Ведьмак: Когти и клыки. Сказания из мира ведьмака

Wiedzmin. Szpony i Kły

Copyright © for this selection by Niezależna Oficyna Wydawnicza NOWA sp. z o.o., Warszawa 2017

© С. В. Легеза, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2020

Ну, да. Тридцать лет прошло.

Ведьмак, готовый наняться за три тысячи оренов… Впервые появившись в Вызиме, в корчме «Под Лисом», он был уже не молод. Побелевшие волосы, шрам на лице и эта характерная мерзкая улыбочка. Начал, что называется, с верхней октавы: трое бандюганов, потом стрыга и прочие чудовища – люди и нелюди, – не достойные жить в данном нам мире. А потом Белый Волк пошел своим путем. Тернистым, так бы я это назвал; ну что ж, каждый учится на своих ошибках.

Где-то издалека мне со значением подмигивает Голливуд, но пока что – станем радоваться тому, что выловили на своем «ведьмачьем» конкурсе «Nowa Fantastyka» и «SuperNOWA»: одиннадцати рассказам, вдохновленным судьбами Геральта, а также его друзей и подруг. Я читал их внимательно, не вмешиваясь в текст.

Среди участников конкурса к тридцатилетию ведьмака есть люди очень талантливые. Наверняка они вскоре создадут свои миры или попытаются изменить уже существующие. Будем же за ними наблюдать!

Анджей Сапковский

Предисловие. Наследие Белого Волка

[1]

Когда некоторое время назад в интервью я поинтересовался мнением Анджея Сапковского, тот ответил так: «Есть только один оригинальный ведьмак. Мой. И никто у меня его не отберет». Естественно, он тут был прав, поскольку, что бы ни происходило, а Геральт останется его творением, неразрывно связанным с рассказами, напечатанными еще в «Фантастыке»[2], теми, что были позже собраны в «Мече Предназначения» и «Последнем желании», и с пятью романами, которые составляют «Сагу о ведьмаке». Недавно – и несколько неожиданно – появился еще «Сезон гроз», и на этом канон (используя термин, описывающий миры «Звездных войн») пока что завершен.

Однако Белый Волк уже достиг зрелости, ему исполнилось тридцать, если считать от публикации рассказа «Ведьмак» в «Фантастыке» № 12 1986 года, и за время своей насыщенной приключениями жизни он дождался если не детей, то… отдаленных родственников. А потому, кроме Геральта из Ривии, мы знаем еще и Геральта из Комикса, Геральта из Компьютерной Игры, геральта из Фильма-Который-Мы-Не-Вспоминаем, Геральта из Американского Комикса, и даже Геральта из Большого Киева и несколько Геральтов из-за восточных границ. В этом году мы дождались Геральта Музыки и с нетерпением высматриваем Геральта из Сериала – на этот раз по мечу – из рода Багиньского, по кудели – из «Нетфликса».

И вот в этой книге вы тоже найдете Геральтов, Лютиков, Ламбертов, Койонов[3] и Йеннефер: всех «из Антологии».

Каждый из них, хоть и не является ребенком Анджея Сапковского, был – как бы оно ни прозвучало – зачат с мыслью о нем. Животворной искрой была здесь увлеченность тем, что авторы и авторессы разных поколений нашли и продолжают находить в историях о ведьмаке.

Ведь в нашем мире увлеченность – это мера величия произведения поп-культуры. Взгляните на Супермена, Микки Мауса, Хеллбоя, Ксеноморфа, Кинг Конга или Дракулу – у каждого из этих культовых персонажей есть свой создатель/создательница, каждый из них ожил много лет назад в классическом уже на сегодняшний день произведении, каждый из этих героев остается живым в немалой мере как раз оттого, что произведение о нем оказалось настолько сильным, что повествование это увлекло прочих, переросло оригинал и получило новую жизнь в очередных инкарнациях. Например, «Дракула» Брэма Стокера нынче читается исключительно фэнами «ламповой» готики, однако сам граф продолжает раз за разом возвращаться – как это пристало настоящему бессмертному – в разнообразнейших воплощениях.

