Апрель, которого не было

– Не стрелять! – Влад не отрывал взгляда от темного пятна баррикады впереди. Солдаты в шинелях метались, не решаясь броситься под колеса. Кто-то выстрелил в воздух. Пуля звякнула по металлу крыши. Влад не дрогнул. Он видел растерянность в глазах мятежников – их парализовала эта жестокая решимость, несущаяся на них.

Паровоз с ревом врезался в баррикаду из шпал и мешков с песком. Дребезг, скрежет, вопли. Состав качнуло, но он пробил завал, разметав обломки. Сквозь клубы пара и пыли Влад увидел фигуру в офицерской шинели – капитан Сорокин, отчаянно машущий фонарем у южной стрелки. Его люди оттесняли толпу штыками:

– Стрелка! Переведена! – закричал Щеглов. Поезд пронесся мимо Сорокина. Их взгляды встретились на мгновение – капитан вытянулся в струнку, рука у козырька. Преданность. Искра надежды.

За станцией путь был свободен. Скорость росла. Влад отступил от окна, лицо покрыто копотью и пылью.

– Отбой тревоги! – Его голос был хриплым, но твердым. Казаки опустили винтовки, но напряжение не спадало. Данилов стоял у телеграфа, лицо серое:

– Ваше Величество… ответ из Ставки, – он протянул ленту. Текст был сухим, формальным: «Генерал Алексеев. Ставка. Ваше Императорское Величество. Доклад будет подготовлен к Вашему прибытию. Распоряжения Временного комитета о задержке поезда не исполняются в пределах Ставки. Генерал Алексеев.» Ни слова о верности. Ни слова о законности. Холодная отстраненность. Предатель, прикрывающийся формальностями.

Влад бросил ленту в пепельницу:

– Ответа от Рузского? – Данилов покачал головой. Молчание генерала Северного фронта кричало громче слов. Он не передавал приказ гарнизону Великих Лук. Он бросил императора на произвол мятежников. Телеграф затих. Только стук колес заполнял вагон – ритмичный, неумолимый. Щеглов подал императору стакан воды:

– Ваше Величество… мы прорвались, Влад отпил глоток. Вода была ледяной. Он почувствовал дрожь в руках – не от страха, а от адреналина и ярости.

– Прорвались через одну засаду, поручик. Впереди – Витебск. А там… – он не договорил, глядя на карту. Станция Забелье была следующей точкой. Крылов. Верный Крылов.

Телеграф ожил резким треском. Данилов сорвал ленту.

– Из Забелья, Ваше Величество! Подполковник Крылов! – текст был лаконичен и тверд: «Ваше Императорское Величество. Батальон в полной готовности. Пути очищены. Паровозная бригада из ветеранов ожидает. Преданность до гроба. Крылов.» Влад позволил себе короткий, жесткий выдох. Опора. Реальная опора. – Ответить: «Благодарю. Жду встречи. Николай.»

Поезд замедлял ход, приближаясь к крошечной станции Забелье. Влад стоял у окна. Вместо хаоса Великих Лук – стройные шеренги солдат в полной выправке, офицеры на месте. На перроне – подполковник Крылов, грузный, с седыми усами, вытянулся как на параде. Его батальон – каменная стена дисциплины. Паровоз тихо зашипел, остановившись. Крылов твердым шагом подошел к вагону:

– Ваше Императорское Величество! Батальон к Вашим услугам! – Его голос, низкий и уверенный, резал ночную тишину.

Влад вышел на перрон. Холодный воздух ударил в лицо. Он видел глаза солдат – не страх, не мятеж, а сосредоточенное внимание. Верность. Щеглов и казаки следовали за ним, настороженные, но Крылов лишь отдал честь.

– Паровозная бригада готова к смене, Ваше Величество. Мои люди. Проверены, – он кивнул на двух машинистов и кочегара – седые, с Георгиевскими крестами на груди. Ветераны. Надежные. Влад коротко кивнул.

– Благодарю, подполковник. Ваша служба не забудется.

