Ашара. Начало

Пролог 0

…В каменном очаге догорал огонь.

Рваные тени плясали по стенам лачуги, затерянной среди Великих пустынь у подножия Фиолетовых гор, чьи остроконечные вершины со времён последнего Поправления Ожерелья прячутся в клубящихся грозовых тучах.

Сквозь тканые занавески проникали рассеянные лучи уходящих к горизонту солнц. Темноволосая малышка играла на полу возле очага, и, загляни кто в её глаза, – он бы увидел, как извивающимися демонами скачут в них отблески огня. Рядом, в грубо выделанной деревянной миске, лежали разноцветные бусины. Угольно-чёрные, как ночное небо, никогда не видевшее звёзд. Белые, как нетронутые снега высокогорных перевалов. Алые – цвета свежепролитой крови.

Когда последний луч растаял в полумраке лачуги, старуха-ведьма, с трудом встав с плетеного кресла, подкинула очередную охапку хвороста в очаг. Угасающий огонь жадно охватил сухие прутья.

– Я расскажу тебе сказку, дитя, – голос старухи надтреснут, но в нём звучит чарующая сила. – Это было давно. Столь давно, что память о живших тогда обратилась в прах задолго до рождения отцов живущих ныне. Там, где сейчас раскинулись пустыни и лишь беззвучная поступь Незримо идущих вздымает вихри песка, стояли великие города. Неприступные стены их цитаделей были черны от пожаров, а земля вокруг вытоптана в сражениях бесчисленных так, что не росла на ней даже сорная трава.

Старуха умолкла, задумчиво глядя в очаг. Её старый знакомый был этот огонь. Он горел под смоляными котлами на стенах осажденных городов и на обвязанных паклей наконечниках стрел тех, кто под стенами стоял. Он тусклым светом лучин освещал лазареты, где искалеченные воины той и другой стороны метались, бредили, плакали, звали своих матерей и молили о сострадании – и в итоге всё-таки умирали. Он же, много дней спустя, пировал на разграбленных руинах павших городов и в погребальных кострах выстоявших. Огонь всё помнил, и ведьма знала, что ей он тоже не даст забыть.

– Да, дитя, – качнула она седой головой, – то были жестокие времена. Правители земные, в ненависти к ближнему, в алчности и безумии, призывали из небытия богов Многосильных, богов Безрассудных и, усадив на трон высокий, поклонялись им. Был среди кумиров жнец Сатуни-Ша, что сеял в бесплодные земли семена раздора. Когда всходила пустая шелуха их, носился он по полям сражений, острым серпом собирая кровавый урожай. Была и дева иссякшего источника Асун, что сумрачной тенью бродила от поселения к поселению, ведя за собой на грубой верёвке жажду и голод. На чёрных камнях за воротами ей в жертву приносили младенцев, моля, чтобы прошла она мимо. Был и брат её – щедрый Унан, что шёл за сестрицей и, не скупясь, раздавал людям болезни. Милосердный бог, называли его… Впрочем, – вздохнув, добавила ведьма, – он был по-своему милосерден… За толику благосклонности те боги – Многосильные боги, Безрассудные боги – требовали бесчисленных подношений. И полководцы вели соседа на соседа, брата на брата, отца на сына… Дым жертвенных костров поднимался к небу – такой густой, что заслонял солнца. Один лишь пепел падал на окутанную мраком землю.

Снова умолкнув, старуха деревянной, обожжённой с одного конца палкой, поворошила догорающие прутья. Угли в очаге свирепо вспыхивали и рассыпались искрами.

«Помнишь… Ты же помнишь… Помнишь?» – шипели они.

Ведьма молчала, не соглашаясь, не отрицая. Она была стара. Не просто стара – древнее Великих пустынь, древнее Фиолетовых гор, древнее Вереницы солнц. Она видела, как зарождались первые, как росли на горизонте вторые, как множились третьи… Время оказалось жестоко к ней – оно не принесло забвенья.

– Верили жившие тогда, – продолжила старуха, – что страдания безвинных слезами прозрачными стекались в чашу лазурную, звавшуюся Альядан. И наполняли порой её, бездонную, до краёв. Само быстротечное время замедляло в тот час свой бег, и воцарялись покой и безмолвие. И в зеркальной глади Альядан Многосильные боги, Безрассудные боги читали судьбу всего сущего и ужасались ей. Предостерегали жившие тогда, что если в час безмолвия, в час покоя падала в лазурь хоть ещё одна капля – переливалась чаша. И гасли солнца, и в беспроглядной тьме восходила на небосклоне звезда Хааль. И звезда та предвещала конец и новое начало – то, что называют Поправлением Ожерелья.

