Два призрака во мгле

Эта история произошла некоторое время назад, уже можно сказать давно. Тогда мир был другим, это все еще был мир «без covid», никто не знал такого слова, как «covid», но жизнь текла своим размеренным чередом. И очень выдалась ранней, и нельзя сказать, что слишком дождливой, но холодная водяная хмарь, которой казалось, был пропитан воздух, постоянно висела в воздухе.

«Все, на сегодня хватит… – Дмитрий устало откинулся в кресле и медленно потянулся к мышке, чтобы нажать на своем компьютере кнопку «Пуск», чтобы наконец-то запустить выключение компьютера… На экране светилось окно с заданиями, в котором желтые строчки «невыполненные» густо перемежались с красными – «просроченные» … хватит…» Дмитрий уверенно нажал на кнопку пуск.

Часы на стене показывали уже половину шестого, хотя регламентный рабочий день заканчивался в пять: «Сегодня не буду пытаться выполнить все это…» – Дмитрий устало взглянул на погасший экран и с наслаждением выслушал, как перестал гудеть системник. Тишина офиса вдруг стала осязаемой – гудели только холодильники серверной где-то за стеной да звучали чьи-то торопливые шаги в коридоре в коридоре. Он вдохнул запах пыли и старой бумаги, смешанный с легким металлическим привкусом от перегретой техники. Последняя задача сегодня – выбраться отсюда.

– Дмитрий Викторович, вы сегодня так рано… устало, но с юмором проговорила Галина, наблюдая, как Дмитрий, стоя у шкафа, одевает свою кожаную куртку, подаренную себе же к тридцати пятилетию. Куртка от VELESWAY была практичным выбором для сезона. Качественная мягкая кожа обеспечивала долговечность и комфорт, при этом удобно сидела на плечах и не промокала даже в этот мелкий, постоянно идущий осенний дождь. Ее гладкая поверхность, чуть прохладная под пальцами – тактильное напоминание о дорогой покупке, которая должна была придать ему уверенности, но сейчас лишь подчеркивала его обыденную усталость. Он ощущал ее плотное прилегание на спине, легкий запах дубленой кожи, смешанный с сыростью из открытого окна секретарши.

– Да уж, Галина Васильевна, – он потянул за молнию резким движением, – сегодня пятница, и мой план – добраться до дома до темноты.

«Хватит на сегодня, я думаю,» – мысль прозвучала четко, почти осязаемо, когда Дмитрий нажал кнопку лифта. Его пальцы дрогнули от усталости – не физической, а той, что копится годами в позвонках и висках. Он вспомнил желто-красную мозаику задач на экране, эту электронную версию Сизифова камня. Лифт прибыл с тихим звоном, и Дмитрий шагнул внутрь, унося с собой запах офиса: пыль, бумага, напряжение.

Зеркальные стены кабины исказили его фигуру, подчеркивая накопленную за день усталость. Он невысокий, худой силуэт в практичной кожаной куртке расплылся, стал шире в плечах, но одновременно как будто прогнулся под невидимым грузом. Линии его лица в отражении выглядели еще глубже, серые глаза под припухшими веками казались почти бесцветными, выцветшими. Он машинально провел пальцем по щеке – шершавость небритости, которую пропустил утром в спешке. Зеркало не лгало: перед ним был человек, чья жизнь измерялась не годами, а просроченными отчетами и ритуалами выживания. Жужжание лифта, гулко отдававшееся в металлическом корпусе, на мгновение заглушило тиканье часов в его голове – отсчет до дома, до пустоты и.… короткого отдыха перед завтрашним днем Сизифа. Воздух в кабине был спертым, пахнул озоном и чьими-то духами – резкими, дешевыми.

