Сомниум: Тюрьма снов

Пролог. Отголоски прошлого

«Сон – это скрытая маленькая дверь, ведущая в самые потаённые и сокровенные уголки души и открывающаяся в космическую ночь»

Карл Густав Юнг

Август, 16 лет назад

Длинный коридор. Холодные и сырые стены, выкрашенные в тошнотворный бледно-зеленый цвет, краска которых пузырилась и отслаивалась, обнажая штукатурку, усеянную царапинами сотни детских пальцев. Ряд одинаковых дверей с криво приклеенными номерными табличками, которые вздрагивали от каждого шага. Постоянный, навязчивый скрип старых половиц под ногами сотен маленьких, потерянных детей.

Нола была одной из них. Тонкая, бледная девочка с огромными зелеными глазами. Здесь, в детском доме, прошли её бесконечные дни детства.

Каждое утро начиналось с грубого пробуждения, отвратительного завтрака из безвкусной, комковатой каши и застоявшегося компота, давно потерявшего вкус ягод и пахнущий лишь сладкой пылью. Потом – бесконечные занятия, цель которых была сделать из них послушных, удобных детей. Вечера были ещё хуже – холодная, неудобная кровать в общей спальне, наполненной чужими беспокойными снами и шепотом в темноте.

Она помнила, как мечтала. О семье, о теплом доме, о любящих голосах, которые позовут именно её. Но годы шли, а мечты оставались мечтами. И всё же, где-то глубоко внутри, теплилась крошечная, упрямая надежда. На кого-то, кто заметит её.

И он появился. Картинка в сознании вспыхивает ярче, и в конце того самого коридора появилась фигура такого же худенького мальчика. Чуть старше, с взъерошенными пшеничными волосами и такими же, как у Нолы, зелеными глазами. Уильям. Её брат. Единственный свет в этом темном, ужасном месте.

Он подошел к девочке, улыбаясь своей теплой улыбкой, и протянул ей руку, к которой маленькая Нола машинально потянулась в ответ.

Уильям был её щитом. Он отгонял задир, которые пытались обидеть её, делил с ней последнюю булку, которую крал с кухни. Выслушивал её страхи и мечты, не осуждая, не перебивая, и понимал её, как никто другой. Когда ей снились кошмары, он держал её за руку под одеялом. В мире, где всё было отнято, Уильям был её всем – семьей, другом, её личной вселенной.

– Мы вместе, Нола, – шептал он, крепко сжимая её пальцы. Его голос был тихим, но твердым. – Когда мы вырастем, то уйдем отсюда. Далеко-далеко. Мы построим свой дом, и там будут самые красивые цветы и самые вкусные булочки. Я обещаю.

Его слова были как кислород, который позволял ей дышать. Он верил в их будущее, и эта вера была заразительна.

Позже в нашу жизнь вошли они. Хранители. Их называли так, хотя никто из детей не понимал, что именно они хранили. Возможно, души? Это были высокие, тонкие силуэты, не совсем похожие на людей, всегда одетые во всё тёмное, их лица невозможно было рассмотреть из-за опущенных капюшонов. Они были немногословны, их появление было почти бесшумным, по началу они только наблюдали за детьми. Ходили по комнатам, словно призраки, заглядывали в глаза, иногда задерживаясь на некоторых детях чуть дольше, чем на других, иногда легонько касались плеча, от которого по коже бегали мурашки. Каждый раз дети затаивали дыхание, чувствуя смесь холодного страха и угасающей надежды. Хранители выбирали, не по красоте, не по воспитанию, не по уму. Они искали что-то другое – тонкую искру, скрытый потенциал, который ощущали лишь эти люди. Когда выбранного ребенка уводили, его вещи исчезали, а кровать оставалась пустой, остальные возвращались к своей серой жизни, в глазах которых читалась зависть, смешанная с облегчением.

Однажды они избрали и нас с братом. Сначала они просто наблюдали за нами, но уже не здесь, а у себя на закрытой территории. А потом, спустя время, тем, кто подходил под их неведомые критерии, предлагали поиграть в удивительную игру – окунуться в волшебный мир.

Кто из детей мог отказаться?