Малышка, оставив разноцветные бусины, зачарованно слушала старуху. Огонь в очаге, насытившись, угасал, но огненные демоны, словно не замечая этого, метались в её глазах.

– Говорили жившие тогда, что в багровом свете Хааль восставала из ледяного саркофага своего меж вершин Фиолетовых гор забытая богиня. И она сходила в пустыни, чтобы судить и карать, чтобы решить, кому быть после Поправления Ожерелья. И три брата её следовали за ней. И один брат её карал огнем, другой брат её карал мечом, а третий брат, – ведьма печально улыбнулась, – третий брат, свет очей её, прощал.

И имя её было Ашара.

Пролог 1

Ида´ль – бусина голубого кварца в Ожерелье Хааша.

Звёздная система Грёзы затерянных садов. Планета Тройных радуг (по стандартной классификации Блуждающих).

За некоторое время до (по их же времяисчислению)…

На окраине одной из множества галактик одного из двенадцати миров-бусин Ожерелья Хааша вокруг оранжевой звезды вращалась планета.

Окутанная белоснежной ватой облаков, коварно скрывающих суровые горные хребты и ледяные моря, плыла она по своей неизменной орбите. Планета не считала витков. Миллиарды лет прошли с тех пор, как после Поправления Ожерелья на обломках былых миров зажглась её звезда – нетерпеливая, ранняя.

Начала своей жизни планета не помнила. Она и её многочисленные сестры были в то время лишь облаком пыли и газа, слетевшимся к колыбели новорождённого светила.

Планета помнила, однако, что давно – она была ещё зелёной и цветущей, и наивной – вспыхнув в пустом, казалось бы, космосе, упали на её поверхность серебристые искры. Они несли в себе жизнь… Чужеродную, непохожую на ту, что заботливо взращивала планета. Пришельцы, называвшие себя людьми, были исследователями и колонистами. Они строили великую империю, и гостеприимному шарику суждено было стать её частью. На своих картах они отметили планету как Абелия-Два – «вторая по счёту в звёздной системе Абелия».

Шло время. Поколение исследователей и колонистов сменилось поколениями инженеров и архитекторов. На местах невзрачных поселений тянулись ввысь шпили супергородов, под куполами оранжерей благоухали иноземные цветы, а ночное небо светилось мириадами рукотворных звёзд. Планета была щедра, и жизнь на ней была спокойна и благополучна.

А потом, когда империя распалась, рухнув под собственной тяжестью, как зачастую случается с империями, появились совсем другие корабли. Угловатые, с торчащими чашами радаров и усами антенн, они несли в себе смерть – смерть рассчитанную, отмеренную и упакованную в ракеты класса «космос-космос» и «космос-поверхность».

Планета помнила, как на её орбите кипели бои, и рукотворные звёзды – спутники системы космической обороны – горели и падали с неба… Когда же всё закончилось, чужие корабли ушли, оставив её, искалеченную и обожжённую, в одиночестве нестись сквозь обломки павших армад.

Но то было давно. Отложив печальные думы о прошлом, планета дремала в лучах своей звезды. В сонном забытье, как миг, пролетали года. Она уже не была прежней – зелёной или цветущей, или наивной. Ледяные ветра, воцарившиеся на её поверхности, давно стерли следы проигранных сражений; снега занесли руины супергородов.

А потом в небе снова появились корабли. На этот раз планета сурово обошлась с пришельцами, потревожившими её покой. Выжившие дали неприветливому камню имя «Та-Ая-Ра», что на их языке означало «Бушующая».

Но в разговорах между собой они называли её домом.

Пролог 2

Ида´ль – бусина голубого кварца в Ожерелье Хааша.

Звёздная система Грёзы затерянных садов. Планета Тройных радуг (по стандартной классификации Блуждающих).

За 6 лет до…

Одинокое поселение на планете Та-Ая-Ра, ставшей новым домом для нескольких сотен колонистов, утопало в сугробах, что с крышей скрывали приземистые контейнеры.

Шёл снег. Тёмное ночное небо пушистыми хлопьями медленно падало на промерзшую за тысячелетия холода землю.

