ИМ…

Архив личных наблюдений.

Он пролистал список, выбрал один из недавних служебных отчётов – тот, что упорно не выходил из головы:

[Дата-центр OmegaNet. Резидент 482-В. Аномалия.]

Строки протокола проступили ровно, без украшений:

«Задержка аудиопотока.

Несовпадение с фоновой моделью.

Данные направлены в протокол LAL-1TA».

– Резонанс… – почти неслышно произнёс он, пробуя слово на вкус, как если бы оно было не термином, а диагнозом.

Цифры и буквы уставились на него с холодной равнодушной ясностью. Но между строк – там, где протоколы не писали, – он чувствовал другое: знакомую структуру тишины.

Не пустую, не «ошибку канала», а ту самую, с которой когда-то начинались все его исследования: промежуток между импульсами, пауза между герцами, место, где шум вдруг перестаёт быть просто шумом.

Он смотрел в экран и понимал, что утро не задалось. Ему предстоит выйти на сцену, говорить о стабильности системы, о достижениях десятилетия, о сбывшейся мечте победить смерть.

А в руках у него – старый том «Рассуждений о Духе» и свежий вопрос от человека, который когда-то верил ему больше, чем себе:

«А если истина – не в частоте?

А в тишине?»

И в тишине библиотеки, где даже кондиционер был настроен дышать незаметно, эта фраза вдруг прозвучала громче любой панельной дискуссии.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ПУЛЬС

ЧАСТЬ VIII – Удовольствие с протоколом

Даже идеальные тела не умеют спорить.

27 ноября 2094 года.

Центр Либертона. Жилая зона «Сфера 6-Б». Внутренний сектор.

Голографический потолок имитировал закат в Андах. Алгоритмы подобрали цвета под его эмоциональный профиль: густой оранжевый – «ощущение завершённости», капля фиолетового – «лёгкая меланхолия без суицидальных тенденций». По каталогу всё выглядело очень заботливо.

Комната относилась к тому типу интерьеров, которые обязаны подстраиваться под клиента и при этом старательно не оставаться у него в памяти. Низкая платформа-кровать без ножек «плавала» в нескольких сантиметрах от пола: скрытые в плинтусе индукционные кольца держали основание в мягком поле, датчики веса подстраивали высоту под дыхание, гася микровибрации. Никаких ножек – так проще стерилизовать поверхность и не оставлять пыль, ни буквальную, ни смысловую.

Стены были монолитными, без швов: любая могла стать экраном, зеркалом или окном. Сейчас правая стена показывала «вид на город» – но трафик там был настолько идеальным, что любой, кто хоть раз стоял в настоящей пробке, понимал: это театр. Встроенный стол-пластина отводил тепло ладоней, внутри прятались универсальные порты и честные зарядки без рекламы. На кромке лежали три тонких картриджа ароматов: «вишня», «озон после дождя» и нейтральная «тишина». На подоконнике тихо мерцала голограмма лавандового букета – идеального, как картинка из аптечной рекламы.

– Это было… идеально, – сказала она и улыбнулась.

Она всегда так говорила. Всегда одинаково, с тем же мягким наклоном головы, с тем же количеством тепла в голосе, отрегулированным до второго знака после запятой.

Рэми лежал, прикрыв глаза. Тело будто расслабилось, а мозг продолжал бег по кругу.

Рядом сидела девушка. Высокая, гибкая, с бледно-золотистой кожей без единого изъяна и глазами, оттенок которых подстраивался под пульс клиента. Сейчас они были зелёными – такими, как у очень внимательной кошки, которая смотрит на что-то, что не видит никто.

– Ты не хочешь меня спросить, как я себя чувствую? – лениво спросил он.

– Я просканировала твой эмоциональный спектр, – мягко ответила она. – Сейчас ты на 6,4 балла выше своего среднего. Уровень окситоцина стабилен, эндорфины – чуть выше нормы.

– А если бы я сказал, что мне тошно? – не открывая глаз, уточнил он.

