- -
- 100%
- +
1
Сижу на паре, стараясь вслушаться в то, что говорит наш препод, но мысли ускользают в бесконечность. Сегодня опоздала в университет, потому что пришлось ехать на автобусе. Обычно меня подвозит папа, но он не ночевал дома и я с вечера не могла ему дозвониться. Меня очень огорчает, что он в последнее время стал часто ночевать на работе.
После смерти мамы он взвалил на свои плечи не мало забот. Мамы не стало, когда мне было семь. Папа больше не заводил никаких отношений, он безумно любил маму и до последнего верил и делал все возможное, чтобы она поправилась, но болезнь взяла вверх и мама умерла от рака.
Папа загрузил себя работой, смог создать большую логистическую компанию.
Все свободное время, которого у него было и так не очень много он проводил со мной. Мы вместе выезжали на природу, иногда ездили на рыбалку. Папа даже научил меня стрелять из травматического пистолета, разумеется по банкам.
Сегодня почему-то я никак не могу сосредоточиться на учебе и сердце будто замерло в предвкушении чего-то. Я чувствую как меня обхватывает тревога и горло предательски начинает душить.
Рядом, как всегда, болтала Полина – моя верная подруга, которая умела видеть то, что я сама предпочитала игнорировать.
– Ева, – шепотом окликнула Полина, не отрывая глаз от доски, – ты заметила, как Кирилл постоянно на тебя пялится? Я правда не шучу. Он буквально следит за каждым твоим движением.
Я перевела взгляд на парня в заднем ряду – Кирилл. Да, он действительно бросал в мою сторону взгляды, которые могли бы выдать иного человека с потрохами. Но меня это не трогало.
– Пусть смотрит, – ответила я, чуть улыбнувшись. – Но я пока не готова ни к каким отношениям. Кирилл уже несколько раз приглашал меня на свидания, но каждый раз я находила всяческие отговорки, чтобы не оставаться с ним наедине. Несмотря на то, что он симпатичный парень, что-то меня в нем отталкивало. Может быть его напыщенность и самоуверенность?
Полина наклонилась ко мне ближе, озорно улыбаясь:
– Тогда я думаю, ты зря отказываешься. Он хороший. Да и постоянно пытается завоевать твое внимание.
Другие девочки из моей группы, наверное назвали бы меня глупой, за то, что упускаю такого парня, ведь Кирилл не просто обычный парень, а сын декана нашего факультета. Он никогда не был обделен женским вниманием. И девчонки то и дело пытались обратить на себя его внимание.
Я вздохнула, скользя взглядом по аудитории.
– Не сейчас, Полина. У меня куча дел, и вообще… я не уверена, что хочу в это ввязываться.
В этот момент зазвонил телефон. Экран показал незнакомый номер. Я с сомнением ответила.
– Алло?
С другой стороны послышался серьёзный, напряжённый голос.
– Это из больницы. Мы звоним сообщить, что ваш отец… он в реанимации. Произошёл серьёзный инцидент.
Всё вокруг застыло. Мое сердце бешено колотилось, а голос в трубке звучал как в тумане.
– Что? Что с ним?
– Мы сделали всё возможное. Пожалуйста, приезжайте как можно скорее.
Я бросила взгляд на Полину. Её глаза расширились от ужаса, но она молчала. Мои руки дрожали, и я поняла – сейчас ничего не будет иметь значения. Моя жизнь вот-вот изменится навсегда.
Я не помню, как оказалась у больницы. Не помню, как врачи с потухшими глазами сообщили, что всё уже решено за меня, за него, за нас. Папы больше нет.
Воспоминания о том звонке стирались, как будто мой мозг сам пытался защититься, отключая сознание.
День похорон слился для меня в одно серое, вязкое пятно. Казалось, что я плыву внутри собственного тела, слышу голоса, вижу людей, но всё происходит будто за стеклом. Мир продолжает жить, а моя реальность треснула пополам!
