Тени Империи

Глава 1. Бал.

Свечи в тронном зале догорали неравномерно – будто каждая знала свою судьбу. Одни тлели упрямо, другие бросали длинные дрожащие тени на стены, превращая золотые барельефы в призрачные маски.

Император Константин стоял посреди этого мерцающего великолепия, наблюдая, как последние штрихи приготовления ложатся на его родовое гнездо, словно на икону перед обрядом. Этот бал должен был стать демонстрацией силы, но от самой мысли о празднике у него слегка ломило виски – как перед грозой, которую видишь краем глаза, но не можешь остановить.

Анна появилась первой – белокурая, с тонкой талией и кожей, похожей на снег, старшая дочь императора ступала через зал с достоинством, которому завидовали самые опытные придворные дамы, но по положению ее тонких губ, Константин видел то, чего не видел никто другой: под жемчужной тканью платья ее дыхание было слишком быстрым, словно сердце пыталось сбежать дальше, чем ноги.

Анна остановилась перед отцом и сделала легкий, отточенный до совершенства реверанс. Но на секунду ее взгляд ускользнул от отца – скользнул мимо, туда, где стояла семейная пара, он – Герцог преклонного возраста с потухшими серыми глазами; она – Герцогиня, полноватая дама в годах.

Константин проследил за взглядом дочери, но не подал виду.

– Сегодня вечером ты должна быть спокойна, – тихо сказал он. – Твой выбор важнее войны.

Только теперь Анна подняла взгляд на отца чуть заметно вскинула подбородок – жест матери, упрямый и острый.

– Война закончится. А этот брак… брак остаётся навсегда. – в ее голодном голосе не было слышно претензии, лишь почувствовалась обреченность.

Константин хотел ответить, но золотые двери распахнулись, и Мэтр Д’отель со всем величием в голосе произнес:

– Его Императорское высочество Наследник престола Великий Князь Константин Константинович и Великий Князь Михаил Константинович....

И в этот момент в зал ворвались два молодых наследника в парадных мундирах. Константин и Михаил, разгорячённые спором, тащили за собой тень непрожитой зрелости. Их шаги гулко отдавались под куполом зала, словно напоминая: наследники редко рождаются мирными.

– Тебя расстроило, что в ставку еду я, а не ты? – процедил Михаил.

– Нет, – сказал, как отрезал брат-близнец.

– Тогда в чем твоя проблема?

Константин остановился, впиваясь ледяными голубыми глазами в идентичные глаза брата.

– Я повторюсь, проблемы нет.

Глядя на сыновей, Император сжал пальцы: война требовала силы, внутренние противоречия – двойной силы. А семья… семья требовала терпения, которого у Константина почти не осталось.

Где-то сбоку мелькнула маленькая фигура и никто из членов семьи не обратил на это внимание. Маленькая Александра, в голубом платьице, прижимала к груди тетрадь, как щит. Девочка спряталась за колонной, наблюдая за гостями так внимательно, будто пыталась разгадать тайну, которую взрослые столько лет скрывали от неё. Глаза её были вдумчивыми и серьёзными для девяти лет. Слишком живыми, чтобы не заметить надвигающийся мрак.

Константин еще раз окинул взглядом величественный зал – только один из детей отсутствовал – Иван. Именно это тревожило Императора больше всего, но он старался не показывать обеспокоенности публике и крепко стиснул свою руку на троне.

Константин сделал знак камергеру, и музыка послушно всплыла под своды – лёгкая, почти невесомая, словно оркестр пытался убедить гостей, что страна не стоит на краю пропасти.

Но шум толпы выдавал напряжение: разговоры были слишком тихими, улыбки —хрупкими. Люди смотрели на императора так, как смотрят на генерала, который вернулся с фронта без победы, но с пустыми обещаниями.

Император едва заметно наклонился к Константину.

– Где Иван? – спросила он у сына, не оборачиваясь.

Константин пожал плечами с дерзким равнодушием.

– Опять сбежал. Может, решил наконец стать мужчиной.