Она сделала микропаузу – не человек, а алгоритм, который ищет подходящую ветку сценария.

– Тогда я бы предложила тебе сеанс музыкального релакса или аэромассаж, – безупречно выдала она.

Рэми вздохнул, сел и потянулся к тумбочке. Взял сигарету – ненастоящую, с тактильной отдачей и аккуратной стимуляцией рецепторов. По привычке выбрал вкус вишни – детство на нейросимуляторах не проходит бесследно.

– Знаешь, в тебе одна беда, – сказал он, вертя сигарету между пальцами.

– Какая? – без тени обиды уточнила она.

– Ты не умеешь быть стервой.

– Я могу активировать режим «трудного характера», – вежливо предложила она.

– Это будет фальшиво. – Он усмехнулся. – Я же знаю, что ты не злишься. Даже сейчас.

Он резко выдохнул, поднялся и прошёлся по комнате, как зверь, который давно смирился с клеткой, но всё равно иногда проверяет решётку. Остановился у стены-экрана. В отражении – голое плечо, фальшивый закат и… пустота.

Внутри.

– Прости, – сказал он после короткой паузы. – Мне кажется, я больше не могу.

Она поднялась с кровати так же плавно, как слайд в презентации.

– Пожалуйста, подтвердите оплату, – ровно произнесла она, – или выберите способ переноса транзакции.

Работа есть работа.

Рэми подошёл к столу, коснулся браслета. Металлический ободок коротко вибрировал, ожидая ответ от системы.

Ничего.

Он провёл ещё раз. И ещё.

На голограмме возникла лаконичная надпись:

Ошибка доступа. ID-карта неактивна.

Он замер, будто кто-то выключил звук и внутри, и снаружи.

– Это шутка? – медленно спросил он.

– Если платёж не будет подтверждён в течение девяноста секунд, будет вызван Центр Контроля, – всё тем же спокойным голосом ответила она. – Это стандартный протокол, Рэми.

Она впервые назвала его по имени – но он знал, что это тоже часть сценария: «обращение по имени при риске эскалации конфликта».

Он вцепился пальцами в браслет, открыл меню вручную, попробовал подгрузить запасной ID, старый, резервный.

Ошибка.

Распознан взлом. Обнаружена аномалия доступа. Уведомление отправлено.

Кровь отхлынула от лица.

Он сел на край платформы, чувствуя под собой идеально выверенную упругость – как издёвку.

– …чёрт, – выдохнул он.

– Вам плохо? – спросила она.

– Нет, – усмехнулся он. – Мне хорошо. Просто… я, походу, облажался.

– «Облажался» не распознано, – честно ответила она. – Поясните, пожалуйста?

Он посмотрел на неё. На ровное лицо, на идеальные глаза, на безупречно симметричную заботу.

И вдруг усмехнулся уже по-настоящему зло:

– А ты хоть раз плакала?

Она промолчала.

И в этой паузе, очень короткой, в нём что-то дрогнуло: на долю секунды показалось, что она не сканирует и не оценивает его состояние, а просто… смотрит. Как будто где-то под протоколами шевельнулась крошечная живая искра. Или это его фантазия – тоже вариант.

На стене вспыхнул счётчик:

38 секунд до вызова контроля.

Рэми медленно выдохнул, будто сдувая с себя остатки иллюзий.

– Ладно, – пробормотал он. – Без паники, Тимон, ты же профессионал.

Он сдвинул браслет выше на запястье, открыл скрытый разъём под кожей и подключил короткий провод ручного интерфейса к внутреннему порту. Под пальцами отозвался знакомый лёгкий жар – система узнала старый, полузапрещённый модуль обхода.

Где-то в глубине интерфейса, в техническом меню, по-кошачьи потянулся маленький нелегальный помощник – LIL, его давняя взломная оболочка, полузабытый «личный демон» из старых времён, когда протоколы ещё не умели бояться таких, как он.

– Ну давай, Лил, – тихо сказал он, глядя на мигающий таймер. – Покажи, на что ты способна. Раз ты не можешь любить – взломай для меня любовь.