Люди подходили, кивали, говорили дежурные слова поддержки, но ни одно из них не касалось моей души. Все эти «держись», «он был сильным человеком», «он гордился бы тобой» звучали пусто. Папы больше нет – это единственное, что я слышала.
Я стою у могилы и рыдаю. Вижу как гроб засыпает землей. А у меня ощущение, будто сейчас земля уйдет из под ног.
Мне хочется бросится и лечь рядом с папой. Как же мне сейчас больно. Я падаю на сырую землю, слезы так сильно душат. Я не могу подавить их, я не могу сдержать свою истерику. Я не чувствую сердца, оно будто замерло.
Я осталась одна в этом большом мире. Папа с мамой ушли так рано. Они никогда не увидят как я закончу университет, как я выйду замуж, и еще не рожденных внуков . Мы больше не будем выезжать с папой на природу и проводить вместе время.
Как мне жить с этим? Я не верю что моего родного папы больше нет. Внутри меня все ноет и кричит. Этого не может быть! Почему это происходит со мной? Почему смерть забрала так рано моих родителей?
Я поднимаюсь с колен, оборачиваюсь назад и ищу взглядом Полину, мне сейчас невыносимо оставаться одной. Но в этот момент я натыкаюсь на взгляд черных глаз.
Этот мужчина, он стоит поодаль и смотрит прямо на меня. Его лицо было неподвижным и не отражало никаких эмоций.
Глаза словно вырезанные из самой ночи. Он смотрит не отводя глаз, не моргая. В них нет ни капли тепла – только холодная глубина, которая кажется бесконечной и непроницаемой. Будто этот взгляд может читать мои самые сокровенные мысли и видеть то, что я скрываю даже от себя самой.
Я смотрела на него, а он на меня и на секунду время остановилось и я перестала видеть все вокруг, кроме него.
В это мгновение мое сердце будто сново начало биться так громко и быстро, будто оно вот-вот вырвется из груди.
Я почувствовала как внутри меня все холодеет, и зарождается что-то темное и опасное . Оно как будто пронзило меня насквозь, вызывая страх и притяжение одновременно!
Дрожь пробежала по спине, но я не могла отвести глаз – словно заклятие удерживало меня в его безмолвной власти.
– Ева! Это был тихий голос Полины.
В этот момент я невольно всё же отвела взгляд от его черных глаз . Повернулась в её сторону, и в тот же момент вновь бросила взгляд туда, где стоял тот мужчина – но его уже не было.
Вместо него стояла пустота, и холодок по коже напомнил, что это место стало каким-то чужим, наполненным невидимыми тенями. Я моргнула, словно пытаясь убедиться, что это не игра моего уставшего сознания.
Полина, заметив моё смятение, тихо спросила:
– Кто это? Но не смогла сказать ничего, лишь помотала головой рассеивая мысли.
– Ева, ты бледная. Держи, выпей. Она протянула мне бутылку воды.
Я только что осознала одно: этот взгляд, эта фигура с чёрными глазами не были случайностью. Что-то тёмное и непростое только что вошло в мою жизнь…
2
Мы подъезжаем с Полиной к моему дому , она решила что не станет оставлять меня в таком горе одну и отвезет домой:
– Ева… Поехали ко мне, ну пожалуйста. Ты не должна сейчас быть одна. Тебе будет только хуже.
Я покачала головой. Слова застревали в горле, но решение внутри было чётким:
– Нет, Полин… Я должна вернуться сюда. Просто должна… – мой голос был хриплым, едва слышным, но я не сомневалась. Эти похороны длились целую вечность. Я настолько вымотана морально и физически, что у меня даже не осталось слез. Может это действие успокоительных, которые дала мне подруга. Кажется я никогда не плакала столько, как сегодня.