Телеграфист выскочил из вагона, протягивая ленту Данилову. Тот пробежал глазами, лицо потемнело:

– Витебск, Ваше Величество… Командующий гарнизоном полковник Верховский… телеграфировал в Ставку. Запросил инструкций у Алексеева по поводу… Вашего проезда, – он не стал читать вслух унизительные слова: «Как поступить с беглым экс-императором?» Предательство оформлялось в бумаги. Влад взял ленту. Бумага хрустела в его пальцах:

– Ответ Алексеева? – спросил он тихо. Данилов покачал головой.

– Еще нет. – Молчание Ставки было красноречивее слов. Генерал выжидал.

Крылов шагнул вперед, его массивная фигура заслонила тусклый фонарь:

– Ваше Величество, мой батальон готов сопровождать поезд до Витебска. Силы Верховского – два неполных запасных полка. Ненадежны. Но мои ветераны…– он похлопал по кобуре нагана, – …разгонят сброд.

Его уверенность была твердой, как скала. Влад посмотрел на строй солдат, на верных машинистов. Сила была здесь, на этой крошечной станции, а не в генеральских кабинетах:

– Нет, подполковник. Ваш батальон нужен здесь, держать путь на Могилев открытым. Он повернулся к Щеглову:

– Поручик, вы и ваши казаки – со мной. И капитан Сорокин, если он успеет присоединиться. Щеглов щелкнул каблуками:

– Слушаюсь!

Смена паровозной бригады прошла быстро. Новый машинист, седой ветеран с Георгием на потрепанной гимнастерке, лишь кивнул Владу:

– Довезу, Ваше Величество. Как в 15-м под Перемышлем, – гудок прозвучал коротко и властно. Поезд тронулся, оставляя Забелье и верного Крылова на перроне. Влад стоял у окна, глядя на отступающие огни станции. Телеграф в вагоне молчал. Молчал Рузский, молчал Алексеев. Молчание было их ответом.

Щеглов доложил о готовности: шесть казаков у окон, патроны в обоймах. Капитан Сорокин, присоединившийся на ходу с горсткой верных солдат, занял место в тамбуре. Его лицо, исцарапанное в Великих Луках, было мрачно:

– В Витебске гарнизон ненадежен, Ваше Величество. Полковник Верховский – ставленник Думы.

Поезд мчался через спящие леса. Влад стоял у карты, пальцем водил по линии Витебск – Орша – Могилёв. «Орша… Там штаб Западного фронта. Генерал Эверт.» Он помнил: Эверт колебался, но не был трусом. Телеграф молчал. Молчание Алексеева стало гнетущим физическим присутствием в вагоне. Данилов нервно перебирал ленты – только сводки с фронта, глухие, словно из другого мира. Грохот колёс заполнял пустоту.

Щеглов доложил: «Казаки на местах, Сорокин в тамбуре с десятком пехотинцев. Патронов хватит.» Его глаза, усталые, но ясные, смотрели прямо. Влад кивнул. Он чувствовал холодную сталь маузера у бедра. Карта лежала перед ним: Витебск – Орша – Могилёв. Орша. Ключ. Штаб Западного фронта. Генерал Эверт. Человек осторожный, нерешительный, но не предатель по натуре. В Ставке – гробовое молчание Алексеева.

Телеграф вдруг ожил резким треском. Данилов сорвал ленту, лицо окаменело:

– Витебск… Полковник Верховский…– он протянул бумагу Владу, не поднимая глаз. Текст был отпечатан четко, официально, и от этого – страшнее: «Начальнику штаба Верховного Главнокомандующего генералу Алексееву. Гарнизон Витебска приведен в боевую готовность согласно распоряжению Временного комитета Государственной Думы о задержании лица, именующего себя Николаем II. Прошу срочных указаний. Полковник Верховский.»

Слово «именующего» резануло как пощечина. Щеглов резко выдохнул. Сорокин в тамбуре глухо выругался. Влад медленно сложил телеграмму. Его пальцы были ледяными. Предательство обретало форму приказа.