– Он тебя не трогает, – вмешался Михаил. – Не дразни его.

– Мальчик должен был быть здесь, – резко оборвал их император. – Он член семьи. На нас— смотрят.

Константин отвернулся, будто слово – «семья» – обжигало ему кожу. А Михаил стиснул зубы, желая сказать больше, но не решившийся. Они оба были слишком молоды, и слишком надломлены внутри, как и всё вокруг.

Слуга тихо склонился к уху императора:

– Ваше Величество… принц Иван замечен в саду. Один.

Император кивнул, хотя внутри что-то болезненно кольнуло. Один. Да, конечно. Всегда один. Он бы пошёл за мальчиком сам, но бал – уже в разгаре. А высший свет его страны слишком требователен к правителю, чтобы прощать его слабость.

Император повернулся к Анне, желая сказать что-то отцовское, но в этот момент двери зала распахнулись вновь – на этот раз мягко, как вздох. На пороге появилась императрица Татьяна Александровна. Платье её было тяжёлым, а шаги – тихими. Гости расступились, и не потому, что должны – а потому что боялись того, что прочтут в её глазах. Гордая, с темными каштановыми волосами, она не шла по залу, а парила.

– Анна, – сказала императрица, едва приблизившись. – Нам нужно поговорить.

Губы дочери чуть дрогнули, будто она заранее знала, о чём пойдёт речь. Один из братьев заметил то, как Анна опустила взгляд – движение короткое, почти незаметное, но в нём было больше правды, чем во всей пышности бала.

И это «что-то» – уже стоит в комнате как слон в посудной лавке, но мы упорно делаем вид, что ничего не происходит.Она что-то скрывает, подумал он.

Сзади послышался короткий, едва уловимый шорох – и император уловил, как один из офицеров придворной стражи обменялся тревожным взглядом с другим. Это было мгновение, нечаянный жест, но Константин почувствовал его так, как чувствуют приближение угрозы на поле боя: сначала телом, уже потом разумом.

Он хотел отойти в сторону, вызвать начальника охраны, но музыка заглушила его мысли, и в эту секунду в зал ворвался первый громкий смех – смесь вины и вина, взболтанного отчаянной надеждой, что ночь всё же пройдёт мирно.

Но ночь сделала свой выбор и пути назад уже не было.

Залы ещё пахли воском и вином, но музыка давно утихла; последние гости разъехались, слуги пригасили лампы, и императорская резиденция погрузилась в ту редкую тишину, которая бывает только после большого праздника – тишину усталую, доверчивую, почти беззащитную.

Император Константин задержался в рабочем кабинете. Он листал донесения, которые принесла охрана, – тревожные и неоднозначные, слишком тяжелые для перегруженного разума. Взгляд Императора снова и снова возвращался к окну. Там, во внутреннем дворе, тускло мерцали факелы ночных стражей. И всё же что-то было не так. Константин воевал слишком долго, чтобы не различать оттенки движения.

Он видел, как один факел погас. Потом – второй. Быстро и тихо.

Император поднялся, но в этот момент в коридоре глухо хлопнула дверь. Следом – короткий крик, оборванный так резко, будто его выдернули из воздуха. Все стихло. Константин шагнул к дверям, но опоздал на секунду – на важную, роковую секунду.

Дворец содрогнулся от первого шума. Тихого – скорее как сигнал, чем оружие. За ним посыпались звуки: сапоги по камню, приглушённые приказы, глухие удары. Это не была паника – это был хорошо отработанный штурм.

– Стража! – выкрикнул император, рванув двери кабинета.

Но в коридоре уже не было его стражи.

Первый нападавший появился из тени, словно вырос из камня. Маска скрывала его лицо, шаг – идеально выверенный. Император успел увидеть только вспышку стали. Удар прошёл над плечом, и он отступил, схватив со стены тяжёлый канделябр. Металл встретил металл, звон расколол тишину ночи.

Но за первым вошли ещё двое. Кабинет заполнился людьми слишком быстро.