Полина до самого конца не отпускала мою руку, глаза её блестели от слёз, но она уважала мой выбор. Мы обнялись, и я вышла из машины. Идя к подъезду я крутила мысль: «Я теперь одна».
После похорон квартира встретила меня глухой тишиной. Той самой, от которой хочется закричать, потому что она давит, гулко стучит в висках и подчёркивает пустоту, в которую внезапно превратилась моя жизнь.
Кажется вот-вот мой папочка выйдет из кухни и скажет: «Доченька, ты как раз вовремя. Я купил твои любимые эклеры, идем скорее пить чай»
Я машинально сняла пальто, ботинки… прошла в комнату, словно в чужое пространство, в котором каждое движение отдавалось эхом одиночества.
Всё осталось, как и было: обувь у входа, аккуратно сложенные бумаги на столе, в его комнате -рубашка, небрежно перекинутая через спинку стула. А его… больше нет.
Подойдя к стулу, я дрожащими пальцами взяла папину рубашку. Серо-голубая, мягкая, ещё пахнущая им – запахом его парфюма, табака, лёгкого аромата кофе… и чем-то родным, тёплым, защищающим.
Я прижала её к лицу, ощущая, как внутри что-то ломается. Сердце сжалось. Сейчас я одна в пустой квартире и наедине со своими мыслями. От осознания, что мне нужно привыкать к одиночеству глаза опять начинают болеть. Слезы предательски срываются с моих глаз и опять жгут щеки.
В голове всплывали обрывки воспоминаний: его голос, его рука, как он смеялся, как пытался казаться сильным, даже когда был на грани.
– Папа… – шептала я сквозь слёзы, – зачем ты ушёл? Ты ведь обещал… Ты всегда обещал, что я не останусь одна…– Эта квартира кажется такой пустой без тебя.
Я легла на холодный полу, прижав к себе рубашку, плакала до тех пор, пока слёзы не иссякли, оставив лишь пустое, ломающее изнутри чувство. Я лежала и думала, как мне жить дальше и не заметила как провалилась в сон…
Просыпаюсь от громкого звука. Кто-то тарабанит в дверь так, будто сейчас ее выбьет.
Я медленно плетусь к двери и не понимаю, кому нужно приходить ко мне после похорон. Может это Полина?Странно, думаю она бы позвонила мне, если бы хотела зайти…
Открываю дверь и встречаюсь с теми самыми чёрными глазами. Мужчина смотрит на меня злым, тяжёлым взглядом несколько секунд, как будто сканирует насквозь, а потом без единого слова перешагивает порог и направляется вглубь квартиры.
Я ошеломлённо отпрыгиваю назад. Рот сам собой приоткрывается от его наглости – кто он вообще такой?
Тем временем он, не теряя ни секунды, начинает открывать двери одну за другой, заглядывая в каждую комнату, будто кого-то ищет…
Я нахожу в себе силы заговорить, хоть голос предательски дрожит от усталости и неожиданности:
– Что вам нужно? – Почему вы пришли? Вы хоть обувь снимите…
Он останавливается и медленно поворачивается ко мне. Лицо – резкое, словно высеченное из камня. Жесткие скулы, прямой нос, крепкий подбородок. Щетина оттеняет резкость черт. Ни единого лишнего движения, всё в нём – холодный контроль и внутренняя угроза.
Глаза… Чёрные, темнее ночи. В них нет ни капли сочувствия, только опасная настороженность и откровенная раздражённость, как у хищника, которого отвлекли от охоты.
– Почему не открывала? – голос низкий, хриплый, звучит угрожающе спокойно, словно предупреждение. – Я стучал достаточно долго. Ты здесь с кем-то?
Я заморгала, чувствуя, как внутри всё сжимается.
– Я одна… – прошептала я. – Здесь никого нет… Я вас не знаю. Кто вы? Почему…
Он не даёт договорить, перебивает, голос становится ещё более жёстким:
– Собирайся, – звучит как приказ, будто это само собой разумеется.