На ледяном уступе, возвышающимся над занесённой долиной, стояли двое: древняя старуха с лицом, изрезанным глубокими морщинами и непокрытой седой головой, и худенькая изможденная девушка, почти ребёнок. Девушка прижимала к груди свёрток, в котором, посапывая, спал младенец. Снег не спеша укрывал седые волосы старухи, заносил следы… Да и были ли они, следы?

Колонисты не ждали гостей – за границей умирающего поселения на много световых лет вокруг не было никого и ничего живого – и двое на уступе остались незамеченными. Впрочем, была и другая причина. Обитатели заснеженных контейнеров спали, и им снились сны. Странные сны. В них они видели места, где никогда не бывали, и людей, которых никогда не встречали.

– Они не найдут её здесь, – сказала девушка.

– Ильхоры всевидящи, Лора, ты знаешь это, – голос старухи скрипуч и устал. – Метели не скроют её от их взгляда.

Девушка молчала. Молчала и старуха. Они смотрели в долину. Там, в лазарете, у кроватки с больным младенцем забылась беспокойным сном молодая женщина. На длинном столе среди аппаратов и мензурок мерно тикали часы. Тик-так.

– Этот ребенок был рожден в то же время, что и моя дочь, – сказала девушка. – Ильхоры почти всевидящи. Их можно обмануть.

– Я понимаю, коллизия функции… Как ты нашла её, эту малышку? Впрочем, неважно, – старуха вздохнула. – Законы, которые ты нарушаешь, Лора… Вы сами установили их. Ты отдала свой голос за них. Ты поклялась соблюдать их.

– Я помню.

– А помнишь ли ты, что ожидает своевольных, преступивших их?

Девушка молчала. Старуха тоже молчала. Пурга занималась в долине, и планета ещё не видела столь необычной пурги. Вихри снега, зарождаясь у земли, поднимались к чёрному небу и двигались по-особенному хищно, словно были они живыми.

На столе лазарета бесстрастно и неумолимо делили вечность стрелки часов. Тик-так. Тик-так.

– Даже если Ильхоры не найдут её, – продолжила старуха, – очень скоро они станут твоей наименьшей заботой. Начнется новый цикл, и сам Великий Хааш – Держатель Ожерелья пойдёт по следам её. Как спрячешь ты свою дочь от него?

– У меня будет время, – сказала девушка, – на поиски способа.

– Такого способа не существует, Лора, – снова вздохнула старуха. – Оставь её здесь, в снегу, и уходи. Ты скоро забудешь. Все забывают, ты знаешь это. Ты тоже забывала.

А пурга становилась всё сильнее. Вихри снега с воем метались по долине. Давно скрылись из виду приземистые контейнеры и редкие огни наружных фонарей. Остался лишь ледяной уступ и две неясные тени на нём.

– Нет! Я дала ей жизнь. Я в своём праве!

Младенец вздрогнул и проснулся. У младенца были удивительно ясные фиолетовые глаза – как и у девушки, державшей его на руках.

– Что ж, пусть будет так, – устало согласилась старуха и, помедлив, спросила: – У той, которую ты называешь своей дочерью, есть имя?

Девушка едва заметно улыбнулась и шагнула с уступа прямо в бушующую метель. Ветер милосердно заглушил её голос, утопил имя в снегу.

Тик-так. Тик. Для другой, несчастной, не в свой час в этот мир пришедшей, для другой, обречённой, что лежала в кроватке лазарета, остановилось время…

– Глупая, глупая Лора, – пробормотала старуха и исчезла.

Пурга прекратилась так же внезапно, как и началась. Снег снова мягко падал на землю, снова укутывал в сугробы приземистые контейнеры. Обитатели поселения обледенелой планетки спали, и в эту предрассветную пору им снилась пустыня. Пепельно-серая, гладкая пустыня под низким свинцовым небом, озаряемая тусклым светом множества солнц; цепочки путеводных пирамид из красного камня; хищные вихри Незримо идущих и безмолвные руины городов, населённых тенями. Не спала лишь женщина в лазарете. Она укачивала младенца. Своего единственного безмерно любимого ребенка.

Свою крошечную девочку с фиолетовыми глазами.

Пролог 3

Ида´ль – бусина голубого кварца в Ожерелье Хааша.

Звёздная система Грёзы затерянных садов. Планета Тройных радуг (по стандартной классификации Блуждающих).