Нынче сделались модными так называемые «вселенные». Потому что и поп-культура нынче – это множество разнообразных медиа, причем все из них продолжают требовать просто-напросто хороших героев и повествований, тех, чьи судьбы будут важны для потребителей. Потому Гарри Поттер, несмотря на то что вырос из книг, уже перерос оригинального, вышедшего из-под пера Роулинг, а Бэтмен имел столько воплощений, что и не сосчитать – нынче прошло уже почти восемьдесят лет после дебюта на страницах комикса, а Темный Рыцарь все увлекает и возвращается во все новых историях, благодаря им делаясь воистину бессмертным.

А Геральт из Ривии, ко всему прочему, еще и единственный «поляк», который движется такой вот тропой фигуры поп-культуры.

И потому-то эти очередные реинкарнации Белого Волка – суть свидетельства его величия. Эта антология – свидетельство тому. Достаточно заметить, насколько разные собраны в ней тексты, насколько по-разному авторы и авторессы черпали из Анджея Сапковского; можно только удивляться, что, например, «Баллада о Цветочке» и «Когти и клыки» появились благодаря увлеченности одним и тем же произведением. Это доказательство богатства мира, разнообразия героев и героинь «Саги…» – персонажей, интересных настолько, чтобы продолжать рассказывать о них все новые истории.

А чуть ли не наибольшей неожиданностью в организованном «Новой Фантастыкой» конкурсе рассказов, из которого возникла и нынешняя антология, был тот факт, что, собственно, Геральт отнюдь не доминировал в этих повествованиях, что конкурсанты брались за совершенно разные элементы мира Анджея Сапковского, дописывая разнообразнейшие сюжеты; помню, что, читая очередной текст, я все продолжал тщетно ждать появления Белого Волка, опасаясь даже, что в рассказах окажутся описанными все, кроме него, что, возможно, авторы и авторессы испугались этой иконы героики и предпочли искать для себя иные тропы.

Конечно же, Геральта я дождался. Собственно, очередная история его и Лютика приключений, «Край чудес» Петра Едлиньского, и выиграла конкурс «НФ».

При этом вердикт, хотя и единогласный, оказался отнюдь не легким. Поскольку, если конкурс и показал нечто интересное, так это то, что, стоя на плечах Сапковского, многие авторы и авторессы могут претендовать на собственное величие. Я долго раздумывал, отчего этот конкурс стал настолько удачным, отчего в финал мы отобрали больше тридцати рассказов, каким чудом мы без проблем набрали данную антологию из одиннадцати из них – ведь все должно обстоять хуже, уровень должен быть ниже, нам бы радоваться, попадись нам хоть несколько произведений, достойных печати. Но чтобы настолько много? Странно было бы предполагать такое!

Но – вот же.

Разные творцы шли разными тропами. Яцек Врубель в «Когтях и клыках» показал известную нам историю с другой перспективы, Барбара Шелонг в «Без взаимности» почти эхом повторила прекрасное «Немного жертвенности», в «Крае чудес» же блестящий Едлиньский так удачно передал дух оригинала, что на миг мог бы нас и обмануть, заставив поверить, что мы читаем нечто новое от самого Сапковского. Но одновременно были и тексты, которые шли к оригинальному ведьмаку едва ли по касательной, трактуя героев или описанные в «Саге…» и рассказах истории как исходные точки для совершенно новых сущностей – тут я снова призываю в качестве примера отчаянно оригинальную и отважную «Балладу…», да добавлю еще «Урок одиночества» Гуля: сюжет в духе Сапковского, но весьма от него далекий, – а также «Иронию судьбы» Собеслава Каляновского и «Девушку, которая никогда не плакала» Анджея В. Савицкого, который – будучи прекрасно известным членам жюри по другим публикациям – перехитрил нас, выступив под женским псевдонимом. Два этих последних текста горстями черпали из бестиария, но, по сути, ни в чем другом Сапковскому не подражали.

Если же искать во всех этих рассказах общие моменты, то таковым будет глубокий гуманизм этих повествований. Независимо от того, говорили они о ведьмаках, эльфах, мантикорах, леших или кракенах, прежде всего – были это сюжеты о людях, о чувствах более или менее незначительных, – а этому в фэнтези мы как раз и научились у Анджея Сапковского, именно он указал нам, что силой истории является не дракон или охотник за чудовищами, но истина, которая делает историю универсальной. Отчетливей всего это наследие видно в трогательном «Размере повинности» и горьком «Без взаимности», как и в «Иронии судьбы» – уберите чудовищ, рыцарей, королей, и останется то, что говорит с каждым из нас.