Я растерянно смотрю на него, пытаясь понять, что происходит. Его фигура занимает почти всё пространство прихожей – высокий, широкоплечий, серьёзный, грозный. Такой, к которому инстинктивно не хочется поворачиваться спиной. Он будто создан из металла и камня – холодный, тяжёлый, опасный.
– Вы… – голос предательски задрожал, – кто вы? Почему врываетесь ко мне домой? – Вы не имеете права… Это мой дом..
Он ухмыляется уголком губ, но в глазах только холод и раздражение:
– Девочка, не испытывай моё терпение, – его голос становится ниже, жестче, мат звучит спокойно, но зловеще, – либо я тебя, блядь, отсюда выволоку, хочешь ты того или нет.
Он делает шаг ближе, и я чувствую, как его энергия давит, заполняет пространство. Он большой, грозный, весь как сжатая пружина, готовая сорваться в любой момент.
Мои ноги будто налились свинцом. Грудь сдавила паника, но в голове вспыхивает единственная мысль: надо бежать.
Не раздумывая, я срываюсь с места, почти прыжком пересекаю коридор и влетаю в свою комнату. Дверь захлопывается за мной, и я мгновенно закрываю замок изнутри, пальцы дрожат, сердце колотится так, что кажется, оно вот-вот вырвется из груди.
Слышу его тяжёлые шаги за дверью. Он подходит вплотную, и от его голоса вибрирует воздух:
– Не доводи меня, – голос низкий, угрожающий, с хрипотцой, – если ты через минуту не откроешь эту чёртову дверь, я её сломаю. Мне, похуй – ты всё равно поедешь со мной.
Я прислоняюсь к двери, в груди всё колотится, мой страх смешивается с злостью и отчаянием. Голос срывается, но я заставляю себя заговорить с ним:
– Я выйду… если вы наконец скажете, кто вы такой.
Несколько секунд тишины. Слышу, как он тяжело выдыхает, будто пытается удержаться от вспышки.
– У тебя есть ровно тридцать секунд, – голос ровный, но за спокойствием сквозит раздражённый рык, – потом я тебя достану отсюда, даже если придётся выносить вместе с дверью. Хочешь знать кто я? Узнаешь. Но сначала – выходи…
3
Я медленно отпираю дверь. Щелчок замка звучит слишком громко в этой напряжённой тишине. Приоткрываю её ровно настолько, чтобы увидеть его лицо.Он стоит вплотную, высокий, устрашающий, тёмные глаза сверлят меня хищным взглядом, губы сжаты в тонкую линию. В его руке – стопка каких-то бумаг.Он молча протягивает их мне, и я, дрожа, беру листы, даже не осознавая, как пальцы хватают шершавую бумагу.
– Что это? – голос едва выходит, сухой, срывающийся.
Он смотрит прямо мне в глаза, не моргая, лицо остаётся таким же холодным и жёстким:
– Это воля твоего отца, – коротко отвечает он, будто бросает ледяной камень мне под ноги.
Я опускаю взгляд на бумаги, глаза скользят по строчкам. Завещание… договор… фамилия отца… моя фамилия… юридические печати… Всё выглядит слишком настоящим.
Сердце сжимается, внутри всё переворачивается.
– С завтрашнего дня ты моя жена, – продолжает он спокойно, как будто обсуждает список покупок, – так он решил. Всё оформлено. После его смерти – ты официально моя.
Я замираю, голова кружится, рука с бумагами дрожит. Холод пробегает по позвоночнику.
– Это какая-то шутка… – я качаю головой, голос дрожит, – я не буду вашей женой… Папа не мог… Он бы такого не сделал…Я не могу в это поверить. Слезы начинают застилать мои глаз, капли брызгают из глаз и падают на бумаги.Я смотрю на них, пытаюсь разглядеть подлог, ошибку, но всё официально. Каждая строка – приговор. А его тяжёлый взгляд прожигает меня насквозь.