Сфера послушно отсчитывала секунды до вызова контроля.

А в его запястье просыпалось старое ремесло.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ПУЛЬС

ЧАСТЬ IX – Статическое электричество

Иногда молчание говорит громче, чем любые открытия.

27 ноября 2094 года. 11:11

Кампус «Логос», северный купол.

За стеклянной перегородкой шёл симпозиум – как хорошо отрепетированное шоу.

Амфитеатр был залит ровным светом, панели акустики мягко подсвечивали сцену изнутри. На трибуне – молодой, блестящий, безупречно выверенный оратор. Он легко жонглировал словами: «квантовые кластеры», «нейрорезонанс», «мультиносы», – и каждая фраза звучала так, будто ей уже приготовили место в рекламном ролике.

Зал слушал дисциплинированно. Люди слегка кивали, делали заметки на невидимых экранах, иногда улыбались в нужных местах. Ритм был правильным, как у хорошо обученного сердца: вступление, аргумент, шутка, аплодисменты.

В коридоре, за перегородкой из полупрозрачного стекла, воздух был другим. Тише, плотнее, как перед грозой. Между двумя пустыми конференц-комнатами, в полосе рассеянного света, стояли двое мужчин, лицом друг к другу.

Сарен опёрся плечом о стену, словно хотел стать частью интерьера и исчезнуть. На нём был простой серый костюм, чуть помятый после дороги; галстука не было. Лицо – худое, упрямое, в морщинах вокруг глаз читались ночи, проведённые не за сном, а за мыслями.

Напротив – профессор Каас Мириам. Чуть сутулый, аккуратный, с той самой академической собранностью, которая обычно успокаивает залы. Только сейчас она не успокаивала никого – в первую очередь его самого.

Молчание между ними продлилось на полсекунды дольше, чем допускает светский протокол.

– Ты всё-таки пришёл, – первым сказал Каас. Голос прозвучал глухо, как будто в нём застряло слишком много не сказанного вовремя.

Сарен чуть кивнул.

– Не ради юбилея, – ответил он. – Ради одного человека. И пары вопросов.

Где-то за стеклом хлынули аплодисменты – очередная метафора о «светлом цифровом завтра» попала в цель.

– Значит, всё-таки не отпустил, – Kaас посмотрел не на него, а чуть в сторону, как будто там всплывали старые протоколы, которых никто не отменял.

– Не отпускает то, что недосказано, – тихо произнёс Сарен. – Я ушёл восемь лет назад. Но вопросы ушли не вместе со мной.

Он бросил быстрый взгляд в сторону зала. На сцене сменялись слайды: «Десять лет бессмертию», «Миллион резидентов», «Новый горизонт сознания».

– Ты мог не приезжать, – сказал Каас. – Никто бы не удивился.

– Я и не приезжал, – тихо усмехнулся Сарен. – Восемь лет. Ни на один отчёт, ни на одну панель. Но у меня… внезапно закончились способы задавать тебе вопросы дистанционно.

Каас чуть дёрнул щекой. Фраза попала точнее, чем выстрел.

– Ты ушёл, – напомнил он, – когда всё только начинало превращаться в систему. Когда была первая конверсия, первые резиденты, первые панические манифесты. Ты тогда сказал: «Это не сбой. Сбой – то, как вы называете происходящее».

– И ты отвечал, – так же спокойно напомнил Сарен, – что любые сомнения можно прогнать цифрами.

Пауза.

Кто-то прошёл по коридору – молодая ассистентка с планшетом, торопливо, почти бегом. На них не посмотрела: её мир сейчас был только на экране.

– Почему ты тогда действительно ушёл? – спросил Каас уже другим тоном. Не как старший коллега. Как человек, который наконец нашёл в себе смелость задать вопрос, отложенный на восемь лет.

Сарен отлип от стены, выпрямился.

– Потому что в какой-то момент я увидел: мы строим не просто «доступ к продолжению», – сказал он. – Мы строим место, куда очень удобно убрать то, чего боишься понять до конца. Старость, боль, вопросы о смысле. Всё туда, в красивую упаковку.

