- -
- 100%
- +
Хорошо жить в спальном районе – лес был достигнут за пятнадцать минут. Гарик бросил машину и побрел вглубь. Истоптанные и забросанные бумажками тропинки шли вначале через редкие кустарники, покосившиеся деревья и следы от костров. Всюду было вытоптано, валялись бревна. Вместе с этим из гущи уже тянуло холодком, свежестью хвои и листвы, а также шелестом. Гарик посмотрел в пасмурное небо, он уже был в колодце верхушек деревьев, которые шевелились волнами. Впервые за эти дни все звуки были неагрессивными, расслабляющими, медитативными. И с каждым шагом становилось все лучше.
Гарик не был активным «гуляльщиком» в жизни, поэтому он шел по тропинке вглубь, понимая, что это еще не лес, это парк – это место цивилизации, возможно, умирающей или трансформирующейся. Он отогнал такие мысли, сосредоточившись на запахах, звуках и ощущениях. Но остановить внутренний диалог было сложно, к счастью, он вспомнил одну технику – нужно прижать язык к небу, что он и сделал. Забавно, как это выключает осмысление вселенной и беготню мозговых белок. Мозг будто начинает говорить: «Вот зеленая трава. Она шевелится от ветра. В траве ползет жук. Это клен, он живой. Это дорога…»
Одним недостатком этой техники было то, что держать так язык долго невозможно. Но, отключив в мозге нечто беспокойное, можно его замедлить. В рациональном порыве Гарик свернул с дорожки. Просто он увидел старушку на скамейке и почувствовал, что она мешает, неизвестно чему, но все же. Идти без тропинки было сложнее: было много поваленных деревьев, сухостоя, провалов в земле. Он спотыкался, переступал канавки, откидывал от себя колючий кустарник, наступал во что-то мягкое. Лес был все еще скорее парком – редким, со следами человека в виде пакетов и окурков. Парк не хотел трансформироваться в лес, он словно цеплялся за это одомашнивание, будто говорил о том, что достигнуть истинного леса нельзя так вдруг, без усилий. Гарик вел теперь диалог с этим недолесом, злился на него, проговаривал что-то вслух. Он не понимал этого сопротивления, и от расслабленности ничего не осталось. С непривычки устали ноги, руки, спина и даже сознание. Сознание не привыкло обрабатывать такое количество препятствий. С тем же Гарик заметил, что эта борьба с пространством переключила его с глобальных проблем и страхов на другое.
Наконец он понял, что идет все медленнее, раздражается все больше, а недолес будто издевается над ним, чиня все новые препятствия. Кстати подвернулась неплохая поляна с парой не слишком трухлявых бревен, поросших мхом, с десятками обычных, но неизвестных низкорослых растений. Он пристроил туристическую пенку в основании большого дерева, прислонился к нему, глотнул воды, откусил протеиновый батончик и стал всматриваться в это зелено-коричневое пространство. Он старался всеми силами отключить рациональное осмысление и просто слиться с этим пейзажем. На телефоне было 15:35.
Лес заговорил несколькими голосами:
– Стоит уходить. Все скоро разрушится. Останутся те, кто уже заражен – немощью, старостью, слабоумием, – бесполезные. Сейчас мы лес. Мы деревья. Мы наблюдатели, смотрители. Мы – азарки. Мы души или сознания тех, кто хотел быть наблюдателями этого мира, а не работниками.
– Не понимаю я ничего! Я во сне?
– Скорее в измененной реальности, в другом уровне, где можешь слышать наблюдающих – растения, камни, животных. Время принятия решения на исходе. Новую цивилизацию нужно наращивать за счет подходящих для развития душ. Не знаем, как объяснить тебе проще. И так все максимально упрощено ботами.
– Какими ботами еще?
– У вас бы это называлось цифровыми двойниками или ботами, в разных случаях свое. Наблюдатели находятся в обеих реальностях уже. В реальности низкой они скоро погибнут со всеми. А за реальностью высокой тоже нужны наблюдатели, направляющие. Мы не из тех, кто умер в момент исхода. Мы первые поселенцы высокочастотного мира, мы из ранее перешедших. Перешедших в форму наблюдателей сотни и тысячи лет назад.
– Вы меня только больше запутываете. Что будет в материальном – или как там его, привычном? – мире?