Я отступаю на шаг, прижимаю бумаги к груди, но он продолжает, не давая мне даже вдохнуть:
– Всё оформлено, всё по закону. Либо ты выходишь за меня – и компания остаётся тебе, либо завтра тебя, сука, найдут где-нибудь на обочине. И это – лучший вариант из возможных.
Слова начинают плыть перед глазами, буквы расплываются, как будто всё это сон… или кошмар, из которого невозможно выбраться…
– Вы врёте… – шепчу я, голос срывается, – это фальшивка… Он бы не сделал такого… он… он обещал, что я никогда не останусь одна…
Рука дрожит, я почти не могу удержать листы, ноги подкашиваются, но я цепляюсь за дверной косяк, пытаясь не упасть. Перед глазами всё плывёт – образ папы, его голос, как он смеялся… И теперь этот человек стоит здесь, с ледяным спокойствием, руша мой привычный мир.Он наклоняется ближе, его лицо остаётся каменным, в глазах опасное, хищное спокойствие, от которого пробегает холод по коже.
– Открывай глаза, девочка, – голос глухой, с хрипотцой, а потом резко, жёстко: – твой батя всё это сам, блядь, устроил. Он знал, что ты одна ни хера не вытянешь. Здесь, без защиты, тебя порвут за пару дней.
Он делает шаг вперёд, давит всем своим видом. Высокий, сильный, лицо жёсткое, на губах скользит злая усмешка, но глаза остаются серьёзными, тяжёлыми, как у человека, который привык делать грязную работу сам.
– Я тебе объясню по-простому, – его голос понижает тон, и становится только страшнее, – хочешь ты этого или нет, с завтрашнего дня ты моя. Не испытывай моё терпение. За упёртость и истерики я не нянчусь. Я тебя, блядь, выволоку отсюда сам.
Я стою, не веря ни одному слову, но бумаги жгут руки, словно подтверждают: это правда. Каждый штамп, каждая подпись – ловушка, из которой выхода нет…
В голове крутится лишь одна мысль «я всё равно сбегу»!
Чёрт с этой защитой. Я не ребёнок, я справлюсь сама. Мне не нужен этот… опасный, холодный человек, навязывающий мне “безопасность” по своей извращённой логике.
Голова гудит, внутри всё клокочет от паники, злости, обиды, но я собираюсь. Медленно складываю бумаги, поднимаю взгляд на него.
– Мне нужно переодеться и собрать вещи, – говорю я глухо, едва справляясь с дрожью в голосе.
Он не отвечает сразу, смотрит, будто раздумывает – позволить или нет. Его взгляд тяжёлый, цепкий, как у хищника, изучающего жертву.
– Переодевайся, – коротко кивает он.Я поворачиваюсь, закрываю дверь – но не успеваю щёлкнуть замок рука резко толкает дверь обратно. Она с глухим стуком распахивается, и он становится в проёме, загораживая весь проход.
– Оставь дверь открытой, – голос низкий, глухой, но от него мороз по коже, – мне, некогда в догонялки с тобой играть.
Я замираю, пальцы сжимаются в кулаки, сердце бьётся где-то в горле. Его глаза сверкают злостью, лицо остаётся каменным.
– Ты что-то не поняла? – он делает шаг вперёд, воздух словно густеет от его близости, – Ты теперь под моей крышей. И запомни сразу: ни закрытых дверей, ни ёбаных тайных побегов. Захотела переодеться – делай это при мне. А стесняться поздно. Документы у тебя в руках. С завтрашнего дня – ты моя жена, хочешь ты этого или нет.
Я судорожно втягиваю воздух, пытаюсь сдержать дрожь, но он продолжает, голос становится ниже, опаснее:
– Или мы сейчас устраиваем спектакль, и я сам тебя раздеваю, чтоб до тебя дошло, кто здесь главный.