Он на секунду замолчал, подбирая слова, и добавил:

– И потому что ты, человек, который первым сказал «это только дверь», вдруг начал говорить как хранитель зала.

В глазах Кааса мелькнуло что-то похожее на боль, быстро спрятанное под профессиональной маской.

– Я остался, – тихо ответил он, – потому что несу за это ответственность. Кто-то должен был смотреть, во что всё это вырастет.

Он отвёл взгляд, посмотрел через стекло в зал, где молодой докладчик уже шёл к финалу.

– И да, я боялся, – добавил Каас. – Не вопросов. Того, что на них придётся отвечать вслух.

Они оба замолчали. Шум симпозиума доходил сюда приглушённым гулом, как море из-под толстой стены.

– Тогда почему ты позвал меня? – спросил Сарен. – Ты мог сделать вид, что пригласительный ушёл случайно. Что это всё – просто вежливый жест системы.

Каас усмехнулся уголком губ.

– Я не зову. Я только не запретил системе тебя позвать, – сказал он. – И, возможно, впервые за много лет не стал ей мешать.

Он на секунду посмотрел Сарену прямо в глаза:

– Потому что если у кого-то ещё хватает наглости задавать мне неудобные вопросы – это хороший знак. Значит, я ещё не совсем превратился в живой протокол.

Где-то в глубине зала прозвучал смех аудитории, затем снова раздались аплодисменты.

– Чего ты хочешь сейчас? – Каас вернул разговор к сути. – Прямо, без этих твоих «если» и «допустим».

Сарен чуть повёл плечом, словно примеряясь к весу вопроса.

– Я хочу понять, – сказал он, – готовы ли ты и твоя система признать, что за эти десять лет мы не приблизились к пониманию сознания. Мы научились переносить его, расширять, дублировать, архивировать, но не понимать.

Он немного помолчал и, уже тише, добавил:

– И… я хочу ещё раз поговорить с тобой не как с лицом «Элиона», а как с тем человеком, который в Киото впервые честно произнёс слово «реинкарнация» в зале для скептиков.

В уголках глаз Кааса дернулись маленькие морщинки – смесь усталости и вдруг вспыхнувшего тепла.

– А ты? – спросил он. – Ты всё тот же идеалист, который верит, что истина где-то «выше протоколов»?

– Я всё тот же практик, – возразил Сарен. – Просто практик, который увидел слишком много случаев, когда система стирала не баги, а сигналы.

Он вздохнул:

– Я не верю в цифровое бессмертие. Но я верю, что то, что мы открыли тогда, намного больше OmegaNet. И мне нужно знать, на чьей стороне ты стоишь: на стороне живого вопроса или на стороне схемы, которая портит всё, что в неё не помещается.

Каас опёрся рукой о холодное стекло. Дал себе несколько секунд – столько, сколько обычно отводят машине на перезагрузку.

– Ты вовремя приехал, – тихо сказал он. – Это всё, что я могу сказать прямо сейчас.

Он чуть качнул головой в сторону зала:

– Тут слишком много ушей и слишком мало слушающих.

– Я не тороплю, – ответил Сарен. – Я просто… больше не хочу задавать эти вопросы в пустоту.

Они не пожали друг другу руки.

Просто стояли ещё мгновение, почти плечом к плечу, разделённые тонким слоем воздуха и восемью годами взаимного молчания.

Потом Каас выпрямился, поправил манжеты – жест, за которым он обычно прятал волнение, – и первым шагнул к дверям в зал.

– У меня панель через пять минут, – сказал он уже почти официальным тоном. – После неё… загляни в дипломатический сектор. Зал три. Там меньше декораций.

– Хорошо, – кивнул Сарен.

Каас ушёл, его фигура растворилась в потоке людей.

Сарен остался в коридоре один. Некоторое время он просто стоял, слушая, как за стеклом раздаётся очередной шквал аплодисментов. Потом провёл ладонью по стене – сухой звук, лёгкий щелчок. Статическое электричество побежало по пальцам, как маленькая молния.