– Голод, разрушение, смерть. Популяция не будет расти. Будет борьба за ресурсы, катастрофы. Эти люди обречены. И все, кто с ними останется.
– Хоть пару слов скажи о Городе 6.
– Это стандартный засекреченный бункер с наземным городом. Он полностью отстроен и снаружи, и внутри, оснащен. Вы прибудете туда, станете развиваться и готовиться к новому переходу. Который будет, вероятнее, не в твоем поколении. Каждый город будет развиваться автономно, без связи, чтобы новые цивилизации шли разным путем развития. Для максимального развития в каждой есть своя специализация. Город 6 – технический. Все технические знания всего мира влиты в его базу данных. Остальное в нем по остаточному принципу. Больше тебе знать ничего не нужно. Время заканчивается. Заканчивается время!
Гарик очнулся, осмотрелся, матюгнулся. На телефоне было 17:20. Навигатор показал, что он прошел всего три километра, и то кругами. Он последовал прямым ходом к выходу из недолеса. Азарки провожали его шепотом. Успокоения найти там не удалось, всюду теперь он видел живое, шепчущее, предостерегающее, страшное и странное. Навстречу выпрыгнула белка, остановилась, протянула лапки к нему. Бессознательно он вскинул к ней ладони, белка покрутила мордочкой и поскакала восвояси.
– Ой, ребятки, ну вас, – в сердцах шепнул Гарик под нос и вышел из недолеса.
Уровень бреда настолько зашкаливал, что Гарик понял, что это рассказывать и делить он уже не может ни с кем. А что, если у него просто развилась шизофрения или что там еще? Но если даже это так, то как стоит жить? Жить в своем (возможно, придуманном) мире или притворяться обычным и жить в понятном (но теперь не ему) мире? Раньше можно было спасаться пониманием того, что мир – это твое впечатление, твоя иллюзия, нарисованная тобой же картинка. Но теперь вся картинка распадалась на пиксели, в ней не было ничего точного даже в голове, в этой картинке все беспорядочно меняло форму и суть.
Собрать себя
Получалось так, что исходящее снаружи из телевизора и интернета теперь было более понятным и внятным, чем то, что Гарик видел в видениях. Теперь в огне был не мир вокруг, в огне был его мозг. Драки, пожары, войны, разрушения – все это было нормальным, а может, и не было. Может, оно было ненормальным, но было менее пугающим, более понятным и логичным. Сдаться бы психиатру, но если все вокруг сошли с ума, то какой в этом смысл? Надо все равно пытаться заземляться. Хотя и решение принимать тоже надо. Я ухожу в неизвестность? Я остаюсь в разрушающемся мире? Выбор как-то невелик.
Гарик пытался собрать в себе личное: что он хотел, о чем мечтал. Но особо ничего не складывалось, потому что обычно он просто плыл по течению, делая ежедневные незначительные выборы. Но выборы эти были чисто формальные, не имеющие глобальной цели. Выбрать ту блондинку или вон ту брюнетку? Выбрать синий стул или красный? Выбрать факультет информатики или прикладной математики? Только сейчас он столкнулся с выбором сложным, принципиальным и судьбоносным. Хотя и слово «судьба» сейчас выглядело нелепым. Ясно было одно – ничто не будет как раньше, везде нужно будет бороться за выживание. Направо пойдешь – коня потеряешь, налево пойдешь – голову потеряешь, прямо пойдешь – все потеряешь… или нет.
Мать копошилась по дому, и это было единственной константой. Гарик поставил чайник и включил телевизор, звук сразу уменьшил до минимума. Картинки были не новые.
– Знаешь, тут на поликлинике уже вывесили объявление о собрании для остающихся. Пойду, схожу. Может, новое скажут что. Ты собрался? Дал ответ?
– Нет пока еще, думаю.
– Что тут думать? Вас как хорошие цветы от больных отсаживают. Надо соглашаться. Все равно непонятно, что дальше будет. Для меня главное, чтобы сын был в порядке. Решайся.
Гарик забрал свой кофе и, глядя в телефон, поплелся в комнату. Элизиум был закидан волнительными сообщениями о встрече, про которую Гарик и думать забыл. Новые видения, которые удалось собрать, были одно страннее и непонятнее другого. Но основной сценарий перекликался с тем, что видел сам Гарик. Двое из компании уже приняли решение о перемещении в города, Вадим, не без участия жены, решил остаться. С ним один из новичков оставлял двухлетнего сына. Гарику было жутко читать это. Не имея своих детей, он вроде не должен был понимать эту трагедию и нравственную ловушку. Но по-своему он понимал это так: наденьте маску сначала на себя, потом на ребенка.