Не стану утверждать, будто кому-то из авторов или авторесс, чьи рассказы представлены в этом сборнике, удалось сравниться с силой оригинальных историй Анджея Сапковского. Это было невозможное задание, что я прекрасно понимал, предлагая редакции «Новой Фантастыки» идею подобного конкурса – как редактор отдела заграничной прозы, я прочитал тысячи рассказов, авторства таких мастеров, как Стивен Кинг, Джордж Р. Р. Мартин, Джо Холдеман, Нил Гейман, Филипп К. Дик или Урсула К. Ле Гуин, а отобрал в печать уже больше трехсот из них – и по пальцам одной руки могу перечесть те из них, которые я бы решился без сомнений поставить в один ряд с таким шедевром короткой формы, как «Немного жертвенности».

Потому что ведьмак – только один. Его создатель – Анджей Сапковский. И мы не желаем его замещать, а хотим просто отдать ему дань своего уважения. И лучше всего делать это творчеством.

Марчин Звешховский

Предел чудес

[4]

Ведьмак остановил коня на вершине холма и склонился в седле. Впереди лежали зеленые луга долины Чудовенки, однако путник не столько радовал свой взор, сколько прислушивался.

– Странно, – сказал он наконец.

Потому что странным оно и было – то, что, несмотря на обостренные ведьмачьи чувства, вот уже пару дней он не слышал птиц.

В долине уже вовсю царила весна. Пуща и вьющийся по ней тракт были наполнены жизнью. Кони ржали, насекомые звенели, люди, направлявшиеся к Чудовенке, кричали, орали и пели, и только птицы отчаянно молчали.

– Странно, – повторил Геральт получасом позже. Остановившись отдохнуть на маленькой полянке, он сидел на поваленном стволе дерева и наблюдал за воистину необычным спектаклем.

Неподалеку, среди кустиков сочной зеленой травы, как раз сидели три птицы с темно-бурым оперением. Можно бы сказать, что – ничего особенного; однако были это не птицы нелетающие, а группка канюков. Геральт знал, что долина лежала на обочине обочины и за тридевятью межами, но и в эдаком-то зажопье он, скорее, ожидал бы свистящих раков из пословицы, а не хищника, который изображал бы из себя фазана. Заинтересованный ведьмак некоторое время следил за канюками. Медальон не вздрагивал, не подал знака, что в игру вступила магия. Более того, казалось, что больше, чем каким-либо заклинанием, поведение птиц вызвано страхом. Чего они страшились, и почему страх этот не распространялся на других живых существ – Геральт понятия не имел.

И трижды странность: проезжая дальше сквозь заросли, приближаясь к селению в сердце долины, ведьмак наткнулся на оживший кустарник.

Растущие прямо около тракта сплетенные кустища затряслись, закашляли, ругнулись, свистнули – и на тракт из зарослей вышел мужчина. Перо цапли торчало из надетой набекрень сливовой шапочки, синий же кафтан был лишен одного из рукавов-буфф.

Однако на этот-то раз ведьмак даже не подумал, что происходящее – странное совпадение. Мир, как он убеждался вот уже долгие годы, воистину мал.

– Геральт! – крикнул потрепанный мужчина, отряхнувшись уже от листьев. – Я так и думал, что и тебя искусит ярмарка чудес!

– Привет, Лютик. Я так и думал, что прежде, чем начнется сама ярмарка, ты уже успеешь попасть кому-то под горячую руку.

– Да ладно, ладно, – поэт взмахнул голой рукой. – До Чудовенки я добраться не успел, остановился в соседнем сельце. А туземцы – такие туземцы. Жуткие дикари: в поэзии ни в зуб ногой, а уж тем более – в манерах.

– Есть смысл спрашивать?

– Ты что имеешь в виду, Геральт? Я не сделал ничего предосудительного, поскольку не успел. Все дело в том, что я, видишь ли, охотился на русалок…

– На русалок? Насколько помню, тут, несмотря на реку, русалок никогда не было…

– Эх, Геральт, не нуди. Назови девку русалкой – и никакая река не понадобится! Что плохо, семьи тут плодовиты как зараза, и на одну девицу приходится трое братьев. Да все ужасно грубы. Поймали меня, завязалась драка…

– Да конечно. За драку ты бы заплатил побольше, чем оторванным рукавом.

– Согласен, пусть так. Случилась стычка. Я от них сбежал.

– И каким же чудом, могу я спросить?