– Ответ от Алексеева? – спросил он тихо. Данилов лишь покачал головой. Молчание Ставки было громче пушек.

Внезапно телеграф застрекотал снова – коротко, нервно. Данилов сорвал ленту, глаза расширились:

– Орша! Из Орши! Генерал Эверт! – текст был скупым, но каждое слово било как молот: «Ваше Императорское Величество. Штаб Западного фронта сохраняет верность присяге. Войска вверенного мне фронта подчинены только Верховному Главнокомандующему. Ожидаю Вашего прибытия для доклада. Генерал от инфантерии Эверт.»

Влад схватил ленту. Бумага дрожала в его руке не от страха, а от яростного облегчения. Опора! Первая реальная трещина в стене предательства:

– Ответить немедленно! – его голос, хриплый от напряжения, резал воздух. – «Генералу Эверту. Благодарю. Прибуду в Оршу с минимальной задержкой. Приготовьтесь обеспечить безопасный проезд поезда через Витебск. Любое противодействие будет расценено как мятеж. Николай.»

Телеграф застрекотал, передавая приказ. Щеглов выпрямился, рука непроизвольно легла на шашку:

– Ваше Величество… Витебск? – его взгляд метнулся к окну, за которым мелькали редкие огни деревень. Поезд уже замедлял ход, приближаясь к опасной станции.

Влад стоял неподвижно, сжимая в кулаке ленту Эверта:

– Полный вперед. Без остановки, – его голос был низким, как стальной лист, – казаки – к окнам. Стрелять только при прямой атаке на состав, – Щеглов кивнул, бросился в тамбур передавать приказ казакам и Сорокину. Данилов нервно поправил пенсне, глядя на карту:

– Эверт не успеет повлиять на Верховского… Телеграф из Орши шел через Ставку. Алексеев уже знает…

Огни Витебска выплыли из темноты. Станция была залита электрическим светом. На перроне – шеренги солдат в полной боевой выкладке. Штыки блестели под фонарями. Впереди – офицер с револьвером у бедра, полковник Верховский. Его лицо, резко освещенное прожектором, было напряжено до предела. У платформы стоял бронеавтомобиль, пулемет наведен на путь. Толпа горожан теснилась за оцеплением – любопытные, испуганные лица.

Щеглов встал у окна, рука на револьвере:

– Готовы, Ваше Величество, – казаки у других окон пригнулись, держа винтовки наготове. Сорокин в тамбуре с пехотинцами глухо скомандовал:

– К бою! – Защелкали затворы. Поезд замедлял ход. Верховский шагнул к краю платформы, поднял руку – жест «стоп». Его голос, усиленный рупором, прозвучал резко и фальшиво:

– Поезд с лицом, именующим себя Николаем Романовым! Остановиться для…

Влад распахнул окно. Холодный ветер ворвался в вагон:

– Полковник Верховский! – его голос, низкий и негромкий, но был слышен и без рупора. Солдаты на перроне замерли, – вы стоите перед выбором: исполнить присягу императору или стать изменником. – Генерал Эверт уже движет войска на Витебск. Ложь прозвучала как кремень. Верховский побледнел. Пулеметчик на броневике нервно перехватил рукоятки.

Машинист, седой ветеран, понял жест Влада без слов. Паровоз взревел, выпуская клубы пара. Колеса, уже замедлившие ход, снова завращались, набирая скорость. Верховский отпрыгнул от края платформы:

– Стой! Стрелять! – его вопль потонул в грохоте машин. Солдаты замешкались – ни один не поднял винтовку. Броневик дернулся, но пулемет молчал. Поезд пронесся мимо оцепеневшего гарнизона, оставляя Витебск в клубах пара и растерянности.

