Кюнней

Глава 3

Ысыах 13

Лето в этих краях приходит неожиданно. Вечером ты ещё ощущаешь прохладный ветерок. Через затянутое тучами небо слабо пробивается свет далёких звёзд, а утром яркое солнце и несмолкаемое щебетание птиц будит тебя спозаранку. Трава словно за ночь окрасилась в сочный зелёный цвет и буйно проросла повсеместно. Но свежесть ещё сохранялась, хотя ближе к обеду я уже расстегнул верхнюю пуговицу подрясника и начал задумываться о чем-то более лёгком, нежели длинные шерстяные одежды.

Дни становились длиннее, и к середине июня солнце практически не садилось.

Это удивительно.

Белые ночи я застал однажды в поездке с отцом в Санкт-Петербург. Моему детскому восторгу не было предела. Огромная каменная столица, мощёные мостовые, торговые лавки, цирюльни, ресторации. Именно в Санкт-Петербурге я, юный гимназист, принял решение стать священником. Отца это решение не порадовало, но он противиться не стал. Ну, не лежало моё сердце к купечеству, а вот посетил я службу в Казанском соборе… как красиво служил владыка Амвросий! Да что там говорить! Это надо было видеть своими глазами. Возвышаясь на кафедре, он словно парил в воздухе и был всем для всех. Такая благоговейная тишина была в храме, и только хор распевал молитвы в ответ на возгласы и прошения предстоящего. Священники один за другим, словно солдаты невидимого войска, двигались как заворожённые в немыслимом небесном танце. А какую проповедь сказал владыка! Мой отец – тот, что на службы ходил только на великие праздники или с пинка моей матушки, и то стоял, вытирая слезы!

О, как же я мечтал учиться в Санкт-Петербурге, в семинарии, а затем и в академии. Представлял себя на службе в соборе, на высоких собраниях. Мечтал затем вернуться в отчий дом, с посохом, с панагией. Вот, мол, отец и мать, я ваш сын, гордитесь. Но довелось мне учиться в родной Вологодской семинарии. В аккурат по окончании семинарии отец попал в опалу, и его сослали в Томскую губернию вместе со всеми домашними. К тому времени мечты об архиерействе меня покинули, потому что влюбился я до беспамятства в свою Ксюшку. А как семинарию закончил, ректор нас и обвенчал, а спустя немного времени рукоположили и отправили подальше, чтобы не мозолил глаза. Так что белые ночи у меня теперь тут. Оно и к лучшему, мне тут по-свойски, как дома.

Только самого дома пока нет. Вместе с брёвнами на новую колокольню мы заготовили бревна и для поправки обветшалого дома причта. Отладить старый оказалось сложнее, чем я думал.

Старик Алгый вечерами сидел на брёвнышке у балагана, смотрел на мои попытки примериться к ветхому дому и, улыбаясь, мотал головой. Иногда к нему подсаживалась матушка, и они весело гоготами над моим усердием и упёртостью.

– Мишенька! Ну иди к нам, брось ты эту затею, ей Богу, искушение, а не дом. Ну иди же!

– Хмм, иду! – я, не оборачиваясь, громко ответил матушке, а сам продолжал беспомощно смотреть на этот дом. Затея и правда дурная, все покосилось, местами погнило. Словно тут не пару лет, а с десяток никто не жил. Спалить его и дело с концом! Поставлю тут балаган, поставлю урасу14 и буду жить. И местные оценят, и удобно, и быстро поставить можно. Алгый подсобит, он в этом деле мастер!

– Алгый, эhэ! Я тут что надумал! – на бегу, не сдерживая эмоций, рассказал о своём грандиозном плане. А они смеяться! Представляешь! Оба, и в смех, да так, что я и сам с ними.

– Отец Михаил, дорогой мой человек! Эhэ мне пару дней назад сказал, мол, устанет твой муж ходить вокруг старого дома – поставим урасу. И, говорит, ему не говори, у вас же, говорит, все по-своему, через страдания и смирение. Пусть, говорит, посмиряется, и когда Айыы15 его вразумит, поставим хорошее жилье и для вас, и для деток. – Ксюшка обняла под руку старика и прижалась к его плечу. – Хороший он, правда, Миш?

Я кивнул и, наклонившись, поцеловал её макушку, а старику поклонился. Разыграл дед меня, как босоногого мальчугана. А я думал: чего он не помогает? Каждое утро обещал помочь, и потом только сидит и смотрит. А он, старый пройдоха, молодец!

Поставили урасу быстро, за несколько дней. Дольше всего вываривали бересту, чтобы она была мягкой, и ей можно было обшить деревянные жерди. Жилище получилось конусообразным, просторным внутри. Посредине разместился очаг, вдоль берестяных стен деревянные широкие нары. Строил все это дело Алгый, а на помощь ему пришел Толбон с сыном Дьулусом и маленьким племянником Тускулом. Племяшу было года четыре, не больше. Вот с ним-то мы и были главными помощниками в деле возведения этого чудесного дома. Бывало, старик с кузнецом держат жерди и просят меня что-то подать, а я стою, смотрю на них, а сзади одёрнет меня за подрясник маленькая ручка и протянет просимое. Так я и помогал. Считай, сам построил, а они мне только мешали. А если серьёзно, без этих людей сгинули бы мы с матушкой в первую же зиму.

