ХРОНИКИ ПОСЛЕДНИХ СТАНЦИЙ

Без названия

…

Харьков – чудесный некогда город, стоял молча, будто замер в момент, когда часы остановили свой ход и время как будто вырвалось из своего привычного ритма. Улицы, покрытые пылью и обрушившиеся от запустения, тянулись вдоль серых и безжизненных зданий, и в их тени было легко забыть, что когда-то этот город был полон смеха, гомона, спешащих людей и ярких реклам, которые, казалось, светились прямо в воздухе.

Здесь, среди пустых площадей и разрушенных витрин, не было звуков. Ни шагов, ни криков, ни разговоров. Все стихло, словно что-то невидимое вложило в землю огромную тишину, не позволяя даже ветру пройти по этим пустым просторам. Но эта тишина не была мертвой, но было в ней что-то манящее, что-то полное воспоминаний.

Дома, оставшиеся от былой жизни, как старые книги, из которых вырвали страницы. Они стояли в изломанном величии, их окна тянулись в пустоту, как глаза, давно забывшие, что смотрели на что-то живое. Стены домов всё ещё хранили тёплые оттенки того, что когда-то было цветом жизни. Непокорённые временем, эти фасады, покрытые трещинами и мхом, были как части старой истории, которая не хотела уходить, несмотря на свою утрату.

На каждом шагу была видна неуверенность, как если бы город сам не знал, как он оказался здесь, с этим чудесным разорением. Мостовые, которые когда-то встречали тысячи ног, теперь покрыты не только пылью, но и зеленью, которая растёт здесь, не видя конца. Старые уличные фонари, которые, вероятно, когда-то служили надёжным светом в ночи, теперь, словно не знающие, для чего были созданы, скучно стояли и отбрасывая тихие, полупрозрачные тени.

Но несмотря на всё это, город всё ещё хранил память о том, что когда-то было. По ту сторону этих заброшенных улиц было что-то почти осязаемое. Это были не просто здания, не просто железо и камень. Это был живой город, но в памяти, в забытых моментах, скрытых в его уголках.

Один из домов на углу ещё сохранил часть обоев, где невидимая рука когда-то начертала линии, которые, как будто бессознательно, создавали картины. Линии, которые не ведали законов геометрии и становились другими, чуть кривыми, как сами жизни людей, которые когда-то жили здесь. И это было что-то трогательное, что-то невидимо дорогое.

В одном из старых, уже разрушенных магазинов на полках лежали книги, их страницы пожелтели, и если прислушаться, можно было бы услышать, как они шуршат под дыханием времени. Каждая страница была как маленькая жизнь, как мгновение из прошлого, вырванное, но не забытое. Неизвестно, сколько раз здесь останавливали свой взгляд прохожие, сколько раз они читали эти страницы и думали, что будущее будет таким же ярким, как эти слова.

И тем не менее, не было ощущения угрюмости. Это была тишина, в которой дышали мечты. Ветер, странно прошуршавший среди пустых окон и дверей, приносил запах не тленности, а просто… безвременья. Он напоминал о том, что когда-то здесь кто-то читал стихи на рассвете, кто-то провожал любимых на работу, кто-то смеялся и строил планы. И хотя все эти люди давно ушли, память об этом месте продолжала жить в каждом листке, в каждой щели в стенах.

Город мог бы стать местом для размышлений, для медитации, о том, как всё заканчивается, но как ничто не уходит полностью. Здесь было всё, что нужно было для того, чтобы чувствовать себя живым – не в настоящем, но в воспоминаниях. Все эти пустые здания, разрушенные мостовые и заплесневелые книги стали символами времени, который не существует. Это был не просто заброшенный город. Это было место, ставшее вечным, замкнутым в себе, наполненный мягким светом уходящего солнца, оставшегося навсегда в тени его собственных историй.

Забытые звезды теперь сияли не так ярко, как когда-то, но они продолжали светить. Над городом, который когда-то был полон шумных голосов и смеха, лежало предрассветное небо, такое странное и грустное, что, казалось, каждое облако и каждый луч света пытались донести тёплые воспоминания, чтобы они не исчезли. Мечты о будущем растворялись в этой тишине, в этой пустоте, и город стал тем местом, где не было нужды в словах.