Ещё одни загадочные фигуры, те, кого дети называли Проводниками – собирали небольшие группы детей в специально оборудованном помещении в самой дальней части здания, напоминающего замок. Здесь всегда пахло воском, медом и пряными травами, воздух был густым и теплым, а свет от свечей, расставленных по каждому уголку, отбрасывал необычные, танцующие тени на стены, которые были украшены непонятными, древними символами.

Проводники не были похожи на обычных Хранителей. Их голоса были мягкими, усыпляющими, словно моросящий осенний дождик, а глаза – глубокими и бездонными, словно они видели что-то, недоступное другим, нечто за гранью видимого мира. Они учили детей «видеть сны наяву».

Поначалу это были лишь обрывки, размытые образы, словно смотришь сквозь запотевшее с другой стороны окно – вспышки цветов, обрывки музыки, едва ощутимые прикосновения к чему-то. Но с каждой ночью, с каждым уроком, видения становились ярче, четче, обретая форму и объем. Нола и Уильям были среди тех, кто схватывал быстро.

И вскоре они обнаружили невероятное. Они могли не только видеть, но и контролировать свои сны. Изменять пейзажи по своему желанию, создавать миры и разрушать их, словно боги. Это было их секретом, который они бережно хранили, делясь только друг с другом, не произнося ни слова вслух. С этого момента дети попадали в эти чудесные миры каждую ночь, а по утрам должны были детально описывать все, что видели, старшим детям – тем, кто был здесь на несколько лет дольше.

Их вид повергал в ужас. Бледные, исхудавшие лица с огромными, потухшими глазами, в которых не осталось ничего детского. Они были живыми призраками. Уильям заметил, что после таких “отчетов” кто-то из старших детей бесследно исчезал.

Нола и Уильям молчали о своей способности управлять снами, считая это своей уникальной силой. Но вскоре выяснилось, что они не одни. Один мальчик, тихий и запуганный, признался Уилу, что тоже может творить в мире сновидений. Он шептал, что в его сны стал приходить кто-то чужой и задавал странные вопросы. Но брат уговорил его молчать. Что-то в Уильяме после этого изменилось. Он стал осторожно расспрашивать других детей об их снах. Он искал таких, как мы, пытаясь понять, кого и зачем уводят хранители.

Хранители заметили его странную любознательность. И в одну из ночей его не стало в спальне. Он вернулся под утро, бледный и очень тихий. И на его лице лежала та самая, знакомая Ноле до дрожи, маска опустошенности. Та самая, что была у старших детей. Нола не разговаривала с ним целые сутки, боялась задавать вопросы.

А потом он подошел сам, обнял и прошептал на ухо:

– Нола, нам нужно бежать. Сегодня же ночью.

И они смогли. Вернее, это был план Уильяма, его отчаянная смелость. Он вывел не только Нолу, но и поднял на ноги других детей, которые прибыли вместе с ними, не всех, но большую часть. Они бежали по темным улицам, пока не уперлись в ворота другого детского приюта. Не такого, как прошлый. Обычного. Где напуганных детей накормили, обогрели и не спрашивали о странных снах. Где не было Хранителей и других членов этого странного культа. Совсем скоро Нолу и Уильяма забрала семья Ярвинен.

Время шло. Спустя 10 лет, когда девочке исполнилось шестнадцать, а её брату – восемнадцать, они были почти уверены, что худшее позади. Уилл, наконец, смог найти подработку после школы, и его с сестрой жизнь в доме приемных родителей стала немного легче.

Нола, вдохновленная его целеустремленностью, начала мечтать о большем – о поступлении в колледж, о том, как они вместе, наконец, выберутся из этого забытого миром города и построят своё собственное будущее. То самое, о котором Уильям шептал маленькой девочке в зеленом коридоре.

Но судьба, казалось, ещё не закончила свои жестокие игры с ними.

Та ночь была странной. Нола не летела над бескрайним полем белых цветов, как обычно, чувствуя присутствие Уильяма рядом. Вместо этого она падала сквозь черную, вязкую пустоту, которая затягивала и не собиралась отпускать. Это был не обычный ночной кошмар, а нечто гораздо более ужасающее. Нола чувствовала, как что-то ломается. Не просто сон, а некая невидимая нить, что всегда связывала их обоих.

Во сне образ Уилла дрожал, искажался, будто помехи на старом телевизоре, а потом резко оборвался. Нола почувствовала холод, пронзающий её насквозь. Ощущение, будто из неё что-то вырвали с корнем, оставив после себя огромную, черную дыру.