– Резво. Вперед, и не оглядываясь. Я тренировался.

Уж в этом Геральт не сомневался. Истиной, известной во всех Королевствах Севера, было то, что девять из десяти странствующих поэтов – неудачники и бесталанщина, рассчитывающие лишь на аплодисменты женской половины публики. Лютик же принадлежал к по-настоящему одаренному меньшинству, что лишь помогало ему в азартном деле воскружения женских головок. А это было неотделимо от опыта молниеносной эвакуации.

– Ну, Геральт! Что так смотришь? Дай-ка залезть на лошадь…

– Если хочешь вернуться в те края, то на охрану не рассчитывай.

– Я ведь не требую, чтобы ты бил морды сельским грубиянам. Довольно будет и глянуть на них косо да ухмыльнуться, как ты умеешь – и у них тут же в портках потяжелеет. Могу просить тебя хотя бы о малости жертвенности?

Геральт вздохнул, а осклабившийся поэт посчитал это капитуляцией. Которой, на самом деле, этот вздох, конечно же, и был.

– Значит, и ты направляешься в Чудовенку, на ярмарку. Покупаешь, Геральт? Или продаешь?

– Мне нечего продавать.

– Ну, а твои услуги? Туда всегда толпой валят те, кому угрожают некие проклятия, заклинания и всякие там монстры. Ведьмак тут пригодится.

– Намекаешь, что меня примут за еще одну диковину? А себя ты видел?

– Да ты в меланхолии, – вскинулся Лютик, но тут же вернулся к безнадежным попыткам разгладить одежду. На некоторое время это его утишило.

Они ехали крутой тропой через молодой подлесок, сквозь завесы нагретого воздуха и клубы лесных ароматов, и во вдруг установившемся молчании Геральта снова прошила игла беспокойства.

– В меланхолии, – повторил поэт. – Но у меня есть на это ремедиум. Представь себе, к Чудовенке я добрался вместе с группкой краснолюдов. Подслушал их немного, поймал пару связок рифм, и теперь вот, сидя в подлеске, где прятался от тех гневливых уродов, творчески все переделал. Теперь у меня на вооружении есть куплет…

– Слышишь?

– Что? Я ничего не слышу.

– Именно.

– Геральт, не пугай меня! Ты что-то почувствовал?

– У тебя музыкальный слух. В здешних местах ты со вчерашнего дня. И не заметил ничего необычайного?

– Мы в долине Чудовенки, и полно тут чудов-венков…

– Нет-нет. Послушай. Вот сейчас.

Лютик покрутил головой, скривился, пожал плечами. Однако удивил Геральта, обронив небрежно:

– Ты о птицах? Ха, обижаешь меня, ведьмак. Сей феномен сразу же обратил на себя мое внимание, едва лишь я с краснолюдами съехал с холмов и углубился в лес.

– И?

– Что – «и»?

– Никого больше это не удивляло?

– Может, и удивляло. Однако время мое – замечу, ценное до чрезвычайности – полностью поглощали совсем иные дела.

– А птичье молчание – разве не хорошая тема для баллады?

– Легко узнать невежду! Никогда, Геральт, не сумеешь ты объять своим циничным разумом поэзию. Баллады, скажу я тебе, пишутся не о необычностях, но о банальностях. Искусство же состоит в том, чтоб сделать их небанальными. Тривиальное перековывается в экзотическое, отвратительное в прекрасное, ложь в истину…

– Верно, ты совершенно прав.

– Это вовсе не мои слова. Я цитировал.

– Ты совершенно прав, что я никогда не пойму эту твою поэзию.

Село они унюхали раньше, чем увидели.

– Чтоб их чума взяла, этих чужеземцев да понаехавших. Только понюхай! – простонал Лютик. – Смердит, будто тут две дивизии стоят!

Бард не слишком преувеличивал. Влажный лес дохнул на них волной валящего с ног смрада, особенно докучливого в тяжелом и парящем воздухе.

Большую часть года это была глушь, однако на время ярмарки превращалась она в цель различнейших паломничеств и пилигримств, в место воистину космополитическое и любого приветствующее раскрытыми объятиями. Сваливающаяся на здешние окрестности толпа народа должна была справлять физиологические потребности, а потому граничащий с селом кусок леса общими усилиями превращался в одно огромное отхожее место. Хотя Геральту случалось сражаться с риггерами и барахтаться в стоках, а мимику ведьмак контролировал превосходно, но и он не смог удержаться от гримасы. Лютик же отыскал где-то в глубинах своего скромного багажа пропитанный духами платок, которым и обернул себе половину лица по разбойничьей моде. Так-то они и въехали в пределы Чудовенки.

