Элегия Последнего Человека
- -
- 100%
- +
– В общем, возвращайся в школу, тебя ждут, – строго сказала мама. – Можно было найти кого-нибудь из учителей и спросить, будет ли занятие. Мне сказали, что оно началось десять минут назад. Ты что, на время не смотришь?
– Я подумала, что урок начинается в девять утра, и пришла пораньше. Оказывается, нужно было прийти к одиннадцати… Я подумала, что урок отменили.
– В любом случае, нужно было узнать об этом заранее, – выдохнула мама. – Собирайся.
Раздались тревожные телефонные гудки. Алиса вылетела из дома, дрожащими руками закрывая двери. В жуткой спешке она добралась до школы, а затем зашла в класс, где сидела учительница вместе со всеми остальными ребятами. Они внимательно разглядывали Алису, пока та пыталась найти свободное место.
– Твое поведение вынуждает меня переходить все границы допустимого. Садись уж, будешь выполнять задания, – строго сказала учительница и указала на ближайший к дверям стол.
Алиса послушно села, пока её тело пронизывала неконтролируемая дрожь, что проявлялась в каждом движении и в каждом вздохе. Любое спонтанное действие казалось невыносимо тяжелым, словно замороженным.
– Дрожит, —прошептал Артём, сидящий недалеко от Алисы.
Учительница продолжала отчитывать Алису, пока та пыталась выглядеть незаметной:
– Скажи, пожалуйста, по какой причине мне нужно отчитывать тебя перед всем классом? Я не могла дозвониться до тебя, пока все нормальные дети сидели в кабинете и ждали занятия. Хорошо, что мне удалось достучаться до твоей мамы. Кстати, она сказала, что ты уже приходила в школу, но по какой-то загадочной причине не явилась на урок. Неужели нельзя было хотя бы попытаться зайти в класс? Утром здесь сидел Артём, который тоже пришел рано, и ничего, занимался. Ужас, одним словом…
Алиса не произнесла ни единого слова. Её опущенный взгляд невольно демонстрировал согласие с учительницей, которая, казалось, была зациклена лишь на одной ученице. Вернее, любые действия Алисы воспринимались, как нечто неправильное, выходящее за рамки «допустимого», от чего возникало острое желание кричать на неё как можно громче, направляя на “верный путь”.
Сознание Алисы становилось более помутненным, чем раньше, словно граница между ней и реальным миром удваивалась, становилась шире и недоступнее. Окружающие объекты превращались в бесформенные фигуры, и люди вокруг переставали существовать. Алисе приходилось отдавать команды собственному телу, чтобы оно некоторое время побыло в реальности вместо неё настоящей. Однако тело не слушалось, исполняя движения автоматически, как в полудреме, и пока оно двигалось, Алиса могла наблюдать за этим явлением со стороны.
Движения становились бесконтрольными, и голос сознания уходил на второй план. Для окружающих это состояние было незаметно, что доставляло еще больше проблем. Сам страх того, что Алиса не может контролировать происходящее, заставлял её действовать по инерции, словно вне собственной воли, при полном отсутствии пространственной ориентации. Каждая осуждающая фраза ставила её в тупик. “Когда ты не можешь контролировать ситуацию, остается лишь наблюдать со стороны, отдавая команды своему телу” – думала Алиса, пытаясь разобраться в причинах собственного состояния. Она никогда не находила ответов.
Ей приходилось пожинать горькие плоды за свое внешнее проявление равнодушия к миру. Незнакомые люди видели в её потухших глазах лишь ребенка, не осознающего последствий своих поступков. Её пытались исправить, оказаться для неё “учителем”, однако Алиса выводила их из себя, не оставляя повода для комплемента за единичные старания. Алиса не совершала ничего, кроме безропотного молчания, смешанного с тревожностью. От неё ожидали громкого и уверенного голоса, пока та оставалась непробиваемой. “Проблема всегда была во мне…” – думала Алиса, возвращаясь домой.
На ней был одет все тот же серый кардиган на молнии. Алиса теребила застежку каждый раз, когда нервничала, и на этот раз её навязчивые повторяющие движения превысили норму. За спиной раздавался шёпот знакомых голосов, распускающих сплетни о жизни Алисы. Каждый раз, возвращаясь домой, она пыталась забыть всё пережитое и невыносимое, однако чувство тревоги не покидало её никогда, вне зависимости от внешних обстоятельств.