Элизиум прирос еще на пять человек. По совпадению у одной девушки дочери было четыре года, и она пыталась найти возможность изменить ее возраст для переселения. Но было еще кое-что новое – «Переселение» установилось не у всех, даже из тех, кто по видимым признакам прошел бы отбор. Но это вам не «Госуслуги» – обратиться с запросом было совершенно некуда. В группе таких было три человека. Они задавались вопросом: что с ними не так? Но ответа опять не было.
Гарик увидел новое уведомление от «Переселения» и перешел в приложение. На экране было сообщение:
«Для принятия кода следует нажать „принять“ и разместить правую ладонь внутренней стороной к экрану. Принять?»
Гарик вышел из приложения, он не чувствовал и не понимал, должен ли он это нажать, но решил поехать за вещами и спортивной сумкой к себе на съемную квартиру. Быть наготове – лучше, чем не быть… или нет?
Двор его дома был свой и чужой. У подъезда валялись стопки бумаг, у мусорных баков было навалено обломков мебели, пустых коробок и чего-то непонятного. Мусорное место больше напоминало свалку, мусор не вывозили. Резко, с яростным «Мя!» оттуда рванули крыса и облезлый рыжий кот. Почти милое зрелище текущих дней. Код подъезда был взломан, дверь визгнула, подъезд тоже был запущен – его не прибирали. На стене уже были новые граффити про судный день и что-то там. Может быть, в других местах еще хуже, хотя в доме матери не было такого запущения.
Гарик осмотрел свою конуру, в которой в падающих лучах солнца летала пыль, и заключил, что это уж точно не то место, в котором следовало бы задерживаться. Почему-то в лучах солнца квартира выглядела еще более непривлекательной. Хорошего в ней было только то, что вещей было попросту мало, драгоценностей никаких, все можно было сразу найти. Но ее надо освободить и передать хозяйке. Из-за форс-мажора не требуется никаких книксенов, но вещи стоит перебрать и отвезти к матери. Гарик поставил спортивную сумку и огромный ашановский пакет рядом и стал бросать то туда, то сюда вещи из шкафа и письменного стола. В углу шкафа он натолкнулся на бутылку портвейна и две бутылки виски. Приближался комендантский час, поэтому думать долго было не о чем, и он, откупорив «Порто», стал тянуть его прямо из горла. В кармане зимней куртки ему попалась – нет, не тысяча, а еще лучше – коробочка с кое-чем. Попахивало вечеринкой, а собраться в дорогу можно и завтра, в конце концов, хата оплачена и билет в Город 6 не просрочен. Гарик набрал телефон.
– Бармалей, я тут на районе, и некоторая коробочка и два вискаря подсказывают мне, что мы должны устроить вечеринку. Бери свои чипсы, быстрые углеводы, все, что можно выпить и сожрать… Брат, я, считай, как в армию ухожу и не хочу последние дни Помпеи провести за просмотром новостей.
Гарик набрал еще несколько номеров, и в течение получаса пришла не только клетчатая рубаха Бармалея, но и Женя из соседнего подъезда с двумя девицами облегченного поведения.
– Алиса, поставь нам самую упоротую дискотеку девяностых и двухтысячных и обращайся ко мне «Да, мой господин»!
– Да, мой господин. Плейлист собирается.
Вскоре комната наполнилась смехом, дымом, перегаром, хали-гали-паратруперами и запахом пота. Был введен запрет на обсуждение происходящего, задача была абсолютно прозрачной – упиться и укуриться до свиней. Все шло по плану под стук по батареям, звонки и ор у входной двери от соседей. Некоторые стремились внутрь обители разврата, и из пяти человек их стало девять, а дальше никто не считал. Коробки и пакетики были не только у Гарика, люди делились, знакомились, отрывались как в последний день жизни. Женщины отдавались легко, задорно и везде.
