамейки мамочки, качающие младенцев, склоняются над клетчатой доской с «игрушечными» фигурками двое пожилых мужчин. Пух, слетая с деревьев, беспардонно кружится в воздухе, набивается в нос, глаза, но отдыхающие не обращают на него внимания, как и на тянущий жилы скрип несмазанных колёс.
Серый человек рыскает глазами по сидящим людям, по шагающим вдоль аллеи. Чуть поодаль от него, как на буксировочном прицепе, прогуливается пара – атлет в открытой майке, выставляющей напоказ накачанные трицепсы-бицепсы и шатенка, коротко, по-спортивному постриженная, в просторной оранжевой рубахе, брюках, обтягивающих полные бёдра, вышагивающая с осанкой, претендующей на интеллигентность и голубую кровь.
Владелец скрипучей тележки остановился, достал из нагрудного кармана измятый носовой платок, вытер ручьи пота со лба и обратился к ковыляющей ему навстречу старушке в угольно-чёрном кружевном платке. Заикаясь, спрашивает, не подскажет ли старушка чего-то там – говорит этот странный тип невнятно, и, кроме заикания, ещё и картавит. Сердобольная старушка отодвинула платок, выставила поближе к незнакомцу одно ухо – другое, видать, давно уже оглохло. Человек в маске повторяет вопрос и нетактично суёт собеседнице в лицо, коснувшись кончика её носа, свои бумаги – то ли карту местности, то ли какую-то таблицу.
Старушка достала из кармана очки, вгляделась в бумагу, пожала плечами, отрицательно помотала головой. Сделав шага три-четыре, она, оседая, выронила из руки деревянную тросточку. Окончательно упасть старушке не дали – подскочила «парочка из прицепа», подхватили под белы рученьки, потащили.
– Готов подарок шефу! – усмехнулся мышцастый, проходя мимо качели. Он повёл жертву к обочине дороги.
Лакшми обратила внимание, как крепко шатенка впилась маникюром старушке в локоть. На фразу подельника она, вцепившись в локоть ещё крепче, отреагировала:
– Лишь бы коньки по дороге не отбросила, а то не видать нам бабулек, как своих…
– Гениталей, – перебил подельник, и сам ухмыльнулся своей неуместной шутке.
В то время, как Лакшми мысленно одобрила милосердие атлета и шатенки, не позволившее старушке упасть, жертву похищения запихнули в салон большого чёрного автомобиля. Дверцы захлопнулись, мотор рванул с места. Отдыхающие на аллее продолжили мирно отдыхать.
***
Малыш в панаме типа «грибочек» тянул маму за руку к домику-киоску, разрисованному узкокрылыми птицами среди сугробов пуха. Из окошка домика малышу выдали трубочку в обёртке. Едва откусив, всего-то пару раз, ребёнок споткнулся. Шмяк! Обронил угощение. Сморщилась мордашка, да как заревёт! Горько-горько, громко-громко! Включил оралку! Молоденькая мамочка подхватила плаксу на руки, прижала к себе, да и давай нацеловывать! Всего исцеловала!
– Лапочка моя, ну, не переживай так сильно! Дай поцелую, – чмок в щёчку, – дай ещё поцелую, – чмок в носик, чмок, чмок в глазки, – пойдём к зверушкам, яблоком мишку покормим!
Ловко она выключила малышовую оралку!
Стоило «лапочке» с мамой чуть отойти, две кошки метнулись к лакомству, быстро работая розовыми язычками.
Лакшми рассмотрела пушистых зверушек, убедилась в безопасности, – всё же кинулись они не на мальчика, а на лакомство из домика-киоска, – надела босоножки, спрыгнула с качели и вдоль по тополиной аллее увязалась за малышом-грибочком и его мамой – наблюдать, как кормят яблоками таинственного, пока неведомого ей, мишку.
До зоопарка, так юная мамочка назвала мишкин дом, было недалеко – рукой подать, ногой ступить, полпирожка съесть (какая-то добрая душа оставила полпирожка на столике у кофейни, будто специально для похищенных принцесс).
Белый мишка жил за прочной решёткой. Плавал в бассейне, ловил яблоки, брошенные людьми, рвал большое резиновое колесо – силой кичился. С ним в одном вольере жили ещё и другие мишки – один огромного, великанского роста, другие – малыши медвежата. А в вольере рядом – узкокрылые птицы с рисунка на киоске лакомств, пингвины. Лакшми никогда не видела такого разнообразия животных. Не было здесь только дино, к которым она привыкла в своей прошлой, досаркофаговой жизни.
***
Очень давно, можно правдиво сказать, миллионы лет назад, бабушка рассказывала маленькой Лакшми историю, послужившую началом краха древней цивилизации: «Задолго до твоего, да и моего, рождения, на земле жили очень многие виды животных, несчётное количество разной живности – и маленьких мусиков, и больших куземоков, и чулабренов. Вот, смотри – на стенах нарисованы. Но однажды из далёкой галактики прибыла вимана размером с одну из наших лун, с целой толпою дино. Капитан корабля-виманы запросил посадку. Земные правители заспорили: дино – это вредные захватчики или полезные друзья?
Пока спорили, инопланетные, иногалактные космонавты потихоньку, малыми десантами высадились. Построили свои поселения в пустынях, на безлюдных плато. Ни на кого не нападали, трудолюбиво сеяли привезённые из неведомого мира семена. Дружелюбные с аборигенами, приветливые. Поначалу.
Всемирно известный учёный Биол Огнеев, ты, внученька, должна знать его, в своей энциклопедии описал всевозможных дино: и разумных прямоходящих, и ездовых, и пригодных для сельского хозяйства, а ты их знаешь, которых доят по ведру напитка за раз. Прямоходящих прилетели два вида – светло-зелёные и шоколадно-бардовые.
Люди из ближайших селений подружились с прибывшими «со звёзд», ездовых дино обменивали на лошадей, дойных не доили, а – что? Да, брали в домашние питомцы, вот как мы своего пикусика, ну иди, иди ко мне, пикусичек, поглажу тебя».
Лакшми видела в подпольных хранилищах огромную коллекцию каменных и глиняных фигурок. Это было распространённое увлечение – лепить композиции дружбы, сотрудничества землян с дино. Вот мальчик-всадник на трёхголовом дино, вот бородатый дед подкидывает хвостатых зелёных малышей, вот скульптура в обнимку трёх друзей-рыбаков – белого, зелёного и бордового. Детям всегда разрешалось играть любимыми фигурками из коллекции.
Бабушка ласково гладила пупырчатого пикусика, совала ему в пасть кусочек рымсоньи и продолжала: «Кто-то даже рискнул выдать дочерей замуж за дино… Ну, это не для детских ушей история. Так вот, внученька, со временем обнаружилось: инопланетные семена прорастали и превращались в злобных монстров, во-первых, они кусали и царапали земных жителей. От их ядовитых укусов вымерли почти все животные. Во-вторых, эти паразиты сами рассеивались, занимали плодородные земли, губили привычные людям культуры. Земляне из-за этого голодают и могут все-все умереть.