Он скользит взглядом по мне, цепляется за мою реакцию, будто ждёт, когда я сломаюсь. Я сжимаю губы, глотаю подступившие слёзы, но внутри только крепнет одно: я сбегу отсюда. Любой ценой. Он ещё пожалеет, что решил меня “запереть”…
4
Я медленно начинаю расстёгивать рубашку, чувствую, как его взгляд прожигает насквозь. Он не отводит глаз, стоит в дверях, словно бетонная стена, перекрывающая все пути к свободе. Внутри меня разгорается чувство, будто он сейчас накинется на меня, и я с трудом стараюсь выдавить из себя:
– Вы не могли бы отвернуться? – голос звучит хрипло, почти жалобно, но я стараюсь держаться.
Мужчина криво усмехается, глаза сверкают неприятной насмешкой.
– Не намерен, – бросает он, голос холодный, как сталь, но с той хищной ноткой, от которой внутри всё сжимается. – Привыкай. Стыдно тебе или нет – плевать.
Я отвожу взгляд, чувствуя, как по щекам расползается жар, но продолжаю снимать одежду, дрожащими руками переодеваюсь. Его взгляд будто касается кожи, скользит по каждой линии, словно ставит клеймо.
Собираю вещи быстро, кидаю в сумку самое необходимое – документы, телефон, деньги, пару вещей. Всё внутри пульсирует от мысли: я сбегу… обязательно сбегу…
***
Мы спускаемся вниз. Сердце колотится, голова шумит, но снаружи я пытаюсь оставаться спокойной. На улице уже темнеет, возле дома стоит огромный чёрный джип с тонированными стёклами.
Он открывает пассажирскую дверь, кивает:
– Садись.
Я опускаюсь на переднее сиденье, чувствуя, как кожа цепляется за кожаную обивку, руки дрожат, пальцы цепляются за ремень безопасности.
Он подаётся вперёд, протягивает руку, застёгивает ремень сам. Его костяшки скользят по моей груди, едва касаясь – лёгкое, почти случайное прикосновение… но меня будто током пронзает.
Тело предательски замирает, дыхание сбивается, горло пересыхает так, что кажется – говорить невозможно. Его пальцы ледяные, но от этого жара внутри становится только больше. Он чувствует это, я вижу, как угол его рта чуть дергается, появляется тёмная усмешка.
– Вот так, – его голос низкий, с хрипотцой, от которой пробегает дрожь…
Он закрывает дверь, обходит машину и садится за руль. Я цепляюсь за сумку, пальцы дрожат, мысли путаются – тело выдаёт слабость, но разум орёт:
Надо сбежать. Как угодно. Пока не стало поздно…
Мы едем по городу. За окном мелькают фонари, вспышки света скользят по моему лицу, по стеклу. Улицы размыты, словно всё вокруг – это чужой сон, из которого меня никто не собирается будить.В машине стоит глухая, тяжёлая тишина. Ни он, ни я не произносим ни слова. Но внутри всё сжимается. Сердце стучит слишком громко, а в груди расползается липкое, противное чувство тревоги, которое невозможно заглушить.
Мы съезжаем с магистрали, оставляя город позади. Дорога петляет между частными домами, улицы всё пустыннее, дома – богаче. Мрачные особняки, чёрные заборы, камеры, шлагбаумы – чувствуется, здесь живут те, кто привык к деньгам… и к опасности.
Через несколько минут уже мы подъезжаем к массивным чёрным воротам. Камера следит за машиной, и ворота медленно разъезжаются в стороны. За ними раскрывается вид, от которого перехватывает дыхание, перед собой я вижу огромный дом…
Мамочки, этот дом слишком идеальный. Он больше похож на виллу из фильма, но вместо уюта здесь, как будто всё пропитано холодом и высокомерием! Наверное, подстать хозяину.