Некогда было это одно из многих сел на пограничье мира и дикости. Для обитателей село было в те поры безымянным, кое-кто полагал его абсолютным зажопьем, и даже формально, согласно записям в книгах феодальных господ, село оное носило название немногим лучшее, поскольку именовалось Верхним Миноговым. Имя же Чудовенка оно получило десяток лет тому, когда случилась в нем первая ярмарка чудес.

Произошло это попущением судьбы. Случай хотел, чтобы на эти восточные рубежи Севера, граничащие с Лирией, одновременно прибыли четыре изгнанные из Лирии же группы с подпорченной репутацией. Первой были странствующие фокусники и циркачи вместе со всей своей дикой и разношерстной компанией – бородатыми женщинами, двухголовыми карликами и даже человекозвериными гибридами. Ко второй принадлежали изгнанники из Капитула, маги-неудачники или ренегаты. Третьей группой были искатели кладов и артефактов, банда самозваных археологов, грабители подземелий, светлая полоса у которых позволила им отыскать некоторое число по-настоящему действующих предметов.

А последнюю группу, ключевую для инициирования ежегодного торгового праздника, представляла пара братьев из некогда богатой купеческой семьи. Эти учуяли барыш, предоставили капитал и озаботились слухами, сперва удостоверившись, что до долины не дотягиваются обычные нормы и правила. Конечно, маги Капитула были сами себе закон, равно как и богобоязненные жрецы многих религий. Но, как оказалось, на первую ярмарку, довольно еще вялую, не прибыл никто из магов или священников. На последующие, уже куда большие, – официально тоже никто. Однако совсем несложно было различать их среди прибывавших. А поскольку чародеи и жрецы барыш чуяли за лиги, то, едва лишь таковой унюхав, принялись инвестировать, высматривать оказии, продавать и покупать с истовой верой в черный рынок. И дела крутились, а Чудовенка процветала.

Село лежало над озером, издалека сверкало на подорожных многоцветьем красок и приветствовало гостей шумом и гомоном, если не обращать внимания на смрад из кустов. На поросшем камышом берегу раскладывались приезжие, шли гулянки, и было понятно, что многие контрагенты прибыли с опережением и не теряли времени зря.

По другую сторону озера вставала крутая каменная стена высотой в добрых сто футов. На вершине ее стоял разрушенный замок, с такого расстояния едва видимый, особенно если брать во внимание маскирующую его зелень, оплетавшую раскрошенные стены. Замок был свидетельством упадка упомянутых уже купцов-основателей. Прежде чем его успели достроить, он дотла сгорел вместе с обитателями, что устраивали внутри разнузданные празднества и оргии. Говорили о заговоре магов, о взрыве драконьего огня, о мстительных духах. Но что бы ни стояло за пожаром, на саму ярмарку оно не повлияло. Та пережила своих создателей и как раз разворачивалась перед Геральтом и Лютиком во всей красе.

– Вот такие рубежи – это я понимаю! – сказал Лютик, когда они проехали ограду и обнаружили лопающуюся по швам корчму. Засев с пивом на крыльце, приятели наблюдали за приливом человеческих и нечеловеческих толп.

Продавцы расставляли лотки вдоль мощеной аллейки, странно контрастирующей с виднеющимися на ее фоне сельскими хатами. Торговали здесь всем. Хотя большая часть безделушек была, несомненно, подделками, истинной магии попадалось так много, что медальон Геральта то и дело принимался подрагивать.

– Вот это я понимаю! – повторил Лютик, заглядывая на дно кружки. – Нет лучше долины Чудовенки, нет лучше недурной корчмы, услужливого хозяина и полного кошеля, который услужливость эту позволяет использовать!

О том, что пьет он за счет Геральта, поэт даже не заикнулся. А ведьмак смолчал.

– А помнишь, – продолжил совершенно этим не задетый Лютик, – наш предыдущий визит на край света? Середина лета, как и здесь. Чуда-небыли, дьяволы и Живия… Привезли мы оттуда несколько вещиц…

Он при этом гладил лютню и вот-вот уже собирался использовать ее; катализатором такового желания оказалась прохаживающаяся поблизости корчмы троица симпатичных девиц, при виде которых у Лютика аж глаза засветились. Однако запал поэта вдруг угас.

