Пансионат «Айвотер»

Сейчас Уиллу был двадцать один год, в «Айвотере» он жил с шестнадцати, то есть – если не считать один семестр в университете, – уже пять лет. И последние два года он старался не обсуждать с матерью тему друзей, развлечений и личной жизни. Потому что не было у него, по большому счету, ни того, ни другого, ни третьего.

Друзья – исключительно виртуальные, развлечения – тоже преимущественно в интернете, а личная жизнь… Откуда бы ей было взяться?

Нет, конечно, парень несколько раз заводил интрижки с отдыхающими в пансионате девушками, а однажды даже искренне был влюблен, но отношения длиной в десять дней – именно таким был самый распространенный срок пребывания гостей – Уиллу не нравились. Человеком он был очень неторопливым и вдумчивым, да и прожигающим штаны либидо, слава богу, обременен не был. Так что пока он девушку рассматривал, узнавал, искренне наслаждаясь самим процессом, как своеобразной прелюдией – ей уже пора было уезжать. Если получилось ее таки довести до кровати и раздеть – повезло, а нет так нет. Все равно потом, разъехавшись по домам, сливались что те, что другие. Кто-то молча, кто-то благодарил его за замечательный отдых и увлекательный курортный роман – а потом все, счастливо оставаться.

И Уилл оставался. Какие у него еще были варианты?

– Как, кстати, успехи в поимке автоматного воришки? – Голос матери вернул парня в реальность, и тот обнаружил себя замершим над последним недопитым глотком кофе.

– Да никак, – скривился парень и осушил кружку, а потом поднялся с места и пошел мыть за собой посуду. – Была одна девчонка, которая уже даже телефон достала, чтобы последовать моему совету и позвонить непосредственно в компанию, но… – Он пожал плечами.

– Но что?

– Сорвалась рыбка.

Мать сочувственно поджала губы и погладила сына по плечу. А, немного подумав, предложила:

– Может, все-таки сам?

– Нет уж, – усмехнулся Уилл, стряхивая капли с тарелки и кружки и придавая голосу больше пафоса. – Не вижу никакой чести в том, чтобы лично устраивать разборки из-за пары шоколадок.

– Ох, вы поглядите-ка на него! – важно прыснула женщина, а потом с характерным хлопком стеганула парня вафельным полотенцем по джинсам в районе зада. – Чести в этом не видит Его Благородие! Ишь какой! Поел, попил, светлый лик свой не заляпал? Тогда марш с моей кухни, сюрикен. Мне работать надо.

Уилл, уже двинувшийся в сторону выхода, вдруг изумленно вскинул брови и повернулся.

– Мам.

– Что? – нахмурилась женщина, с нехорошим предчувствием глядя, как у того на губах расцветает издевательская улыбка.

– Сюзерен. Не сюрикен.

Пару мгновений она только хлопала глазами, а потом оскорбленно вздернула подбородок и снова замахнулась на него полотенцем:

– Да хоть слизерин!

– Ну, это уже вообще порнография какая-то, – смеялся Уилл, уворачиваясь и шмыгая в закуток к своим кедам. – Постыдилась бы, женщина. В твоем-то возрасте!

– Кыш отсюда. Умник, – бурчала мать, недовольно качая головой, но при этом скрывая улыбку.

Высокомерие и бахвальство собственным интеллектом со стороны сына всегда вызывали в ней смешанные чувства. С одной стороны, женщина гордилась своим умненьким мальчиком, который не испытывал никаких трудностей, чтобы поставить любого человека на место. С другой – именно это она и считала основной причиной, почему у того нет ни друзей, ни девушки.

Проводив все еще посмеивающегося сына взглядом, женщина вернулась к работе:

– Несносный, несносный мальчишка, – вздыхала она, придвигая к себе бланки списания продукции. – И кому только такое счастье достанется…

Уилл меж тем снова описал пансионат в полукруг и зашел с главного входа. Обычно к этому времени Эстер уже разгребала завалы электронных писем, просматривала обыкновенную почту, которую приносили ей на ресепшен с поста охраны, и готовила отдельную стопочку, предназначенную непосредственно Уиллу. Чего там только не было: от счет-фактур и уведомлений из налоговой до коммерческих предложений по закупке более дешевой консервированной фасоли.