Алиса резко стянула с себя куртку, а затем кинула её в сторону шкафа, и в полусонной дымке побежала прочь, в свою комнату. Она закрывала лицо руками, надеясь, что не сломается на этот раз, однако каждый раз обманывала себя, погружаясь во тьму собственного бессилия. Дрожь пробегала по всему её телу, словно стрела, пронзающая острым клином. “Я никогда не хотела, чтобы они ненавидели меня, – подумала Алиса, сидя на полу собственной комнаты. – Я никогда не хотела возненавидеть себя…”
Мне снова и снова хотелось убежать, скрыться среди туманов, но сейчас, в плену безлюдных улиц, в этом не было всякой необходимости. Я осталась наедине с призраками прошлого, в надежде на существование человека, который так же беспомощен перед обстоятельствами, что легли на его плечи. И прямо как в детстве, все казалось холодным, тусклым и неподвижным.Еще немного, и я перестану дышать. Пространство становилось туманным, и все вокруг разрушалось, словно карточный домик. Моя голова раскалывалась на тысячи осколков воспоминаний, отражающих ослепляющий свет. Он просачивался сквозь стены и окна, прожигая пространство и время. Почему каждое грубое слово окружающих вселяло в меня тотальную неуверенность? Отчего мой ум оставался ясным, но в то же время запутанным в железные цепи? И когда, наконец, закончится этот бесконечный поток мыслей?
В тревожном полумраке прострации я знала – времени больше нет. Оно перестало существовать с момента моего появления на Земле – небрежно покинутой, одинокой, но по-прежнему катастрофически неподражаемой.
С наступлением ночи нарастало мое внутреннее беспокойство, незаметно переходящее в безумие. Электричество давало сбой, а значит, необходимо запасаться свечами. Я зажигала их каждый раз, когда приближалась ночь.
В смятении мыслей реальность казалась иной. Смутные силуэты покинутых домов теряли привычные краски, и бескрайнее небо становилось мрачнее. Я расставила свечи по столу, полкам и тумбочкам, не пытаясь создать атмосферу таинства, а наоборот, вернуть привычное освещение. Мир казался маленьким, как огонёк, мерцающий во тьме.
В один момент в моей груди защемило смутное и тягостное ощущение необратимости, и вместе с тем хрупкой надежды, что была подобна той хрустальной вазе, разбившейся вдребезги от неосторожности легкого касания дрожащей руки, что протягивалась к свету. И теперь, когда день подходил к концу, мне оставалось лишь наблюдать за таинственным видом из окна. А передо мной – бескрайняя россыпь звёзд, мерцающих, словно плеяды. Я никогда не видела ничего прекраснее – всё дело в искусственном освещении, которое исчезло, и потому перестало оттенять внеземное сияние.
От наблюдения за бледно-желтыми огоньками меня невольно тянуло в сон. Я смиренно ждала, когда догорит последняя свеча, засыпая с мыслью: “завтра это повторится снова”. И вновь – ни единой души, но один лишь призрачный туман, застилающий обездвиженные улицы. За тонкими стенами раздавался тревожный вой ветра, похожий на протяжный свист вселяющего ужас духа, что слоняется по сырой земле, словно призрак, ищущий единственную живую душу, намереваясь забрать её с собой, в эту бескрайнюю тьму. Его голос холодный, словно лёд, но он здесь, пробирается сквозь оконные рамы, оставляя черные, как смоль, опечатки.
Никогда не думала, что меня пугает темнота.
Мне выдалась судьба выдержать десятки ударов и остаться в живых,
Поэтому я говорю, что смерти не существует.
Глава 3: Погасший Огонек
Холодные порывы ветра просачивались сквозь едва открытые окна. За стеклами – ни единой души, за исключением молчаливых деревьев, что отстраненно покачивались из стороны в сторону. Несколько лет назад вид из окна выглядел совершенно иначе – никаких многоэтажных зданий, но лишь скромные домики среди пространства бескрайних зеленых лугов. Ранним утром в саду распускались белоснежные пионы, переливающиеся серебристыми каплями росы, сотканными из дождевой воды. И когда солнце опускалось за горизонт, мне нравилось прогуливаться вдоль приусадебного участка, вслушиваясь в стрекот сверчков. Сколько себя помню, не хотела жить здесь. Я любила эти места по-своему, однако мне всегда не хватало чего-то качественного иного, отличного от знакомых очертаний кирпичных домов, окруженных зеленой листвой. Поэтому я перелистываю страницу и начинаю очередную запись в блокноте, отстраняясь от нахлынувших воспоминаний в раннее утро.
