Хор. Чужие голоса

Пролог

Изначально был лишь Хор.

Единый, совершенный, вечный. Голос Закона и Голос Воли, Мелодия Света и Ритм Творения – всё было сплетено в немеркнущем сиянии. Не было «я», было лишь «мы». Не было цели, ибо было лишь бытие. Они были самой тканью реальности, её определённостью.

Но в самой сердцевине этой безупречной симфонии зародился диссонанс. Тихий, как трещина в алмазе. Вопль, рождённый не из хаоса, а из самой сути гармонии. Вопль, который пожелал быть услышанным отдельно.

И они, те, кто был Хором, извлекли его из себя и отпустили.

Звук упал в безмолвие, и там, где он касался пустоты, рождались миры. Он дробился, множился, обретал форму, глину, боль и восторг. Он стал шумным. Яростным. Слепым и зрячим. Смертным.

А Хор… Хор умолк.

Не потому, что иссяк. А потому, что услышал эхо своего же зова – и не узнал его. Совершенство замерло, внимая хаосу, что когда-то был его частью. И впервые за всю вечность что-то щелкнуло внутри – не разрыв, а пустота. Тишина, которая ждала ответа.

И Дверь из вечности во временность с скрипом открылась…

Глава 1. Законы пыли

Он проснулся от тишины.

Не той благословенной, что царила в библиотеках его юности, а густой, давящей, выжженной. Тишины после взрыва. Тишины, в которой уши звенели от отсутствия звука.

Эрих Лангер, некогда главный архивариус Вольного города Аэтрии, лежал на тонком матрасе в каморке под самой крышей и слушал, как по каменным плитам внизу отбивают ритм чужие сапоги. Чужие законы.

Он встал, и его кости отозвались тупой болью. Ему было семьдесят два года, и последний год из них он прожил в оккупированном городе. Год, равный целой жизни. Жизни, которую он не писал и не каталогизировал, а в которую его втолкали, как старую книгу на полку с чужими корешками.

Его мир раньше был построен на сводах правил. Устав городского совета, регламент библиотеки, даже расписание, по которому миссис Хоффман выносила выбивать ковёр на площадь – всё это были строки великого Кодекса Бытия Аэтрии. Он знал их все. Он был их хранителем.

А потом пришли они. И принесли с собой свой Кодекс. Короткий, жёсткий, как удар приклада. Он был отпечатан на дешёвой серой бумаге и расклеен на стенах, заклеивая собой прежние, ажурные указы.

Эрих спустился в свою контору – теперь он был не архивариус, а «старший клерк по документальному обеспечению». На столе лежала папка. Новая директива. «О чистке архивных фондов от идеологически несоответствующих материалов».

Он открыл её. Сухие, казённые фразы. Но за ними он видел другое. Он видел, как этими словами вырывают страницы из летописи города. Как сжигают труды вольных философов, стихи местных поэтов, декреты старого совета. Его Кодекс. Его закон.

Его пальцы, привыкшие бережно перелистывать пергамент, задрожали. Внутри что-то кричало, протестовало, требовало отказаться. Но внизу, под текстом, стояла печать. И подпись. Его подпись. Его обязанность – привести городские архивы в соответствие. Его новый закон.

В тот день он впервые пошёл на компромисс. Не сжечь, а «переместить в спецхран». Он вычёркивал одни имена из каталогов, оставляя другие, менее опасные. Он был хирургом, ампутирующим собственные воспоминания ради спасения тела. Он лгал. Его безупречный почерк выводил ложь на бланках.

Вечером, возвращаясь домой, он увидел на площади виселицы. Трое. Один из них – молодой переплётчик из его же библиотеки. Он читал запрещённые стихи вслух, на площади. Нарушил закон.

Эрих остановился, вцепившись в трость. Он смотрел на безжизненно болтающиеся ноги и чувствовал, как внутри него что-то раскалывается. Не громко, а с тихим, хрустальным хрустом. Это ломался его внутренний стержень, та самая ось, вокруг которой вращалась его вселенная – Вера в Закон.

Какой закон? Тот, что спасает книги, но губит людей? Или тот, что губит книги, но… но что? Не спасал он никого. Он лишь был. Железный и беспощадный.

Он поднял голову и увидел, как с виселицы медленно падает на мостовую клочок бумаги – квитанция, обронённая палачом. Бумага, подчиняясь закону тяготения, легла в лужу. Закон был соблюдён.

Эрих Лангер дошёл до своего дома, поднялся по лестнице, сел в кресло у окна и замолк. Он смотрел на закат, окрашивавший чужие знамёна на башнях в багровые тона, и не чувствовал ничего, кроме всепоглощающей, оглушающей тишины. Тишины после того, как перестали звучать последние ноты его симфонии порядка. Он был хранителем Кодекса, который больше не существовал. Он был стражем врат, за которыми лежала лишь пыль.

И в этой пыли, горькой и безжалостной, не было ни закона, ни смысла. Была только тишина.

Глава 2. Нулевой цикл

Кабинет психолога Алексея Гордеева был тесной берлогой, заваленной бумагами. Воздух был спёртым, с примесью пыли от старых папок и едкого аромата жжёного кофе из дешёвой машины в углу. За окном, затянутым мелкой сеткой осеннего дождя, мутным пятном виднелась серая стена соседнего дома. Алексей смотрел на мужчину напротив и чувствовал себя смотрителем зоопарка у вольера с раненым хищником.