Она резко открыла глаза, вырвавшись из плена. Утро еще не наступило, комната была погружена в предрассветную синеву. Сердце Нолы бешено колотилось, легкие горели, казалось, ей не хватало воздуха. Все тело покрылось липким, холодным потом, хотя в комнате, благодаря открытому на всю ночь окну, стоял ледяной холод.

Не думая ни о чём, не дожидаясь будильника, дрожа всем телом, Нола поднялась с кровати. Ей нужно было увидеть Уильяма, убедиться, что он спит, что это был всего лишь дурной сон, она должна была услышать его голос.

Когда она переступила порог его комнаты, в комнате стояла неестественная тишина, в которой не было слышно даже дыхания.

Он лежал на спине, скинув одеяло до колен. Его лицо было спокойным, как будто он все еще был там, далеко, в одном из их красочных снов.

– Уилл?.. Лиам?.. – позвала Нола чуть громче шепота. Ответа не последовало.

Она подошла ближе, её сердце начало биться быстрее, от ужасающего предчувствия. Взгляд упал на его левую руку.

На его запястье, прямо там, где должен быть пульс, была тонкая, почти прямая точная линия, которая казалась неправдоподобно чистой, слишком аккуратной для такой ужасной раны. Свежая кровь, еще не запекшаяся, чуть-чуть окрашивала ткань простыни под ним.

Ледяной холод пронзил всё её тело. Воздух вырвался из легких, а колени подкосились, но всё же она каким-то чудом удержалась на ногах. Нола протянула дрожащую руку, не осмелившись прикоснуться, поверить. Это был не сон. Это была реальность.

Крик, который вырвался из неё, был полон невероятного ужаса и боли.

Прибыли врачи, за ними полиция. Их голоса были приглушенными, но девушка вслушивалась в каждое их слово. Они говорили о самоубийстве, о возможной депрессии. Они смотрели на общую картину и делали свои поспешные выводы. Это был для них обычный случай.

Но Нола знала, что её брат не мог этого сделать. Не он, который видел чудеса в каждой мелочи, который был её вселенной и самой надежной опорой.

Он умер не здесь, не в этой комнате, и не от собственной руки. Он умер там, в их мире. Этот порез не был сделан его собственной рукой. Это была рана, нанесенная чем-то другим.

Уильям говорил, что там их никто не достанет. Но, видимо, у кого-то всё-таки получилось. Или у чего-то. Хранители? Их сны наяву?

Теперь всё это обрело смысл. Уильям не покончил с собой – его убили. Убили в их общем сне, и эта смерть, отпечаталась на его физическом теле.

Это знание было её проклятием. Как девушка могла объяснить это родителям и сводному младшему брату, которые верили в свою версию правды? Как она могла убедить кого-либо, что Уильям был убит неизвестной сущностью в мире, который никто другой не мог видеть?

Его смерть была не просто потерей. Это было доказательством того, что их убежище было взломано, и что теперь она осталась одна, зная, что то, что забрало Уильяма, всё еще там, где-то в темноте, и, возможно, уже идёт за ней.

Она знала, что ей нужно узнать правду о Уильяме, о том, что с ним произошло. И она ни перед чем не остановится, пока не докопается до правды. Это могло дать подсказку к будущему, от которого от которого теперь зависела не только её жизнь, но и сам Сомниум – их мир.

Глава 1. Реальность

Октябрь, настоящее время

Нола парила над полем, усеянным тысячами белых анемонов, каждый лепесток которых светился мягким, желтоватым светом. Воздух был наполнен ароматом свежести и легкой, едва уловимой меланхолии. Здесь, в саду анемонов, она была богиней – стоило ей только захотеть, и небо меняло цвет с лазурного на нежно фиолетовый, а звезды на нём рассыпались как множество маленьких бриллиантов. Она могла вырастить деревья из ниоткуда, заставить реку течь вспять или создать музыку из шепота ветра.

Это был её Сомниум – её личный мир снов. Нола опустилась на мягкую, шелковистую траву, лепестки цветов нежно касались её кожи. Она провела рукой по поляне, заполняя открывающуюся ей тропинку сияющими бабочками, чьи крылья переливались всеми цветами радуги.