За 27 минут 43 секунды до…

В облаке мусора, оставшегося на месте боёв возле планеты, нанесённой на карты давно исчезнувшей империи как Абелия-Два, вращалась роботизированная ракета класса «космос-поверхность».

Её собрали на Трите-Двадцать-Пять-Один – первом спутнике двадцать пятой космической верфи на орбите газового гиганта Трита – вместе с сёстрами погрузили в трюмы боевого корабля «Миротворец-Малый» и отправили в подкрепление имперской эскадре принуждать к воссоединению отколовшуюся колонию.

Когда её корабль достиг мятежной планеты, та уже догорала. И ракета так и осталась бы лежать в трюме, но защитное поле уцелевшего спутника системы космической обороны Абелии-Два вдруг смяло пришельца, словно бумажную поделку, а потом разорвало на клочки.

Имперский флот вскоре ушёл. Ракета же не погибла вместе со своим кораблём. Она осталась там, на орбите планеты, среди искорёженных обломков и застывших в вечности тел.

Ракета ждала. Ждала, как умеют ждать лишь ей подобные. Её корпус покрывался космической пылью; ионизирующее излучение выжигало нейроны электронного мозга. Ракета не видела – да и применимо ли это слово к набору оптических сенсоров, заменявших ей глаза, и сложной системе микросхем, обрабатывающей их сигналы? – как пять потрёпанных перелётом кораблей приблизились к планете. Не видела она, как погибли в коварном поясе обломков три из них, и как разбился о скалистые утёсы, сбитый с курса свирепой бурей, четвёртый…

На зыбкой грани между явью и сном дряхлеющая ракета ждала. И ждала. И ждала… И однажды – бум! – крошечный метеорит, торопясь по своим делам, легонько толкнул её в бок.

Давно исчезли в горнилах войн верфи, где она была собрана; ушла в небытие эскадра, к которой был приписан её корабль; и даже сама империя осталась существовать лишь в виде чернильных строчек на пыльных страницах никому не нужных каталогов.

А ракета… дождалась. Удивительно, но спустя столько времени, что она провела в забытье, лишь изредка приходя в сознание, чтобы скорректировать орбиту, её критические системы продолжали функционировать.

И когда полуослепшие сенсоры обнаружили на поверхности мятежной планеты жизнь, ракета радостно встрепенулась, стряхивая остатки дремоты, и навелась на цель.

Пролог 4

Ида´ль – бусина голубого кварца в Ожерелье Хааша.

Звёздная система Грёзы затерянных садов. Планета Тройных радуг (по стандартной классификации Блуждающих).

За 17 минут до…

На планете Та-Ая-Ра, носившей в далёком прошлом имя Абелия-Два, наступал сезон тишины. Ясные дни стояли всё чаще, а ледяные ветра уже не так настойчиво пытались сорвать пологие крыши.

В тамбуре жилого контейнера маленький мальчик, похожий в своём комбинезончике на яркий надувной шарик, вертелся и ныл:

– Не хочу валезки! Мне не холодно!

Девочка, по виду лишь чуть старше, сердилась, пытаясь натянуть на брата варежки. Мальчик прятал руки за спину и уворачивался:

– Мне не холодно! Ну идём зе! Идём!

– Мама ругаться будет. Дай сюда руку! – девочка предприняла ещё пару попыток поймать верткого брата, но в итоге сдалась. – Ладно, идём, – распихав варежки по карманам, она потянула тяжёлую дверь тамбура.

На улице так восхитительно пахло свободой! Короткие двадцать дней были счастливейшим временем года для младших детей колонии. Лишь в сезон тишины им позволяли одним – без взрослых! – покидать жилые контейнеры.

Мальчик, протиснувшись в приоткрывшуюся дверь, выбежал первым и остановился, дожидаясь сестру. Мама разрешала им гулять только крепко держась за руки. «Вдвоём вы тяжелее, – говорила она, – и ветру будет не так-то просто вас унести».

– Бежим! – девочка догнала его, увлекая за собой.

Из окна их общей спальни она видела, как под покровом ночи дядя А́лис выкатывал снегоплавильную машину. Это означало – каток!