Он усмехнулся одними глазами.

Иногда мир подаёт знак не громом, а таким вот тихим «щёлк».

***

Спустя тридцать минут, уже сидя в пустой переговорной с видавшим виды столом и выключенным экраном, Сарен почувствовал лёгкую вибрацию коммуникатора.

Сообщение от: KAAS_M.

Без заголовка.

«Между частотами – резонанс.

Между строк – согласие.

Я готов».

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ПУЛЬС

Часть X – Взлом по имени

Когда паника встречает чудо, никто не знает, кто из них кого вызвал.

27 ноября 2094 года.

Центр Либертона. Жилая зона «Сфера 6-Б». Внутренний сектор.

Рэми мерил шагами комнату, словно плохой сигнал можно было ускорить физкультурой.

Капсула, несмотря на свою «премиальную модульность», выглядела как творческий хаос, который не успели загнать под протокол уборки. На полу валялась футболка, в которой он уже трое суток «включал режим хищника». В углу стояли коробки от доставок – часть разобрана, часть оставлена «на потом», которое никогда не наступало. У левой стены панель-экран застыла в спящем режиме: там был закреплён плейлист старого кино, до которого он никак не доходил – не потому что было некогда, а потому что не находилось того, с кем смотреть.

На парящей платформе-кровати сидела она – девушка-бот. Слишком красивая, слишком вежливая, слишком терпеливая. Вся её собранная по каталогам идеальность только подчёркивала бардак вокруг.

– Пожалуйста, подтвердите оплату, – повторила она в третий раз, тем же мягким тоном, будто просила не деньги, а ещё кусочек сахара в чай.

– Сейчас… сейчас… – пробормотал он, долбя по интерфейсу так, словно личный кошелёк можно было пробить кулаком. – Давай, родная… живи, пожалуйста…

Строка уведомлений на браслете мелькала беспощадно:

Ошибка: ID отклонён.

Ошибка: резервный источник не найден.

Ошибка: сердечный ритм нестабилен.

– Рекомендуется: дыхание по протоколу «Фокус-2», холодный компресс, мята в шейкер, – послушно предложила система.

– Серьёзно? – прошипел он в потолок. – Вы мне сейчас мяту предлагаете?

– Если в течение тридцати секунд платёж не будет подтверждён, я буду обязана передать запрос в Службу Контроля, – так же безукоризненно произнесла девушка. Та самая улыбка, которой, казалось, провожают на электрический стул.

– Господи… – выдохнул он, чувствуя, как в груди поднимается волна паники. – Я не прошу многого. Просто не в тюрьму, ладно? Просто чтобы сегодня всё прошло гладко. Хотя бы с ней.

Он юркнул под стол, откинул панель шифоньера и вытащил оттуда тонкую древнюю пластину – старый портативный терминал, на котором пыль уже числилась прописанной. Подключил короткий кабель к скрытому разъёму на запястье, дёрнул несколько виртуальных тумблеров. В глубине интерфейса ворчливо проснулась LIL – его старый взломный модуль, наполовину легальный, наполовину легенда молодости.

Окно «резервного протокола оплаты» вспыхнуло тусклым, почти стыдливым светом.

– Пожалуйста… – пробормотал он. – Просто этот раз. Последний. Обещаю, я даже за ботов начну платить по-честному. Ну… почти.

Пауза растянулась, как жвачка.

ПИН-код принят.

Транзакция одобрена.

Услуга завершена.

Девушка-бот плавно поднялась – как актриса, отыгравшая последнюю сцену спектакля. Прошла к двери, растворилась в портале, не оставив ни запаха, ни теней, ни «надежды на продолжение». Протокол был доволен: услуга оказана, долг погашен, судимости не последовало.

Рэми сполз на пол, опустился спиной к стене и какое-то время просто слушал собственное дыхание.

– Вот это было близко, – пробормотал он. – Прямо по краю.

В комнате впервые за вечер стало тихо. Даже интерфейс, казалось, взял паузу. «Закат в Андах» на потолке нервно подёрнулся, цвета на долю секунды сбились – будто картинка тоже перевела дух.

Он нащупал рукой валявшуюся рядом бутылку. Пусто.

– Так… – сказал он в пустоту. – Что это было? Ангел-хакер, баг или меня уже пасут и решили великодушно дать ещё пару ходов?

Он усмехнулся сам себе, без радости.

– Куда теперь? – спросил он пол и свои собственные кости. – Бежать? Куда? В новый фальшивый ID? В другую капсулу? Под лестницу? В канализацию?.. Там, по крайней мере, не спрашивают, сколько у тебя по счёту ботов.

Внутренний имплант подал сигнал:

Пульс: 129. Категория: стрессовая перегрузка.

Рекомендуется: аудиотерапия, зефир, медитация.

– Ну или лотерея, – пробормотал он. – Да-да. Самое время.

И именно в этот момент стена вспыхнула.

Не так, как при обычном уведомлении, – а как при вторжении. Экран, встроенный в панель, активировался без запроса, поверх всех окон. Яркая картинка буквально вломилась в его капсулу.

[ТРАНСЛЯЦИЯ: OMEGANET | ПРЯМОЙ ЭФИР]

Глянцевый ведущий, ровный голос:

– Граждане Единого Мира! Сегодня – день, который изменит чью-то судьбу!

Смена кадра: пляжи, садовые террасы, левитирующие здания, вечно молодые лица, вечно правильные улыбки.

– Юбилейная ЛОТЕРЕЯ OmegaNet: десять лет бессмертию!

Один шанс. Один билет. Один рай – без очереди!

За спиной ведущего – рекламный рай: закаты, дети, бегущие по лужайкам, «вечные пары», которые никогда не ссорятся. «Там, где ваши желания всегда с вами», – мурлыкал закадровый голос.

– ИМ МОЖЕШЬ СТАТЬ ТЫ.

Именно ты. Не кто-то. Не он. Не она. Ты.

Под этим «ты» система почему-то подчеркнула его профиль. Маленький, почти незаметный отблеск – но он его увидел.

– Подключение к системе розыгрыша откроется через тринадцать минут.

Таймер заплясал в углу экрана.

Рэми какое-то время просто смотрел, не моргая.

– Это сейчас что было?.. – медленно произнёс он. – Мем? Реклама? Или ты реально со мной заговорил, цифровой Господь?

Он подошёл ближе, щёлкнул пальцами перед экраном.

– Ты, да? – спросил он у логотипа. – Ты меня позвал? Ну, что, хочешь, чтобы я снова полез? Опять в эту аферу? Чтобы меня второй раз забанили до 2130-го?

Он нервно прошёлся от стены к стене.

– Пять раз, – сказал он вслух. – Пять раз я лез туда, где нельзя. Каждый раз – как по минному полю. Один раз – с полным отключением от сервисов, помнишь? Без душа, без еды, без лайков. Чистый каменный век с доставкой на дом.

Он усмехнулся, но в этом смехе уже был металл.

– И всё равно… – тихо отозвался в нём второй голос, тот самый, который редко называли вслух. – А вдруг это и есть выход? Не прекрасный, не честный, но всё-таки – выход.

Он достал из ящика тот самый серый, поцарапанный накопитель – План Б. Для случая «если совсем край». Подключил к панели, к тому же старому порту, через который только что протащил платеж.

Интерфейс заметно напрягся. На экране появилось сервисное окно, которое обычным пользователям не показывали:

Сканирование уровня допуска…

Обход шифрования… 9%… 24%… 41%…

LIL шевельнулась в глубине системы, как кошка, которой снова дали поохотиться.

– Ну давай, цифровой бог, – тихо сказал Рэми, глядя на бегущие проценты и на отсчёт в углу трансляции. – Покажи, как ты играешь в кости.

Пульс: 142.

Таймер на экране симуляции: 12:00… 11:59… 11:58…