Мужчина паркует машину и глушит мотор. Поворачивает голову в мою сторону и несколько секунд сидит молча и просто смотрит, а потом его голос разрывает тишину:
– Выходи. Приехали. Вроде эти слова простые, но он их произносит таким приказным тоном, что внутри меня начинает подниматься негодование. Я цепенею, но пальцы сами тянутся к двери. Внутри всё сопротивляется – не хочу выходить, не хочу заходить в этот чужой, устрашающе красивый дом. Но выбора нет.
Я отстегиваю ремень безопасности, лишь бы он только не прикасался больше ко мне, сама открываю дверь, и выхожу, чувствуя, как ноги подкашиваются, а он уже обходит машину, бросает взгляд через плечо:
– Добро пожаловать домой, жена. И опять этот холодный сарказм и хищная усмешка, от которой бегут мурашки…
5
Мы идем по направлению к дому. Его тяжёлые шаги слышны рядом, щебень поскрипывает под ногами, а сердце у меня всё никак не унимается. Этот дом давит, такой огромный, словно я подхожу к своей клетке.
И тут – громкий, хриплый лай разрывает вечернюю тишину.
Я вздрагиваю, резко оборачиваюсь и замираю: из-за угла, молнией, на меня несётся огромная чёрная собака. Это не собака, это монстр с массивными лапами и звериным оскалом. Успеваю только сжаться и закрыть глаза. Дыхание перехватывает паника, а ноги приросли к земле. Я не могу пошевелиться и только молчу…
Я с детства очень боюсь собак. Как-то я шла со школы, торопилась домой, и из соседнего двора выскочила такая же огромная собака. Я тогда также испугалась до оцепенения, стояла и не двигалась. Собака подбежала ко мне вплотную. У меня сразу выступили слезы, я думала что она вот-вот набросится на меня и разорвет. И вдруг, совсем рядом раздался спокойный, низкий голос:
– Эй, пошла отсюда.
Я подняла взгляд. На тротуаре стоял парень. Высокий, в тёмной одежде, черты лица тогда показались мне грубыми, даже пугающими. Но он не отводил глаз от собаки, медленно двинулся вперёд. Его голос был хриплым, спокойным, но с такой уверенностью, что даже эта бешеная псина попятилась назад. Собака, порычав, отступила и убежала.
Я тогда так и стояла – напуганная, с дрожащими коленями. Хотела сказать “спасибо”, но не успела, он заговорил первым:
– В следующий раз внимательней смотри по сторонам, принцесса. Не все будут рядом, чтобы тебя вытаскивать. – Он бросил эти слова и пошёл прочь, будто растворился.
Я выныриваю из этой вспышки воспоминаний и слышу голос:
– Альта, стоп. Я даже не заметила, когда он успел закрыть меня собой?Собака, словно натянутая струна, тормозит в нескольких метрах от нас, тяжело дышит, оскал всё ещё на морде, но взгляд подчинённый, затравленный. Я слышу, как сердце стучит в ушах, пальцы дрожат, дыхание рвётся, будто я только что избежала смерти.
Мужчина оборачивается через плечо, его лицо спокойное, но в глазах скользит та самая опасная усмешка.
– Боишься? – тихо, почти насмешливо.
Я с трудом выдавливаю из себя слова:
– Она… она могла меня… – голос предательски дрожит.
Он хмыкает и делает шаг ко мне, нависая:
– Запомни, девочка, – его голос становится ниже, хриплый, с ледяным спокойствием, – если вдруг вздумаешь сбежать, по периметру ходит Альта. Она не любит незнакомцев. Особенно тех, кто бегает. Поняла?
Собака, словно подтверждая его слова, злобно рычит и облизывает зубы, не сводя с меня взгляда. Мне хочется закричать, но я лишь молчу и сжимаюсь сильнее. Всё внутри дрожит – от страха, от беспомощности, от осознания, что побег теперь – не просто риск… это почти самоубийство…