Балаган ставить не стали, сказали, после праздника.

О празднике мне ничего не говорили, сказали, сам все увижу. Поэтому ждал я местного праздника пуще Рождества. По-детски любопытно было, какие обычаи тут, что и как они делают. И на мой каждодневный вопрос о том, когда состоится праздник, Алгый отвечал: «Тиэтэйимэ!» («не торопись»). Я и вправду спешил. А тут был другой уклад. Без спешки они все успевали, все было выверено до мелочей, а я только пургу наводил.

Долгожданный праздник наступил во второй половине июня. «Бэс ыйа» у них этот месяц называется. Вернее, уже у нас. Красивый месяц, сочный. Буйно все расцветает, птицы постоянно щебечут. После долгой зимы и не верится, что так бывает.

К празднику соорудили на поляне, чуть поодаль от села, круг из берёз, а посреди этого круга поставили высокий красивый резной сэргэ, который символизирует Мировое дерево – Аал Луук мас. Постепенно село стало заполняться новыми людьми, Бутэнсир задышал по-иному. Нарядные, красивые люди расхаживали по узким тропкам между балаганами. То там, то тут вырастали новые урасы. Везде был шум, гам и смех. Алгый рассказал, что это семейный праздник. В суровую зиму сложно собраться всем вместе. А сейчас, в начале лета, все собираются, обмениваются новостями, радостями и печалями. После все опять разбредутся по своим селениям и начнут готовиться к суровой зиме.

Короткое лето не даёт возможности безмятежно проваляться в прохладной тени деревьев. Никто не будет за тебя заниматься покосом, собирательством, охотой и рыбалкой. С малых лет тут все приучены к труду и выживанию. Семья здесь – главная ценность и возможность пережить холодную и суровую зиму.

В эти светлые дни довелось мне попробовать главное угощение праздника – кумыс. Хмельное кобылье молоко принёс мой, уже друг, Толбон. Протянул большую деревянную чашу непривычной для меня формы, наполненной до краёв белым напитком. Жестом показал мне испить, и с интересом и улыбкой на лице наблюдал за мной.

– Вкусно! – отдавая опустошённую чашу и вытирая бороду с усами, пробормотал я. Язык слегка начал заплетаться, а настроение явно стало лучше, хотя плохим я не мог его назвать изначально. Толбон, не ожидавший такого поворота, стоял, хлопая глазами.

– Он никогда не видел, как нуучча16 пьёт. – смеясь за моей спиной, проговорил Алгый. – Доробо, Толбон!

– Дороболорун, эhэ! Прости, я пришел позвать твоих гостей на праздник, все уже веселятся.

– Мы с радостью! Махтал17, Толбон! – поблагодарив кузнеца, я слегка поклонился и посмотрел на старика. – Ты пойдёшь?

– Иди с женой. А я тут порадуюсь.

Матушка собралась быстро, словно ждала этот день с самого нашего приезда сюда. Платье с длинными прозрачными кружевными рукавами было слегка помятым, но это совсем не портило общую картину. Небесный цвет её царского наряда подчёркивал глубину её морских глаз. Густая русая коса собрана в пучок и украшена серебряной заколкой, подаренной моей мамой. Вещица была в виде дивного цветка. Румяные щёчки с ямочками, белоснежная улыбка заставляли моё сердце биться быстрее. Если бы я не любил её, то непременно влюбился бы в этого ангела.

– Я готова. Пойдём? – голос, словно горный ручей, мелодично украсил повисшую тишину.

Прикрыв опустившуюся челюсть Толбона, я утвердительно кивнул. Придя в себя, кузнец пошёл впереди, то и дело оборачиваясь назад и посматривая на мою супругу.

– Совсем забыл, что мы взяли этот наряд. Ты очень у меня красивая, матушка.

– А ты у меня! – она смело подхватила меня за локоть, и мы засеменили за нашим провожатым.

– Волнуюсь так. Большой праздник у них, не обидеть бы никого. Как у них все устроено, толком-то и не объяснили. Сейчас встанем не там, посмотрим не так. Эх! Хотя, думаю, нам все простят. Ты, матушка, если что покружишься, и все забудут, что мы пришлые.

– А ты чего такой разговорчивый стал?

– А это не я! Это кумыс! Дивный напиток, который следует нам раздобыть первым же делом!

Гульбу и праздник мы услышали задолго до нашего прихода. Мы скользнули в пролесок. Шум и гам стал вырисовываться нехитрыми узорами и мелодиями. Какие-то слова я уже знал, и они даже складывались у меня в предложения, хотя общую картину происходящего я все ещё не улавливал. Толбон поторапливал нас, мол, уже начались игры, и пропускать их ему никак нельзя.