Дверь лифта разъехалась с глухим щелчком, и его встретил тот самый холодный водяной хмарь, пробирающий до костей. Он не просто висел в воздухе – он лез в легкие, обволакивал лицо влажной, ледяной пленкой, просачивался сквозь ткань джинс к коленям. Туман окутал серые корпуса бизнес-центра, превратив фонари в размытые желтые шары, свет которых растворялся уже в метре от источника, не давая ни тени, ни ориентира. Крыши соседних зданий исчезли, сливаясь с грязно-свинцовым небом. Дмитрий резко застегнул куртку до самого горла, ощутив холодную металлическую змейку молнии на подбородке. Руки он автоматически засунул глубоко в карманы куртки, пальцы нашли там лишь мятый платок и ключи. Холод пронизывал мгновенно, будто кожаная куртка, столь надежная днем, стала тонкой бумагой перед этой всепроникающей сыростью. Он поежился, чувствуя, как капли конденсата собираются на ресницах, затуманивая и без того скудный свет фонарей. Шагнул вперед, и резиновая подошва его полуботинок глухо шлепнула по мокрому асфальту тротуара, звук был приглушенным, словно поглощенным ватой тумана.

«Все, как всегда», – мысль скользнула привычной тропинкой, пока Дмитрий пересекал плиточную площадку перед бизнес-центром. Его шаги отдавались глухо в сыром воздухе, будто он шел по вате. Туман цеплялся за его куртку холодными пальцами, оставляя на искусственном мехе воротника мельчайшие капли, сверкавшие в свете размытых фонарей. Впереди вырисовывались контуры машин на стоянке – темные силуэты, похожие на спящих зверей. Его цель была в самом углу, за пожелтевшей березкой, уже сбросившей последние листья. Там стоял его «ХБМ». Так он сам называл свою «семерку» – ВАЗ 21074. «Хочу Быть Мерседесом», – подшучивали друзья из-за специфической решетки радиатора его «семерки», но Дмитрий лишь пожимал плечами: «У моей машины – главное достоинство – она исправно ездит… и ездит на работу и домой, а не все время в сервис, как некоторые…» – Для него это была машина честного труда, купленная на первые сбережения, верой и правдой служившая уже двенадцать лет. Металл кузова отзывался знакомым скрипом при прикосновении руки к холодной ручке двери. Запах внутри – старый кожзам, бензин и еще что-то неуловимо родное, домашнее, несмотря на всю ветхость салона.

Он сел в водительское кресло и запустил двигатель, который, привычно заурчав, чуть завибрировал всем кузовом. Звук был знакомым рыком старика-зверя, просыпающегося от короткого сна. Дмитрий прислушался – стук клапанов в такт, глухой рокот выхлопа, никаких подозрительных шумов. Хорошо. Он провел ладонью по шершавому кожзаму руля, потертой панели приборов – здесь все было предсказуемо, знакомо до каждой щелчки тумблера. Включил дворники, чтобы стереть с лобового стекла влажную пленку тумана и грязи. Щетки заскребли противно, оставляя разводы. Он потянул рычаг печки на максимум.

Надрывно завыл отопитель салона, честно пытаясь продуть мгновенно запотевшие стекла. Горячий, спертый воздух, пахнущий пылью, нагретым пластиком и старым клеем, ударил в лицо. Он был почти осязаемым, густым и влажным, как дыхание спящего гиганта. Стекла покрылись молочной пеленой еще гуще – холодное стекло встретило горячий поток. Дмитрий сжал зубы, терпеливо ждал. Сквозь эту завесу фонари превратились в расплывчатые сияния, похожие на призрачные светлячки в болотном тумане. Звук вентилятора стал пронзительным, вибрирующим воем, отдающимся в грудной клетке. Он знал этот ритуал – пять минут борьбы с физикой, прежде чем влага начнет отступать, оставляя узоры на стекле. Его пальцы постукивали по рулю в нетерпении, а взгляд автоматически скользнул к пассажирскому сиденью, где обычно лежал портфель. Сегодня там было пусто.