Города не умирают, а становятся частью чего-то большего. И даже если в нём не было людей, он продолжал существовать, как буква в книге, как нота в мелодии – тихо, сдержанно, но навсегда.

В действительности же настоящее сердце Харькова уже давно не билось на его улицах. Оно ушло под землю, туда, где продолжалась жизнь…

…

Ворота «Холодногорской» станции медленно, со скрипом начали открываться. Электроприводы были отключены, для экономии электроэнергии, которой и так было не всегда достаточно. В ручном режиме крутили дверное колесо двое часовых, стоявших на восточном посту. Из ворот потянуло холодом и сыростью. Ребята сидящие на электродрезине поёжились. Леонтич натянул шапку на брови, достал старый, довоенный, затёртый портсигар, открыл его и взял самодельную сигарету в зубы. Он был старшим на дрезине. В это холодное зимнее утро они выезжали на ежедневные работы на станциях Цитадели. Цитадель – это так называемые объединенные станции зелёной ветки Харьковского, некогда, метрополитена. Цитадель – заветная мечта многих жителей метро. На этих станциях люди жили хорошо, если можно такую жизнь назвать хорошей. Еда в достатке, вода в достатке, электричества вдоволь. Но стать гражданином Цитадели мог не каждый. Многие бывшие учёные, да и просто всякого рода интеллектуалы нашли себе укрытие там. Цитадель собирала все возможные знания старого мира по кусочкам – это была их основная, изначальная цель. Сначала это были просто книги, в большом количестве, позже техническая документация, потом начался ход учёных мужей со всего метро на зеленую ветку. Большое количество жителей метро, которые хоть немного были образованные, конечно я имею в виду людей науки, бросали всё и шли работать на зеленую ветку. Так было почти с самого начала жизни в метро. Остальные же станции и новые союзы, ориентировались больше на ежедневном выживании. Многие проекты, благодаря знаниям, сплоченности и чувству долга перед остатками человечества, зелёные смогли внедрить в повседневную жизнь, такие как станция-теплица, вода из воздуха – колонны сборники влаги с последующей фильтрацией, электричество из ветряков и не только, но какие-то проекты откладывали до лучших времён. Хотя на лучшие времена, живя под землёй, без солнечного света, без хорошего питания, качественных условий жизни, рассчитывать не приходится. Но тем не менее эта маленькая искорка жизни, которая всё ещё теплилась в туннелях, перегонах и станциях некогда Харьковского метрополитена, хотела жить. Многие люди даже строили планы на дальнейшую жизнь, так же проживали свои жизни, так же создавали проблемы и героически их решали так же ссорились между собой, так же предавали и так же спасали друг друга. Наверное, где-до глубоко в мыслях, они представляли, что все эти ужасы вскоре закончатся, что нужно ещё немного подождать и начнется золотое время Людей. Не тех людей, которые уничтожили старый мир, не тех людей, которые истребляли всех вокруг себя, а Людей, которые восстанут из пепла старого мира и начнут создание Нового – прекраснейшего из когда-либо существовавших миров. Хотя как они это смогут сделать, если с окончания Большой войны ничего не поменялось в них самих? Это ведь те же люди, которые сами же и загнали себя под землю, изуродовав поверхность своими бомбами, ракетами и другими не менее ужасными вещами. Людей, которые залили планету собственной кровью. И все ради чего? Какие важнейшие цели были достигнуты? Какие проблемы разрешились? Кто победитель? На эти вопросы никто не знал ответов. Мертвая, лежащая в руинах планета, вот результаты жизнедеятельности человека разумного, если можно его так назвать.

Леонтич знал каково было жить до Большой войны. Он помнил прекрасную довоенную жизнь, полную маленьких проблем, маленьких приятных моментов, наполненная смыслом, полна миллионами ежесекундных предложений, готовых ворваться в твою жизнь, только дай им случиться. Можно было всё бросить и улететь на пару недель в теплые страны, много информации в открытом доступе, весь мир в телефоне, театры, кино, рестораны всё это было в памяти Леонтича так свежо, так рядом и в то же время далеко. Часто, пока дрезина катилась по туннелям до ворот Цитадели, ребята, которые были рождены уже здесь, под землёй, в туннелях и станциях метро, просили его рассказать о довоенной жизни. И он не скупился на рассказы.

