Два призрака во мгле

Стеклянные двери салона плавно раздвинулись с мягким шипящим звуком – звуком дорогой автоматики, звуком другого мира. И она вышла. Элегантное длинное пальто цвета теплой карамели, безупречно сидевшее по фигуре, подчеркивало тонкую талию и плавные очертания груди. Демисезонное, двубортное, плотное и мягкое – оно само по себе было декларацией статуса и вкуса. Изящные сапожки на высоких каблуках отчетливо цокали по мокрой плитке крыльца, каждый звук отдавался в звенящей тишине опустевшей парковки как маленький выстрел, пронзая туманную пелену. Легкий шарфик сливочного оттенка мягко окутывал шею и верхнюю часть груди. Она остановилась на верхней ступеньке, как статуя на пьедестале, высоко подняв подбородок. Ее взгляд – острый, пронизывающий – методично скользил по расплывчатым силуэтам машин, затянутых серой хмарью. Ветер порывом закрутил полы пальто, и она инстинктивно прижала их одной рукой к бедру, не нарушая осанки. Дмитрий, сидевший в своей старой машине, затаив дыхание, видел, как ее идеально очерченные брови чуть сдвинулись, как она слегка нахмурилась, напряженно вглядываясь в серую мглу, пытаясь разглядеть «семерку» среди призрачных очертаний других автомобилей, стоявших вдоль забора автосалона.

… Неизвестно, о какой «семерке» думала Кристина, но увидеть «жигули» седьмой модели она явно не ожидала. Она остановилась, озадаченно глядя на машину, когда Дмитрий встал с водительского места и, медленно обойдя свою машину, галантно открыл перед ней пассажирскую дверь. Кристина посмотрела на него с удивлением и нескрываемым недоумением. Взгляд ее скользнул по ржавому порогу и потертому салону машины. Затем она вновь посмотрела на Дмитрия. Между ними повисла напряженная пауза. В ее глазах мелькало что-то странное – не презрение, а скорее удивление и даже некий интерес.

Наконец она медленно направилась к машине. Пока она шла, Дмитрий заметил, как ее тонкие пальцы непроизвольно сжали ручку сумки. Она остановилась в метре от него, в самом центре туманного пятна света от фонаря. Ее дыхание превращалось в маленькие облачка пара в холодном воздухе. Она стояла так близко, что он различил мельчайшие детали: капли тумана на ее безупречно гладких щеках, легкую дрожь ресниц от холода, газовый шарфик на груди. Ее серо-голубые глаза, холодные и оценивающие, изучали его лицо так пристально, что ему захотелось отвернуться. Но он выдержал взгляд. Ее губы сомкнулись в тонкую линию без признаков прежней профессиональной улыбки.

– Это что, шутка такая? – спросила она резко. Голос звучал выше обычного, пронизанный металлической ноткой недоумения и тревожной настороженности. Ее глаза скользнули от его лица к открытой дверце старого ВАЗа и обратно. Тонкие брови чуть приподнялись в немом вопросе – вопросе не к нему, а к абсурдности всей этой сцены. Она сделала маленький, почти незаметный шаг назад, отстраняясь не только от машины, но и от него самого. Бархатистый голос теперь был полон ледяных иголок. Она обвела взглядом полупустую, затянутую серой пеленой парковку, будто ища невидимых свидетелей, а пальцы судорожно сжимали ручку кожаной сумки. В ее взгляде мелькнуло что-то неуловимое и дикое – не страх, но острая, животная настороженность, как у зверя, учуявшего невидимую ловушку в знакомом лесу. Казалось, она видела не просто неуклюжее предложение и старую машину. Она видела опасность, скрытую в этой туманной пустоте и в его потухших глазах – нечто непредсказуемое, нарушающее все ее правила безопасности. Этот мгновенный сдвиг в ее обычно безупречном спокойствии был куда страшнее презрения. Он почувствовал, как холодный пот стекает у него по спине под колючим свитером. Воздух стал плотным, как вода на дне колодца. Она стояла перед ним – эфемерное видение элегантности в его мире ржавчины и изношенности.

– Нет, это не шутка… Я просто хотел убедиться, что ты благополучно добралась домой, – ответил он, стараясь, чтобы его голос звучал беспечно и легко, как будто это была самая естественная вещь на свете – ждать ее у работы и предлагать подвезти на развалюхе. Но внутри все сжалось в ледяной ком.

Он увидел, как ее взгляд метнулся к яркому входу автосалона, где свет пробивал туман теплым прямоугольником, словно она искала спасения от этого безумия. Ее губы сжались в тонкую, жесткую линию, уничтожив даже тень улыбки. Он заметил легкую дрожь в ее руке, держащей сумку. Аромат ее духов – холодный ландыш и жасмин – вдруг показался ему горьким, как пепел. Она медленно покачала головой, ее светлые волосы скользнули по отворотам пальто.