Смеясь и толкаясь, дети бежали по свежерасчищенным тропинкам. Слоистые сугробы по сторонам были высотой в три, а то и в четыре их роста. Поворот, ещё поворот, небольшая площадка, когда-то окрашенная, но давно облупившаяся стена последнего контейнера – и поселение закончилось…

Слева и справа над долиной нависали ледяные утёсы, переходящие в неприветливые остроконечные горы. А впереди под безоблачно голубым небом раскинулось бескрайнее снежное поле со сверкающей заплаткой на нём.

«Каток – и пустой!» – возликовала девочка.

Оправдались ночные часы, что она провела, мужественно борясь со сном, в ожидании появления дяди А́лиса с его чудесной машиной. Оправдался и ранний подъём – в свободный от учёбы день!

Для неё было важно оказаться на катке прежде других детей. Дело в том, что брат – в свой пятый сезон тишины! – не умел стоять на коньках. В их крохотном обледенелом мирке это являлось серьёзной причиной для переживаний и расстройств.

Девочка боялась, что другие дети станут смеяться над ним – её младшим, самым лучшим на свете, горячо любимым братиком. Как можно допустить подобное? Да она разобьёт насмешникам носы! А это так расстраивает маму…

Когда до кромки льда оставалось совсем немного, мальчик выдернул свою ладошку из ладошки сестры и побежал. Ему удалось сделать несколько шагов, прежде чем поскользнуться и смешно упасть.

Он, в своём ярком комбинезончике, лежал на спине, раскинув руки и ноги, и смотрел в высокое, такое непривычно голубое небо. Девочка присела рядом, прилаживая лезвия коньков к его ботиночкам. И тут мальчик увидел…

– Смотли! – закричал он.

Двое детей – брат и сестра, сидя на льду, зачарованно наблюдали, как голубизна над горными хребтами, вспыхнув цветами заката, стала стремительно наползать на долину.

А потом, когда пылающее небо падало на землю, девочка с фиолетовыми глазами пыталась закрыть от него брата.

Глава 1

Ода – гранёная бусина чёрного стекла в Ожерелье Хааша (также известна как мир Изначальный).

Цитадель Дорен Джан (также известна как Кровавый Дорен).

Некоторое время спустя…

Сквозь толпу главной торговой площади цитадели Дорена пробиралась девчонка-подросток.

За ней, расталкивая добропорядочных горожан, спешили два стражника. Девчонка была тощая и вёрткая – преследователи, напротив, отличались внушительными размерами, полученными не столько физическими упражнениями, сколько их отсутствием. Это отнюдь не добавляло стражникам симпатий толпы. Добропорядочные горожане, по чьим любимым мозолям те топтались, яростно призывали на головы неуклюжих мбангов тридцать три кары свирепой богини Иман. Иноземцы щедро сыпали проклятиями с упоминанием других, ещё менее дружелюбных божеств миров-бусин Ожерелья Хааша. Самые расторопные же посетители торговых рядов, успев отскочить в сторону, издевательски улюлюкали вслед…

Вольные жители славного города Дорена относились к внутренней страже без особого пиетета. Её присутствие терпели, считая бестолковым, но в целом не обременительным, а порой даже и забавным довеском к страже внешней: бравым молодцам, стоящим на рубежах владений человеческих. Стоит отдать героям миски и ложки должное: они ни разу не предоставили горожанам повода усомниться в своём нелестном о блюстителях порядка мнении.

Какой-то лавочник, раздосадованный поваленными в сутолоке ящиками с овощами, запустил вслед стражникам помидором – но, как это зачастую бывает, промазал и попал в соседа.

Сосед, плечистый торговец пряностями, меланхолично взирал на происходящее, облокотившись на прилавок. Сцены, подобные этой, он имел сомнительное удовольствие наблюдать едва ли не через день. Удивительная непригодность гвардейцев внутренней стражи к службе вгоняла его в тоску.

«Вот уж действительно мбанги, – думал торговец пряностями, – недаром их так кличут. Ни сноровки, ни выправки! На старом-добром «Танцующем» сержант Зверь гнал бы растяп пинками прямо до воздушного шлюза. Ох и злющий он был…»

Прежде чем остепениться, обзавестись жёнушкой с выводком детишек и осесть в Дорене, будущий торговец пряностями – член команды лёгкого космического крейсера «Танцующий» разбойничал в теневых секторах малоизвестной галактики мира-бусины Гефен. По его собственному мнению, он имел некое представление о том, как следует нести службу.