Она понимала, что находится во сне, и с каждым новым погружением в Сомниум, реальность за его пределами теряла свои краски, становилась неинтересной. Каждый раз грань между миром грёз и реальностью становилась всё тоньше. В Сомниуме было всё, чего ей не хватало: красота, покой, контроль.

Внимание девушки привлек ярко-алый анемон, она присела, осторожно коснувшись его бархатных лепестков, а затем, поддавшись необъяснимому порыву, сорвала цветок. Кончики пальцев кольнуло, будто от микроскопических шипов. Нола поднесла его к лицу, вдыхая тонкий, едва уловимый аромат, который был настолько настоящим, что на мгновение она забыла, где на самом деле находится.

Внезапно, анемон в её руке начал терять цвет, лепестки медленно сжались, а затем рассыпались черным пеплом, который тут же подхватил внезапный порыв ветра. Небо потемнело, цветы вокруг обрели более насыщенные, казалось, угрожающие оттенки красного и черного, ветер усилился, превращаясь в свистящий ураган.

Паника охватила её – Нола попыталась изменить сон, вернуть солнце, поле белых цветов, но её воля, обычно всесильная здесь, наткнулась на невидимую преграду. Впервые за долгое время в её идеальном мире появилась трещина.

Девушка обернулась, ощутив внезапно пробежавший по спине холодок. У подножия древнего дуба, чьи ветки тянулись до самого края неба, она увидела его. Мужчина. Его силуэт был размыт, но она чувствовала его присутствие, как холодный сквозняк в теплом доме. Он не был её творением, не принадлежал этому миру.

Нола попыталась растворить его в воздухе, но тот оставался неподвижен. Внезапно мужчина повернулся, и его глаза, пронзительно-синие, казалось, видели её насквозь, а на его запястье, там, где должен быть пульс, медленно проступал багровый след – глубокая, незаживающая рана.

Девушка резко вдохнула, и мир вокруг неё начал медленно рассыпаться. Буквально за секунду до пробуждения, краем глаза она заметила Тень, стремительно летящую к ней. Не было ни крика, ни боли, лишь всепоглощающее чувство ледяного прикосновения, словно тысяча острых игл вонзились ей в левое предплечье. Нола дернулась, её идеальный мир раскололся на миллионы осколков, и она провалилась в бездну.

Аромат цветов сменился запахом пыли и старых простыней. На подушке рядом с её головой лежал один-единственный, идеально белый лепесток анемона.

Нола резко села в кровати, её легкие горели, а сердце бешено колотилось. Комната, такая болезненно реальная, была погружена в полумрак предрассветных сумерек. Ни поля цветов, ни разноцветных бабочек – только смятое одеяло, книжная полка и лунный свет, пробивающийся сквозь щель в занавесках.

Она тяжело дышала, пытаясь успокоиться. Это был сон, всего лишь сон… Её взгляд упал на левое предплечье. Под тканью ночной пижамы чувствовалось странное жжение. Медленно, с нарастающим ужасом, Нола закатала рукав. На бледной коже тянулись три тонкие, но глубокие красные полосы, свежие, будто только что нанесенные. Она вспомнила, что перед тем, как она начала стремительно пробуждаться ото сна, буквально за секунду, что-то с огромной силой вонзилось ей в руку.

Это был уже в пятый раз за последний месяц. Сначала это были лишь синяки, потом царапины, но теперь это были настоящие раны. Дрожащими пальцами она потянулась к тумбочке, нашаривая баночку с заживляющим кремом и бинты. Это стало её утренним ритуалом. Проснуться в холодном поту, проверить, что на этот раз принес ей Сомниум, и тщательно обработать раны, прежде чем кто-либо увидит.

– Безумие, Нола, ты сходишь с ума, – прошептала она себе, выдавливая крем на пальцы. Она понимала, что не сходит с ума, знала, что это реально.

Взгляд девушки так же упал на подушку – на ней лежал маленький лепесток её любимых цветов. Он был абсолютно реален – тонкий, нежно-белый, с едва заметными прожилками. Он был точно таким же, как те, что рассыпались пеплом в её кошмаре. Ледяная волна страха накатила с новой силой. Девушка отшатнулась. Это невозможно.

– Просто случайность, – лихорадочно подумала она. – Ветром занесло, с одежды упал….