«Ну и хрен с ним,» – подумал Дмитрий, глядя, как дворники с трудом процарапывают полукруги на лобовом стекле. Мысль промелькнула неожиданно четко, будто вырвалась наружу после долгого заточения. Не сегодня. Не сегодня эти отчеты, эти желто-красные строчки электронного Сизифа труда. Сегодня – только дорога домой, пусть она и будет такой же предсказуемой, как путь муравья по садовой дорожке. Рука сама потянулась к рычажку коробки передач. Холодный металл под пальцами заставил его слегка вздрогнуть, но движение было отработано до автоматизма – плавно выжать сцепление, первая передача… Рычаг подался с привычным глухим щелчком. Он чуть отпустил педаль сцепления, почувствовал, как мотор напрягся, готовый к движению. Сама машина будто замерла в ожидании знакомого толчка.

«Домой…» – прошептал он беззвучно, выруливая со стоянки и подъезжая к самому краю проезжей части. Поток машин был густым, плотным, как кисель в час пик. Красные огни стоп-сигналов впереди сливались в непрерывную горячую ленту, отражаясь в лужах на асфальте и влажном воздухе. Туман делал свет фар размытым, зловещим. Дмитрий приоткрыл боковое стекло – резкий запах выхлопных газов, мокрого асфальта и городской сырости ворвался в салон, смешавшись с пыльным теплом печки. Он смотрел на эту реку металла и света, выжидая момент, чтобы влиться в нее. Пальцы нервно перебирали руль, ощущая каждую трещинку на кожзаме. Казалось, весь город спешил куда-то, торопясь прожить этот вечер. Он не торопился. Его дом ждал в тишине окраины.

Движение вперед было прерывистым, толчкообразным. Десять метров газа – педаль тормоза в пол. Жужжание двигателя его «семерки» сливалось с глухим ворчанием дизеля фургона справа и пронзительным визгом тормозов маршрутки слева. Шум двигателей сливался в монотонное гудение, прерываемое нервными гудками нетерпеливых водителей где-то в хвосте колонны. Каждый рывок вперед отдавался легкой болью в пояснице. Туман сгущался, превращая фонари в призрачные нимбы, а силуэты зданий – в театральные декорации на темном заднике. Дмитрий включил радио – классическую музыку, чтобы заглушить суету за стеклом. Чистые, чуть печальные звуки скрипок Вивальди попытались заполнить пространство салона. Но даже скрипки Вивальди не могли полностью перекрыть скрежет тормозов и урчание дизеля в соседнем фургоне. Они звучали как диссонансная нота поверх мелодии барокко.

На перекрестке перед главным проспектом движение окончательно встало. Красный свет горел неестественно долго. Он опустил руку на рычаг стояночного тормоза, ощущая холодную металлическую кнопку под большим пальцем. Туман уже не просто висел – он обволакивал машину плотным коконом, просачиваясь сквозь щели уплотнителей ветрового стекла и оседая тонкой морозной изморозью на внутренней поверхности стекол там, где горячий воздух от печки не успевал его растопить. Запах старого кожзама салона смешивался с резким привкусом бензина и машинного масла, вдыхаемого через приоткрытое окно. Дмитрий потянулся к тряпке, лежащей на торпеде – куску старой фланелевой рубашки – и провел ею по запотевшему боковому стеклу. На мгновение мир за окном прояснился. Сквозь протертое пятно он увидел фары встречных машин, пробивающихся сквозь молочную пелену короткими желтыми лучами. Они были похожи на глаза невиданных зверей в тумане.