– Это… совсем не нужно, – сказала она тихо, но каждое слово падало с веской отчетливостью, как камень, – я вызову такси. – Ее взгляд скользнул по его лицу, задержался на глубоких морщинах у глаз, на щетине – и в ее глазах Дмитрий прочел нечто окончательное: границу, проведенную лезвием. Это был не просто отказ – это был приговор его надежде, его поползновению выйти за пределы рутины. Он почувствовал пустоту в груди, будто ему вырвали что-то живое и теплое. Холодный ветер свистнул между ними, пронизывая его теплую куртку. «Ей, наверно, тоже холодно», – подумал Дмитрий, разглядывая ее фигуру в элегантном пальто в мелкой измороси дождя.

Он не двинулся с места. Его рука все еще держала холодную ручку двери своей «семерки». Его собственное дыхание превращалось в пар, сливаясь с туманом. Внутри машины запах старой кожи и затхлого освежителя казался теперь символом всей его жизни – выдохшимся, унылым. Аромат ее духов – холодный, дорогой – уже отступал, уносимый ветром вместе с ее присутствием. Он видел ее тонкую спину под пальто, как она начала поворачиваться, чтобы уйти обратно к свету и безопасности салона. В его сознании мелькнул призрак завтрашнего утра: обычная овсянка, скрип турника, усталые глаза в зеркале ванной. Бесконечный круг бессмысленности. И этот образ был невыносим.

– Прошу, – проговорил он уже тише, но с какой-то новой, незнакомой ему самому силой в голосе. Слова повисли в холодном воздухе, смешавшись с паром от его дыхания, белесыми клочьями, таявшими в тумане.

Его рука немного дрогнула, распахивая пассажирскую дверь шире. Этот жест был не только приглашением, но и отчаянным выпадом против всей своей прошлой осторожности. Запах старого салона – кожа, пыль, бензин – вырвался наружу с новой силой, навязчиво наступая на тонкий, почти исчезнувший шлейф ее духов. Он замер, ожидая нового ледяного отказа, ее разворота и решительного ухода обратно под яркие огни автосалона. Его тело напряглось, готовясь к финальному удару отвержения.

К его удивлению – и ужасу – она вдруг медленно, как в замедленном кино, вновь повернулась к нему лицом и резко кивнула. Короткий, отрывистый жест. Без улыбки, без единого возражения, словно автомат, запрограммированный на неожиданную команду, она скользнула на потертое пассажирское сиденье. Движение было резким, почти механическим, лишенным привычной грации. Ее длинные ноги исчезли под приборной доской в тени. Ее пальто из дорогой шерсти на мгновение распахнулось от движения – он успел мельком увидеть стройные ноги в тонких прозрачных колготках и краешек юбки из плотного серого шерстяного крепа. Она поспешно запахнула длинные полы, скрыв от Дмитрия то, что видеть ему не полагалось. Она не смотрела на него, ее взгляд был устремлен прямо в туманное лобовое стекло, ее профиль в тусклом желтоватом свете салонного плафона казался вырезанным изо льда – резким, безупречным и бесконечно недоступным. Ее руки лежали скованно на коленях, пальцы, в тонких серых перчатках судорожно сжимали ручку кожаной сумки. Она словно вжалась в сиденье, пытаясь занять как можно меньше места, отстраниться от всего, что ее окружало – от него, от скрипучих пластиковых панелей салона, от самой абсурдной нелепости ситуации. Он услышал ее короткий, сдавленный вдох, будто ей не хватало воздуха в этой внезапной тесноте.

«Зачем она это сделала?» – вихрем пронеслась мысль в голове Дмитрия. Он уже представлял, как, почти с облегчением проследит за удаляющейся от него ее изящной фигурой, сядет в свою «семерку» и уедет… один… как обычно… Но решение Кристины, даже неожиданное, ударило его как удар током, ведь он уже даже и не надеялся…

Со скрежетом и глухим стуком металла Дмитрий закрыл дверь. Скрип петель прозвучал оглушительно в звенящей тишине. Ему показалось, эхо этого скрипа прокатилось по всей пустой парковке и вернулось обратно, ударившись о барабанные перепонки. Он обошел машину, чувствуя каждую небольшой камешек под подошвами ботинок, каждый взгляд сверкающих светом окон автосалона, осознавая этот неожиданный поворот событий. Вокруг не было ни души, лишь камеры видеонаблюдения были похожи на холодные глаза хищников, следящих за его неуклюжими движениями в этом мире не его правил. Его тело казалось чужим, тяжелым и неуклюжим. Дмитрий сел за руль. Холод пластика руля обжег ладони, как лед. Он сжал его так, что онемели пальцы. Тусклый желтый свет салонного плафона отбрасывал длинные, дрожащие тени на лицо Кристины.