Нелепые попытки найти оправдание. Сердце бешено колотилось в груди.

Она осторожно взяла цветок в пальцы, чувствуя его мягкую, бархатистую текстуру. Он был абсолютно реальным, свежим и влажным, будто его только что сорвали. И абсолютно чужим в этой комнате. Оправданий не оставалось.

Последние несколько месяцев её жизнь превратилась в балансирование на грани. Дар осознанных сновидений, который был её спасением, постепенно обернулся кошмаром. Сначала это было весело – она строила свои идеальные миры, где могла успокоить душу после нахождения в тяжелой реальности, а потом началось это… Незначительные боли в теле после особенно ярких снов, затем – легкие ушибы, а теперь – это.

Раны, полученные в её мире грез, становились реальными.

Нола аккуратно нанесла крем на царапины. Завтра они начнут затягиваться, а через пару дней останутся лишь розовые рубцы, которые она будет прятать под длинными рукавами своего любимого серого свитера.

Лучи осеннего солнца уже пробирались в комнату, а небо окрасилось в розово-оранжевые тона. Обычный мир просыпался, и Нола должна была в нем существовать.

Она попыталась отвлечься стандартными приготовлениями к скучному дню – душ, завтрак и чашка бодрящего утреннего зеленого чая. Её работа – рутинная офисная должность менеджера в небольшой логистической компании, которая была полной противоположностью её ярких снов.

Как каждый будний день, без двадцати восемь, Нола выходила из квартиры, быстрым шагов направляясь на автобусную остановку прямо напротив её пятиэтажки. Транспорт здесь всегда ходил по расписанию, в целом, как и вся городская жизнь, к которой приспособилась и Нола.

Сегодня всё было точно так же: полупустой маленький автобус прибыл в точно назначенное время, встав ровно посередине и распахнул свои почти идеально прозрачные, стеклянные двери с жёлтыми узорами.

Иногда девушке казалось, что даже у мест в транспорте было свое расписание под каждого человека – её любимое одиночное место у окна в начале салона всегда было свободным. Не изменяя своей жизненной рутины, Нола села именно туда.

Автобус, пробираясь по узким улицам, вынырнул на центральную площадь. За окном проплывал Раяйоки – город-пограничник, или, как его ещё называет народ – город-призрак, застрявший между двумя мирами, как и люди, живущие тут. Жизнь в Раяйоки течет размеренно, как течение реки. Здесь финская сдержанность соседствовала с русской грубоватой теплотой. С одной стороны площади – современное стеклянное здание библиотеки, с другой – посеревший от времени каменный дом, который теперь занимал офис банка. Вывески на финском, но в речи прохожих то и дело проскальзывали русские слова, складываясь в странный, певучий гибрид – «раяйокский говор». Воздух пах свежесваренным кофе из финской кофейни и сладковатым дымком от гриля в киоске с шашлыками.

Раяйоки раскинулся по обоим берегам одноименной реки, основная его часть находится на финской стороне. Природа и архитектура здесь имеют свою атмосферу – бесчисленные хвойные леса, гранитные скалы, выступающие из земли, и чистейшие озера, соединенные протоками.

С одной стороны города преобладают современные, но невысокие экологичные дома из стекла и дерева, соседствующие с деревянными особняками, выкрашенными в терракотовый и желтый цвет. С другой – более массивная застройка и старые, каменные здания царских времен.

Именно сюда, в этот город-мост, их привезли после побега. И именно здесь, в сером панельном доме, у семьи Ярвинен, началась их новая жизнь. И именно отсюда, из этого забытого богом и людьми места, Уильям так мечтал сбежать. Но Раяйоки не отпустил его.

Без пяти восемь, Нола, как обычно, уже сидела в кресле своего рабочего уголка. Её день растворялся в непрерывно поступающем потоке электронных писем, проверке статусов доставки в огромных таблицах и ответах на телефонные звонки. Голоса на другом конце провода часто были раздраженными – срывы сроков, потерянные грузы, и просто недовольные всем подряд клиенты. Девушка же всегда отвечала ровным, спокойным тоном и заученными фразами. Казалось, этот день не закончится никогда.