«Сколько же смысла…» – мысль вертелась упрямо, как назойливая муха, пока он смотрел, как очередная капля конденсата медленно сползает по свежепротертому кругу стекла …в этом стоянии в пробке. Она мелькнула ярко, окрашенная усталостью, которая копилась не неделями, а годами однообразного движения по кругу: дом – работа – пробка – дом. Он тут же прогнал ее резким движением головы, ощутив знакомый хруст в шейных позвонках. Не сегодня. Сегодня – только путь сквозь этот застывший поток. Туман сгущался с каждым выдохом города, превращая фонари на столбах в расплывчатые золотые нимбы без границ. Силуэты высоток с рекламными билбордами, теряющимися выше линии тумана, стали похожи на смутные театральные декорации, подвешенные на темном небе. Он чувствовал усталость в каждом суставе – в локтях, согнутых под углом на руле, в коленях, затекших от постоянного чередования газа и тормоза, знакомое онемение в основании черепа. Нервное напряжение часа пик сжимало виски стальными обручами.

Слева, сквозь влажную пелену, вдруг прорвался назойливый мерцающий свет – огромный рекламный щит автосалона «Toyota». Яркие буквы то вспыхивали белым, то гасли, сменяясь изображением новой модели внедорожника, разрезающего горную реку с кристально чистой водой под небом неестественной голубизны. Стеклянные витрины салона светились неестественно ярко в сумерках, словно гигантские аквариумы со светящимся акрилом, выхватывая из тумана ряды новеньких машин с идеально гладкими кузовами, блестящими как черная смола под софитами.

«Заехать?» – мысль возникла внезапно, резко, как щелчок выключателя, ощутимо осязаемая в тишине салона поверх воя печки. Бессмысленно, конечно. Но двигатель его «ХБМ» работал чуть громче обычного, с легким подвыванием под капотом, будто старый пес чувствует волнение хозяина. «Все равно полчаса стоять в пробке… и дернуло меня уйти с работы пораньше… знал ведь, что попаду в этот ад.» Он взглянул на часы: семнадцать сорок пять. Ему предстояло как минимум сорок минут этой каторги до окраины. Рука сама потянулась к рычагу указателя поворота. Движение было почти рефлекторным – сигнал поворота налево замигал желтым глазком в боковом зеркале, отражая туманную мглу и его собственное расплывчатое отражение. Колонна машин перед ним сдвинулась еще на метр. Он резко вывернул руль влево, чувствуя, как резина шин с глухим шипением съехала с мокрого асфальта основной дороги. Его «семерка» зарычала глубже, будто протестуя против такого поворота событий, когда он вынырнул из потока на свободную полосу, ведущую к освещенному порталу салона. Запах нагретого пластика из дефлекторов печки стал резче, смешиваясь с запахом горячего масла от мотора и влажной сырости с улицы.

Машина плавно катилась по идеально гладкому асфальту подъездной аллеи салона, мимо стройных пальм в высоких бетонных кадках, их перистые листья неподвижно свисали в сыром воздухе. Его «ХБМ» – с потускневшей краской голубоватого оттенка, подкрылками, густо забрызганными коричневой грязью, и характерным дребезжащим звуком глушителя на холостых оборотах – казался здесь случайным гостем из другого мира, нелепым уродцем среди этих сияющих, безупречных форм. Дмитрий припарковался в дальнем углу почти пустой стоянки, подальше от сияющих новинок белого и серебристого металлика, рядом с одинокой скамейкой под огромным плакатом. Выключил двигатель. Тишина навалилась мгновенно, давящая, неестественная после городского гула, лишь ветер шелестел в кронах экзотических деревьев да из салона доносились приглушенные аккорды поп-музыки – слащавый женский голос пел о вечной любви. Он глубоко вдохнул воздух – чистый, холодный, пахнущий резиной новых шин, воском для полировки и дорогим новым пластиком салонов. Совсем не то, что выхлопная смесь городской пробки. Он резко открыл дверь, тот самый знакомый металлический скрип старой петли прозвучал особенно громко, почти вызывающе, в этой стерильной тишине богатства. Подошвы его полуботинок глухо стукнули по мокрому, идеально чистому асфальту, оставляя слабые отпечатки на его темной поверхности. Он плотнее застегнул молнию на куртке до самого подбородка, почувствовав резкий холодок металла на коже шеи под челюстью, и направился к огромным стеклянным дверям салона, за которыми плыл мягкий свет люстр и безупречные силуэты машин, похожие на застывшие капсулы будущего. Его тень в отражении стекла была маленькой, темной и угловатой. Он потянул за тяжелую ручку. Теплый воздух, пахнущий дорогим парфюмом и кожей премиум-класса, мягко обволакивает лицо при входе.