Щеглов опустил свой револьвер, вытирая пот со лба. «Пронесло…» Влад не отрывал взгляда от удаляющихся огней станции. Ложь об Эверте сработала – пока. Но телеграф в вагоне застрекотал с новой яростью. Данилов, бледный, сорвал ленту:

– Ставка… Алексеев, – текст был лаконичным и ледяным: «Ваше Величество. Ваше прибытие в Ставку нежелательно. Ситуация в Петрограде исключает Ваше возвращение к обязанностям Верховного. Настоятельно рекомендую проследовать в Царское Село. Генерал Алексеев.»

Рекомендовал. Как подчиненному. Влад медленно разорвал телеграмму:

– Игнорировать. Курс – Орша, – его голос звучал глухо. Предательство генерала было теперь официальным. Поезд мчался сквозь ночь, грохот колес заглушал мысли. Влад чувствовал взгляды Щеглова и Данилова – ожидание, страх, надежда. Он был их последним якорем…

Орша встретила их на рассвете серым, промозглым туманом. Но на перроне, вопреки обычаю, стоял строй – не почетный караул, а боевое охранение, с ручными пулеметами «Льюис» наготове. Солдаты без строя, но в полной готовности. Среди них выделялась высокая, прямая фигура генерала Эверта в длинной серой шинели. Его лицо, обычно мягкое, сейчас было высечено из камня. Рядом – адъютант с портфелем и начальник станции, бледный как полотно.

Поезд остановился с шипением пара. Влад вышел первым. Холодный, влажный воздух обжег легкие. Эверт сделал два резких шага вперед и отдал честь – не придворный поклон, а четкий воинский жест.

– Ваше Императорское Величество! Штаб Западного фронта докладывает о прибытии и готовности к исполнению Ваших приказов, – его голос, обычно нерешительный, звучал твердо и громко, разносясь по туманному перрону. За его спиной солдаты взяли «на караул» – винтовки к ноге. Ни тени сомнения.

– Генерал, – Влад протянул руку. Эверт сжал ее крепко, его глаза, усталые и умные, изучали лицо императора. В них читалось облегчение и тревога, – Витебск… Верховский? – спросил Влад тихо. Эверт мотнул головой:

– Отозвал войска с путей. Получил мою телеграмму о движении двух корпусов к Витебску. Он не стал уточнять, что корпуса были лишь приведены в готовность. Блеф сработал.

– Алексеев? – Влад шагнул к теплу штабного вагона, ожидавшего рядом. Эверт понизил голос:

– Телеграфировал мне трижды за ночь. Требовал не принимать Вас. Угрожал… последствиями, он вынул из портфеля пачку телеграфных лент. Влад пробежал глазами по верхней: «Генералу Эверту. Прием лица, именующего себя императором, в Орше есть акт мятежа против новой власти…»

Щеглов и казаки окружили императора плотным кольцом, зорко следя за солдатами охраны. Те стояли неподвижно, но напряжение висело в воздухе. Эверт сделал шаг вперед:

– Ваше Величество, Ставка… Алексеев объявил Вам бойкот. Он контролирует связь с фронтами. Большинство генералов… колеблются, – он не сказал «предали». Но это висело в промозглом утреннем воздухе, – Алексеев требует Вашего немедленного отъезда в Царское Село под охрану Думы, – Эверт произнес это с отвращением.

Влад взглянул на телеграммы в руке генерала. Слова Алексеева – «лицо, именующее себя императором» – жгли как раскаленное железо. Предательство было оформлено официально. Он медленно разорвал ленты пополам и бросил клубок под ноги Эверту:

– Генерал, ваш фронт?

– Под контролем, Ваше Величество, – Эверт выпрямился, – Дивизии на позициях. Командиры корпусов получили мои приказы о неисполнении распоряжений Ставки без личной санкции Верховного Главнокомандующего, – он сделал паузу, его взгляд скользнул к молчаливым солдатам охраны, – но гарнизоны в тылу… ненадежны. Как в Витебске. Слухи ползут быстрее поезда.