Её день растворялся в кликах компьютерной мыши. Монитор размывался от бесконечных строк таблиц со статусами доставки. Голоса в телефонной трубке были раздраженными, и Нола отвечала им заученным, ровным тоном, пока её собственные мысли кружились вокруг одного: образ мужчины с синими глазами и багровым следом на запястье. Кто он? И почему его появление вызвало такой хаос в её идеальном мире?

В обеденный перерыв, вместо того чтобы присоединиться к коллегам в столовой, Нола отправилась в кофейню напротив. Горячий шоколад, обычно приносивший ей утешение, сегодня казался приторным. Она достала телефон, открыла папку со своими фотографиями. Серия снимков маленького, дрожащего котенка, которого она спасла на прошлой неделе в приюте «Довольные хвостики», вызвала легкую улыбку. Его шерсть была такой же мягкой, как лепестки анемонов, а глаза – чистые и полные доверия.

Вдруг, среди фотографий животных, её взгляд остановился на одном снимке старой фотографии, которую она когда-то давно по случайности нашла на чердаке в детском доме. На ней был изображен парень, стоящий спиной к камере, на фоне поля, усыпанного белыми цветами. Он напоминал того мужчину из её сна, но был моложе, и его силуэт не был размыт. Она всегда чувствовала какую-то необъяснимую связь с этим снимком, но так и не узнала, кто это.

Сердце забилось быстрее. Возможно, это не просто совпадение. Возможно, этот мужчина был связан с её прошлым, с тем, что она так старательно пыталась забыть.

Вечером, перед тем как вернуться в пустую квартиру и снова погрузиться в сон, Нола зашла в приют, в котором частенько проводила вечера и выходные дни. Она занималась не только уборкой клеток или кормежкой животных – чаще всего девушка терпеливо приручала самых пугливых собак, шептала успокаивающие слова пережившим жестокое обращение кошкам. С животными Нола чувствовала себя по-настоящему свободной и открытой, позволяя проявляться своей внутренней смелости и нежности, при этом не бояться быть непонятой или осужденной.

Она шла к клетке с самой пугливой собакой, дворняжкой по кличке Лулу, и шептала ей слова ободрения. Лулу, дрожа, прижалась к решетке, и девушка осторожно погладила её по голове.

Вернувшись домой, она первым делом она прошла к себе в комнату, закрепив на стену справа еще одну фотографию приютского хвостика – Лулу. Нола делала снимок каждого животного, с которым ей довелось подружится, и прикрепляла на стену у своей кровати.

Девушка подошла к окну. Вдали, в небе, она заметила едва уловимое мерцание, похожее на отблески далеких звезд. На миг ей показалось, что это были тысячи синих глаз, смотрящих на неё из темноты.

Она задернула занавески, но это не помогло. Казалось, тени сгущаются, а воздух становится холоднее. В этот раз, когда она легла в постель, понимала, что Сомниум не будет прежним, его отравили, а с ним – отравляют и её саму.

Глава 2. Лилиана

Ноле казалось, что она проснулась. Глаза были открыты, комната, погруженная в серый полумрак, выглядела как обычно. Но что-то было не так. Словно что-то тяжелое вдавливало её в кровать. Девушка попыталась пошевелиться, поднять руку, повернуть голову – тело отказывалось слушаться. Холодное чувство страха пронзило её насквозь.

Сердце заколотилось с бешеной скоростью, а легким не хватало воздуха. Она попыталась крикнуть, позвать на помощь, но слова застряли в горле, а изо рта вырвался лишь едва слышимый хрип.

Тени в комнате приобретали зловещие очертания. Старый стул в углу вытянулся, превратившись в что-то высокое и горбатое. Шторы зашевелились от невидимого сквозняка, несмотря на то что окно было плотно закрыто.

Ощущение чего-то иного и невидимого давило ей на грудь, забирая последние крохи воздуха.

Сперва появился едва различимый шепот, потом усиливающийся, обволакивающий её со всех сторон. Неразборчивые, зловещие голоса смешивались между собой, отдаваясь звоном в ушах.

Затем, там, в самом темном углу комнаты, возник силуэт. Это был Уильям, но его лицо было искажено, вместо глаз были черные провалы. Он протянул к ней руку, но там, где должно было быть его запястье, была не просто рана, а ужасная, кровоточащая дыра.

Он не говорил, но она слышала его голос в своей голове: – Ты не смогла…