Наследник

* * *

Следующие два дня прошли в хлопотах, какие, как говорится, никому не пожелаешь. Хотя всё и происходило, как во сне. Сперва начали звонить бесконечные ритуальные агентства, наперебой предлагая свои услуги, пока я не взбесился и не послал их всех куда подальше. Потом я сам позвонил в одну контору, которая числилась как государственная. Агент примчался уже через полчаса и очень быстро оформил договор, который включал все услуги, в том числе отпевание в церкви. Отец был крещёный, я это знал точно. Впрочем, он ни разу в жизни не сводил меня в церковь, хотя уверял, что меня тоже крестили в младенчестве. Но кто мои крёстные, я не знал, и отец, похоже, тоже. Выходит, что сие таинство прошло без него или даже без его ведома. Но крестик у меня был, маленький, лёгонький. Видимо, из алюминия, покрытый каким-то жёлтым составом, который от времени совсем поблёк.

Я не знал, сколько людей захочет прийти проститься с отцом. В последние годы круг его общения был довольно скуден – в основном алкаши с нашего двора. Но когда-то он возглавлял отделение в той самой больнице, где теперь работал я. Поэтому поминки я в итоге решил устроить не дома, как предполагал сначала, а арендовать для этой цели зал в кафе. Ближайшим была «Гармония», что на проспекте 50 лет Октября. Само кафе было маленьким и располагалась в одноэтажном жёлтом строении, больше похожем на какую-нибудь диспетчерскую. Зато там было недорого, и мне хватило денег, чтобы организовать большой, во весь зал, стол на двадцать посадочных мест, которых в итоге не хватило, потому что, помимо дворовых дружков, с отцом пришли проститься по меньшей мере три десятка нынешних и бывших работников Сызраньской ЦКБ. Не пришёл только завотделением Чуйкин. Впрочем, меня это не удивило. Мой начальник терпеть не мог не только меня, но и моего отца, которого в своё время подсидел. Три года назад, когда я вернулся из Москвы в Сызрань, мой отец ещё работал заведующим отделением травматологии. Именно благодаря его стараниям меня сразу взяли на работу. Да, он и тогда выпивал, но только дома, хотя и довольно часто. На работе ни-ни. Правда, по утрам, когда он приходил в больницу, от него, конечно, попахивало, чем не преминул воспользоваться Денис Сергеевич Чуйкин, на тот момент ещё просто хирург-травматолог, который каким-то образом всячески избегал своих основных обязанностей и в основном выполнял административные функции. Он куда-то кому-то доложил, наверняка прибавив всякого негатива, и отца попросили на выход. Устроиться в таком возрасте на аналогичную работу было нереально, а идти в какую-нибудь поликлинику или травмпункт простым травматологом отец категорически отказался. И поскольку стаж позволял ему выйти на пенсию, стал пенсионером. И пьяницей. Что его и сгубило. Впрочем, я не берусь утверждать, что главной причиной его смерти стала пьянка. Он был человеком чувствительным, хотя и старался никогда этого не показывать. Я знаю, что все эти годы он страшно переживал, что стал невостребованным. Поэтому вполне вероятно, что в первую очередь его доконало самоедство…

Официанты кафе быстро подсуетились и организовали дополнительные столы и посадочные места, так что все остались довольны. Не обошлось, без споров и небольших стычек. В основном среди медиков, дворовые алкаши сидели смирно и со скорбными лицами поглощали спиртное и закуску. А врачи в какой-то момент принялись ожесточённо спорить о том, когда было лучше: при отце, когда он был заведующим отделением, или теперь, когда отделение возглавляет Чуйкин. При отце бардака и расхлябанности в отделении было гораздо больше, отец никогда не умел руководить. Чуйкин – другое дело. Зато как врач отец мог дать сто очков вперёд, даже тысячу, тому же Чуйкину, да и любому хирургу-травматологу не только во всей больнице, но и во всём городе. А то и в области. В этом были согласны все поголовно. А Чуйкин, да – бездарный врач, просто ничтожество и карьерист. Такой и в главврачи выбиться может. Не дай бог, конечно.