Влад кивнул. Холодный туман цеплялся за шинель. «Алексеев лишил меня связи. Как командовать армией?» Эверт мотнул головой в сторону штабного вагона. «Есть выход. Через фронтовые линии связи, минуя Могилёв. Рискованно, но возможно. Нужен Ваш немедленный приказ войскам». Его адъютант раскрыл портфель – чистые бланки телеграмм с гербом Западного фронта.

– Первоочередное, – Влад шагнул к вагону, его голос резал сырой воздух, – узнайте, где сейчас Деникин, Духонин, Корнилов. Требуйте немедленного доклада об их позиции и верности присяге. Имена генералов-фронтовиков, еще не запятнанных соглашательством с Думой, прозвучали как пароль. Эверт бросил взгляд адъютанту – тот уже скрылся в вагоне, хлопая дверью. Телеграф внутри застучал почти мгновенно, передавая императорскую волю в эфир, минуя предавшую Ставку.

Щеглов выставил охрану вокруг вагона, казаки с винтовками наизготовку образовали плотное кольцо. Сорокин, молчаливый и мрачный, проверял затворы у своих пехотинцев. Их взгляды скользили по серым зданиям станции, по фигурам местных жителей, сбившихся в кучки за оградой – любопытство смешивалось со страхом. Эверт стоял рядом с Владом, его лицо напряжено:

– Ваше Величество, Алексеев не станет ждать. Он объявит вас низложенным официально. Через час это может быть во всех газетах.

Влад шагнул в штабной вагон. Запах масла, металла и свежей телеграфной ленты ударил в нос. Операторы, бледные и сосредоточенные, не отрывались от аппаратов. Стрекотание заполняло тесное пространство. Первая лента уже ждала на столе адъютанта Эверта: «Генерал Деникин. Командующий Юго-Западным фронтом. Докладываю о полной верности войск присяге императору. Готов к исполнению Ваших приказов. Деникин4.» Облегчение, острое и горькое, сжало горло Влада. Юго-Западный фронт – ключевой участок, удерживаемый железной рукой Деникина. Опора.

– Телеграфируйте немедленно, – голос Влада звучал хрипло, но властно. Он схватил чистый бланк, перо скрипело по бумаге. «Генералу Деникину. Приказ. Назначаю Вас Верховным Главнокомандующим всеми действующими армиями Российской Империи. Полномочия вступают в силу немедленно. Подтвердите получение и готовность. Николай.» Он протянул ленту Эверту5:

– Отправляйте прямым шифром через фронтовые узлы. Минуя Могилёв, – генерал кивнул, его глаза горели. Это был удар в самое сердце мятежа Алексеева – смещение с поста фактического командующего Ставкой. Деникин, солдат до мозга костей, монархист по убеждению, не предаст.

Телеграф застрекотал с бешеной скоростью. Влад повернулся к Эверту, его слова падали как удары молота:

– Я остаюсь Императором. Моя задача – политика. Успокоить страну. Вернуть законность. Война – теперь дело Деникина. – Он видел понимание в глазах генерала. Разделение власти: военная диктатура в руках верного генерала, чтобы остановить развал фронта, и политическая воля императора, чтобы лишить Думу легитимности. – Ваша задача, генерал, – удержать Западный фронт и обеспечить связь с Деникиным. Ставка в Могилёве – более не существует для нас.

Эверт отдал честь:

– Слушаюсь, Ваше Величество. – Его адъютант уже передавал приказ Деникину. В вагоне повисло напряженное молчание, прерываемое только стуком телеграфных ключей. Щеглов стоял у двери, его взгляд сканировал туман за окном. Капитан Сорокин доложил о готовности поезда к немедленному движению – паровоз под парами, охрана на местах.

Влад подошел к оператору:

«Связь с Деникиным. Срочно», – аппарат затарахтел почти мгновенно – фронтовые линии работали четко. Влад взял чистый бланк, его перо вывело размашистый текст:

«Генералу Деникину. Верховному Главнокомандующему. Немедленно направьте корпус генерала Корнилова в Оршу для обеспечения безопасности Императора и восстановления порядка на коммуникациях. Исполнение подтвердить. Николай.», – он протянул ленту оператору. Корнилов – его «железная дивизия», ударная сила Юго-Западного фронта. Их прибытие в Оршу станет железным щитом и ясным сигналом армии: Император держит власть.