Когда ворота были наконец то открыты полностью, Леонтич, отдал с издёвкой честь часовым на воротах и нажал кнопку "вперёд" на блоке управления дрезиной. Она медленно покатилась по рельсам некогда обычного метрополитена, а теперь возможно последнего пристанища человеческой жизни.

– Нэхай щастыть! – крикнул вслед один из часовых и тут же принялся закрывать тяжеленные металлические ворота станции "Холодная гора".

Дрезина медленно катилась по туннелю рассекая чернильную темноту светом одной фронтальной фары. Леонтич достал самодельную зажигалку и подкурил свою самокрутку.

Парень сидящий рядом, его звали Андрей, скривился от запаха сигареты и сказал:

– Дядь Лёнь, здесь и так воняет гнилью и сыростью, а ещё ты добавил табачной вони. И так дышать нечем. – он замахал рукой перед своим носом, отгоняя табачный дым.

– Ты, Андрюша, не путай вонь и аромат. У табака аромат, а в туннеле вонь, я согласен. – он улыбнулся.

– Что табак, что туннель… Эх, ладно кури на здоровье… Как думаешь куда определят новеньких? – он кивнул головой в сторону двух других ребят. – Это их первый рабочий день.

– А понятия не имею. Может копать поставят. Не знаю… – он затянулся сигаретой.

– А что они копают то? – спросил один из молодых людей.

– Хороший вопрос. Но ответа на него никто из наемных работников не знает. – он почесал нос и продолжил, – Думаю, что даже те, кто там живёт, тоже не знают зачем руководство Цитадели это всё затеяло. Наша задача отработать день, получить оплату и вернуться к нам на станцию.

– А чем они будут платить? – спросил молодой

– Обычно платят патронами, или валютой цитадели. – начал Андрей – Один раз меня распределили на дальнюю – "Победу", так там у них что-то вроде выращивания растений. Так вот, тогда дали оплату едой. Тоже неплохо. Грибы там, лук зелёный, свинины кусок и какую-то траву.

– Это называется теплицы, ну, где растения выращивают. – сказал Леонтич. – Классно они это придумали. Целую станцию под растения выделили. – Он поднял палец вверх.

– Наверное. – сказал Андрей.

– У них по теплицам Химик главный, светило науки был до войны. Вообще то он биолог, но в химии тоже очень силён. – Глядя вперёд, во тьму, сказал Леонтич. – Великий Кормчий, ё-мае.

Свет фары проявил во тьме распахнутые ворота станции "Южный вокзал". Леонтич немного напрягся и полез во внутренний карман за пистолетом. Все, кто ездит на работу в Цитадель, обязаны брать с собой пистолеты и по две обоймы на человека – такой приказ руководства. Он взвёл курок.

– Подъезжаем… – тихо сказал он. – Будьте на чеку. – Все остальные тоже достали пистолеты и взвели курки.

Перед воротами на станцию были видны надписи, частично под плесенью, частично под черными разводами засохшей крови, но всё ещё читаемые: "Триумвират", "Москалёвка", "анархия" и т. д. Леонтич снизил скорость дрезины и включил боковой фонарь, осветив платформу станции. Они медленно въехали на станцию "Южный вокзал". Над их головами висели скелеты, некогда повешенных защитников этой станции. Они здесь висят давно, стуча своими костьми в кромешной тьме. И некому их снять и похоронить по-человечески. Двое молодых вздрогнули и вжали головы в плечи. Их глазам это зрелище предстало впервые. До этого дня они не покидали территории станций Конфедерации.

Следы от пуль были везде, всё было изрешечено ними. Жуткий беспорядок царил на станции, все комнатки и палатки раскурочены, сломаны и безвозвратно испорчены. Всякий хлам валялся вперемешку с отстреленными гильзами, и человеческими останками, лежавшие в разных позах на каждом углу. Запах старости, тлена, могильной сырости и обречённости витал здесь. Жуткое зрелище.

– Полюбуйтесь, – сказал тихо Леонтич – это сделали люди! Люди, выжившие после Большой войны! Буквально через несколько лет, после того как были загнаны под землю войной! Жуткое напоминание о том, насколько человек может быть жестоким по отношению к себе подобным. Даже в нашем случае, когда осталось живых людей всего ничего.

– Говорят здесь жили около тысячи человек. – сказал Андрей.