В холле пансионата было прохладно и, что самое приятное, пусто. Видимо, большинство гостей ушли на пляж или разбрелись по каким-нибудь культурно-развлекательным программам типа лепки из глины или прогулки на горных велосипедах. Так что престарелый колониальный стиль здешнего интерьера выглядел еще более сонным и засиженным мухами. Все эти ковры, картины в рамках, диваны, подушки, столики и, черт возьми, лепнина на фризе и консолях полвека назад остывшего камина – толкали Уилла на невольные ассоциации с отелем «Оверлук» из фильма «Сияние».

– Пришел? – спросила очевидное Эстер, одной рукой принимая из принтера свежие распечатки, второй листая записную книжку и еще зажимая трубку телефона между плечом и ухом.

Парень отвечать на ее глупый вопрос, конечно же, не стал. Просто сунул руки в карманы и привалился боком к стойке регистрации, ожидая, когда женщина отдаст его стопку, на девяносто процентов состоящую из бесполезной макулатуры, и он с чистой совестью вернется домой, сядет за комп и посмотрит какой-нибудь сериал. А поработает, как всегда, ближе к вечеру.

– Да, мистер Николз? Это Эстер с ресепшена. Я нашла запасной ключ для вас, да. – Она выслушала короткий радостный спич, отголоски которого долетели даже до Уилла, и обворожительно улыбнулась: – Сейчас принесем, хорошо. Никуда не уходите. – На том конце провода звонко рассмеялись: не иначе, Эстер только что подколола гостя, который застрял в своем номере.

Она положила трубку, достала из-под стойки стопку бумаг и выложила их перед Уиллом, сверху пришлепнув каким-то ключом с деревянным брелоком и выбитом на нем номере 4E, какие у пансионата не были в ходу уже лет двадцать.

– Это еще что такое? – скептически изогнул бровь парень.

– Уилл, очень тебя прошу, отнеси это мистеру Николзу на четвертый этаж. Он там каким-то неведомым образом в унитаз ключ смыл – надо открыть человека. – И, расправив перед собой распечатки, она принялась звонить куда-то еще. – Как друга тебя прошу.

Парень с сомнением посмотрел на ключ:

– А почему клоуна своего не попросишь?

– Уилл! – взмолилась Эстер, слушая в трубке гудки. – Во-первых, Дилан не мой, а во-вторых, он на прогулке сейчас, гостей сопровождает, так что… Алло! Здравствуйте. Это из пансионата «Айвотер» вас беспокоят… Да, я управляющая, Эстер Грин. Вы нам утром на электронку прислали инструкции…

Наблюдая, как женщина стремительно теряет интерес и к ключу, и к Уиллу, полностью переключаясь на новый насущный вопрос, парень обреченно вздохнул и сгреб выданные ему бумаги, сложил их пополам, засунул в задний карман джинсов и забрал ключ. Но перед тем, как направиться к лифтам, снова ее окликнул:

– Эй, Эстер. – Та подняла на него нахмуренный взгляд. – Мы не друзья.

– Иди уже, – прошептала женщина одними губами и отвернулась.

И он ушел. В гордом одиночестве поднялся на четвертый этаж и ступил на длинную дорожку веселенького ковролина в приглушенно-красных тонах. В коридоре стояла гробовая тишина, если не считать шума прибоя и пения птиц, заливающихся внутрь через распахнутые окна. Еще из номера 4Е доносилась какая-то возня, и где-то вдалеке скрипнула половица.

Уилл обернулся.

В противоположном конце коридора, где когда-то был номер 4А, а теперь находился проем под уходящую вверх винтовую лестницу – парень готов был поклясться – скользнула неясная тень и тут же исчезла в этом самом проеме.