“4 августа. Кажется, вторник.
От шума в ушах раскалывается голова. Вчерашний вечер был наполнен воспоминаниями из прошлого, которые мне бы хотелось забыть раз и навсегда. На данный момент я нахожусь посреди собственной комнаты и не перестаю искать ответ на главный вопрос. Кажется, разгадки не существует, и всё происходящее – лишь закономерный процесс, сводящий с ума.
Я встала пораньше, чтобы сходить за продуктами. К сожалению, электричество перестало работать со вчерашнего дня, поэтому мне пришлось хранить еду в подвале. Некоторые из продуктов можно оставить на балконе, ведь погода здесь далеко не солнечная. Единственное, что не испортится при комнатной температуре, – это орехи, сухофрукты и консервы. А еще я взяла несколько бутылок воды. Интересно, сколько продлится мое существование на этой загадочной, но такой знакомой Земле?
Непривычно жить без средств связи. Еще сложнее находиться в одиночестве, не имея возможности позвонить близким людям. Меня окутывает чувство тревоги, смешанное со страхом неизвестности. Я словно нахожусь нигде и везде одновременно. Радует лишь то, что в моей памяти начали всплывать раннее недоступные воспоминания. Сейчас же они казались более ясными, чем прежде, словно происходили наяву, вызывая те же чувства и переживания. Но как бы я ни пыталась убежать в собственные миры, абстрагируясь от настоящего, мои поступки не должны быть детерминированы событиями из прошлого. Однако воспоминания неконтролируемы ровно столько же, сколько реальность, в которой мне довелось оказаться.
Сегодня утром мне приснился дом. Он был теплым, светлым и наполненным солнцем. Дом, в который хотелось возвращаться даже в самые темные времена, казался до боли далеким. У меня не было никакой возможности вернуться туда вновь. Что же осталось от прежней жизни, что пробивалась в окно своим призрачным светом? Впрочем, сейчас это совсем не имело значения. Впереди меня ожидает новый день, погруженный в вечное молчание. Я могла бы уехать, но разве это возможно, если мне никогда не приходилось садиться за руль? Не хочу рисковать, лучше прогуляюсь по различным местам и найду себе более увлекательное занятие. Никогда раньше не чувствовала себя такой потерянной…”
После совершённой записи я вышла на улицу. В первую очередь, мне хотелось посетить музей изобразительных искусств, а затем пройтись по различным заведениям вроде торговых центров. Наверное, здесь, в отсутствие людей, почти ничего не изменилось?
Пройдя небольшое расстояние, я дошла до старинного музея, который посещала всего несколько раз в жизни. Картинная галерея отличалась своим неповторимым изяществом. Я была последним зрителем этих картин, одна из которых называлась “Всадники апокалипсиса”. Мой восторженный взгляд задерживался и на абстракциях, высеченных кричащими красками. Я прошлась по коридорам, вслушиваясь в стук собственного сердца.
Где-то в глубине души у меня засела надежда на существование других людей, но с каждой секундой сомнения отпадали, а на их месте оставалось лишь пугающее осознание действительности. Среди безмолвных стен музея мои тревожные мысли растворялись в воздухе, оставляя за собой смутное ощущение надежды. Помню, как в школьные годы любила рисовать пейзажи, правда, почти никто из одноклассников об этом не догадывался. Я возвращалась домой, а затем брала масляные краски, пытаясь дорисовать двенадцатую картину. Она была подобна “Лунному Свету в Неаполе” Айвазовского: такая же мрачная, но вместе с тем – вызывающая чувство спокойствия и неподдельного умиротворения.
Пройдя по коридорам музея, я почувствовала знакомое, но вместе с тем – невероятно далекое чувство, сравнимое лишь с возвращением в давно забытое детство. В главном зале музея стояла картина, жутко напоминающая ту, которую я когда-то нарисовала в собственной комнате несколько лет назад.