Незаметно подкатило к одиннадцати вечера, и к этому времени уже почти все разошлись. Была пятница, народ стремился поскорее погрузиться в предстоящие выходные. Только двое солидных экс-медика, захмелев, продолжали о чём-то вполголоса спорить, да ещё двое алкашей мирно дремали, положив голову на плечи третьему, который сидел неподвижно, как статуя, устремив в пустоту немигающий взгляд потухших глаз.

– Извините, мы закрываемся, – негромко сказал официант, подойдя ко мне.

– Да-да, мы уже… – ответил я, вставая. – Я ещё что-нибудь должен?

– Нет, там… даже больше получилось. Я сейчас вам сдачу принесу.

– Не надо, оставьте.

Я махнул рукой и подошёл к медикам. Они как будто только что заметили, что все уже разошлись, и удивлённо уставились на меня. Я извинился, сказал, что уже пора, и они безропотно направились к выходу, продолжая свой бесконечный спор. Я тем временем разбудил алкашей, включая третьего, который, оказывается, тоже спал, но каким-то образом умудрялся делать это с открытыми глазами, и выпроводил их вслед за медиками.

Официанты, страшно благодарные мне за королевские чаевые, притащили шесть бутылок водки, которые были оплачены, но не использованы, и, уложив их в пакет вместе с какими-то пирожками, вручили мне на прощание.

* * *

Несколько дней я из дома не выходил. Вообще. Каждое утро начиналось с того, что я просыпался на отцовском диване, в одежде, шёл на кухню и первым делом опрокидывал в себя пятьдесят грамм водки. Полстакана, то есть соточку, я, в отличие отца, одним махом проглотить не мог, а пить водку глоточками не привык. Так что пятьдесят грамм для меня – в самый раз.

Потом я умывался, завтракал и снова – пятьдесят. Ну и так далее. В общем, когда я в очередной раз проснулся с утра и обнаружил, что водка кончилась, то впервые за все эти дни посмотрел на календарь, который висел у нас на кухне. Там по-прежнему было шестнадцатое мая. Я решил свериться со смартфоном, но он разрядился. Причём я даже не знал, когда это произошло: вчера, позавчера или три дня назад. Я подсоединил его к зарядному устройству и включил. На экране долго что-то крутилось, пока наконец не запустился главный экран, на котором были часы и дата – двадцать шестое мая. Со дня смерти отца прошло десять дней! Я судорожно стал прикидывать, когда должен был выйти на работу. Пять дней без сохранения зарплаты полагалось мне по закону, ещё день – отсыпной после дежурства. Плюс выходные. Итого восемь. Значит, я уже два дня как прогуливаю. Я представил себе зверскую рожу Чуйкина, когда появлюсь в отделении, и мне сразу расхотелось идти на работу. И всё же идти было нужно.

Часы показывали четверть десятого, когда я, пошатываясь, вошёл в приёмный покой и, кивнув коллегам, которые как-то очень странно посмотрели на меня, с трудом поднялся по лестнице в своё отделение.

Первой, кого я встретил, была медсестра Катя. Взглянув на меня, она ойкнула и как-то очень прытко забежала в ближайшую палату. Фёдора я застал в ординаторской. Он сидел за столом и что-то сосредоточенно писал.

– Здорово! – буркнул я, входя.

Он поднял на меня взгляд и будто остолбенел.

– Что со мной не так? – рассердился я. – Что вы все на меня смотрите, как на привидение?

– Так это… вы и похожи, – пробормотал Фёдор. – И это. – Он провёл тыльной стороной ладони по щекам.

Я повторил его жест и с удивлением обнаружил, что мои щёки покрывает густая щетина – за десять дней я ни разу не побрился.

– Где у нас зеркало? – спросил я, хотя прекрасно знал, где оно.

Распахнув шкафчик, где висели халаты и одежда, я взглянул на себя в зеркало, висевшее на внутренней стороне дверцы. Ну и чудище! Пожалуй, так жутко я не выглядел никогда в жизни, даже когда отчаянно болел дизентерией – что само по себе стыдно для врача – и целую неделю провёл на толчке, естественно не бреясь.