Телеграф застрекотал в ответ. Эверт стоял рядом, его лицо напряжено:

– Ваше Величество, Алексеев не будет бездействовать. Он объявит вас низложенным официально. Через час это может быть во всех петроградских газетах, – Влад кивнул, не отрываясь от карты на стене.

– Знаю. Нам нужен свой голос. Где ближайшая крупная типография? Контролируемая верными? Эверт указал на Витебск.

– Там. Но гарнизон…

– Не важно, – перебил Влад. Он схватил чистый бланк, перо скрипело яростно. «Ко всем верным сынам России. Предательство в Ставке и Думе лишает армию вождя в час смертельной опасности. Я, ваш Император, нахожусь в войсках Западного фронта. Приказываю: все распоряжения, исходящие не от Меня или назначенного Мною Верховного Главнокомандующего генерала Деникина, считать недействительными. Солдаты и офицеры! Держите фронт. Предатели не пройдут. Николай.» Он протянул ленту Эверту:

– В Витебск. Пусть печатают тысячами. Разбросают с поездов, как листовки. – Это был вызов – прямой и публичный. Манифест ударит как молния, обходя газетную блокаду.

Эверт передал приказ адъютанту. Его лицо было бледно, но решительно:

– Ваше Величество, поезд… Куда? – Влад взглянул на карту:

– Смоленск. Там штаб тылового округа генерала Хана Нахичеванского.

Генерал Хан Нахичеванский6. Верный царю, непоколебимый. Оттуда – прямая связь с Москвой. Московский гарнизон еще не перешел к мятежникам. Ключ к легитимности.

Телеграфный аппарат вдруг затарахтел с бешеной частотой. Оператор вскочил, его лицо было перекошено:

– Ваше Величество! Прямой шифр из Петрограда… от Временного правительства! – Он протянул ленту дрожащей рукой. Влад схватил ее. Текст горел ядом: «Бывшему императору Николаю Романову. Ваши незаконные действия квалифицируются как государственная измена. Немедленно прекратите движение и сдайтесь полномочным представителям Временного правительства на станции Орша. В противном случае объявляем Вас вне закона. Ответственность за кровь – на Вас. Председатель Совета Министров князь Львов.»

Холодная ярость охватила Влада. «Вне закона?» – его голос резал тишину вагона. Он разорвал ленту вдоль и поперек, бросив клочья под ноги:

– Отвечайте. Шифром, открытым для всех фронтов. – Он диктовал сквозь зубы, глядя в потолок вагона, будто обращаясь к самой России:

«Князю Львову и самозваному Совету Министров. Я – законный Император Всероссийский. Ваш узурпаторский комитет не имеет никаких прав. Приказываю вам немедленно самораспуститься и сдаться военной комендатуре Петрограда. Ответственность за смуту и кровь – целиком на вас. Николай Второй.» – Телеграф застрекотал, разнося вызов по эфиру. Война объявлена открыто.

– Корнилов? – резко спросил Влад Эверта, не отрываясь от карты Смоленска. Генерал кивнул:

– Телеграфировал из Бердичева час назад. Ударный корпус погружен в эшелоны. Через двенадцать часов – в Орше. – Слово «ударный» прозвучало как глоток воды в пустыне. Корнилов7 не просто шел – он мчался, ведя за собой отборные части, не зараженные петроградской смутой. Их стальные штыки станут первой реальной силой Императора в этом хаосе.

Влад повернулся к оператору:

«Телеграмма Корнилову. Лично. Шифр «Верность»». Перо царапало бумагу с яростной скоростью: «Генерал. Орша – ключ. Закрепиться, взять под контроль узлы. Жду вас лично для доклада в Смоленске. Император». Корнилову не нужны были длинные инструкции. Он знал, что делать: железный порядок, расстрелы за мародерство, беспощадность к сомневающимся. Его имя одно уже наведет ужас на тыловых штабистов и колеблющихся гарнизонов.