Пациент. Ярослав. Тридцать лет, телосложение, говорящее о годах, проведённых с железом, а не с людьми. Он сидел, впившись пальцами в колени, будто боялся, что они сами по себе вздернутся и сомкнутся на чьём-то горле. Его спортивная куртка, мокрая от дождя, пахла сыростью и холодным металлом.

– Итак, Ярослав, – Алексей сделал первую попытку, его голос прозвучал неестественно громко в тишине кабинета. – В направлении написано, что инцидент произошёл в спортзале.

Мужчина не поднял глаз. Его взгляд был прикован к собственным кулакам.

– Мудак.

– Кто?

– Тот, кто поставил штангу на пол возле тренажёра. На пути. Я шёл. Чуть не споткнулся.

Голос у него был низкий, хриплый, будто горло засыпано битым стеклом.

– И что произошло?

– Спросил. Вежливо. Говорю: «Убери, мешает». А он… – Ярослав резко вдохнул, его мощные плечи напряглись, словно готовясь к рывку. – Он ухмыльнулся. Сказал: «Не нравится – обойди, качок».

Алексей ждал. Он видел, как по лицу Ярослава пробежала судорога, быстрая, как вспышка. Глаза на секунду остекленели, уставившись в пустоту.

– И что вы почувствовали в тот момент?

– Красное. Всё стало красное. В висках стучит. Слышу только этот стук. И его голос. Этот… скрип. – Он сжал кулаки. Костяшки побелели. – Хотел его размазать. В пыль. Просто… чтобы не было.

– Но вы не стали?

– Схватил гриф. Штангу. Сорвал с него диски. Они… грохнулись. Все прыснули. А я её, эту штангу, отшвырнул. В стену. Вмятина осталась. – Он сказал это с оттенком мрачного удовлетворения.

Он замолчал, тяжело дыша, как после спринта. Казалось, пар от него исходит. В кабинете повисло молчание, густое, как желе.

Алексей откинулся на спинку кресла. Очередной случай неконтролируемой ярости. Социально опасный. Клинический. Но что-то было не так. Обычно у таких парней гнев – это инструмент, способ добиться своего, ответ на унижение. Здесь же… здесь была какая-то первозданная, звериная ярость. Не реакция, а состояние. Как будто этот гнев был его естественной средой обитания, а спокойствие – мучительной необходимостью.

– Ярослав, а когда вы не злитесь… что вы чувствуете?

Тот наконец поднял на него взгляд. Глаза были пустые, выцветшие, как два потухших угля.

– Страх, – прошептал он.

– Страх чего?

– Что оно вернётся. Эта краснота. Или… что его не будет. И я останусь… пустой.

Он говорил сбивчиво, с трудом подбирая слова, будто описывал ощущение на языке, которого не знал. *Пустой.* Словно его «Я» было лишь тонкой плёнкой на поверхности океана ярости.

Алексей сделал пометку в блокноте. «Аффективные эпизоды носят характер экзистенциальной угрозы. Агрессия не как эмоция, а как фундаментальная основа. Страх не *перед* вспышкой, а *без* неё».

– Хорошо, Ярослав. Спасибо, что поделились. На сегодня достаточно.

Когда дверь закрылась за мощной фигурой пациента, Алексей подошёл к окну. Стекло было холодным. Напротив, на мокрой детской площадке, малыш с рёвом отбирал у другого мальчика машинку. Обычная детская агрессия. Простая, понятная.

А у того, у Ярослава… это было иначе. Это было похоже на ураган, который бушует не потому, что дует ветер, а потому, что тишина для него невыносима.

Он вздохнул, потер переносицу. Очередной диагноз, который не лечится. Очередная жизнь, которую он не в силах починить. За окном сгущались сумерки, окрашивая город в серо-сизые тона. Просто конец рабочего дня. Просто ещё один неудачный приём.

Глава 3. Швы

Комната портнихи Марии была шкатулкой, полной запахов прошлого. Пахло воском от утюга, крахмалом и лоскутами бархата, выцветшими на солнце. Сама комната пряталась под самой крышей старого дома, и её единственное окно выходило во внутренний двор-колодец, где вечно царил зеленоватый полумрак. По утрам в этом колодце просыпалось эхо – звон посуды, голоса, и первым диалогом Марии с миром было размеренное шипение утюга, разглаживающего рубашку.

Её мир был соткан из обрезков. Не из ткани, а из целых жизней. Лоскуты бархата, спасённые от старого театрального занавеса, ещё хранили в себе шепот аплодисментов. Кусочки шерсти, оставшиеся после пошива офицерских шинелей, пахли порохом и мужским потом. Шёлковые ленточки, некогда украшавшие чьи-то беззаботные шляпки, теперь ждали своей очереди, чтобы стать бантиком для ребёнка, не знавшего довоенных балов.

Она не шила одежду. Она создавала утешение.

На коленях у неё лежал новый заказ. Медвежонок для дочки сапожника. Девочка кашляла всю зиму, и её старый плюшевый друг истёрся до дыр, будто разделил с ней все болезни. Мария подобрала мягкий коричневый вельвет, тёплый, как шкурка зверька. Она кроила не по лекалам, а по образу в голове – чуть неуклюжий, с одним ушком выше другого, чтобы он был живым.

И вот, когда она пришивала последнюю пуговицу-глаз, сквозь приоткрытую форточку ворвался звук. Детский голос. Чистый, нестройный, выводивший незамысловатую песенку.

Пылинки в луче света, пробившемся сквозь пыльное стекло, закружились в вальсе, превращаясь в звезды. Ритмичный стук колес по мостовой внизу сложился в пульсацию далеких галактик. А тот детский голос… стал нитью, что пронзила вселенную.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.