Прощание
Гарика разбудил гром. Он понял, что снов и видений не было, а за окном барабанит обычный ливень. Он был на диване среди каких-то незнакомых девиц, на полу, укутав пледом плечи, но не ляжки, розовело тело Бармалея. Башка раскалывалась. Всюду валялись бутылки, пакетики, стаканчики, огрызки, в кресле в ушанке и без трусов спал сосед. Тут же устроились в обнимку прямо на полу два парня очень мятого вида. Гарик переступил через Бармалея и двинулся на кухню за водой, в горле першило. Когда он коснулся, качаясь, наличника, то понял, что ладонь горит, как и голова. Машинально развернул ее к себе и увидел красный куар-код, будто выжженный на ладони.
– Ититская сила. А… Я теперь епаный рекрут!
Гарик вообще не помнил, при каких обстоятельствах эта штука появилась на его ладони и есть ли она еще у кого-то из присутствующих. Если бы не адская головная боль, то он был бы крайне доволен вчерашним все равно. Несмотря на феерический срач всюду, рваные футболки (одну он точно сам рвал на груди, но не помнил зачем), куар-метку, он заключил, что это был лучший угар в его жизни. Осознание того, что, возможно, он был также и последним, лишь добавляло очков. Гарик смотрел на обычный дождь за окном, чесал бедро, пил из трехлитровой банки и думал о том, почему же он так не веселился раньше. Машина стояла привычно под окном, ее никто не угнал, не поджег, деревья качались, и они не были азарками, или были? Все было нормально, обыденно почти.
Приложение выдало новую информацию и памятку:
«Вы успешно зарегистрировались на переселение в Город 6. Ваше перемещение состоится 22 мая в 8 часов по московскому времени.
· Место отбытия – аэропорт Шереметьево
· Терминал Д
· 8:00
· Рейс S- 118
Ознакомьтесь с памяткой.
Памятка
1. Переселенцу следует прибыть за 2 часа до указанного времени в место отбытия.
2. Добираться можно только общественным транспортом, территории отбытия будут доступны только отбывающим. Также будет перекрыто все в радиусе 10 км.
3. При себе иметь документы, вещи, перекус (смотри информацию ранее).
4. Не допускаются к перевозу:
· лица без куар-кодов;
· домашние животные;
· жидкости;
· оружие (в том числе холодное);
· средства связи (телефоны, ноутбуки, планшеты, смарт-часы);
· вещи больше 30 кг веса на 1 человека;
· лекарства;
· средства курения (в том числе электронные)».
Гарик ухмыльнулся. Он зашел в комнату, тела не шевелились. Он вышел в коридор и тихо шепнул:
– Алиса, через пять минут очень громко включи «На зарядку становись!».
– Да, мой господин!
Он тихо поставил колонку в комнату и приготовился ждать. И произошедшее было весело! В итоге оказалось, что метка есть у одной из девушек – Лены. Она числилась как медработник в Городе 2, а Бармалей, получивший прекрасное предложение в Город 1, отказался. Он решил, что его конура его вполне устраивает и апокалипсис привлекает его больше, чем строительство новой цивилизации по неизвестным правилам.
Гарик счел, что в качестве извинений хозяйка вполне обойдется десяткой, пообнимал всех на прощание, отдал Бармалею колонки, усилители, сабвуфер, девчонкам какие-то мелочи вроде футболок, соседу – гитару и настолки, кинул ключ в почтовый ящик и поехал к матери. Удивительно, как вся жизнь человека уместилась в три сумки и рюкзак. Конечно, есть еще машина, велик (это все для матери), фотки в коробке, на дисках и воспоминания. Из воспоминаний самыми приятными и значимыми вдруг стали детские и школьные, и это тоже было непривычно и печально. Он ехал и вспоминал, понимая, что не помнит уже каких-то лиц, имен. И женщины тоже все какие-то неглавные тоже. Может, Катя выделилась, но только за счет видений. А так… обычная. Не нажил даже знаковых событий, только стыд, сожаления и совсем мелкие радости вроде поиска камешков в весенних ручьях. А теперь и камушки стали чем-то иным. Кто знает, может, играя одним из них, он играл дедушкой или прабабушкой. Тьфу! Все отобрали.