Дмитрий замер на секунду на пороге, ощущая контраст как физический удар по коже. Теплый воздух салона Toyota был не просто теплым – он был мягким, бархатистым, нагретым до идеальной комнатной температуры, без единого сквозняка. Он пах не просто полиролью – это был сложный букет: свежий воск для паркета под ногами, дорогая кожа новых кресел, какой-то едва уловимый, но дорогой парфюмерный оттенок в воздухе и абсолютная чистота – отсутствие пыли, выхлопа, сырости. Шум улицы исчез мгновенно, словно кто-то захлопнул гигантскую звуконепроницаемую крышку. Гулкая тишина просторного зала оглушала после городского ада. Звук его шагов по идеально отполированному паркетному полу отдавался мягким эхом под высокими потолками. По периметру стояли новенькие автомобили – не просто машины, а статуи современного культа потребления. Их гладкие, идеально выровненные кузова отражали свет десятков точечных софитов, встроенных в подвесной потолок, создавая иллюзию собственного внутреннего свечения. Они казались живыми, дышащими новизной и недоступностью. Черный седан Camry блистал как черный алмаз под светом. Дмитрий машинально потянулся рукой, проводя кончиками пальцев по холодному, идеально ровному капоту. Ощущение было странно-гипнотизирующим: абсолютная гладкость без единой царапины или вмятины, холодная жесткость металла под ладонью, резко контрастирующая с теплым, ласковым воздухом вокруг. Его собственные пальцы – с загрубевшей кожей на подушечках от работы с чертежами и старыми гаечными ключами, с едва заметным коричневатым оттенком под ногтями от технической смазки – казались здесь грубыми, неуместно земными на фоне этой безупречности. Он вдруг почувствовал себя школьником, случайно забредшим на выставку роскоши, которую никогда не сможет себе позволить. Его собственная практичная куртка от VELESWAY, внезапно ощутимо пахнущая офисной пылью и старым кофе, стала казаться ему немодным, дешевым рубищем в этом храме безупречного стиля. Он неловко отвел руку от капота, оставив на нем слабый отпечаток пальцев, который тут же стал тускнеть на холодном металле. Чувство неловкости нарастало волной.

Его взгляд скользил по линиям кузова очередной машины – плавные, хищные изгибы крыла нового Land Cruiser, агрессивная решетка радиатора, напоминающая клыки – но мысли упорно возвращались к желто-красной мозаике незавершенных задач на мониторе в опустевшем офисе. Этот великолепный зал казался вдруг не просто огромным, а подавляющим своей пустотой и бессмысленным блеском. Гул фоновой музыки – какой-то ненавязчивый электронный бит с синтезаторными пассажами – и приглушенные голоса пары молодых консультантов где-то у стойки администратора слились в монотонный белый шум, лишь подчеркивая гнетущую тишину внутри него самого. Эта внутренняя усталость была тяжелой и осязаемой, как свинцовая плита на плечах, придавленная годами отчетов и пробок. Он даже не заметил, как остановился прямо перед огромным черным внедорожником «Land Cruiser Prado». Его массивный бампер находился почти на уровне его глаз, холодный и грозный, как скала. Дмитрий машинально сравнил его внушительные габариты – широченный кузов, высокий клиренс, агрессивные колесные арки – со скромными размерами его старой «семерки», припаркованной где-то там, в дальнем углу под искусственным кипарисом. Чувство легкой, но навязчивой досады начало подниматься из глубины груди – на жизнь с ее вечными отчетами и просроченными сроками, на обстоятельства, словно цепями приковавшие его к рутине, на этот внезапный, абсолютно бессмысленный визит в храм чужого благополучия и недостижимых желаний. Зачем он сюда зашел? Убить время в пробке? Чтобы сильнее ощутить пропасть между его миром отчетов в желто-красных строчках и этим сияющим царством новизны и силы?