Где-то в дальнем крыле резко раздался крик женщины – короткий, отчаянный звук, после которого тьма стала гуще. Потом раздался детский крик – знакомый, пронзительный, тот, который Константин никогда не спутал бы ни с чем.

Александра.

Он рванулся вперёд, но удар приклада врезался в висок, сбивая с ног. Пол качнулся под ним, но даже падая он слышал, как ломаются двери, как кто-то – возможно, Анна – зовёт чьё-то имя.

Тьма поднялась стеной, поглотив его.

Комнаты детей залили чужие шаги. Тяжёлые для ночи и чересчур уверенные для дворца. Они вошли в детские по команде, как будто этот спектакль был давно отрепетировал и всё слилось в хаос: шаги, крики, шорох ткани, короткие команды, глухие удары, и наконец – убийственная, абсолютная тишина.

Императора, в мундире, залитом яркими багровыми каплями крови, вволокли в спальню его супруги.

Императрица сидела, как высеченная из мрамора греческая богиня – ровный профиль и замершие в вечности черты лица. Двое стояли над ней, но ее лице не было паники, лишь едва уловимая тревога. Когда Императора подтащили к ней ближе, она оттаяла, и легкая, едва уловимая, как дыхание ветра, улыбка появилась на ее губах.

– Костя, – произнесла она, как будто увидев своего мужа впервые за долгие годы.

Император обвел взглядом комнату – все тот же блеск и золото, но что-то изменилось в этом для него навсегда – мир больше не был похож на реальность, все это напоминало ему сон, страшный, от которых так хочется проснуться, но ты медлишь, как будто одержимый происходящим.

Реально вернулась жестким толчком в спину и слова нападавших разрезали воздух, как заточенный кинжал режет сухую бумагу.

– Вы обвиняетесь в предательстве интересов Империи и по решению нового правителя должны быть устранены.

Константин поднял взгляд на Императрицу, выражение лица которой менялось с молниеносной скоростью, хотя внешне она сохраняла все ту же стать мраморной богини.

Незаданный ею вопрос как будто повис в густом, тяжелом, наполнявшим комнату, воздухе, ее глаза пронзительно смотрели на нападавших и хлеще любого оружия обжигали их души.

– О ваших детях позаботятся, – вырвалось у одного из вооруженных.

Константин поднял взгляд на Императрицу – в этот момент он уже прекрасно понимал всю прелесть лжи, сказанной во благо. Морщина на лбу его супруги разгладилась, и он заметил едва уловимую тень облегчения в ее глаза. В этот момент истины он жалел лишь об одном – что сам не мог позволить себе такую роскошь – уверовать в эту фальшь.

Последнее, на чем его удалось задержать свой серьезный, уставший взгляд – черные, как самая темная ночь, глаза своего убийцы.

Выстрел.

Еще один.

Дворец стал тихим, как могила.

***

…И тишина обрушилась на Владимира фон Брауна.

Он рывком поднялся в постели, хватая воздух так, будто вышел из воды. Сердце билось в груди гулко, как кулак по закрытой двери. Комната была тёмной, но не настолько, чтобы скрыть дрожь в его пальцах.

Пять лет. Пять долгих лет прошло с той ночи. Но иногда ему казалось, что он всё ещё стоит в том зале, среди упавших тел, слышит, как Александра кричит его имя, видит, как падают свечи, оставляя императорский мир в мёртвой мгле.

Он провёл рукой по лицу, пытаясь стереть остатки кошмара. Но кошмары не стираются – они возвращаются. Снова и снова, будто требуют ответа.

Сегодняшний был особенно ярким., подробным, как будто кто-то хотел, чтобы он вспомнил больше.

Фон Браун поднялся, подошёл к окну и распахнул его: холодный воздух столичной ночи ударил в лицо, отрезвляя, но не облегчая.

– Пять лет, – прошептал он. – А всё так же…

Это был не просто сон. Это было предупреждение.

И чья-то рука – из прошлого – тянулась к нему снова.