Кромка огня

К четырем сорока пяти бригады заканчивали, оставалась лента и тишина, которую обычно называют тишиной рабочего места. На столик криминалиста легли пакеты: телефон, ключи, отрезки ленты, образцы с болтов. Кира привычным почерком выводила цифры на этикетках. Ремез в этот момент отзвонился: запись с автомойки заберут к утру, камера у администрации пишет на сервер, есть доступ у дежурного айтишника, обещал нарезать фрагменты по времени.

– Добро, – сказал Дмитрий. – По протоколам я допишу в отделе. По КУСП после осмотра внесём, что есть основание для проверки возможной инсценировки, но только формулировкой, без выводов.

Они ушли от моста по насту, который хрустит под подошвами не громко, но отчётливо. Солнца ещё не было, но свет становился сероватым, как бумага, к которой подносят лампу. Машина завелась сразу. Воздух в салоне пах химией из перчаток. На приборной панели высветилось 04:59.

В отделе было тепло, и оно было уместным. Дежурный поднял голову от журнала, сказал «по мосту уже сняли показание», протянул пустой бланк рапорта. Дмитрий сел к столу и начал перечислять: дата, время получения сообщения, состав СОГ, координаты, предметы, изъятые в ходе осмотра, ориентир на перилах, примерная точка падения, указание на след дугой формы. Он писал аккуратно, без украшений, потому что этот текст станет родоначальником всех последующих бумаг. Справа лежала схема, Кира удержала в памяти все длины, он перенес на чертёж, куда опираются колышки у перил, где был телефон, где – след обуви.

Потом он поднял голову и позвонил прокурору уголовного надзора Надежде Сафроновой. Её голоса в ночи он не любил, но предпочитал иметь в кармане её сухую логику.

– По мосту, – сказал он, когда она ответила. – Нужны будут санкции на получение детализации звонков и данных виртуального номера, с которого поступал вызов на телефон погибшего, если это подтвердится. Пока смартфон в пакете, без доступа, но на месте очевидец говорил, что трубка мигала, возможно поступал входящий.

– Сначала оформите основание, – сказала она без вступлений. – Краткая доследственная проверка. Возьмите краткую информацию по аварийным звонкам, если выезжала скорая от чьего-то сообщения. Затем биллинг через постановление суда. Никаких преждевременных версий в рапорт, просто фиксируйте несостыковки.

– Понял, – ответил Дмитрий. – По камерам будем работать параллельно. У автомойки и у администрации.

– Хорошо. И запомни, – её голос стал ещё суше. – В судах сейчас смотрят на обоснованность как под микроскопом. Если пишешь про возможную инсценировку, пиши «признаки, требующие проверки». Не давай формулировок, которые можно повернуть против тебя же.

Он положил трубку. Эти разговоры не нужны для души. Они нужны для чистоты линий.

К шести пришёл первый технический фрагмент: охранник автомойки действительно видел человека в капюшоне, запись зафиксировала фигуру, что дважды подходила к лестнице на набережную. Лица не видно, из-за наклона камеры детали расплывчаты, но походка отмечена, плечи широкие, рюкзак на груди, а не за спиной. Этот небольшой факт не любил объяснений, но любил практику. Рюкзак спереди удобен тем, кто привык держать руки свободными и близко к корпусу.

– Вытащим ещё записи за сутки, – сказал Ремез. – Посмотрим, был ли он тут днём. У кого привычка, тот ходит маршрутами.

– Берите, – согласился Дмитрий. – И поговорите с дворниками, кто выходит в четыре-пять. Они знают мост лучше любой камеры.

В семь утра в коридоре появилось больше шагов и разговоров. Поставили новый чайник. Запах дешёвого кофе смешался с влажной шерстью курток. Кира, не снимая шапки, заглянула с полиграфической распечаткой фотографий места. На перилах отпечатки ладоней погибшего были видны на фоне инея как две бледные кисти, а дуга на бетоне выглядела как почерк человека, который пишет коротко и резко.

– Слепок взяла, – сказала она. – По обуви будем сверять, если кого-то возьмём с шаблонным износом пятки. Это не уникальный признак, но в наборе бывает полезен.

– Отлично, – сказал Дмитрий. – Смотрите ещё болты крепёжные, там риска. Может быть от ключа, может быть от другого предмета. Просто отметьте.

Около девяти, когда бумага начала накапливаться, пришла информация о личности. У погибшего нашли при себе пропуск, имя, дата рождения, адрес. Ничего необычного. Работал в офисе, женат ранее, разведен, детей нет. Это сухие строки, но в них всегда спрятаны целые комнаты.

Дмитрий посмотрел на адрес и решил поехать. Он не любил отправлять младших на первый заход, настоящее впечатление формируется в первые минуты у порога.