– Кого там нелегкая принесла? – цыкнул Уилл, наскоро отпирая дверь несчастного мистера Николза, и, обменявшись с ним формальными любезностями, быстрым шагом устремился в противоположный конец коридора.

В башню Ларисы Флоранс, единственную из всех строений пансионата, расположенную на условном пятом этаже, гости наведывались крайне редко, и все-таки подобное случалось. О полукриминальном деле, покрытом толстым слоем пыли и плесени, знали немногие, так что большинство любопытствующих забредали туда случайно, в припадке скуки или праздного шатания. В любом случае, даже если этот гость из таких, стоило его отвадить.

По возможности бесшумно поднявшись по невысокой винтовой лестнице, Уилл различил возле двери Ларисы Флоранс девичью фигуру, которая, кажется, ковыряла ногтем сварочный шов по периметру двери. А приглядевшись внимательнее, парень узнал в этой девушке страстную любительницу булок из автоматов.

– Не с места, руки вверх, – с вялой улыбкой проговорил он, приваливаясь плечом к опорному столбу винтовой лестницы и с некоторым удовольствием наблюдая, как девушка сначала деревенеет, как перепуганный опоссум, но потом отмирает, распрямляется и медленно поворачивается к нему. – Все, что вы скажете, будет искажено и использовано против вас.

– Опять ты, – прошептала девушка с такой обреченностью, будто покорялась неизбежному.

Уилл решил проигнорировать этот эмоциональный выпад и сложил руки в карманы:

– Чего делаешь здесь?

Глаза девушки тут же забегали, словно простой, но вполне предсказуемый вопрос поставил ее в тупик. Было видно, как она судорожно соображает и буквально на ходу пытается выдумать максимально правдоподобную причину, по которой могла бы оказаться на вершине лестницы, ведущей к одной-единственной запертой двери. И Уилл уже был готов предложить ей пару подходящих отмазок про туалет или лунатизм, как вдруг брови девушки решительно съехались к переносице:

– Это спальня Ларисы Флоранс, которая пропала в 1983-м году, не так ли? – выпалила она скороговоркой, как в омут с головой бросилась. Еще и нахмурилась так сурово, будто это он, Уилл, был застигнут врасплох и оказался на допросе.

На внезапную перемену в настроении девушки тот, правда, отреагировал одними лишь дернувшимися в удивлении бровями:

– Возможно, – подумав, все же ответил он.

Неужели любительница тру-крайма? Редкий гость в этих краях. Значит, тем более нужно было ее отвадить.

– Я знаю, что это она, – настаивала та, продолжая удерживать на лице решительное выражение.

Уиллу это даже показалось забавным: с ее-то этими огромными голубыми глазищами, тонким, чуть вздернутым носом и довольно большим ртом суровая насупленность выглядела просто уморительно.

– Правда, что дверь не открывается? – тем временем не унималась девушка.

– В практическом или теоретическом аспекте? – уточнил он, с трудом подавляя на губах ухмылку, а в ответ получил выразительно возведенные к потолку глаза:

– Ты понял, о чем я.

– Зачем тебе это?

– Хочу понять, можно ли попасть в башню, если дверь заварена и нет ключа. – А потом, подумав, спросила уже с меньшей уверенностью: – Его ведь… правда нет?

– Насколько мне известно, нет.

Девушка подозрительно сощурилась:

– То есть ты не знаешь наверняка?

Парень пожал плечами:

– Наверняка я знаю только то, что, насколько мне известно, ключа не существует в той форме, которую принято считать ключом, когда мы имеем его в виду. Такая формулировка тебя больше устроит?

Девушка недоуменно моргнула:

– Н-наверное…

– В таком случае, – печально вздохнул Уилл, – не завидую людям, которым приходится с тобой общаться. – А потом хлопнул себя по коленке и произнес бодрее: – Ладно, если ты уже оценила качество сварки, можем уходить.

Он даже повернулся и начал спускаться по ступенькам, надеясь, что девушка последует его примеру, однако шагов так и не услышал.

– Ну чего тебе еще? – пытливо уставился на нее парень, оборачиваясь.