Она сидела неподвижно, как статуя, уставившись в запотевшее лобовое стекло. Только легкое движение ее грудной клетки под пальто говорило о том, что она дышит. Он осторожно повернул ключ в замке зажигания. Стартер взвыл протяжно, жалобно, несколько раз прокрутил коленвал с усилием прежде, чем старый, но надежный двигатель завелся, отозвавшись ровным гулом. Дмитрий привычно ощутил мощь всех его семидесяти пяти «лошадей» через сиденье, через руль, через подошвы – она входила в него как физическое подтверждение его реальности рядом с ее недоступностью. Запахи усилились в тесном пространстве, спрессованные двигающимся воздухом от слабого вентилятора печки – старое масло, пыль от древней обивки, дешевый освежитель воздуха с приторным «сосновым» ароматом, который давно превратился в запах затхлости и химической тоски. И поверх всего – холодный, чистый и теперь неумолимо навязчивый аромат её духов: ландыш и жасмин. Он обволакивал её, создавая невидимый барьер из другого мира, мира свежести и денег. Этот контраст был физически ощутим, как стена.

– Где вы живете? – спросил он, заводя машину и стараясь, чтобы его голос звучал ровно.

Рев двигателя заглушал все остальные звуки, превращая его слова в хриплый шепот. Он чувствовал каждую вибрацию руля под ладонью, каждое покачивание кузова на неровностях асфальта, когда машина тронулась с места с легким подпрыгиванием. Сиденье рядом с ним казалось вдруг неестественно близким, ее присутствие – подавляющим. Она сидела неподвижно, ее профиль резко очерчивался в свете уличных фонарей – тонкий нос, напряженная линия губ. Он не видел её глаз – она смотрела прямо в туманное лобовое стекло, где фары выхватывали из серой мглы лишь ближайшие метры дороги и стены капель на стекле. Пауза после вопроса затянулась, наполненная гудением мотора, скрипом подвески на кочках, тиканьем поворотника, который он включил, выезжая на пустынную ночную улицу. Только дыхание стало чуть слышнее. Он бросил быстрый взгляд в её сторону. Она была не просто молчалива – она была застывшей и напряженной, словно раздумывая, зачем она согласилась и села в этот древний агрегат, который, как минимум морально, уже пережил свое время. Дмитрий вдруг заметил, как пальцы ее рук в тонких серых перчатках, напряженно сжимают ручку сумки, лежавшую на коленях, как костяшки выступали острыми углами даже сквозь ткань.

– Недалеко отсюда, – ответила Кристина напряженным и осторожным голосом. Каждое слово было четким, отточенным, как лезвие.

Она не поворачивала головы, продолжая смотреть в запотевшее лобовое стекло. Дмитрий заметил, как она сидела, скрестив руки на коленях в защитном жесте, словно создавая непроницаемый барьер между ними. Он почувствовал острый укол сожаления о своей самонадеянности – этот ее жест, как ему казалось, был яснее любых слов, красноречивее, презрения. Она казалась ему бесчувственной и отрешенной, чувствующей себя неуютно в его машине, напрочь лишенной привычного ей современного комфорта. Аромат ее духов – холодный ландыш и жасмин – теперь казался ему чужим, агрессивным в тесном пространстве, пропитанном затхлостью старой кожи, дешевым освежителем и горькими испарениями машинного масла. Он смешивался с холодным запахом ее страха, создавая удушливую смесь близости и отчуждения. Он увидел краем глаза, как ее плечи слегка подрагивали – от холода или от напряжения? Оттенок ее кожи в тусклом салонном свете казался еще белее, почти фарфоровым.

Некоторое время они ехали в молчании, нарушаемом лишь дребезжанием стекол и ревом двигателя. Рев двигателя заглушал все остальные звуки, превращая салон в вибрирующую капсулу неловкости. Каждый рывок или скрип подвески на кочках заставлял ее вздрагивать. Она сидела неподвижно, как статуя, ее профиль казался резким в мерцающем свете уличных фонарей и неуместным в его этой машине. Только ее глаза, широко открытые, следили за мелькающими за окном темными фасадами домов, будто искали путь к бегству. Напряжение висело в воздухе густым, липким туманом, тяжелее, чем влажная мгла за стеклом. Ее дыхание было поверхностным, почти неслышным над рычанием мотора, но он чувствовал его ритм – быстрый, прерывистый. Вдруг она резко наклонилась вперед, напряженно всматриваясь в темноту перед машиной. Ее рука мельком коснулась ручки дверцы – легкое, инстинктивное движение, словно проверка пути к отступлению. Дмитрий замер, ожидая приказа остановиться или крика. Но она лишь глубже вжалась в сиденье. Вентилятор печки слабо гнал струю теплого воздуха на лобовое стекло, оставляя лишь узкий просвет чистого стекла в центре, через который она смотрела не мигая.