Дом был старый, кирпичный, с подъездом, где зимой пахнет известью и сырой почтой. На перилах лестницы облупившаяся зелёная краска. На стене список квартир с фамилиями, жалобная записка о том, что двери в тамбур не закрываются, и осторожная просьба жильцов выключать свет. На звонок никто не ответил. Ремез сходил к соседке. Маленькая женщина в шерстяном жилете и мужских носках поверх колготок смотрела испуганно, как смотрят на всё, что создано государством, и говорила шёпотом, будто слова утекут под порог.

– Он жил один, – сказала она. – Тихий. Иногда поздно возвращался. Ночью не слышала. Днём всегда здоровался. Я его кота подкармливала до осени, пока кот не ушёл.

– К нему кто-то заходил? – мягко спросил Ремез.

– Бывали, – женщина задумалась. – Пару раз женщина, приятная, тихая. Не то чтобы молодая, но и не старая. Нежные шаги такие. Ещё один раз парень, такой… плечистый, капюшон на голове, всё время смотрел вниз.

– Когда это было? – уточнил Дмитрий.

– Осенью, и вот недавно, – она смешала в памяти даты, это было видно. – И пакет у него был. Что-то с надписью про помощь. Голубыми буквами. Он ходил куда-то, а потом приносил такую бумажку со словами, как в поликлинике. Он не показывал, но я видела, что текст мелкий.

Дмитрий попросил открыть квартиру. Соседка развела руками. «Ключи только у него». Придётся вызывать слесаря и делать всё по правилам. Он позвонил дежурному, согласовал проникновение, дождался исполнителя с аккуратным набором отмычек и протокола.

Квартира оказалась чистой и немного пустой. Не бедной, именно пустой. Как будто хозяин заранее убрал лишнее, чтобы ничего не мозолило глаз. На кухне чистая раковина, чайник с белым налётом на дне, два стакана на сушилке, на столе чек из супермаркета за вчерашний вечер, хлеб, сыр в тонком пакете. В комнате кровать застелена, тумбочка пустая, на подоконнике коробка с лекарствами от давления и бланк из поликлиники о посещении терапевта месяц назад. На стуле висела куртка, в кармане которой обнаружилась сумка из плотной ткани, с логотипом НКО и словами «Опора» на русском и английском. Внутри сумки лежал буклет, несколько листов с советами по переживанию кризиса, визитка с номером горячей линии.

– Сумку и бумаги в пакет, – сказал Дмитрий. – Буклет сфотографировать на месте, затем изъять. Отдельно составить перечень. Дайте увеличенный кадр визитки. Номер пригодится.

Он вынужден был признать, что это совпадает со словами соседки. Это всё ещё ничего не доказывало. Наличие буклета в квартире человека, который обращался за психологической помощью, не нарушало закон природы. Но на уровне хрупкой структуры из фактов уже появлялась повторяемость. Телефон на перилах. Время падения. Сумка с логотипом. Женщина, которая «приятная, тихая». Плечистый мужчина в капюшоне. Эти фигуры могли не совпасть. Или совпасть.

На столе в прихожей лежал маленький сложенный листок, на котором был написан список покупок. Никаких прощальных фраз. Дмитрий мысленно вздохнул с облегчением, которого никто не увидел бы. Он не любил прощальные записки. В них всегда слишком много чужих слов.

Они осмотрели шкаф, чтобы убедиться, что там нет посторонних следов пребывания. Кира делала это механически, зная, что в большинстве случаев задача показать отсутствие, а не наличие. На полке лежал паспорт с обложкой, к которой уже привык палец. Фотография в паспорте совпадала с данными на трупе. Всё сходилось там, где ещё вчера ничего не было.

– Пожалуйста, не забирайте всё, – сказала тихо соседка из-за двери, когда увидела пакет с сумкой. – Он ведь приходил с ней такой спокойный. Может, ему помогали.

– Мы возвращаем по завершении следственных действий, – ответил Дмитрий. – Сейчас это важно для нас. Мы никому не мешаем помогать. Мы проверяем, что было.

Слова были правильные и бесцветные. Нельзя отвечать иначе. Соседка опустила голову и сжала сухие пальцы в замок, как будто хотела удержать на месте то, что всегда уходит.

В коридоре Дмитрий вызвал лифт, лифт не приехал, и они пошли по лестнице. На первом этаже он остановился у стенда объявлений. Там висела распечатка о бесплатной консультации «Опоры» в районной поликлинике по четвергам. Номер телефона совпадал с визиткой. Эту фотографию он тоже сделал лично, не потому, что Кира не сделала бы лучше, а потому что иногда полезно самому прижимать аппарат к стеклу стенда, чтобы видеть затемнение по краю и пятна на бумаге.