До дома матери он доехал раздраженным. Наверное, следовало просто посидеть с ней эти дни, повспоминать, поговорить и послушать. Все эти истории о седьмой воде на киселе или сыне подруги, все это всегда его доводило до бешенства. Но раз уж он отбывает в неизвестность без права переписки, надо послушать, надо дать наконец матери любви, хоть немного из того, что она заслуживает. И да, надо хотя бы немного пояснить ей за «глок» и авто. Он отписался в Элизиум, что сегодня не придет, не хотел писать сопливо, но получилось именно сопливо: «Я хочу прощаться с матерью». А также написал опять Деду мамины контакты, тот обещал скооперироваться.
Пока мать была у очередной подруги, он нажарил картошки из остатков, сделал салат и обдумывал, где припрятать консервы, как организовать Деда, как укрепить входную дверь, да и надо ли. Дед предложил отвезти мать на свою дачу. Может, это было бы и неплохо. Да и вообще витало объединение двух-трех семей на этой даче, а дом был вместительный и участок пятнадцать соток. Хороший вариант.
Вечер он провел, глядя с матерью «Песни с Малаховым» (и правильно, что они все еще были), говоря о родственниках и знакомых. Даже впервые во взрослом возрасте задремал у нее на коленях. Мама пахла домом, давно он этого не замечал. На завтра была обязательная сходка Элизиума, куда он уже решил взять маму. Перенесли на 12:00, так как предстояло ехать на дачу, таскать – обустраивать, размещаться.
Гарику снилось детство: он собирал подбитых воробышков, рыбачил с отцом, ел бабушкины пышки, тащил огромный гладиолус в первый класс, бился до первой крови во дворе, впервые целовал девочку за гаражом, нес ее портфель, ехал в поезде, часами глядя в окно на столбы, пробовал курить, подъедал малиновое варенье и ставил банку на полку, держал нос над содой под одеялом, обдирал коленки, выливал суп на голову прохожим, читал стих на 8 Марта, танцевал на выпускном с самой красивой девочкой, писал бумажные письма – иногда он был печален, иногда ему было больно, но он был счастлив и любознателен. Тогда, в детстве, его интересовала каждая травинка и лягушка, каждая ветка дерева, каждое облачко. Тогда он заливался эмоциями, впервые увидев море. Тогда он радовался каждой воздушной яме в самолете. И, если уж честно, именно тогда он чисто и беззаветно любил девочку, потом другую. Теперь он был инженер-девопс, и только.
Утром выпал снег. Это было неприятно, но не очень необычно, с погодой давно уже творилось непонятное. Неприятно было то, что за окном резко стало минус 18 градусов. А таких крещенских морозов в мае никто не припоминал. Может, это тоже к лучшему, так как все будут более осмотрительны в сборе одежды и утвари.
На сбор Элизиума пришло семнадцать человек, некоторых Гарик уже знал, но были и новички. Переселенцев из них было всего три, но они тоже пришли, так как им предстояло оставить здесь кого-то. Те, кто жил в своих квартирах и домах, боялись потерять свое имущество, поэтому на дачу ехать они не планировали, они пришли с целью найти товарищей и объединиться с кем-то в городе. По словам Деда, у него был двухэтажный дом с четырьмя спальнями. Еще у него оставался сын без семьи и дочка с трехлеткой. Он деловито предоставил список того, что есть у него, а также схему участка и бани.
Всего на дачу собрались мама Гарика, Вадим с женой и ребенком, еще одна семья с двумя подростками, которым не досталось кодов, сам Дед, его сын, внучка и дочь. Вся компания разбилась на группы по интересам, тут же шел обмен вещами, решали насчет животных и детей. Было жутко холодно, поэтому обогреватели, зимние вещи, свечи, спички, дрова, еда впрок вместе с семенами, оружие, лекарства – перемалывали все. Из-за холода все обсудили быстро, Дед должен был выезжать через час, а также собиралось две машины для перевозки вещей и снаряжения. Кто-то вспомнил про лыжи летом, но это оказалось очень кстати, так как дом стоял в лесу. Гарик даже позавидовал некоторой определенности в этой компании. Его же ждала полная неизвестность.