– У кого-нибудь бритва есть?

– У меня есть, – сказал Фёдор. – Электрическая.

Он достал из ящика стола кожаный футляр и протянул мне. В футляре действительно была какая-то древняя электробритва марки «Агидель» с витым электрическим проводом.

– Откуда у тебя этот антиквариат? – поинтересовался я.

– Бабушка дала, – ответил Фёдор. – Это дедушкина бритва. Она ему когда-то давно подарила, но он ей не пользовался, он любил станком бриться, с мылом.

– А ты?

– Так я тоже станком бреюсь. Раз в неделю. А эту, – Фёдор кивнул на электробритву, которую я держал в руках, так просто взял, на всякий случай. И чтобы бабушку не обидеть.

– А что сказал дедушка?

– Он ничего не сказал. Он умер.

– А, извини. У меня, видишь ли, тоже… умер. Отец.

– Да, я знаю. Примите… эти, как его… соболезнования.

– Принимаю, – вздохнул я. – Ладно, пойду опробую наследство твоего де…

Не успел я закончить фразу, как дверь распахнулась, и в ординаторскую ворвался завотделением Чуйкин.

– Та-ак! – прорычал он, буравя меня своими маленькими зелёными глазками. – Явился?

– Ну… в общем-то, да. Только не явился, а пришёл, – с лёгким оттенком вызова в голосе ответил я.

– Что? Пришёл? Нет, вы посмотрите на него! «Пришёл». А где, интересно, их величество Субботин пропадал все эти дни, а?

– У меня… вы сами знаете. И мне положено…

– Ах, положено? На «положено», знаешь, что наложено? «Положено».

– Пять дней, – всё же закончил я.

– Пять дней? – нараспев повторил Чуйкин. – Тебя не было десять!

– И выходные…

– В воскресенье у тебя дежурство по графику было.

Я покосился на Фёдора, и тот едва заметно кивнул. У открытой двери со стороны коридора уже стали собираться зеваки.

– Всё равно, – не сдавался я. – Тогда шесть и…

Чуйкин, весь багровый от гнева, резко шагнул ко мне, видимо, намереваясь что-то рявкнуть мне прямо в лицо, и вдруг, поморщившись, отпрянул:

– Фу! Да от тебя несёт… Фу! – он сделал ещё шаг назад. – Такой же алкаш, как и твой папашка.

В это мгновение мне страшно захотелось врезать ему по морде. Или схватить стул и обрушить ему на башку. Но вокруг было слишком много народу.

Я лишь презрительно усмехнулся и сказал:

– Да пошёл ты, знаешь, куда?

И, расталкивая скучившихся за дверью коллег, вышел из ординаторской.

– Куда-куда? – зачем-то спросил он, выскакивая следом за мной в коридор.

– Где на теле борода, – ляпнул я первое, что пришло в голову.

И пошёл прочь.

– Субботин! – визгливым голосом крикнул завотделением. – Ты уволен!

Я, не оборачиваясь, поднял руку кверху и показал ему средний палец.

* * *

Напротив моего дома была детская площадка. Чуть правее, сразу за кустами сирени, в тени здоровенного тополя, кто-то в своё время смастерил деревянный стол и лавочки вокруг него. Стол сразу же облюбовали местные алкаши. Впрочем, вполне может быть, что кто-то из них и сделал его. В любом случае, вот уже много лет за этим столом с утра до вечера проходили «турниры» по домино, редко по шашкам, под аккомпанемент чокающихся стаканов. Очень удобный сучок на тополе, расположенный на высоте чуть выше человеческого роста служил вешалкой для авосек и прочих сумок или пакетов, в которых игроки с утра пораньше, как только открывался винный отдел ближайшего магазина, приносили «горючее», столь необходимое для таких длительных турниров. Игроки, хоть и вели себя порой шумно, на соседнюю территорию – детской площадки – никогда не заходили, а потому территориальных конфликтов с местными мамашами не возникало.