Поезд тронулся из Орши на Смоленск, оставляя за собой напряженный, но верный монархии гарнизон под контролем Эверта, с его фронтовыми телеграфами. В вагоне императора стояла тяжелая тишина, нарушаемая лишь стуком колес и нервным стрекотом аппарата, принимавшего сводки. Деникин подтвердил вступление в должность Верховного и отдал первый приказ фронтам: игнорировать Ставку Алексеева. Ответа не последовало – тишина была красноречивее слов. Лишь Северо-Западный фронт Рузского, этот старый предатель, запросил «разъяснений». Влад приказал Деникину объявить Рузского смещенным. Пусть гниет в своем Пскове.

Под Смоленском их встретил не дым заводов, а конная сотня в черкесках и папахах – личный конвой Хана Нахичеванского. Сам хан, седой и прямой как шпага, стоял на перроне. Его глубокий поклон был полон старой верности.

– Ваше Величество. Смоленск – Ваш. Гарнизон и арсенал под контролем. – За его спиной выстроились офицеры губернского штаба, лица напряженные, но решительные. Здесь, в сердце западной России, слово императора еще не было пустым звуком.

В штабном вагоне Хана Нахичеванского пахло кожей и махоркой. Карты покрывали столы:

– Москва, Ваше Величество, – Хан ткнул пальцем в крупный узел железных дорог. – Гарнизон – двадцать тысяч. Комендант – генерал Иван Чебыкин. Человек долга, но… колеблется. Петроград давит, – он показал свежую телеграмму: Временное правительство требовало от Чебыкина «воспрепятствовать проезду бывшего императора». Влад разорвал бумагу:

– Ваша задача, генерал, – обеспечить мой въезд в Москву. Мирно. Но готовьтесь к бою. Нахичеванский кивнул, его глаза сузились:

– Есть полк пластунов-кубанцев в городе. Верные. И типография готова печатать Ваши манифесты. – Первый шаг к легитимности – чтобы имя Императора снова зазвучало с газетных полос.

Телеграф за стеной взорвался трескучей дробью. Адъютант вбежал, бледный:

– Ваше Величество! Петроград… Князь Львов по радио… Объявил Вас низложенным! Говорит, Дума утвердила! Влад усмехнулся:

– Пусть болтает. Где Деникин? – Ответ пришел мгновенно:

«Верховный Главнокомандующий Деникин телеграфирует. Корнилов прибыл в Оршу. Штаб Алексеева в Могилеве блокирован верными частями. Генерал Алексеев… арестован по приказу Деникина за измену!»

Эверт ударил кулаком по столу:

– Так ему, предателю! – Влад почувствовал, как земля под ногами мятежников заколебалась. Арест Алексеева – перелом. Ставка снова в руках монархии.

Хан Нахичеванский стоял у карты Москвы, его палец с кольцом-печаткой упирался в Кремль:

– Чебыкин, Ваше Величество. – Его артиллерия контролирует вокзалы. Если он прикажет стрелять… Влад перебил резко:

– Мне нужен Корнилов здесь. Не корпус – весь его ударный кулак. Телеграфируйте Деникину: «немедленно перебросить Корнилова к Смоленску. Все свободные эшелоны – ему». Он знал: один вид «железного» генерала и его диких дивизий сломит колебания московского гарнизона лучше тысячи слов. Корнилов был живым символом непреклонной военной мощи, верной трону.

Влад вышел на перрон смоленского вокзала. Тусклый рассвет окрашивал крыши вагонов в свинцовый цвет. Перед ним выстроилась сотня терских казаков Хана Нахичеванского – сабли наголо, лица жесткие под мохнатыми папахами и две роты гвардейцев. Они молчали, но их позы кричали о готовности умереть за Царя. Влад шагнул вперед, его голос, усиленный влажной утренней тишиной, резал воздух: