Голос безмолвных

Песнь для пустоты

«Самое громкое эхо рождается в пустоте».

Смерть пришла не тьмой, а светом. Золотистым теплом заката, в котором таяло его пчелиное сознание, прощальным прикосновением солнца к хитиновому панцирю. Не было боли. Лишь чувство завершенности, словно последняя нота в песне.

А потом – холод.

Не резкий, а всепроникающий, вечный. Он был повсюду. Он был внутри. Сознание Вона вернулось не в привычном взрыве ощущений, а в медленном, тягучем пульсировании. Огромном и мощном, как удар гигантского сердца.

Он был водой. И он был плотью.

Потребовались мгновения, чтобы понять – это его тело. Огромное, тяжелое, плывущее в бездне. Он попытался пошевелиться, и вокруг него взметнулись колонны конечностей – плавников, таких огромных, что одно их движение рождало подводные течения. Он открыл глаза и не увидел ничего. Лишь густой, сине-зеленый мрак, пронизанный редкими пылинками света с недосягаемой поверхности.

Глубина, – пронеслась первая связная мысль, и она была полна ледяного ужаса.

Он был китом. Одиноким китом, плывущим в одиночестве сквозь вечную ночь океана.

Инстинкты этого тела были просты и монументальны: плыть. Фильтровать воду в пасти, ловя миллионы невидимых глазу существ. Изредка всплывать к поверхности, чтобы издать стон – низкий, вибрационный гул, который разносился на сотни километров и возвращался ни с чем. Эхо было его единственным спутником.

«Айрис…» – попытался позвать он, но его голосом был тот самый гул. Глухой, одинокий звук, который не мог передать ни мысли, ни имени. Он был заперт в этом соборном теле, как в склепе.

Прошли дни. Или недели? Время на глубине текло иначе. Оно измерялось не сменой света и тьмы, а ритмом пульса и бесконечным движением вперед. Он плыл через подводные каньоны, мимо спящих вулканов, мимо существ, светящихся в темноте, как призраки. Они были прекрасны и абсолютно чужды. Его новый разум почти не регистрировал их. Он был создан для одиночества.

Отчаяние, которое пришло на смену ужасу, было глубже, чем океанская впадина. После близости с Айрис, после тепла солнца и шепота листьев, это вечное, безмолвное плавание было хуже любой смерти. Он был не просто мертв – он был похоронен заживо в самом большом гробу на планете.

Он вспомнил свой последний разговор с кошкой. «Обещай, что не сдашься. Найди свой танец. Даже если ты будешь червяком в грязи».

«Червю в грязи легче, – с горькой иронией подумал Вон. – Он хотя бы чувствует землю под собой. А я… я парю в ничто».

Как найти танец, когда твое тело – это целый мир, неспособный на изящные па? Как говорить, когда твой язык – это гул, понятный лишь эху?

Однажды, фильтруя воду, он почувствовал нечто знакомое. Микроскопическая диатомея, попавшая в пасть, была такой же, как те, что он видел в капле воды под микроскопом в одной из своих человеческих жизней. Крошечная, идеальная жизнь. Он не проглотил ее сразу. Он задержал ее, ощущая ее хрупкое существование. Это был крошечный мостик в прошлое.

И тогда его осенило. Его танец – не в движении. Его танец – в памяти.

Он начал вспоминать. Не как мучительное самокопание, а как ритуал. Он вспоминал запах сирени, и его песня – тот самый низкочастотный стон – наполнялась оттенком цветущего сада. Он вспоминал тепло Айрис, и в вибрации его голоса появлялась мягкость кошачьего мурлыканья. Он вспоминал танец пчелы, и его огромное тело, плывя, начинало повторять те самые плавные восьмерки и волны в толще воды.

Он не звал сородичей. Он не искал ответа. Он делился. Он превращал свою песню в летопись всех своих жизней. В симфонию утрат и обретений.

Однажды ночью, всплывая под усыпанное звездами небо, он увидел луну. Ее свет лежал на воде серебристой дорожкой. И он снова загудел. На этот раз он попытался передать холодное сияние лунного света, чувство бесконечного космоса над головой. Его песня стала длиннее, сложнее. Она была полна тоски по теплу, но в ней уже не было отчаяния. Была лишь огромная, вселенская печаль и принятие.

И тогда случилось невозможное.

Из далеких, неведомых глубин пришел ответ.

Сначала это была едва уловимая вибрация, дрожь в воде. Затем – еще один гул. Глубокий, как его собственный, но другой. Более древний, с иным ритмом. Он не повторял его песню. Он отвечал на нее. В его звуках было понимание. Признание.

Вон замер, его огромное сердце пропустило удар. Это был не эхо. Это был другой кит.

Он послал новый импульс – образ одинокой пчелы на подоконнике. Ответный гул принес чувство глубокого одиночества под холодными звездами, одиночества другого существа, которое тоже считало себя последним в мире.

Они не приближались друг к другу. Мили океана разделяли их. Но в тот миг они были ближе, чем любые существа на земле. Две потерянные души, нашедшие друг друга в акустическом храме океана.

Их диалог длился несколько часов. Они не обменивались фактами. Они обменивались состояниями души. Грустью. Тихой радостью узнавания. И, в конце концов, надеждой.

Когда первый луч солнца тронул горизонт, незнакомец прислал прощальный гул – образ далекого, но неотвратимого пути. И исчез в синеве.

Вон остался один. Но одиночество его больше не душило. Оно было наполнено эхом другой песни. Он дал клятву червяку в грязи – и сдержал ее. Он нашел способ говорить. И мир, огромный и безразличный, ответил ему.

Он развернул свое исполинское тело и продолжил путь. Но теперь он плыл не в пустоту. Он плыл навстречу новому дню, зная, что где-то там, в бездне, есть кто-то, кто слышит его песню. И это меняло все.

Эхо в бездне

Диа

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.