– А ты не знаешь, можно ли как-то иначе попасть в башню?

Этот вопрос она задала уже не неуверенно. Наоборот, ее цепкий, серьезный и крайне подозрительный взгляд блуждал по лицу Уилла с таким вниманием, что у того аж дыхание на миг сбилось.

Будто она знала, что он знает, и теперь намеревалась прочесть ложь по его микромимике. Неужели что-то в его предыдущих ответах показалось ей подозрительным?

Парню потребовалось несколько секунд, чтобы совладать с непонятно откуда взявшимся волнением и заговорить спокойно:

– Через крышу, например? Или окно. Альпинистским снаряжением умеешь пользоваться?

Девушка продолжала стоять на месте и рассматривала его так, будто сама в этот момент не дышала. Окутанная полумраком и застывшим воздухом, выглядела она как на кадре какого-нибудь мистического триллера, на котором та самая «файнал герл» на одну короткую секунду замирает – в предвкушении и тревожном волнении – перед тем, как открыть дверь и впервые встретиться с разгадкой главной тайны своей сюжетной линии.

– Нет, – покачала она головой, поджимая полные губы, и принялась тоже спускаться по лестнице. – Не умею.

Они расстались в лифте. Девушка вышла на третьем этаже, а Уилл поехал дальше. До самой последней секунды между ними сохранялось какое-то странное напряжение, и парню все время казалось, что вот сейчас она спросит что-то еще.

Но этого так и не произошло.

~

«Как вам такая идея?»

– Отстой…

«Как вам такая идея?»

– Тоже хрень.

«Как вам такая идея?»

– О, а вот это ничего. – Стейси набросила на фрейм эффект с анимированными сердечками и растянула его на всю фразу, в которой спрашивала мнение подписчиков о новом небольшом конкурсе. Сердечки эти, разумеется, ненавязчиво подталкивали их к желательному для девушки ответу.

Полчаса назад она записала видео, в котором предлагала своим самым ярым поклонникам стать спонсорами ее завтраков, обедов и ужинов. Нет, конечно, выразилась она не так пошло – просто объявила о возобновлении когда-то уже опробованного типа стримов, где Стейси ела перед камерой и мило общалась с чатом. Но на этот раз она предложила самим подписчикам определять, что именно она будет есть. Для этого девушка обещала выложить меню пансионата, которое скачала с сайта, чтобы, просмотрев его, подписчики смогли бы проголосовать донатом с припиской о названии выбранного блюда. И самый щедрый донатер таким образом определил бы, что именно Стейси будет есть на стриме. За его счет, разумеется.

В успехе своей задумки девушка не сомневалась ни секунды. Ведь тот тип блога, который она вела, подразумевал практически полное погружение в ее жизнь – даже камеру она старалась выставлять так, чтобы добиться у зрителя ощущения присутствия. И да, людей, плотно сидевших на этой траве, было предостаточно. Если судить по некоторым комментариям, встречались даже такие, кто считал ее абстрактное «you» в беседе с аудиторией обращением исключительно личным.

И именно эти люди когда-то подкинули Стейси идею о смене формата блога с простого лайфстайла на образ «я твоя девушка», что в конечном итоге и принесло ей ту популярность, которую она имела на данный момент. Триста тысяч подписчиков с разных уголков планеты – некоторых сообщений в чате Стейси не понимала даже примерно, потому что те были написаны арабской вязью, иероглифами и еще черте знает какими символами.

– Так, ладно, – вздохнула она, досматривая смонтированный прямо в приложении на телефоне ролик. – Опубликовать.

Рассказывать в этом видео о причинах объявления конкурса Стейси не стала, решив приберечь тему семейных передряг для стримов. Скопом весь контент выдавать было нельзя – точно не в этом богом забытом месте, где, казалось, не происходило вообще ничего. Может, поэтому администрация пансионата не решалась поменять обивку на своих диванах в холле, расцветка которой вышла из моды сто лет назад? Боялись произвести слишком мощный фурор?