Пока разбирались с запасами дома, Гарик посматривал в окно и замечал, что температура меняется. К моменту отправления на дачу температура поднялась до минус 5. Когда доехали, уже был явно плюс. Участок был аккуратный, ухоженный, в глубине стояли дом, баня и хозяйственные постройки. Жена Деда успела даже посадить цветы, но их засыпало внезапным снегом, а сейчас они все были в воде. Началась суета по распределению, что куда, в первую очередь решили вообще ничего не выбрасывать, кто знает, что может пригодиться теперь. Несколько женщин, детей, Дед с сыном остались на месте – раскладывать, распределять, укреплять, остальные уехали за новой партией припасов и людей. Через пару часов приехали еще две машины. Проблемы и вопросы множились, вещи сваливались на крыльце, дети сидели в гаджетах, Дед пошел по соседним домам собирать информацию, а Гарик с матерью тоже уехали в город дособраться.
День был утомительным, похожим на огромный пазл, который несколько малознакомых человек пытались собрать мгновенно, не имея ни инструкций, ни ориентировочной картинки. Погода за день менялась несколько раз. Наконец, когда все растаяло, начало жарить солнце. Мужчины, скооперировавшись парами, поехали по магазинам в надежде купить или выменять очередные патроны, воду, инструменты. На улицах начались стихийные барахолки, где больше всего было предметов искусства разной степени ценности, утвари, дорогой одежды, обуви. Найти там пока можно было все что угодно, но по понятным причинам большинство людей интересовали вовсе не брендовые шмотки, картины или книги. Нигде уже нельзя было найти батареек, аккумуляторов, консервов, бутилированной воды. Но и специальные вещи, наподобие фильтров воздуха, масок, очистителей воды или костюмов химзащиты, тоже было почти не найти, а цены на них зашкаливали. Мало кто принимал наличные деньги и даже переводы, больше приветствовался обмен.
Банкоматы денег не выдавали, крипту вывести было нельзя, ломбарды были закрыты. В продуктовых были пустые полки, большинство были совсем закрыты. Музеи, естественно, не работали, возле каждого были большие посты охраны, постоянно отъезжали машины с черных ходов. Аптеки были закрыты почти все. Стеклянные витрины магазинов были заколочены досками. На улицах работали громкоговорители, которые, по сути, проговаривали то, что и так было видно невооруженным глазом – «туда нельзя, там не работает, сохраняйте спокойствие». Метро работало, это спасало город от коллапса. Но ездить на общественном транспорте стало небезопасно – всюду банды, отдельные бандиты, просто неадекватные люди.
Оказалось, что работают некоторые храмы, которые заметно обеднели убранством. Гарик впервые за многие годы пошел туда с матерью и даже исповедался. В этом безумии исповедоваться можно было в любое время, священники работали на износ. Основной нравственной дилеммой Гарика было то, что он оставляет пожилую маму одну. Но священник оказался вполне понимающим:
– Ибо, сын мой, счастье родителя в его дитя и Боге.
Не то чтобы это сильно успокоило, но Гарик решил делать что может, а уж там будь что будет. На остатки налички он выменял золотые кольца у бабульки, рассудив, что золото, вероятно, полезнее бумаги, и на два золотых кольца он заправился бензином, так как заправки внезапно поломали все терминалы и отказались принимать наличные. Очереди к заправкам стояли огромные.
Мама весь день металась между пожитками, но все с собой не забрать было даже на дачу. По договоренности она взяла с собой две энциклопедии, учебник русского языка и травник. Две банки тушенки она запрятала в самую даль антресоли, оттуда же взяла старые альбомы фотографий и припрятанное золотишко. У нее были и накопления, которые она в сумочке спрятала за шкафом, – четыреста тысяч. Она забрала оттуда сто, не зная зачем, а остальные отдала Гарику поменять на нужные вещи.
Гарик снова пошел на барахолку. К вечеру еду там не продавал вообще никто, а, напротив, все пытались пристроить книги, картины, золото, посуду. Один поджарый старик торговал красивыми камнями и поделками. Конечно, к нему не подходил никто, но Гарик увидел там голубое граненое яйцо, точь-в-точь такое, которое маме подарил ее отец после войны и которое было утеряно. Он сторговал яйцо за пятьсот рублей. На самом деле это было яйцо XIX века, антиквариат. Он знал это, потому что искал такое раньше.
– У меня есть кое-что особое. – Продавец достал антикварную книгу, внушительную по толщине, старую. Это был «Потерянный рай» Мильтона, в издании 1850 года. Книга пахла не новой типографией, а по-настоящему старой книгой, которую хотелось держать в руках.
– Пятьдесят тысяч рублей. Она стоила двести и будет стоить еще больше, когда этот мир пойдет ко дну.