– Это они! – прошипел он во внезапном страхе. – Геральт! Те братья-идиоты!

Ведьмак оглянулся. Сквозь толпу шла троица юношей, загорелых и плечистых. Миновали они коновязь перед корчмой, миновали крыльцо и прячущегося под столом Лютика, а потом исчезли где-то в толпе.

– Эх, Лютик, Лютик, – покачал головой Геральт. – А я говорил. Я не твоя охрана.

– Да хватит тебе. Мы ведь каждый раз это проходим. Ведьмак нейтральный, ведьмак равнодушный, ведьмаки – не вышибалы и не эскорт, поскольку нет им дела до человеческих судеб. Знаешь, что я тебе скажу? Что такой нейтралитет, когда бьют друга – это говняный нейтралитет! И говняный друг.

– По правде, я должен был с тобой договориться изначально и следить за тобой с первого дня. Тогда бы ты не ринулся головой вперед в любовные битвы. И я мог бы теперь не переживать.

– Так ведь и не переживаешь. Видишь, они ушли себе. Впрочем, как я уже говорил, эти трусишки переполошатся уже от одной твоей мордуленции. Не то чтобы ты был уродливей половины этой толпы, однако… Они возвращаются! Геральт! Они в корчму идут! Не сиди так!

– А я все же посижу, – ответил ведьмак. – Попробую убедиться, насколько я уродлив.

Но все же Геральт смилостивился, дав аргументации трупно-бледного поэта себя убедить. Незамеченные троицей братьев, они сбежали с крыльца и вместе нырнули в самую густую толпу.

В лабиринте прилавков, повозок, фургонов и палаток не понять было, на чем остановить глаз. От воплей торговцев и торговок болели уши, от массы расхваливаемого товара разбегались глаза. Геральту пытались всучить талисманы от всеразличных болезней, разнообразнейшие фрагменты разнообразнейших чудовищ, большая часть из которых наверняка была препарирована, а также реликвии, якобы принадлежащие телам святых, чье количество позволяло предположить, что оные святые на руках имели не по пять, а по доброй сотне пальцев.

Волчий медальон непрестанно подрагивал, а значит, среди этой шелухи наверняка скрывались чародейские жемчужины. По ярмарке крутились и маги. Нескольких Геральт узнал. Был узнан и он. Как ни странно, это нисколько не портило ему настроения. При виде его почти никто не начинал кривиться слишком уж явно. Это слегка улучшило ведьмаку настроение.

Но даже совсем недурного пива купно с отсутствием антипатии не хватило, чтобы окончательно его развеселить; в какой-то миг он поднял голову и взглянул в синее небо. Оно было пустынным. Птичьи владения, лишенные хозяев.

Лютик, забыв о непосредственной угрозе, сделался слеп и к настроениям друга.

– Геральт, ты видел? – не умолкал он, стреляя глазами во все стороны. – Сапфирное вино! Самогон на сколопендроморфьих лапах! Чтоб его, нужно какого мецената найти, а то кошель пуст, а товары – искушают, ох, искушают! Эй, гляди-ка, какие тряпки… Что это? Бараний кожух? Но не с обычного барана, а с твари-людоеда из Маг Турга? О-о-о, а если насчет доспехов, то взгляни сюда! Что это? Доспех из чешуи морского сома? Теперь могу сказать, что я видел все – и при этом не слишком преувеличить, в чем ты меня, ведьмак, так часто обвиняешь… Геральт? О, боги, что оно так клювы дерет?

– Птицы, – медленно произнес Геральт. – Ужасно много птиц.

Он как раз приметил источник шума. Толпа проредилась – все убегали от какофонии карканья, щебета и писка. Перед бардом и ведьмаком открылся прилавок, один из тех, что посолидней. Истинная крепость со стенами и парапетами, выстроенными из клеток и клетушек. При этом птицы разнообразных мастей не сидели вежливо за проволокой и решетками, а, напротив, кидались, словно обезумевшие, устраивая адский бардак и соря перьями.

– Эгей! – кричал один из стражников ярмарки, которого можно было узнать по пристегнутому к кожанке отличительному знаку. – Чтой-то вы тут устроили? Немедля успокоить экспонаты! Эй, девка, кто тут главный?