Помидор отвлёк торговца пряностями от дальнейшего погружения в пучины меланхолии. Задумчиво поковыряв пальцем в залепленном сочной мякотью ухе, он вдруг хищно осклабился и, закатывая рукава, двинулся к незадачливому лавочнику.

– Э-э-э, дорогой сосед, – бормотал тот, отступая, – видит Благая Уль-Уль, я не нарочно…

Вокруг, предвкушая продолжение развлечения, мгновенно собрались зеваки. Самые предприимчивые из них тут же стали принимать ставки, самые азартные – делать, а самые задиристые – выбирать, о чьи лица поразмять кулаки.

В отдалении, в суетливой разношёрстной толпе возмущённый фальцет без умолку верещал: «Украли! Держите вора!»

Башенные часы, громадой потемневшего камня нависающие над площадью, готовились бить начало третьего караула… И каждый, кто стоял в их тени – будь то чудно́ одетый продавец шёлков или торговавшаяся за корзину спелых фруктов почтенная матрона – сказал бы, что шёл обычный день главной торговой площади цитадели Дорена.

Вырвавшись наконец из улюлюкающей толпы, стражники, запыхавшиеся и потные, в сбившихся лёгких кольчугах с гербом внутренней стражи – белым петухом на кроваво-красном – пытались отдышаться.

От торговой площади расходились узкие улочки. Улочки, петляя, уходили круто вверх, ныряли в арки пешеходных мостиков, переплетались с ещё более узкими проулками, куда порой мог протиснуться разве что не страдающий клаустрофобией заморыш, и непредсказуемо заканчивались тупиками. Найти в них воришку решительно не представлялось возможным.

Заглянув для порядка за ближайший угол, где теснились мелкие лавки и полуподвальные таверны, один из стражников, пухлый, с соломенной бородой и блестящей лысиной, едва прикрытой отполированным шлемом, с досадой махнул рукой:

– Пустыня меня забери! Кисть даю на отсечение – это приютские балуют.

Второй, такой же пухлый, но черноволосый и гладко выбритый, опираясь на стену, просипел:

– Всё верно. С тех пор, как господин префект – чтоб ему всю ночь икалось! – указал, чтобы недоростков розгами не секли – ни за проступки, ни для про-фи-кла-тики – покоя от них не стало.

Соломеннобородый открыл было рот, собираясь высказаться о воспитании молодежи, но тут гулкое «Хр-р-р бум-м-м!» разнеслось над площадью.

– Гляди-ка, третий караул бьют, – тотчас переменил он тему на более насущную. – Время обеда подошло, а я уж и не припомню, когда завтракал. Да и довелось ли вообще.

– Я так в гарнизоне позавтракал, – снова поддержал его черноволосый. – Кашу давали с омлетом. Только точно говорю, повар – чтоб его Незримо идущие уволокли! – не доложил мне, небось, с полчерпака, а то и поболе. Жрать хочу, аж брюхо подводит!

Стражники некоторое время переминались с ноги на ногу, переглядываясь. В щель неплотно прикрытой двери таверны в паре-тройке шагов от них просачивался аппетитный запах жареного со специями мяса.

– Немного пользы будет, если кто-то из нас душу с голодухи выронит, – заметил соломеннобородый. – Разве не так, приятель?

– Твоя правда, приятель, – охотно согласился черноволосый.

После чего стражники украдкой огляделись – не изволит ли поблизости прогуливаться высшее начальство? – и скрылись в таверне.

Не успела захлопнуться дверь, как из тесного, словно трещина в фасаде, проулка выскользнула девчонка.

Девчонку звали Кайра, и, взглянув на неё, любой житель Дорена сказал бы, что родилась она во времена возвышения консула Лакуция по прозвищу Снова-Бесчестный, а значит – типичный недоросток.

Тот же самый житель Дорена, возжелай он уточнить её возраст, поискал бы на тощей шее амулет божества-покровителя, которому полагалось подносить дары… И не нашёл бы его. Вместо яркой фигурки из глазурованной керамики на плетёной верёвочке болтался бронзовый цилиндрик – невзрачный и, к тому же, спрятанный обычно под платьем.

Впрочем, подношениями Кайра всё равно бы не утруждалась. Иноземка, чужая не только Дорен Джану, но и миру Изначальному, она порядком сомневалась, что местным божествам было до неё дело. «Да они даже не знают о моём существовании!» – фыркала порой девчонка. Такое положение вещей её вполне устраивало.