Под выложенной сторис с голосованием побежали первые лайки и комментарии, преимущественно поддерживающие ее затею. Кто бы сомневался, собственно.

Усевшись на кровати поудобнее, Стейси принялась отвечать на комментарии, в которых содержались вопросы по существу: во сколько по вашингтонскому времени будут проходить стримы, есть ли у девушки пищевые аллергии или своеобразный стоп-лист по продуктам и так далее, и тому подобное.

Столь трогательная забота каждый раз, как по волшебству, успокаивала мятежную душу девушки. Будто в такие моменты триста тысяч наблюдателей за ее крохотной жизнью вдруг сливались в какого-то одного неясного, но обволакивающе большого и теплого человека. Этот человек, не имевший лица и имени, неизменно приходил на помощь даже в самые тяжелые минуты и оставался рядом до конца. Очень нежно, по-отечески бережно брал ее болеющее сердце в свои ладони и грел его до тех пор, пока щемящее чувство тоски и одиночества не стекало с него на пол вытаявшим льдом.

Он любил ее. Внимательно вглядывался и угадывал печаль в ее глазах, даже если в тот момент Стейси улыбалась и шутила. Потому что он знал ее наизусть. Как никто другой на всем белом свете.

Дверь в номер открылась как раз в тот момент, когда девушка закончила публикацию еще двух сторис: одной с фотографиями меню, а другой с подробным описанием своего стоп-листа. Сторис с меню на всякий случай закрепила еще и в хайлайты – вдруг кто-то из ее подписчиков не успеет посмотреть ее за сутки.

– Ты здесь, – обронила Нола рассеянно, всего чуточку не дотянув интонацию до вопроса. Кажется, присутствие в номере сестры ее нисколько не обрадовало.

– Где мне еще быть, – вторила ей та, мельком проследив, как тяжело девушка плюхается на свою кровать и устремляет взгляд к потолку.

Выглядела Нола расстроенно, даже как будто тревожно – и Стейси четко для себя решила ни о чем сестру не спрашивать. Потому что это ее мечущееся, громко думающее, вечно чем-то обеспокоенное состояние было вполне в порядке вещей, и если интересоваться, что у Нолы случилось на этот раз, можно не только бездарно потратить время, но еще и себе настроение испортить. Нет уж, спасение утопающего – дело рук самого утопающего.

– Как у тебя получается так легко общаться и цеплять парней? – неожиданно спросила Нола у потолка. – Я имею в виду, ты же даже не всегда с ними приветлива, а они все равно… Что один, что второй… который утром у лифтов был… Как его…

– Потому что парни все до одного законченные лукисты? – равнодушно пожала плечами Стейси, тоже не вспомнив, как звали того парня, который позвал ее покататься завтра на лошадях. – А что, ты с кем-то познакомилась?

Но Нола не ответила. Молча жевала губы, по-прежнему буравила взглядом потолок, а потом вдруг мотнула головой и вскочила с кровати:

– Нет. Ни с кем я не познакомилась. Ты с родителями так и не виделась сегодня? – Последнюю свою фразу она сказала уже почти будничным своим тоном и принялась что-то откапывать в рюкзачке.

– Слава богу, нет.

Нола вздохнула, в своей типичной обреченной манере старшей сестры:

– Зачем это все, Сиси? К чему твой бойкот? Мне сегодня, между прочим, пришлось завтракать булкой из автомата, чтоб никого не подводить. Помирись с отцом, нам еще полтора месяца здесь жить!

Стейси терпеть не могла, когда Нола становилась такой – подчеркнуто благоразумной, взрослой и постоянно жертвующей во имя мира и добра. А по факту у нее просто характера не было, чтобы отстаивать собственные интересы. Но окружающие, конечно же, видели ситуацию иначе.

С самого детства Стейси ставили в пример сестру и говорили на нее равняться. Посмотри, как Нола сидит, посмотри, как Нола кушает, посмотри, как Нола учится. А еще какая у нее чистота в комнате, как прилично она одевается, красится, говорит и ведет себя. Нола не кричит, не бегает по дому, ничего не ломает, не клянчит денег, не просит подарков, не связывается с сомнительными компаниями…

Порой Стейси хотелось предложить родителям пойти и потыкать в Нолу палкой, а то вдруг она мертвая вообще.