В отделе он составил дополнение к первоначальному рапорту. Указал на обнаружение материалов НКО, на необходимость истребовать сведения у оператора виртуальной АТС, обслуживающего линию, и у самой организации. Попросил санкцию суда на получение данных о входящих и исходящих на номер погибшего за последние семь дней. В отдельном документе составил поручение УУР на опрос персонала автомойки, дворников на участках под мостом, бегунов и владельцев собак, чьи маршруты пересекаются с лестницей к набережной.

К полудню пришла выборка по дорожной камере. На одном из кадров фиксировалась фигура, подходящая по росту и комплекции к тому, кого видел сторож. Лицо закрывал капюшон и тень от фонаря, но на груди отчётливо виден рюкзак. На следующем кадре, сделанном через минуту, фигура исчезала за стойкой перил. Затем был пустой пролёт, потом вспышки маячков МЧС. Интервал совпадал с заявленным очевидцем временем падения. Дмитрий одновременно почувствовал мышечное напряжение под лопатками и ясность зрительной линии. Не доказательство, просто линия.

Он позвонил Сафроновой ещё раз, чтобы предупредить, что будет подавать ходатайство о проведении НСРД по контрольным звонкам на линию. Она выслушала и сказала то, что всегда говорит в таких случаях: сначала план, затем камера в правовом поле. И добавила, что просмотреть звуковую часть необходимо вместе с лингвистом, а не после, чтобы не потерять нюансов речи. Она любила слово «нюансы» и употребляла его без иронии.

Днём, ближе к четырём, Ремез вернулся с короткой записной книжкой впечатлений, в которой были сложены дворовые наблюдения. Один мужчина с собакой видел ночью, за день до происшествия, такой же широкий силуэт, стоящий у лестницы, будто тот ждал кого-то и одновременно не имел цели. Дворник рассказал о молодом парне, который иногда бегает по лестнице вниз и вверх и делает это не для спорта, а для разрядки нервов. Ничего из этого нельзя было положить в основу процесса, но всё это расширяло поле.

К вечеру Ардашев подошёл к окну и посмотрел в серую марлю неба. Город начинал агрессивно светиться, как обычно по будням. На столе лежали изображения перил с инеем, бумага с отметками времени, визитка с номером, к которому рано или поздно они прикасаются. Он вспомнил о Платоне и прочитал в телефоне сообщение от классного руководителя: перенесит ли он занятия у школьного психолога на среду. Дмитрий написал «да», не задумываясь о совпадениях слов и событий. Он никогда не переносил личное в дело, но любая линия доверия и впрямь начиналась с решения поставить слово «да» в правильном месте.

Когда часы на стене щёлкнули шесть, он собрал папку и остался на минуту один. Было тихо, но это не была тишина. Это было время между бумагами и действиями, когда следователь проверяет сам себя на врождённое желание достраивать пустоты. Он увидел перед глазами дугу на бетоне, телефон на перилах, связку ключей, риску на болте, фигурку с рюкзаком на груди и буклет с правильными словами в квартире. Эти элементы не сложились в картину, и это было хорошо. Слишком ранние картины губят расследования чаще, чем нехватка фактов.

Он потянулся к столу за листом бумаги, где записал блок задач на завтра. Запрос в суд, запрос в оператора виртуальных линий, выемка логов у НКО, повторный осмотр подходов к мосту днём, чтобы увидеть рельеф в свете, заметить, не мешает ли бортик ступне, и не подсовывает ли бетон чужую траекторию. Проверка ближайших аптек и ларьков, где могли видеть погибшего вечером. И отдельной строкой – разговор с Ковальским, лингвистом, с которым они часто работали по делам о вымогательствах и угрозах. Если им предстоит слушать одно и то же слово в разных голосах, лучше делать это с тем, кто умеет слышать не звуки, а намерения между ними.

Ночью, когда он наконец закрыл глаза, город уже перестал быть серым и стал чёрным с редкими вспышками в окнах. В этом чёрном всегда есть пространство, похожее на экран, на который ложатся кадры с мостов, лестниц и перил. Но в этот раз между кадрами тянулась тонкая нитка, и на нитке были узлы, завязанные ровно и туго. Дмитрий знал, что есть люди, которые вяжут такие узлы ради порядка, и есть люди, которые вяжут их ради власти. Он не знал, к какой категории относится тот, кто в эту ночь читал в трубку чужой ритм и говорил правильными словами. Это не позволяло определить ничего, кроме того, что завтра будет ещё один длинный список из слепков, биллингов, протоколов и разговоров, в которых нельзя торопиться, если хочешь прийти вовремя.