– Разве это возможно? – шепотом произнесла Алиса, медленно приближаясь к середине зала. Она не верила своим глазам. – Несколько лет назад я нарисовала точно такую же картину, но почему я ничего не помню?
Я подошла ближе, чтобы внимательнее разглядеть каждый штрих. "Синие, голубые, зеленые тона… Луна над морем, – думала Алиса, пытаясь воссоздать точный образ собственного произведения, но с каждой секундой в ней закладывалось неясное и словно иррациональное сомнение. – Очевидно, я помню, как рисовала точно такую картину, еще учась в школе".
Я взглянула на табличку с именем автора и датой создания картины:
"Алиса Николаева, 2015 год"
– Это невозможно, – от неожиданности произнесла вслух Алиса. – Каким обазом моя картина оказалась в известном городском музее? Кажется, я с каждой секундой сомневаюсь в реальности происходящего.
Я пыталась вспомнить, при каких обстоятельствах случилось то, что случилось. Я проснулась на опустевшей Земле, осознавая, что не помню событий, произошедших со мной накануне исчезновения. Опустившись на пол, я пыталась воссоздать образы, связанные с давно забытыми школьными годами: «что же произошло 10 лет назад? Странно, что я почти ничего не помню.
Я изучала взглядом картину, чувствуя, как негодование сменялось гневом, обращенным в пустоту. Но неожиданно меня осенило: "может быть, мне нужно буквально вернуться в школу, чтобы вспомнить? Как же глупо. Знакомые стены напомнят мне о тех событиях, которые неожиданно исчезли из моей памяти".
Мне хотелось немедленно выбежать из музея и найти путь к школе, но я находилась слишком далеко – в большом городе, окутанным непроходимой дымкой. Я опустила взгляд вниз, и с ужасом осознала, что не имею даже малейшей возможности выбраться из того места, где нахожусь сейчас. Хватит ли мне времени на то, чтобы научиться правильно крутить руль и уверенно нажимать на педаль? Что, если мое время ограничено?
С каждой секундой мне становилось холоднее. Мурашки пробежались по моей коже. Я почувствовала непреодолимый холод, а затем – легкое прикосновение упавшей с неба снежинки.
– Снег в августе? – Алиса протянула ладонь навстречу снегопаду. – Кажется, я и правда сплю.
Стоило мне сделать шаг вперед, как подо мной начала простираться узкая дорога, ведущая к неизвестности. Туман сгущался всё сильнее, и я с трудом различала очертания города, что растворялся сквозь падающие хлопья снега.
Дорога вела меня в лесную чащу, и я чувствовала, как под моими ногами скрипели упавшие ветки деревьев и разбросанные шишки. Вскоре лесная тропинка сменилась твердым асфальтом, напоминающим автотрассу. На пару мгновений я потеряла равновесие, и обессиленно упала на землю.
Снегопад усиливался. Мое дыхание было тяжелым, а сознание, казалось, было готово отключиться в любой момент. Я постаралась сесть на колени, и сделала глубокий вдох. «Что происходит? – единственный вопрос, что пронесся сквозь мои мысли. – Кажется, что я прошла сквозь несколько измерений. Мое тело вдруг стало тяжелым и одновременно ослабленным. Но я знаю, что способна продолжать ясно мыслить. Осталось лишь подняться на ноги…»
Серый туман перед глазами сгущался передо мной, и я увидела перед собой знакомые очертания маленького города. В небе показалось яркое солнце, согревающее своим светом, – наступила ясность. Я огляделась по сторонам: пятиэтажные дома, окруженные забором, и небольшой городской парк… «Не верю своим глазам, – подумала Алиса, пытаясь осознать увиденное. – Я оказалась в городе, где провела почти все свое детство? О, нет, я отказываюсь воспринимать реальность».
Наконец, я поднялась с холодной земли, чтобы получше осмотреть окрестности города. В глубине души мне по-прежнему хотелось услышать знакомые голоса, и c трепетом обнаружить, что всё мое появление на безлюдной земле – всего лишь страшный сон. Но я убедилась, что ни одна из моих надежд не оправдалась. Воздух пронизывала надоедливая тишина, нарушаемая лишь протяжным свистом холодного ветра. «Раз так, то у меня появился шанс вернуться в школу и попытаться вспомнить себя, – думала Алиса, чувствуя, как жизненные силы возвращаются к ней. – Хотя бы попробовать…»
И тогда я направилась по знакомой дороге, ведущей напрямую к зданию школы. Меня охватило волной чувство предвкушения, – оно пронизывало каждую клетку моего тела.