Некогда зелёная, поросшая травой поляна пестрила разноцветными красками. Несчитанное количество народу собралось в огромный жужжащий улей, и подобно пчёлам вились и кружили на поляне. Кузнец, схватив нас за рукава, потащил в толпу. Вокруг все хлопали, охали, ухали и наблюдали за юношей, волчком крутящимся посреди народу. Руками сжимая небольшую палочку и уперев её куда-то в землю, он проворачивался вокруг себя, не разжимая хвата. И делал это так ловко, так быстро – завораживающе. Невольно мы с матушкой подхватили общий настрой и стали хлопать в ладоши.

– Это тутум эргиир, наша игра такая. Кто больше прокрутится, тот и победил. Смотри, палку вот так держишь. – Толбон шёпотом на ухо рассказывал мне правила. – Крепко надо держать. Палку не отпускай, земли не касайся, крутись в разные стороны как ытык18. – и, похлопав меня по плечу, громко заявил. – Наш аhабыт следующий!

И, вытолкнув ошарашенного меня, начал громко улюлюкать и смеяться. Посмотрев с надеждой на матушку, пытаясь найти в её глазах защиту и оправдание моей нерешительности, я увидел девчонку, смеющуюся и кричащую громче всех: «Давай! Давай!». Эх, ну раз супруга в меня так верит, то тут отступать некуда. Присев на корточки, плюнув в ладоши, взяв немного землицы и растерев её, я ухватился за палку, она была совсем не большая, на три моих хвата. Я поставил её в деревянный упор, спрятанный в траве, начал разминать плечи и спину, собираясь силами для этого диковинного упражнения. Мой друг, а по совместительству и зачинщик предстоящего позора, привстал одной ногой на упор.

– Так крепче будет! Давай, ты молодец, настоящим Саха будешь! – подбодрил он меня.

Люди же вокруг начали возмущаться и гудеть, что это нечестно. В этом волнении народа я не решался начать. Тишина наступила, когда в круг вошёл высокий мужчина в белых одеждах. Он словно отсек шум своим появлением, взоры зевак устремились на него в ожидании приговора. Он оценивающе смотрел на меня. Его приплюснутое лицо, словно вдавленное, исказилось в жуткой гримасе. И без того узкие глаза сощурились до тонких, едва заметных полосок. Коричневая кожа казалась темнее из-за белых одежд, украшенных конским волосом. Подойдя ближе, он спросил:

– Нуучча?

– Мин нууча! – как можно храбрее ответил я и ещё крепче сжал палку.

– Мин нуучча! Мин нуучча! – повторял великан в белом и неожиданно раздался смехом. – Мин нуучча!

Он встал рядом со мной на одно колено. Положил свою тяжёлую руку мне на спину внимательно посмотрел на мой хват. «Ок-сиэ» – сказав негромко, поправил мои ладони, так чтобы между ними был просвет.

– Давай, нуучча! Ты молодец! – и, поднявшись, он вознёс руки к небу возгласил – Модьу19 нуучча! Давай нуучча!

Окружавшая нас толпа стала больше, со всего поля стекались посмотреть на нууччу. Толбон поймал мой взгляд и кивнул, мол, начинай. И начиная извёртываться вокруг палки, я осознал, что это только со стороны выглядело как забава, на деле требовало дюжей силы и ловкости. Я смог прокрутиться раза четыре, не больше, после я соскользнул и, упав на траву, раскинул руки. Полежать мне не дали и, подхватив, несли меня в сторону, уводя от матушки. Вырваться сил не хватало, поэтому я только смотрел, как матушка смеётся и машет ручкой. Благо, унесли меня недалеко, усадили в стороне под дерево, принесли кумыса, несколько лепёшек и вкуснейшего саламата. О, саламат надо непременно попробовать! Это такая каша из муки и масла. Нежную воздушную кашу украсили ранней земляникой и подали в деревянной миске, украшенной извилистыми узорами, я уже хорошо знаю такую посуду – это кытах. Отпив прохладного кумыса, я наполнился силами и увидел спешившую ко мне супругу. Сев рядом, она поцеловала меня в щёчку, забрала кытах, лепёшки и начала жадно все поглощать.

– Проголодалась? Ну, кушай. Кумыс будешь?

Ксюшка сначала одобрительно кивнула, а на слове кумыс отрицательно покачала головой.

Пока матушка ела, а я наслаждался напитком, к нам прибежали маленькие девочки. Их я видел впервые, и они внимательно, даже скорее жадно изучали матушку и её наряд. Дивное платье и украшение на незнакомой девушке их зачаровали. Супруга специально не подавала вида, словно никто не подёргивал ее платье, продолжала наслаждаться угощеньями, а потом молниеносно повернулась в сторону девчонок и без злобы, высоко поднимая руки, сказала громко «Ам!», клацнув зубами, попыталась схватить одну из них. Отпрыгнув в испуге, девочки удивлённо смотрели на неё, а увидев улыбку, громко засмеялись и начали корчить рожицы: «Бе-бе-бе!». С воплем «Догоню-догоню!» матушка оставила меня одного.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.