Девушка была глубоко убеждена, что все познается только в сравнении. И родители вечно недовольны Стейси исключительно потому, что у них была неподражаемая, до зубовного скрежета идеальная Нола. Ведь у тех одноклассниц девушки, кто был единственным ребенком в семье, подобных проблем не наблюдалось – их обожали просто за то, что они есть. Ее же… Мать была по большей части просто холодна, а вот отец как будто и вовсе младшую дочь ненавидел. И как девушка ни старалась заслужить внимание и любовь со стороны родителей, все было без толку.

Что, Стейси? Получила хороший балл за контрольную? Ну, а вот Нола получила высший.

И так во всем. Единственное, где она сорвала джекпот – это внешность. Старшая сестра на фоне Стейси не просто терялась, а буквально растворялась в небытии. К сожалению, родителей эта ее победа не впечатляла совсем, а отцу и вовсе давала лишних поводов задеть младшую дочь, несправедливо обвиняя ее в стереотипной тупости, легкомысленности, ветрености и самовлюбленности.

Отца Стейси не любила. Он был безжалостен к ней. И сложно было сказать, что из этого являлось причиной, а что следствием.

Но наверняка девушка знала одно: если бы она сегодня спустилась к завтраку, он до конца дня злорадствовал бы на тему, как это Ее Величество соизволило снизойти до них, презренных смердов, и вкусить плебейских яств. А потом придумал бы что-нибудь еще, затем еще – все обиднее и обиднее, пока не довел бы Стейси до слез и только тогда с коронной фразой «поплачь, поплачь, пожалей себя» отпраздновал бы победу.

И никто – ни мать, ни сестра – не вступились бы за нее. Разбежались бы, как обычно, каждая по своим углам или, на худой конец, уткнули бы носы в телефоны – и все стерпели. Их ведь это не касалось, так? Да и кому охота ради какой-то там зарвавшейся пигалицы портить перед отцом репутацию хорошей жены или дочери.

– На обед пойдешь? – спросила Нола, складывая в кейс наушники, в которых провалялась на кровати последний час.

Стейси в этот самый момент сидела перед маленьким круглым зеркалом и приводила себя в порядок.

Один из ее постоянных донатеров с ником ReinDeer_xo скинул целую тысячу долларов буквально в последний момент, когда девушка уже собиралась заказывать ростбиф с овощами-гриль – пожелание донатера за сотню баксов, – но тот моментально вылетел из топа. И теперь ей предстояло съесть томатный суп из морепродуктов, стаканчик с нарезанными фруктами и выпить молока. Удовольствие сомнительное, конечно, особенно с молоком. Но в целом она могла бы сделать только глоток из уважения, а потом отшутиться.

– Стейси? – позвала ее снова сестра.

– Нет, я буду обедать в номере, – важно сообщила та.

– А зачем красишься тогда?

Девушка сначала довела выразительную стрелку и только потом ответила:

– У меня стрим, и я должна выглядеть красиво для своих подписчиков.

Нола непонимающе моргнула:

– Ты будешь… есть, пока на тебя смотрят люди?

– Они за это заплатили, – пожала плечами Стейси, приступая ко второму глазу.

Нола какое-то время молчала, видимо, переваривая услышанное и наскоро определяясь со своим мнением по этому поводу, а потом аккуратно заметила:

– Это немного… ненормально, Сиси, ты же понимаешь?

Та показательно вздохнула:

– А по-моему, ненормально есть в обществе людей, которые не хотят тебя видеть за своим столом. Так что останусь с теми, кто мне рад. С теми, кто меня любит.

Та еще какое-то время мялась, разглядывая лицо сестры в отражении зеркала, но спорить не стала – и просто ушла.

Стейси горько усмехнулась и сглотнула колючий ком в горле: конечно же, Нола ушла, конечно, не стала спорить. С чем? Все по фактам.