Холодный воздух был наполнен запахом влажной земли и чем-то неуловимо знакомым – как будто прошлое застыло в нем, не желая окончательно исчезнуть.
Наконец, передо мной показалось большое здание школы. Её стены, покрытые трещинами, казалось, хранили едва уловимое эхо смеха, шёпота на уроках и громких звонков. Я медленно поднялась по ступеням, и открыла металлическую дверь. Непривычная тишина пронизывала мрачные коридоры школы. К моему удивлению, многие кабинеты классов были открыты. Я решила заглянуть в школьную библиотеку: здесь по-прежнему лежали сотни книг, некоторые из которых мне уже удалось прочесть. Но стоило мне дотронуться до одной из них, – с темно-серым переплетом, – как неведомой молнией в мыслях пронеслись до жути пугающие воспоминания, что отличались парадоксальной яркостью впечатлений.
Прочитав название и оглавление книги, воспоминания становились всё отчетливее, и первые мазки забытой картины пробивались сквозь полумрак. Я помню, как в тот день на улице еще лежал снег, он был грязным и похожим на невнятное месиво из камней и застывшего льда. Помню, как вглядывалась в темно-серое небо, и как пыталась убежать, но от кого? Что же произошло в тот день? И мысли, словно паззлы, складывались в единую картину, один за другим, еще немного, и…
Я помню, как дрожали мои руки, пока я держала темно-синюю ручку. Мне хотелось доделать свое домашнее задание и подготовиться к сдаче школьного проекта, пока мой дом, как обычно, напоминал пороховую бочку. Я вынужденно слушала, как нарастал конфликт между родителями, и в глубине души мечтала исчезнуть, словно призрак. Мне хотелось включить диктофон, чтобы записать все унижения, сказанные в порыве гнева, но я удаляла запись каждый раз, зная, что никто другой не будет заниматься моими проблемами.
Крик доносился повсюду. Он отбивал барабаном в моей груди, не оставляя шансов на спокойствие. Казалось, от этого крика тряслись стены. Мне были слышны все возможные нецензурные фразы, обращенные к моей матери. Она стояла там, внизу, рядом с ним, и выслушивала каждое слово.
В один момент мне стало по-настоящему страшно. Пальцы рук похолодели, внутри все сжалось, и дыхание становилось все более прерывистым. Я услышала крик, зовущий меня по имени, и я слышала угрожающий тон отца, что не переставал извергаться из его рта. В ту минуту я испытала настоящий ужас, но в то же время почувствовала необъяснимую решительность спуститься на нижний этаж. Мой взгляд становился пустым, а в голове заволакивался туман. Я схватила телефон, включив диктофон, и спустилась на нижний этаж.
Передо мной стояли двое взрослых, один из которых – разъяренный отец, находящийся в состоянии острого алкогольного опьянения, – и мать, которая стояла в углу. Но больше всего меня поразило то, что отец не заметил моего призрачного присутствия в комнате. В моих глазах отражался ужас, перерастающий в панику. Отец продолжал кричать на мать и угрожать ей. На мгновение я вспомнила, что у отца всегда имеется в кармане нож, который он достает при любой удобной возможности. Не выдержав напряжения, я сделала то, о чем жалела еще долгое время:
– Хватит! Перестаньте! – мой крик был громче и несчастнее прежнего.
Мать побежала за отцом, сдерживая его от ударов, которые он собирался нанести по моему телу. Он продолжал кричать, и трудно вспомнить, о чем были его унизительные слова. Единственное, что я помню, – это то, как я выбежала на улицу в одном лишь теплом свитере. Лишь со временем ко мне пришло осознание того, что я оказалась на грани жестокого избиения.Лишь тогда отец обратил внимание на меня. Время шло на секунды, но, клянусь, я видела, какими дьявольскими были его глаза. Он побежал за мной, когда мой инстинкт самосохранения сработал в нужный момент. Я побежала в свою комнату, зная, что не могу её закрыть в силу строения замка.