Его рука, будто не принадлежащая ему, потянулась к массивной ручке двери водителя внедорожника. Он ожидал сопротивления – ведь она была закрыта, разумеется. Но нет. Слабый щелчок замка – тихий, но отчетливый, как замкнувшийся умело сделанный механизм дорогих часов, – и дверь мягко отъехала на себе. Никакого привычного металлического скрипа старой петли или усилий, чтобы ее приоткрыть. Дверь открылась плавно, на удивление легко, почти невесомо, как крыло огромной птицы. Он замер, внимая этому звуку открытия: низкому, плотному, бархатистому гулу, завершающемуся мягким, но уверенным щелчком фиксатора. Это был звук не просто функциональности, а роскоши и надежности, звук дорогих материалов и идеальной подгонки деталей. Он дышал воздухом салона, вырывающимся наружу – чистым, свежим, пахнущим дорогой кожей нубук и каким-то неуловимым новым пластиком без химического оттенка. Этот запах мгновенно перекрыл офисную пыль и выхлопы пробки, заполнив его ноздри обещанием чего-то совершенно иного. Он благоговейно задержался на пороге этого нового мира, впитывая этот звук и запах, ощущая их физически, как прикосновение холодного чистого ветра после душного помещения.

Дмитрий осторожно уселся за руль. Кожа обивки холодно и упруго поддалась под ним. Она была не просто мягкой – она ощущалась живой, плотно облегающей тело, с идеальной степенью поддержки в пояснице. Новизна запаха ударила в нос с неожиданной силой – резкий, чистый аромат дорогой кожи, смешанный с запахом свежего пластика и чего-то неуловимого, химически-стерильного, что всегда ассоциировалось у него с недоступной роскошью и фабричной упаковкой. Запах был настолько интенсивным, настолько отличающимся от старого кожзама его ВАЗа, пыли и бензина, что на мгновение перекрыл даже знакомое ощущение внутренней усталости, как ледяная вода окатывает лицо. Он машинально потянулся к рулю и обнаружил электрорегулировки сиденья – совершенно недоступную роскошь в его старой «семерке». Пальцы нашли кнопки – щелчок микрореле под подушечкой указательного пальца. Сиденье плавно поплыло вперед, чуть приподнимаясь, подстраиваясь под его рост, исчезая ощущение неловкости от сидения в глубоком кресле гиганта. Затем он настроил руль – плавно опуская его к себе. Обод был идеально гладким, прохладным под пальцами, толщина точно соответствовала ладони. Он ощутил мелкие продольные желобки на нижней части руля, предназначенные для надежного хвата. Он слегка повернул его – руль ответил мгновенно, без малейшего люфта, как будто он был прямым продолжением передних колес, с ощущением дорогой точности механики и гидроусилителя нового поколения. На секунду перед его внутренним взором мелькнул образ этой машины на пустой утренней дороге – полная тишина салона, плавный ход подвески, отсутствие вибраций на холостых оборотах… Но картинка тут же рассыпалась, уступая место знакомой реальности: дребезжание стекол его ВАЗа на кочках, запах бензина и старого кожзама, навязчивый стук клапанов на холодную. Разочарование, острое и внезапное, колыхнулось в груди. Его ладонь с силой легла на идеальный кожзам руля.