Подходя к дому, я увидел, что турнир уже в самом разгаре, и вспомнил, что у меня дома закончилась водка. Перспектива бродить по пустой квартире в отсутствие спиртного как-то не очень радовала. Я развернулся и направился к находившемуся в пяти минутах ходьбы продуктовому магазину, где был небольшой винный отдел. В общем-то, большого мне и не нужно было, единственной моей целью было купить одну… лучше две бутылки водки, а этого добра там было достаточно, даже где-то полторы дюжины сортов. А поскольку я, в отличие от моего отца, не был придирчив, то есть не высматривал каждый раз точное содержание всяких там видов спирта, воды и добавок, то ориентировался исключительно на цену: чем дешевле, тем лучше. Лишь бы градус был.

Взяв две бутылки, я сообразил, что закуски у меня тоже никакой не осталось. А закусывать пустыми макаронами или картошкой не улыбалось. Поэтому я набрал ещё целую корзину продуктов, нужных и не очень нужных, и подошёл к кассе. Расплачиваясь, я обратил внимание на двух типов, которых раньше там не встречал. А обратил я на них внимание, потому что они как-то уж очень пристально разглядывали меня. Я даже сам себя оглядел – нет ли чего-либо в моём облике странного. Но нет, всё было как обычно. Я вышел из магазина и сразу забыл о них.

Турнир во дворе продолжался, но поскольку я никогда не интересовался этим видом спорта, то прошёл мимо и завернул в свой подъезд. В подъезде снова воняло мочой, а в углу возле почтовых ящиков поблёскивала свежая лужица. Опять кто-то до дома не добежал. Или нарочно решил позлить жильцов. И это точно не чья-то собака – следы на стене говорили о том, что писавший был ростом не ниже метр семьдесят. И скорее всего, из команды доминошников. Притащить бы его сюда да ткнуть носом в эту лужу!

Я всегда так думал и даже представлял себе, как проделываю это, но тем всё и ограничивалось. Стараясь не наступить в лужу, я открыл почтовый ящик, пошарил в нём рукой и, убедившись, что там пусто, закрыл. Странное дело, в нынешнее время, когда все давно уже общаются с помощью электронных сообщений и забыли, что такое бумажная газета, нам всё ещё хочется обнаружить в почтовом ящике чьё-нибудь шуршащее послание. Иногда, правда, попадались какие-то рекламки, да раз в месяц счета за коммунальные услуги. И всё. Но я почему-то упорно искал в почтовом ящике конверт. Или хотя бы открытку. Тщетно.

Подходя к квартире, я машинально дёрнул за ручку двери, как будто она могла быть не заперта, что нередко бывало, пока отец был жив. Но нет, она была заперта, причём на оба замка.

В квартире по-прежнему стоял всё тот же запах. Точнее, смесь запахов. Причём запах перегара был даже крепче, чем раньше. Неужели это я так провонял квартиру? Спрашивается, как тогда в этот момент пахнет от меня? И, осознав это, содрогнулся.

С отвращением достав из пакета водку, я поспешно засунул обе бутылки в шкафчик на кухне и только после этого стал разбирать остальные покупки.

Страшно хотелось есть – ведь я в то утро даже не завтракал. Я поскорее поставил на плиту кастрюльку с водой и, как только вода закипела, высыпал туда полпачки купленных пельменей.

Пельмени оказались невкусными. Почему я решил купить именно эти? Никогда раньше их не покупал. И всё же я съел все до единого. Чего-то не хватало, и я вспомнил про водку. Но от одной мысли о ней, мне стало тошно.

Я побрёл в большую комнату и уже собирался завалиться на диван, как в дверь позвонили.

– Кого там ещё чёрт принёс! – вслух проворчал я и пошёл открывать.

На пороге стояли двое. В первое мгновение я не узнал их. Потом в голове промелькнула мысль, что я их где-то видел, а ещё через секунду вспомнил. Это были те двое, что пялились на меня в магазине. Один высокий, тощий, с бритой наголо башкой и оттопыренными ушами. Другой – мордоворот, примерно моего роста, но раза в два шире в плечах, стриженый под бобрик, с нависшими над глазами мохнатыми бровями. Обоим было лет по тридцать-тридцать пять. В общем, примерно как мне.

Не говоря ни слова, мордоворот легонько толкнул меня в грудь, и я, от неожиданности попятившись, зацепился тапкой за тапку, споткнулся и шлёпнулся на задницу. Мордоворот, а следом за ним худощавый вошли в квартиру.

Худощавый аккуратно прикрыл за собой дверь и, повернувшись ко мне, сказал:

– Добрый день!

– З-здрась, – ответил я, пытаясь встать.

Мордоворот схватил меня за плечи и рывком поставил на ноги. Я машинально поблагодарил его.

– Может, пригласите нас войти? – спросил худощавый.

– Так вы вроде уже…

– Я имел в виду – в комнату.

– А вы… кто?

– Давайте пройдём в комнату.

– Ну, хорошо… только… Ладно, пойдёмте.

Мы прошли в большую комнату.

– Так с кем имею честь? – оправившись наконец от первоначального шока, поинтересовался я.

– Мы пришли за деньгами, – ответил худощавый.

– За деньгами? – переспросил я и посмотрел на мордоворота.

Мордоворот молча кивнул.

– Простите, но я не совсем понимаю, о каких деньгах идёт речь. Насколько я помню, я никому ничего не должен. Может, вы ошиблись?

– Нет, Николай Павлович, не ошиблись, – сказал худощавый.

– Вы знаете моё имя? – удивился я.

– Мы много чего о вас знаем.

Мордоворот снова кивнул.

– Но тогда объясните. Я ничего не понимаю.

– Ваш отец. Наши деньги были у него, – сказал худощавый.

– Но мой отец умер.

– Мы это знаем. Поэтому мы пришли к вам.

«Чертовщина какая-то!» – подумал я, растерянно глядя на этих двух бандитского вида субъектов.

Неужели отец тайком от меня взял кредит? Похоже, что так. И теперь ко мне заявились коллекторы. Ну, конечно, коллекторы! А кто же ещё? Не бандиты же! Каким образом мой отец может быть связан с криминалом? Да никаким! Ни с кем, криминальнее наших дворовых алкашей, он никогда не общался. Интересно, сколько отец задолжал?

– Я так понимаю, что мой отец, – начал я, стараясь казаться уверенным и тщательно подбирая слова, – задолжал тому, кого вы представляете, некую сумму денег и не вернул их вовремя? Ну что ж, я готов всё компенсировать. Скажите, о какой сумме идёт речь?

– Двести миллионов, – произнёс худощавый таким спокойным голосом, как будто речь шла о паре сотен рублей.

– Простите? – переспросил я, решив, что ослышался.

– Двести лямов! – вдруг гаркнул мордоворот, впервые нарушив молчание.

– Секундочку. – Я почувствовал, что ноги у меня подкашиваются, и, попятившись, сел на диван. – Но этого не может быть! Разве такие кредиты вообще выдают?

– Это не кредит, – всё также спокойно сказал худощавый.

– А что?

– Он просто временно… хранил их.

– Но у нас в доме нет таких денег! Да у нас вообще никаких нет! И никогда не было. Двести миллионов!

– Да, двести миллионов. Возможно, что в доме их действительно нет. Но вы должны знать, где ваш отец их спрятал.

– Но я не знаю! – в отчаянии воскликнул я.

– Подумайте. Хорошенько подумайте. У вас двадцать четыре часа. Завтра я вам позвоню в это же время, и вы мне скажете, где деньги.

– Ты понял? – рявкнул мордоворот, сымитировав резкий выпад в мою сторону, как будто собирался броситься на меня.

Я невольно отпрянул, вжавшись в спинку дивана.

– Прятаться от нас не советую. Да, и не вздумай соваться в полицию, – сказал худощавый, тоже перейдя на «ты». – Всего хорошего!

И вышел из комнаты. Мордоворот, скорчив зверскую гримасу, снова изобразил выпад в мою сторону и последовал за своим товарищем. Через несколько секунд я услышал, как хлопнула входная дверь.