На улице отдавало вечерней свежестью ранней весны. Я глубоко вдохнула этот воздух, чтобы почувствовать себя свободной хотя бы на мгновение. Но разве это возможно, зная, что мама осталась в доме? Благо, она вышла через главный вход.
– Мы должны уйти, иначе он нас поубивает, – произнесла мама, тревожно оглядываясь по сторонам.
В моем горле поселился непреодолимый страх, а в груди отбивала тревога. Я была готова на все, чтобы не испытывать этих болезненных ощущений, однако мне не оставалось выбора. И это пресловутое “мы” … Я бы сделала что угодно, чтобы не стать частью жизни матери, её нездоровым продолжением.
Мы отошли подальше от дома, наблюдая, как отец выглядывает из окна, выкрикивая несвязную речь и не дожидаясь ответа. Мое сознание безвольно отключалось: я не хотела ни думать, ни воспринимать. Пускай весь мир станет длинным фильмом, что крутится изо дня в день, разъедая мозги своим зрителям. Я смотрела вдаль, различая смутные силуэты домов. Интересно, каково это – жизнь размеренной, спокойной жизнью?
Мысли о домашнем задании отошли на второй план. Учеба перестала иметь значение на фоне многочисленных унижений. Вместо этого, как ни странно, мне хотелось лишь убежать, чтобы не оказаться изувеченной. Мой взгляд был опустошенным, и вместе с тем – безумно болезненным. Всё тщетно, пока рядом с тобой – вторая, более скрытая сторона насилия. Она стояла рядом со мной и рассуждала о дальнейшем плане побега, пока отец угрожал выбросить её пальто из окна. И я была не здесь, а где-то далеко, за пределами, неуловимыми для понимания.
– Нам нужно сходить к соседям. Он меня не пустит, закроет дверь на ключ, – сказала мама.
На этот раз я включилась в реальность. Отец наблюдал, как мы стояли во дворе, ухмыляясь над нашими мучениями.
– Алиса может зайти, а ты!.. – он обозвал её нецензурными выражениями и продолжил. – Оставайся жить на улице.
И мать ему всегда отвечала.
– Как это – на улице? Ты вообще не думаешь, что говоришь?
Вместо внятного ответа отец ухмыльнулся. Затем он закрыл окно, и на этом представление закончилось.
В состоянии парализующего ужаса я следовала за матерью, которая подошла к дверям незнакомого дома и нажала на звонок. Соседи довольно долго не открывали, но в конце концов решились, как это обычно бывает. Из дома вышел мужчина средних лет с пачкой сигарет в руках. На его лице выражалось желание объяснения, но у мамы это отлично получалось. На пороге дома нас встретила невысокая женщина, которая сразу же представилась по имени.
– Меня зовут Елена Михайловна, будем знакомы, – на её лице просияла дружелюбная улыбка.
На пару мгновений я почувствовала себя в безопасности.
Невысокая женщина, одетая в темно-бордовую рубашку, суетливо перемещалась по кухне, параллельно расспрашивая о причине, по которой мы оказались в её доме. Я никогда не думала о том, как это выглядит со стороны: незнакомые люди постучались в чужой дом, заявляя о собственной беспомощности перед моим отцом. Я никогда не хотела быть частью этого скандала, созданного моими же родителями. О чем думала мама, которая стучалась в незнакомые двери? Наверное, в глубине души она привыкла к этому чувству безнадежности, сквозящем сквозь её взгляд, полный сожаления и искреннего непонимания причин происходящего.
– Вам чай с сахаром, или без? – спросила Елена.
– С сахаром, конечно, – ответила мама.
Елена кивнула, продолжая суетливо накрывать на стол. Мне казалось, что вся эта спешка – всего лишь попытка скрыть её собственное замешательство, ведь, судя по всему, она и сама не до конца понимала, по какой причине к ней явились нежданные гости.
Елена поставила перед нами чашки с горячим чаем и тарелку с печеньем. Запах корицы и ванили наполнил кухню, ненадолго заглушив гнетущую атмосферу молчания. Мама взяла чашку, и я заметила, как сильно дрожали её руки. Она сделала глоток, словно это могло придать ей сил, и начала говорить, почти шепотом, о том случае, который произошел в стенах нашего дома.
В её рассказе звучали нотки отчаяния: она словно пыталась объяснить не только Елене, но и самой себе, почему она пришла за помощью к совершенно незнакомому человеку.