Он закрыл глаза, позволив себе эту маленькую иллюзию контроля над чем-то прекрасным и новым. Пальцы сжали руль чуть сильнее – гладкая кожа под ними казалась бархатистой и первозданно чистой, лишенной следов чужой жизни или времени. Это были не просто руки инженера – это были руки человека, пусть на минуту, хозяина этой совершенной машины. Ему, вообще-то, даже и не хотелось покупать новую машину – старый «ХБМ» был частью его, как привычная куртка или знакомый маршрут на работу. Это была рутина, безопасность, предсказуемость скрипа тормозных колодок. Но ощущение дорогой новой машины здесь и сейчас было гипнотизирующим и обманчиво сильным. Здесь все было чисто, предсказуемо и безмолвно величественно. Никаких неожиданных скрипов, нетерпеливых гудков или запахов чужих жизней. Только абсолютная, стерильная новизна. Запах нового пластика и кожи заполнял легкие, создавая странный, почти болезненный контраст с запахом его старого автомобиля – смесью пыли, масла, выхлопа и чего-то неуловимо человеческого, и усталого. Он глубоко вдохнул, пытаясь удержать это ощущение – чистоты, порядка, недостижимого совершенства. Оно было таким же мимолетным, как образ пустой дороги. Ощущение было теплым, как обещание другого мира, но быстро таяло под напором реальности – он сидел в чужом автомобиле в автосалоне посреди вечернего тумана, а дома ждала пустая квартира и отчеты завтрашнего дня. Его пальцы бессознательно начали барабанить по гладкому кожаному ободу руля – короткие, нервные постукивания подушечками.

– Чем могу помочь? – Голос прозвучал совсем рядом, мягкий, бархатистый, но отточенный как лезвие. Дмитрий резко открыл глаза, вздрогнув. Он не услышал приближения. Он повернул голову и увидел ее. Она стояла в нескольких метрах от него, молча наблюдая за ним с выражением мягкого любопытства на лице. Она была одета в элегантный серый костюм с узкой юбкой до колена, который подчеркивал ее тонкую талию и плавную линию бедер. Высокие каблуки делали ее походку легкой и уверенной. Ее светлые волосы были собраны в строгую, но изящную прическу, открывая шею и серебряные серьги с небольшими жемчужинами. В ее серо-голубых глазах было что-то спокойное и оценивающее, как будто она видела его сидящим в этой машине каждый вечер и давно уже составила свое мнение. Она не улыбалась, но и не выглядела осуждающей. Ее руки были сложены перед собой, длинные пальцы с безупречным маникюром слегка переплетены. Он заметил тонкое золотое колечко на безымянном пальце левой руки и дорогие, но не кричащие часы на тонком запястье. От нее исходил легкий аромат – что-то свежее и цветочное, возможно, пионы или ландыши, смешанное с запахом дорогой кожи ее тонкой папки, который она держала в руках. Он застыл, чувствуя, как тепло приливает к лицу.

Она остановилась у открытой двери автомобиля, не наклоняясь внутрь, сохраняя почтительную дистанцию. Ее глаза, те самые пронзительные серо-голубые глаза, встретились с его взглядом. Они были гораздо ярче при близком рассмотрении – не просто серо-голубые, а с глубокими вкраплениями льдисто-стального цвета вокруг зрачков, создающими впечатление хитрой глубины. Они не сверлили и не испытывали на прочность; скорее, они «читали». Читали его растерянность, его мгновенное желание выпрыгнуть из машины и исчезнуть, его усталость, притаившуюся в уголках глаз – ту самую, что он видел сегодня вечером в отражении зеркал в лифте. Он заметил крошечную, едва различимую родинку над левой бровью, почти скрытую идеально уложенными светлыми волосами. Ее кожа действительно была необыкновенно белой, гладкой и безупречной, как фарфор, подчеркивая темноту ресниц и мягкий румянец на щеках. Она не торопилась говорить, давая ему время собраться с мыслями. Эта пауза была одновременно неловкой и странно комфортной. Он почувствовал, как его дыхание замедлилось.