– Тысяча? Кто тебе такое сказал? Да не, много народу было да, но не тысяча, человек пятьсот, вполне возможно. В любом случае немало. – ответил Леонтич. – Это была наша крайняя станция. Я часто здесь бывал. Тут была классная барахолка…

– Что такое барахолка? – спросил один из молодых.

– О, барахолка – это такой рынок, базар, где можно купить всякие старые вещи, поторговаться – он помолчал, а потом добавил – Теперь это один большой склеп… Жаль… Людей жаль.

– Только не понимаю почему с нашей станции, с "Залю́тино”, с "Песо́чино" не пришла помощь? – спросил Андрей.

– Помощь пришла, но поздно. Промедление было из-за бюрократических проволочек нашего руководства. Сначала не могли согласовать кто поедет, потом с каким вооружением, потом еще что-то. В итоге мы потеряли станцию, и почти всех живущих на ней.

Они медленно выехали из станции-склепа через ржавые, покорёженные восточные ворота. Проехав метров двести, Леонтич грустно добавил: – Но мне кажется, что кое-кто из руководителей был заодно с нападавшими. Поэтому помощь пришла не вовремя. Поэтому погибли люди. Поэтому мы потеряли эту станцию.

– А почему ее не заселили опять? – спросил один из молодых.

– Никто не хотел здесь селиться, после той резни – люди боялись сначала, а потом и вовсе перестали про это думать. Все хотели забыть эту, эту… – Леонтич осекся. – Потом начали придумывать какие-то байки про станцию, нагонять жути, то призраки, то голоса, то ещё чёрт знает что.

– Ты кого-то конкретно подозреваешь? – спросил Андрей. – Или так, догадки?

– Догадки, конечно, догадки … Мои предположения… – задумчиво сказал Леонтич. Дальше ехали молча до станции " Центральный рынок". Уже на подъезде к "Центральному рынку”, метров за пятьсот, начала поблёскивать вода, отражая свет фары. Станция была частично затоплена, из-за близкого расположения к реке Лопань. От чёрной воды исходила необъяснимая, первобытная жуть. Было в этой мёртвой жиже нечто чуждое миру людей, нечто, что не должно было находиться в этих заброшенных туннелях.

Леонтич опять включил боковой фонарь и снизил скорость. Они медленно, рассекая чернильную воду, въехали на станцию. Луч фонаря осветил мраморные плиты на своде станции. Некоторые центральные колонны были повалены, кругом проросли мох и черная речная трава, на стенах кругом виднелись колонии речных ракушек. Кругом были следы давнего запустения. Эта станция никогда не была густонаселённой. Даже в лучшие времена она оставалась полупустой, служа лишь перевалочным пунктом между более важными и оживлёнными местами. Здесь почти не было торговцев, лишь пара киосков с остатками консервов и редких товаров, медленно покрывающихся ржавчиной. Люди заходили сюда только по необходимости, не задерживаясь дольше, чем требовалось.

Со временем станция стала напоминать огромную сырую пещеру, в которой царит полутень. Вода проникла в её дальние туннели, затопив некоторые участки путей. В мелких лужах отражались неясные блики, словно давний свет пытался удержаться в этом забытом месте, но с каждым днём угасал. Тонкий слой плесени покрывал стены, а из-под потрескавшейся плитки сочилась медленно капающая влага, наполняя воздух запахом гниения.

Звуки здесь всегда были странными. Иногда в глубине туннеля слышался мерный, слабый всплеск, будто бы что-то большое и тяжёлое осторожно двигалось по воде. Другие звуки напоминали далёкое эхо шагов, но они были слишком ровными, слишком размеренными, словно принадлежали не человеку.

Редкие путешественники, пробиравшиеся через "Центральный рынок", старались идти, или ехать быстро, не оглядываясь на чернеющие проёмы заброшенных лавок. Некоторые утверждали, что видели движение в отражениях луж, что за их спинами скользили фигуры, исчезавшие, стоило лишь повернуть голову. Другие говорили о чувстве чужого присутствия – не угрожающего, но пристального, словно станция сама наблюдала за ними.

Здесь не жили. Здесь проходили. И если кто-то всё же оставался, его тени растворялись в гулком мраке, оставляя лишь ощущение недосказанности и безмолвной пустоты.

Луч медленно скользил по противоположной стороне свода станции. Как вдруг невообразимое мелькнуло в луче света. Женщина! Её было видно только по пояс, нижнюю часть скрывали поваленные части колонн. Она лежала на одном из обломков. Её белоснежная кожа бы испещрена черно-синими венами. Черные слипшиеся волосы лежали вокруг ее головы в хаотичном порядке. Леонтич остановил дрезину и достал пистолет. Трое остальных последовало его примеру. Они затаили дыхание. Женщина не двигалась.

– Она вроде как спит. – прошептал Леонтич и встал во весь рост. Андрей медленно поднялся тоже. Наклонившись к уху Леонтича, он тихо сказал: – Что она тут делает? Да и вообще кто она?

Голова ее немного шевельнулась. Мурашки побежали по телам четырех мужчин. Голова резко поднялась. Её черные глаза без белков испугали их ещё больше. Она медленно открыла рот, обнажив острые длинные зубы.

– Матерь божья! – просипел один из молодых. Он встал, уронив пистолет на пол дрезины и шагнул на платформу в сторону этой ужасного нечто. – Вот ответы, вот она исти… я иду… к тебе… рам… рам … ам… эээ....

– Очнись! Что ты делаешь?! Вернись в дрезину. – прошипел Леонтич. Его тело перестало его слушаться. Он пытался выстрелить в нее, но по непонятным причинам не мог поднять даже руку. Голову сковала боль. Он повалился на кресло в дрезине. Второй парень последовал за первым. Он шагнул на платформу. Теперь они вдвоём, безвольно, как зачарованные двигались к ней, бормоча что-то себе под нос. Она раскрыла пасть ещё сильнее. Зубы в несколько рядов украшали ее зев. Из-за обломков показалась клешня. Она медленно протянулась в сторону молодых людей. Первого она схватила за плечо, рывком подтянула его тело к себе и впилась своими зубами ему в шею. Фонтан крови брызнул между ее клыков. Леонтич сквозь безумную боль в голове наблюдал за происходящим. Жуткий страх сковал его сознание. Он не мог шевелиться не только от страха, но и какая-то невидимая сила удерживала его в таком положении. Мыслительные процессы, такое впечатление, перестали работать. Он полусидел в дрезине, глядя на кровавый пир этой твари, в руке держа заряженный пистолет и не имел возможности выстрелить из него.

Закончив с первым, тварь принялась за второго. Но она его не ела, а лишь прокусив ему шею, от чего он естественно скончался на месте, подтянула к себе поближе. Как запас на потом. Настала очередь Андрея. Он стоял, покачиваясь и что-то бормоча себе под нос. Как вдруг он улыбнулся и медленно пошёл к ней.

– Нееет … стой … ааа… голова.... – Леонтич пытался остановить Андрея, но тот шел, не обращая внимания на него. Из-за колонн появилось длинное щупальце и потянулось навстречу Андрею. Капли пота градом катились по лицу Леонтича. Он пытался бороться с тварью в своей голове. Она контролирует его ум, его тело, его страхи и боль. Он понял это где-то на окраинах своего сознания. Щупальце обплело тело Андрея и сдавило его. Кровь тонкой струйкой пошла из его носа. Морда твари была в метре от его улыбающегося лица.

– рам… раммм.... иду… – бессвязно сипел Андрей.

…

На западных воротах станции "Площадь конституции" стоял часовой. В туннеле было сыро и прохладно, сильный запах застоявшейся воды и плесени витал здесь. Местами капала вода, где-то недалеко пищали крысы. Часовой переминался с ноги на ногу. Он повесил автомат на плечо, достал из рюкзака небольшой, погнутый местами термос, открыл его и налил немного содержимого в крышку термоса. Глотнув, он почувствовал, как тепло разливается внутри его тела. Поднося кружечку для второго глотка, его взгляд невольно упал вглубь тоннеля. Ему на секунду показалось что какая-то тень, темнее окружающей тьмы, медленно двигается в его сторону. Он присмотрелся, -Человек? – спросил он сам себя. Он быстро положил чашку с термосом на пол и вскинул автомат.

– Стой! Кто идёт? – крикнул он. Ответа не последовало. – Стой! Стрелять буду! – тень продолжала движение в сторону часового. Часовой дал очередь. Тень продолжила движение. Тогда он дал ещё одну очередь – без изменений, тень шла на него. Он включил прожектор – тень оказалась была не одна. Их было несколько. И все они неспешно шли на него. Мороз пробежал по его спине и телу. Сердце участило стук. Белый от страха, часовой нажал на кнопку рядом с ним – сработала сигнализация. В караульном помещении дежурная группа, схватив автоматы побежала к западным воротам. Жители станции, увидевшие бегущий вооруженный отряд, сильно перепугались. Ведь на станциях Лимба давно царит относительные мир и спокойствие. Да, иногда бывают рейды – зачистки мутантов всякого рода, крыс, бескудов, или еще кого-нибудь. Их прозвали бескудо давно, когда они только впервые появились в туннелях метро. Кто-то говорил, что это с древнеславянского языка означает вампир, или что-то похожее, кровопийца в общем. Но в целом, последние годы было всё спокойно и мирно. Союзы и отдельные станции жили в относительном согласии между собой. Основные споры и конфликты как правило случались из-за повседневных причин: чистая вода, еда, медикаменты, место под «солнцем».

Сзади часового послышался звук открывающейся металлической двери. Ворота были сделаны таким образом, что закрывали весь туннель от пола до верха. А место часового было как бы на приделанной к воротам маленькой платформе, с прожектором, мешками с песком, кнопками сигнализации, открывания ворот и военно-полевым телефоном ТА-57. Лет восемь назад сталкеры, которые выходят на поверхность, по тем, или иным причинам, нашли маленькую военную не разграбленную часть связи. На складах которой оказалось большое количество старых советских раций, антенн, кабелей и всякой другой техники связистов, в том числе и телефоны ТА-57 в большом количестве. Со временем всё это добро перекочевало в метрополитен. Старое, но тем не менее рабочее. Так что со связью метро, по крайней мере в большей его части, особых проблем не было.

Дверь открылась и на пороге стояла дежурная смена. Начальник караула глянув на бледного часового спросил:

– Что случилось!? – отталкивая часового в сторону он сделал пару шагов по платформе. Его глаза округлились. – Что за?.. Бойцы, приготовиться к бою!

– Да я пробовал, – пролепетал часовой – бесполезно. Им наши пули до одного места. Я, я не знаю что это…

Тени выглядели как сгустки темной материи, но с человекоподобной формой.

– Целься! – скомандовал начкар. Тени продолжали своё шествие. – Огонь!

Все четверо начали стрелять по целям. Но ни одна пуля не причинила ни малейшего вреда этим призракам. Они подошли почти вплотную к воротам, бойцы прекратили стрелять. Как вдруг, из-за поворота в туннеле, уходящий в сторону "Центрального рынка" мелькнул свет. Он начал нарастать вместе со стуком о рельсы. Это была электродрезина. Выехав на прямой участок, она осветила этих черных призраков и начала тормозить. Видения стояли перед самыми воротами, вдруг начали медленно блекнуть, становясь более прозрачными и через несколько секунд полностью растворились в пространстве. С дрезины кто-то крикнул: -Что это ещё за хрень тут происходит? Что за представления? Мы солдаты Цитадели! Нам нужен переход на нашу станцию! У нас раненые!

Несколько секунд начальник караула думал. Такого он ещё никогда не видел. Что это? Новая напасть? Проделки Цитадели? Дело рук конфедерации? Туча мыслей пронеслась в его голове за эти секунды. В конце концов он решил так, если никто не пострадал, это не проникло на территорию Лимба, то всё в порядке, но нужно быть на чеку.

– Документы у вас имеются, солдаты Цитадели!? – крикнул в ответ начкар.

– Да, всё имеется, начальник! Мы подъезжаем тогда ближе!

– Подъезжайте, но только руки я ваши должен видеть.

Дрезина медленно покатилась, а все сидевшие в ней, кроме раненных, подняли руки вверх.

– Отлично! – крикнул начкар. А своим тихо сказал – Держите этих чуваков на мушке. Рыпнуться, стреляйте.

Дрезина медленно подъезжала к воротам. Сидевшие в ней были действительно экипированы как солдаты Цитадели. Кроме двух, которые лежали на полу дрезины. Обмотанные кровавыми тряпками и без сознания.

– Можно уже руки опустить? – спросил кто-то из дрезины.

– Пока нет. Я что-то не помню, чтобы вы проезжали мимо нашего поста, – сказал начкар. – И что вы делали в той стороне? Это не территории Цитадели. Кто эти раненные?